«Вулкан» время от времени подёргивался всем корпусом, словно ища стабилизации и удерживаясь в густом и плотном воздухе реверс – двигателями, маневрируя и медленно приближаясь к поверхности. Далее последовал сильный толчок и в шлемофоны ворвался рокот заработавших главных флаинг – моторов прямой тяги. Выдохнув с облегчением, я стал возится со скафандром, готовясь к долгожданной высадке. Каждый находившейся в салоне теперь уже спокойно переводил дух и уже не старался шутить как – то сразу замкнувшись в себе и занимаясь чем – то связанным лишь с предстоящей посадкой. Всё быстро переменилось, и люди из задорных весельчаков превратились разом в смирных молчунов. А потом…
Противный сухой треск и раскаты разорвали эфир с такой неимоверной силой и настойчивостью, что пришлось выключить связь.
– Всем, форма «Три»!! – проорал Валаев.
Как вспугнутые куропатки мы позакрывали лицевые щитки на шлемах и застыли в своих креслах. Вновь начали нарастать перегрузки, но уже только лишь из – за маневровых пируэтов. Наш первый пилот Лорка, скорее всего, пытался вывести машину из возникшего по курсу грозового фронта. Но продолжалось это совсем не долго: несколько попаданий молний выбили не только всё энергообеспечение катера, но и подожгли аккумуляторный отсек. Кромешная тьма салона освещалась частыми сполохами ветвистых жёлто – зелёных молний, заглядывавших во внутрь машины через лобовой блистер. Находившейся самым крайним к выходу Женька Сафарин расстегнул ремни кресла и моментально кинулся к твиндеку.
– Назад!! – рявкнул Киросава. – Все находятся на своих местах! Замрите!
Кто – то удосужился находчиво включить наплечные фонари своего скафандра. При этом засветив мне прямо в лицо. Это оказался сидящий на против Лёва Березин.
– Ну что, Филатов, сдрейфил?! Сейчас попляшем…
Когда он повернулся к блистеру, я случайно заметил, что его лицевой щиток поднят и дыхательная маска висит лишь на одном замке. Подозрительный запах горящего пластика и изоляции настойчиво усиливался.
– Разговорчики! – обращаясь сразу ко всем крикнул Киросава. – Натанцуемся ещё. Скорее всего придётся десантироваться на ходу.
– Да перестань ты, командир. Сейчас сядем и мило выйдем на простор. Не в первой…
– Это кто там такой умный? Юджин, ты? – Вырисовываясь весьма чётко в колышущемся тумане, заполнявшем салон, две полосы света повернулись в сторону твиндека. – У нас пожар и полное отсутствие контроля над катером. Энергии – ноль!
– Бывало и не такое!
– Бывало, – почти спокойно ответил Киросава. – Но только не сейчас.
– Командир! – с испугом в голосе прокричал Лорка. – В резерве всего минута на катапультирование. Уходим!
– Всем приготовиться к отстрелу!! Немедленно! – скомандовал командир. – Пошли!!!
Особо настраиваться к чему – то определённому для меня не стоило особой необходимости. Уже держа правую руку на рукояти механической системы АСС, я тут же дёрнул её, более руководимый не приказом, а адреналиновым отравлением заполонившем всё моё тело, одеревеневшее от страха. Далее произошёл мощный удар в грудь неимоверной силы, от которого из вдавленных к позвоночнику лёгких вышибло весь воздух. От подобных ощущений не спасали и упругие доспехи «Сюзерена». Ещё пребывая на краю сознания, я ощутил, как кресло вместе со мной вырвалось наружу из катера, словно выталкиваемое ураганным потоком сквозняка. Остальное осталось в кромешной тьме полного беспамятства. Сознание покинуло меня именно в тот момент, когда ложемент уже выбросило из катера и резкий рывок раскрывающихся тормозных парашютов дёрнул кресло куда – то вверх.
Очнулся я лишь от странного звука, навязчиво создававшего в моём сне образ пруда с колышущимися камышами на берегу. Он настойчиво вторгался в моё сознание и при этом не давал спокойно выспаться. С особым трудом раскрыв глаза, я обнаружил, что лежу уткнувшись лбом в лицевой щиток, а дыхательная маска герметично, буквально, присосалась к моему лицу, сильно вдавившись. Вокруг была подозрительная полутьма с колышущемся потолком. Как оказалось, это были тормозные парашюты АСС (аварийная система спасения) накрывшие меня после посадки. Они – то и производили этот противный звук. Выпутавшись в конце концов и поднявшись, я попытался сориентироваться.
Пейзаж окружавший меня оказался весьма мрачным и зловещим. Пепельно – серый, с насыщенным цветовым налётом ржавчины ландшафт, словно расплывался в колеблющихся потоках горячего воздуха. Раскаты грома, мгновенно следующие за яркими вспышками веерных молний, доносились до моего слуха более как внешний фактор, совершенно не завися от радиоэфира внутренней связи. А тёмная завеса, маревом спадающая с низких и безумно несущихся облаков, уходила вслед за грозой. Сумрак и полутьма очень быстро стали сменяться сносным для нормального зрения, светом. По – видимому, гроза, в которую ворвался наш катер, вместе с последовавшим за ней дождём, стала удаляться движимая силой потоков облачного фронта.
Давление в скафандре было в норме, хотя явная тяжесть при каждом шаге ощущалась значительно. Воздушной смеси в ранце оставалось совсем немного, на какой – то час с четвертью. Времени, прошедшего после аварийной высадки и моего беспамятства, прошло примерно около сорока минут. Вычислять подобный момент мне пришлось, вспоминая хронометраж полёта после старта и принимая во внимание примерный период приземления. Проверяя внешнюю связь, я стал посылать голосовые запросы согласно инструкции десантирования. Потратив таким образом минут пять, мне пришлось включить радиомаяк на аварийной частоте и ждать отзыва. Опасения погибнуть от гипоксии у меня были, но я всё ещё надеялся на инструкции, связь с «Сапфиром» и внештатно – аварийный прилёт флаинга. Если постараться уменьшить потребление кислорода до самого минимального жизнеобеспечения, то возможность на спасение могла приблизиться к такому нужному и долгожданному для меня результату. Необходимо только было отыскать и приспособить место для небольшого лагеря.
Продолжая осматриваться, я развернулся всем корпусом назад, туда, где в десятках метров от меня находилось отброшенное кресло полуприкрытое рваным парашютом. Словно издыхающий зверь, оно изредка покачивалось и похлопывалось огромным «плавником» полотнища, трепещущим от порывов ветра. Чуть дальше, по курсу, где – то в метрах семистах, странное движение привлекло моё внимание. Оно не было уж столь явным и системно образным, а заставляло присматриваться к себе из – за некоего сиюминутного мелькания, возникая и тут же исчезая. Определить хоть с первичной достоверностью, что же это такое не было никакой возможности. Визирное увеличение на лицевом щитке давало расплывчатую картинку.
Вновь подключив внутреннюю связь со своим звеном высадки и вопя как ненормальный, я направился именно в ту сторону, где было то, что так озадачило меня и чрезмерно привлекало внимание. Какое – то неясное и весьма непонятное движение буквально манило взгляд и тянуло к себе. И чем ближе я стал приближаться к апексу своего наблюдения, тем всё больше угрожающее волнение подсказывало, что обнаруженное, отнюдь, не обрадует. Найденное оказалось куском обугленной обшивки корпуса погибшего «Вулкана», размерами около метра в ширину. Изогнутый словно парус осколок, с изломанными рёбрами жёсткости шпангоутов, качался будто детские качели, издавая противнейший звук скрежета по гравийному песку. Надежда, что кто – то ещё мог выжить таяла весьма быстро.
Приподняв взгляд от металлического обрывка, я вдруг углядел клубы дыма поднимавшиеся из – за небольшой насыпи с неестественным наростом. Догадка о том, почему я раньше этого не видел пришла тут же – на фоне грозового фронта и сильных осадков весь этот пейзаж и дым скрадывались и расплывались в ландшафтной тьме в сплошное полотно. Теперь не стоило строить предположения и догадки по поводу гибели ребят и машины – всё было совершенно понятно и без этого. По пути к возвышенности, я натолкнулся на оранжевый скафандр Серёги Валаева. Опалённый и изодранный «Медведь» уткнулся своим разбитым лицевым стеклом в твёрдую сланцевую почву планеты. Не решаясь трогать погибшего товарища, я лишь прискорбно стоял рядом совершенно не понимая, что мог бы сделать в такой момент. Пока ещё неосознаваемая мной внутренняя пустота и отстранённость начинали властвовать надо мной.
Чуть далее, всего в десятках шагов от «оранжевого гроба», в спутанных стропах нераскрытых парашютов бездвижно лежали Юджин и Березин. Их АСС даже не сработали! Искорёженные кресла валялись рядом с истерзанными взрывом телами. Надежда на то, что кто – то ещё остался в живых исчезала с очередной находкой произошедшей трагедии. А подтверждений тому оказывалось слишком много…
Прекрасно сознавая своё положение, я с бессознательным упорством двигался к намеченной возвышенности, при этом не переставая вызывать «Сапфир», находившийся на орбите. Надежда на то, что спасение придёт вовремя, избавив меня от унылой и тяжкой доли погибнуть от гипоксии и нехватки воздуха, ещё оставалась недосягаемой для собственной обречённости. И чем ближе я подходил к этому весьма странному холму, за склоном которого, уже не столь явно, вздымались блёклые клубы дыма упавшего «Вулкана», тем всё сильнее привлекало моё внимание его плоская вершина с непонятным наростом. Скорее, это выглядело даже, особым образованием с неестественно очерченной и правильной формы.
Подъём на верх дался мне с особым трудом, да так, что я стал глохнуть от собственного глубокого и частого дыхания, звучавшего хрипом в наушниках. Так воздух в заплечном ранце исчезал уже гораздо быстрее, чем я себе предполагал. Плотность и высокое давление внешней среды Венеры заставляло двигаться с таким трудом, словно ты находился в где – то на значительной глубине земного океана.
Оказавшись, наконец, на вершине, я подошёл к тому, что внизу мне казалось обычным природным образованием – наносом песка и крошева из разбитых сланцев и камней. По первичному осмотру и было так, но они больше скрывали что – то, словно основание, поддерживающее нечто округлое. Высотой фигура, – а это образование весьма сильно походило на правильный додекаэдр, – была около двух метров. Но вот только большая его часть скрывалась под наносами и камнями.
Патина поблёкшей шлифовки металла говорила о технологической искусственности находки. А пазы и канавки на поверхности граней требовали более пристального внимания и осмотра, так как весьма напоминали непонятный для меня язык. Приведя в норму своё дыхание, я с интересом склонился над непонятным объектом. В пазах скопился мелкий песок, иногда даже сплавившийся в твёрдую, но ломкую корку, так что ткань перчатки не позволяла взломать его. Пришлось лишь поверхностно убирать наносы, счищая то, что возможно. Для лучшего осмотра пришлось включить плечевые фонари и осветить находку. Яркий отсвет брызнул в глаза…