Исповедь социопата. Жить без совести и сожалений

«В ней не было ничего яркого или бросающегося в глаза, но тем не менее, как только она вошла в кабинет, я сразу понял, что она заслуживает внимания, которым когда-то пользовалась. Ее, без преувеличений, можно было назвать привлекательной, но вряд ли какая-то другая женщина с такой же внешностью могла бы произвести настолько сильное впечатление. Ее речь была отчетливой, с тягучими интонациями, которые характерны для британского английского. Она постоянно говорила “р”, “-инг” и употребляла причастие глагола “быть”, как это делают в Лондоне. Для девушки из Джорджии подобная речь могла бы показаться признаком неестественности. Однако в ее поведении сквозило как раз нечто противоположное, то, что производило благоприятное впечатление на всех, с кем она встречалась. Слово “наивность” имеет весьма неопределенное значение и употребляется столь часто, что его трудно использовать для обозначения ее изысканности и душевности; но, описывая впечатление от нашей первой встречи, мне трудно избежать употребления именно этого слова, с его обертонами свежести, безыскусственности и искренности».

Очевидно, что Клекли был очарован этой пациенткой. Мне понравилось, как он описал ее особенности: акцент, безыскусственность, вечную молодость, привлекательность, которая значила больше, чем красота, ее ум и обаяние. Эти слова он мог бы использовать и для меня. Анне нравился роман Достоевского «Братья Карамазовы», но Клекли пишет, что она не демонстрировала склонность к изысканности и предрассудкам, которые характерны для интеллектуалов ее уровня. Ее могли заинтересовать и бульварные журналы, и музыка русских композиторов XIX в. И это же он мог сказать и обо мне. Клекли писал, что Анна с искренним удовольствием преподавала в воскресной школе, работала волонтером в Красном Кресте и практиковала случайные однополые связи. Он описывает подобный случай с медсестрой госпиталя, где Анна была пациенткой и пользовалась всеобщей любовью, доходившей до обожания. Это просто невероятно походило на мою жизнь: начиная с преподавания в воскресной школе и образцовым поведением в госпитале и кончая изменчивыми сексуальными склонностями. Я была шокирована.

Доктор Клекли очень четко объясняет, почему, с его точки зрения, Анна подходила под выведенные им критерии психопатии: главным образом из-за отсутствия сожалений насчет своей распутной жизни. Однако очевидно даже из текста, что Анна для него – не просто совокупность признаков из диагностического списка. В первую очередь она – человек. Я тоже сравнивала себя не с пунктами списка, а с конкретными людьми. Клекли сам говорит о том, что перечень диагностических критериев – это лишь обобщение. Да, благодаря ему люди кажутся похожими друг на друга, но в действительности они различаются происхождением, воспитанием, уровнем образования, социальным и экономическим статусом, своим уголовным прошлым и многим другим. Просто от других они отличаются еще сильнее. Я бы могла оспорить критерий «ненадежность», однако не могла отрицать свое невероятное сходство с пациентами доктора Клекли.

Его книга стала очень популярна, причем не только в среде психологов и врачей. Ее несколько раз переиздавали, и каждый раз автор вносил значительные изменения, чтобы сделать описание современного психопата совершенным. Клекли очень хорошо понимал, что психопаты и социопаты могут, несмотря на свой характер, жить незаметно, даже если иногда и поступают так, как совершенно не принято в обществе. Они настолько умеют приспосабливаться, что начинают походить на абсолютно нормальных людей и даже становятся известными членами общества.

Изучение социопатии начиналось с исследований поведения мужчин, направленных на принудительное психиатрическое лечение. Клекли был первым, кто понял, что есть социопаты, которые не совершают преступлений, и социопаты настолько умные, что не попадаются. В результате объектами изучения социопатии стали женщины, подростки и те, кто никогда не бывал в психиатрических учреждениях. Многие из пациентов Клекли, как и Анна, научились нормально существовать в обществе, среди людей. Исходя из своего опыта, могу сказать, что если бы Клекли сейчас побывал на юридическом факультете или в крупной адвокатской фирме, то нашел бы множество подходящих объектов для исследования.

Когда я поняла, что я такая не одна, мне захотелось больше узнать о нас, о социопатах.

«Он равнодушно взирал на веселье, его окружавшее, и, казалось, не мог разделять его. По-видимому, его внимание привлекал лишь звонкий смех красавиц, мгновенно умолкавший от одного его взгляда, когда внезапный страх наполнял сердца, до того предававшиеся беспечной радости. Никто не мог объяснить причины этого таинственного чувства; некоторые приписывали его неподвижным серым глазам незнакомца, которые он устремлял на лицо особы, перед ним находившейся; казалось, их взгляд не проходил в глубину, не проникал во внутренность сердца одним быстрым движением, но бросал какой-то свинцовый луч, тяготевший на поверхности, не имея силы проникнуть далее. Причудливость характера открыла ему доступ во все дома; все желали видеть его; жаждущие сильных впечатлений и теперь ощущавшие тягость скуки, львы света были рады видеть перед собою предмет, способный привлечь их внимание».

Джон Уильям Полидори, «Вампир»

(перевод П. В. Киреевского)

Новелла «Вампир», написанная Джоном Уильямом Полидори, появилась в 1819 г. На ее создание автора вдохновил фрагмент произведения лорда Байрона, который вызвал настоящую «вампирскую лихорадку» в Европе XIX в. Именно благодаря ему появились произведения Брэма Стокера и современные вампирские саги. Прототипом главного героя Полидори стал своенравный лорд Байрон. Вампир попал в высший свет лондонской аристократии и очаровал всех своими загадочными и своевольными манерами. Затем он отправился на юг, в Италию и Грецию, в компании молодого джентльмена. Там он, втайне от спутника, соблазнял и убивал молодых женщин, а затем убили и его самого. Однако год спустя вампир снова появился в Лондоне, соблазнил сестру своего спутника и женился на ней. Утром на брачном ложе нашли ее обескровленный труп.

Вампир – весьма уникальный злодей, он одновременно обаятельный и коварный. Он не безумец и не дикарь; его манеры порой превосходят даже воспитание его знакомых из высшего света. Он ведет себя таинственно, но очень обаятельно, его глаза пусты, но взгляд завораживает. Его видимые недостатки очень привлекательны для жертв, а его непохожесть на других захватывает. Сам он относится к людям как к неодушевленным предметам. Вампир не хочет уединения; он просто проживает жизнь в полной мере, так как просто не умеет действовать по-другому. Он пьет кровь, чтобы насытиться; он играет людьми, чтобы получить удовольствие. Его душа не знает покоя.

Готический вампир – это тот же социопат, только более гротескный. Он харизматичен и утончен, это хищник, который гуляет среди нас незамеченным. Мифы о вампирах распространялись со Средних веков и берут свое начало в славянской мифологии, которая основана на четком разделении души и тела. Если душа запятнана, появляется вампир, неестественное существо, которое живет вечно.

Социопаты были в обществе всегда, но всегда где-то на обочине жизни. Упоминания о социопатах есть в культурах всех народов. Джейн Мерфи провела антропологическое исследование в 1976 г. и узнала, что члены племени йоруба называют равнодушных людей «аранканами». Они «обозначают этим словом человека, который в своих поступках не учитывает интересы других людей, ни с кем не сотрудничает, никому не помогает, преисполнен злобы и упорствует в своем мнении». Инуиты называют асоциальных членов своего племени на своем языке юпик «кунлангета» и говорят о них, что «их ум знает, что надо делать, но они этого не делают». Кунлангет «все время врет, мошенничает, ворует… спит со многими женщинами. Это тот, кто не обращает внимания на упреки, и его постоянно наказывают старейшины». Идея о человеке, который прекрасно способен понять социальные нормы, но отказывается им следовать, – ключевая в современной клинической диагностике социопатии.

В тот момент мне стало совершенно ясно, что такие люди, как я, существовали во все времена среди всех народов. Но именно современное общество любит загонять людей в соответствующие рамки: ты социопат или кто-то еще? В научно-фантастическом фильме «Бегущий по лезвию» есть аналог социопатов – репликанты, органические андроиды, сбежавшие на Землю. За ними, на Земле будущего, покрытой ядерной пылью после апокалипсиса, охотится Харрисон Форд. Репликанты настолько похожи на людей, что отличить их можно, только заставив ответить на ряд вопросов, которые заставляют тестируемого проявить эмоции. В фильме герой Харрисона Форда не может устоять перед обаянием Шон Янг, с ее белой нежной кожей и полными губами в форме сердечка, несмотря на то, что понимает: это создание не способно на чувства, которые он хочет увидеть в больших ласковых глазах.

Когда я в детстве смотрела этот фильм, меня потрясло невероятное самообладание Шон Янг и ее футуристический наряд. Уже тогда я понимала, что мне было бы максимально комфортно в этом жестоком мире. В неоновых огнях и клубах пара слабаки подчинятся, а сильные люди, такие как я, будут процветать. Я представляла, как ношусь над городом в маленьком юрком воздушном судне и отдаю приказы по-китайски. И какова же ирония, что, когда я стала взрослой, я тоже прошла психологическое тестирование, которое должно было выявить у меня недостаток человечности.

Я считаю «Бегущий по лезвию» удачным примером, потому что его основная идея не в диагностике, а в идентификации. Репликанты на самом деле «другие», их создали искусственно, чтобы они служили людям. Поэтому у них нет никаких моральных ограничений, а их внутренний мир при этом зачастую богаче, чем у людей. Даже работники здравоохранения, такие как Марта Стаут, преподаватель Медицинской школы Гарварда, автор книги «Социопат по соседству»^[1], говорит про идентификацию социопатов, в противоположность диагностике. Смысл этого различия в следующем: это социопаты, а не люди, страдающие социопатией. Когда людям ставят диагноз, после этого их начинают лечить. Так как лекарств от социопатии нет, то встает вопрос, что делать с проблемой социопатии. В «Бегущем по лезвию» нам предлагают вариант – полное уничтожение тех, кто неспособен чувствовать и сопереживать.

Главная задача нашего общества состоит в том, чтобы помешать социопатам вести себя асоциально. Но прежде чем обсуждать возможные пути решения, необходимо научиться максимально точно идентифицировать социопатов. Однако, чтобы их идентифицировать, психологам придется их понять. Но чтобы понять, необходимо сначала выявить. Настоящий порочный круг. Один психолог прокомментировал эту ситуацию так: «Почему этот человек совершил такое ужасное преступление? Потому что он психопат. Но как вы поняли, что он психопат? Потому что он совершил ужасное преступление».

Эта дилемма напоминает вопрос, что появилось раньше – курица или яйцо. Ничего удивительного, что такой подход к диагностике серьезно раскритиковали. Дело в том, что методика диагностики опирается на внешние симптомы, которые наблюдают у людей с диагнозом «социопатия». Однако эти симптомы весьма обтекаемые и легко могут быть искажены пристрастными специалистами: ведь только они решают, включать или не включать в диагностику те или иные критерии. Конечно, здесь нужна отправная точка. Клекли и другие ученые выявили, что некоторые симптомы проявляются у их пациентов чаще, чем у остальной части людей. Если группа симптомов повторяется постоянно, то ей дают название, и ученые пытаются выяснить: есть ли у симптомов общая причина, чем эта группа симптомов отличается от других и какие признаки проявляются у пациентов, которые входят в эту группу, по сравнению с основной частью населения. Клекли при этом прекрасно осознавал, что его опросный лист – очень грубая попытка приблизиться к сути социопатии, поэтому его нельзя считать полным или безупречным. Подобной деликатности зачастую не хватает исследователям социопатии.

Сейчас для выявления психопатов (и социопатов) используется «Оценочный лист психопатии» или PCL-R, который разработал доктор Роберт Хиар – почетный профессор судебной психологии университета Британской Колумбии. Он считается одним из ведущих специалистов по криминальной психопатии. «Наука не может двигаться вперед без надежных и точных средств измерения того, что вы пытаетесь исследовать», – утверждал Хиар. Он, вместе с ассистентом, составил список из 20 психологических черт, которые с заметным постоянством проявлялись у обследованных им заключенных. Туда входили: отсутствие способности к сочувствию и раскаянию; мания величия; склонность к манипулированию; незаурядное обаяние; эгоцентризм; импульсивность; склонность ко лжи. Кроме этого, там есть и криминальные критерии: преступления, совершенные в детском возрасте, аннулирование условно-досрочного освобождения и разные виды совершаемых преступлений. Два очка начисляют, если симптом присутствует, одно – если наличие симптома вызывает сомнения, и ноль, если симптом отсутствует. Тест оказался весьма надежным: его применяли разные исследователи на одних и тех же испытуемых, и он давал сходные результаты. Тем не менее его критиковали за недостаточную валидность.

Валидность – это мера того, насколько точно данный тест выявляет исследуемые черты, то есть насколько точно тест PCL-R позволяет идентифицировать психопата. Оценочный лист Хиара критиковали, поскольку при его создании ученый опирался исключительно на данные пациентов-заключенных. Сам Хиар признал, что сделал это из-за удобства: «С заключенными легко работать. Они любят встречаться с учеными – это отвлекает от монотонности тюремной жизни. Другое дело генеральные директора, политики…» Недавно Хиар пригрозил подать судебный иск на двух психологов, которые высказались в газете на тему того, что тест Хиара используется для полной диагностики психопатии лишь по ошибке. Они заявляли, что психопатия – это более широкое понятие, которое хоть и включает в себя двуличность, импульсивность, безрассудность, но вовсе не каждый психопат склонен к физической агрессии или противозаконным действиям. Авторы утверждали, что оценочный лист Хиара извращает взгляды на это понятие, потому что преувеличивает роль криминального поведения в диагностике психопатии. В этой статье выражено мнение о том, что социопатия не всегда связана с преступной деятельностью. Также Хиар не объяснил, почему все симптомы оцениваются одинаково. Ведь незаурядное обаяние нельзя считать таким же значимым симптомом, как отсутствие способности к сопереживанию. Вопрос именно в том, что определяет это (или любое другое) расстройство личности – поступок человека или его внутренняя мотивация. Легко оценить последствия неудачного решения, но очень трудно по-настоящему понять образ мыслей человека.

Ученые и врачи-практики продолжают спорить, можно ли диагностировать психопатию и социопатию и заболевания ли это вообще. Хорошие ребята из Американской психиатрической ассоциации, которые составили Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам (DSM), решили исключить оттуда оба термина, несмотря на желание некоторых ученых добавить в руководство «антисоциальное расстройство личности» (диагноз, который основывается на наблюдаемых поведенческих особенностях больного). В «Международной статистической классификации болезней и проблем, связанных со здоровьем» Всемирной организации здравоохранения есть похожий диагноз, который называется «диссоциальным расстройством личности», но термин «социопатия» также отсутствует. Диссоциальное расстройство личности и социопатия не являются синонимами, потому что некоторые характеристики расстройств не совпадают. «Диссоциальное расстройство личности» основано по большей части на криминальной манере поведения, а не на процессах мышления социопата. Это происходит потому, что мыслительные процессы довольно трудно установить, особенно у заключенных, которые неохотно рассказывают о своих мыслях посторонним. Например, мне практически невозможно поставить диагноз «диссоциальное расстройство личности», хоть я считаю себя социопатом. Дело в том, что я хорошо адаптируюсь (но при этом я не способна сопереживать, не могу следовать общепринятым социальным нормам и люблю манипулировать людьми).

Процесс выявления социопатов усложняется потому, что поведенческие особенности социопата могут совпадать с особенностями, характерными для других психических расстройств, например для нарциссизма. Это и эгоцентризм, и сниженная или отсутствующая способность сопереживать, а также некоторые нарушения развития, которые проявляются при синдроме Аспергера или некоторых формах аутизма.

Очень интересное мнение высказывает профессор психологии Университета Хаддерсфилда Дэвид Кантер в своей книге «Судебная психология: краткое введение»^[2]. Он предостерегает от «соблазна думать, будто все эти диагнозы есть что-либо иное, нежели суммарное описание обсуждаемых людей» и далее утверждает, что «на самом деле это всего лишь моральные суждения, замаскированные медицинской терминологией». Первая строчка предисловия к книге Роберта Хиара гласит: «Психопаты – социальные хищники, которые прокладывают свой жизненный путь обаянием, манипуляциями и беспощадностью и оставляют за собой разбитые сердца, обманутые надежды и пустые кошельки». Уже из этой фразы можно понять, на чьей стороне автор. Однако на ее основе психиатры ставят диагнозы, а юристы, опираясь на эти диагнозы, принимают важные решения, например об условно-досрочном освобождении.

Нейрофизиология с этой точки зрения выглядит более многообещающей. Она более отчетливо объясняет происходящее, чем расплывчатые формулировки психиатрических диагнозов. В результате недавно проведенных исследований мозга выяснилось, что существует определенная связь между этими характеристиками и уникальными определяющими качествами головного мозга социопата. Конечно, абсолютно неверно объединять характерные черты социопата с самим понятием «социопат». Точно так же неверно думать, что все католики обладают схожими психологическими чертами, а люди, имеющие эти черты, непременно должны быть католиками. Диагностика социопатии может быть полезна, но лишь до тех пор, пока люди осознают ее ограниченность. Ограниченность состоит в том, что мы не можем назвать конкретную причину расстройства; мы знаем лишь симптомы и внешние признаки. Это разочаровывает. Я бы испытала облегчение, если бы узнала, что я стала плохой из-за того, что меня не так воспитывали или потому, что я росла во враждебной обстановке и не знала любви. Но в моем детстве не было ситуаций, подобных тем, о которых рассказывают другие социопаты. Мои родители были самыми обычными, возможно, лишь иногда уделяли мне меньше внимания, чем того хотелось. Когда меня спрашивают, не было ли тяжелым мое детство, я отвечаю, что оно было самым обычным. Результаты исследования близнецов доказывают, что отчасти симптомы социопатии обусловлены генетическими факторами. Также мы знаем о том, что мозг социопата устроен немного иначе, чем у обычного человека. Но немного иная структура мозга вовсе не означает, что именно это заставляет социопатов поступать не так, как все. Необычное поведение и странные поступки могут быть причиной непривычного способа функционирования нейронных цепей в мозге социопата. Но важно понимать, что даже из факта, что мозг социопата устроен не так, как у остальных, отнюдь не следует, что именно особое строение мозга является причиной социопатии. Хиар, например, считает, что это может быть «побочным продуктом действия окружающей среды или генетических факторов, влияние которых мы часто обнаруживаем у психопатов».

Хоть никто не знает точной причины проявления социопатии, но зато точно известно, что для нее не существует методов лечения. При этом не все из нас хотят лечиться (думаю, дочитав книгу, вы поймете почему). Доктор Клекли наблюдал за социопатами и консультировал их, будучи психологом и профессором Медицинского колледжа Джорджии. Он прикладывал все силы, чтобы найти способ лечения социопатов и преступников, хотя и не считал, что это возможно. В предисловии к последнему на тот момент изданию «Маски здравомыслия», которое вышло незадолго до его смерти, Клекли писал, что не смог найти эффективных средств лечения. Однако он верил, что ему удалось приблизиться к пониманию природы социопатии, что помогло объяснить странности в поведении социопатов их родным и близким и сглаживало горечь неудачи от отсутствия лечения. Доктор Клекли часто рассказывал о пациентах, которым предлагали все условия для излечения, но которые продолжали мучить близких и совершать злодейства и преступления. Он считал нас безнадежными.

И в этом он не одинок. Недавние исследования показывают, что социопаты в два раза чаще повторно совершают преступления, чем преступники без подобного расстройства. Показатель насильственных преступлений втрое выше. Даже в племенах йоруба и инуитов считалось, что антисоциальную личность невозможно исправить. А единственным выходом полагали нейтрализацию или изоляцию, либо, как якобы один инуит сказал антропологу Мерфи, «обычно кто-нибудь сталкивает такого человека со льда в воду, когда никто не видит».

В настоящее время психологи и криминологи пытаются решить ту же проблему, с которой инуиты и йоруба разбирались с помощью незаметного убийства: что делать с социопатами, раз им нельзя доверять и они не могут жить в обществе. В Великобритании социопатам, совершившим преступления, дают пожизненные сроки только на основании диагноза. В Америке социопатов с подтвержденным диагнозом всю жизнь содержат в психиатрических лечебницах, потому что данное расстройство считают неизлечимым. Роберт Диксон, водитель машины, на которой банда грабителей скрылась с места преступления, получил сначала 15 лет, а затем пожизненный срок за соучастие в убийстве. Он провел в тюрьме 26 лет и потом подал апелляцию на условно-досрочное освобождение. Одним из условий выхода по УДО было психологическое тестирование, но по его результатам Диксона признали социопатом. Его адвокат вспоминает: «Помню, что, когда я прочитал заключение, у меня упало сердце. Стало ясно: что бы я ни делал, на все апелляции неминуемо последует отказ».

В первых изданиях своей книги Клекли писал, что социопатия – такое же опасное состояние, как и психоз, потому что социопаты не могут соблюдать общественные законы. Однако позже он изменил свое мнение, потому что понял, что подобная трактовка освобождает социопатов от ответственности за преступления. И здесь скрывается противоречие: Клекли не считал социопатов безумными, потому что они не являются сумасшедшими в том смысле, какой вкладывают в это слово. Однако интуитивно ученый чувствовал, что социопаты так же тяжело больны, как безумцы или маньяки, и плохо приспособлены к жизни в обществе, а поэтому их следует изолировать. Доктор Клекли беспокоился насчет того, что опасных социопатов довольно часто отправляют в психиатрические клиники. Дело в том, что основаниями для госпитализации являются уровни вербального интеллекта и рационального мышления, а именно эти параметры психического здоровья у социопатов в пределах нормы.

Однако нельзя лишить социопата свободы только на основании психиатрического диагноза – это может вызвать тяжкие моральные последствия. Это очень сложный вопрос, с которым пытаются разобраться социологи, чтобы сохранить равновесие: как лучше всего поступить с этими странными людьми, чтобы самим не превратиться в чудовищ? Разве можно посадить человека в тюрьму лишь потому, что его понятие совести отличается от общепринятого? Душевнобольных содержат в психиатрических учреждениях, чтобы они не причинили вред окружающим. Так же нужно поступить и с социопатами – их нужно изолировать от общества. Однако социопаты, в отличие от сумасшедших, умеют жить среди людей, просто делают это по-другому. Мы не кусаем себе руки и не прыгаем из окон, думая, будто можем летать. Мы не безумны. Проблема заключается именно в том, как мы живем, мыслим и принимаем решения. Большинству людей наше поведение кажется отталкивающим и безнравственным. Но как вы поступаете с людьми, которые вам просто не нравятся?

Вопрос о том, должен ли диагноз «социопатия» играть решающую роль в решении о тюремном заключении, очень щекотливый. Закон гласит, что сумасшедшим можно признать только человека, который не может различать добро и зло. Социопаты прекрасно с этим справляются, просто не испытывают эмоциональной потребности подчиняться социальным нормам. И тогда вопрос можно поставить по-другому: являются ли социопаты более виновными, менее виновными или одинаково виновными в преступлениях и нарушениях по сравнению с людьми, которые не страдают социопатией, но совершили точно такие же правонарушения? Кент Киль, выдающийся ученый, который специализируется на исследовании мозга социопатов, отбывающих тюремное наказание, предложил относиться к ним как к людям с низким IQ: они осознают, что поступают неправильно, но не могут справиться со страстью к насилию.

Нельзя отмести и проблему эффективности наказания. Клекли утверждал, что обычные методы наказания, например тюремное заключение, неэффективны, потому что совершенно не пугают и не удерживают социопатов от последующих преступлений. Профилактическая эффективность наказания в целом очень спорный вопрос. Не думаю, что эмпаты, которые совершают преступления из-за мимолетного порыва, в тот момент думают о неотвратимости наказания. А еще мне интересно, работает ли это так же с теми, кто родился и вырос в семьях наркодилеров, в нищих районах, где нет никаких альтернатив преступному поведению. Если мне грозило наказание дома или в школе, то я воспринимала это как вызов: мне было интересно, смогу ли я добиться желаемого, избежав последствий. Я не боялась наказаний, для меня это было лишь препятствием, которое надо обойти.

Клекли как-то предположил, что социопаты нестандартно реагируют на негативные последствия своих действий. Это предположение было подтверждено Хиаром на практике в знаменитом опыте с мягким электрошоком. Психопатам и здоровым людям из контрольной группы наносили удар током. При этом перед экспериментом включали таймер, который щелчками отсчитывал секунды до удара. Нормальные люди волновались все сильнее, когда время подходило к концу, с ужасом ожидая болезненный удар. Психопаты же были абсолютно спокойны и не волновались, слыша тиканье таймера.

Подобное равнодушие в ответ на негативные события может быть связано с высоким содержанием дофамина в мозге социопатов. Ученые из Университета Вандербильта связали избыток дофамина с повышенной чувствительностью системы вознаграждения головного мозга. У социопатов она в четыре раза сильнее реагирует на положительные стимулы (например, на получение большой суммы денег или на прием химического стимулятора), чем это происходит у нормальных людей. Исследователи предположили, что подобная яркая реакция системы вознаграждения провоцирует импульсивное поведение социопатов. «Потому что эти индивиды испытывают такую тягу к вознаграждению или прянику, что забывают о кнуте».

Но, если честно, я сомневаюсь, что эта гипотеза правдива. Да, избыточной активностью системы вознаграждения можно объяснить, почему социопаты сексоголики (по крайней мере, по сравнению с другими людьми). Также благодаря этой гипотезе можно понять, почему социопаты часто занимают многие руководящие посты. Возможно, мы приносим пользу обществу просто потому, что это приводит к выделению огромного количества дофамина в мозге. Но вот по поводу риска меня гложут сомнения. Безусловно, мы любим риск, но я не думаю, что причина этого в избытке дофамина. Исследования, которые провели в том же Университете Вандербильта, показали, что именно низкий уровень дофамина связан со склонностью к риску и употреблению наркотиков. Из своего личного опыта я могу сказать, что рискованное поведение обусловлено отсутствием страха и беспокойства в потенциально опасных, травмирующих или стрессовых ситуациях.

В своей жизни я совершила столько глупых и рискованных поступков, что вы можете не поверить, что на подобное способен весьма обеспеченный белый воротничок с высоким IQ, выросший в религиозной семье среднего класса. В юности я вела себя как обычный безбашенный подросток: отрывалась на рок-концертах, путешествовала автостопом в развивающиеся страны и ездила там в прицепах, участвовала в кулачных драках и т. д. Повзрослев, я, конечно, переросла некоторые детские привычки, но неспособность учиться на собственных ошибках все еще со мной.

Однажды я потеряла все сбережения, решив поиграть на бирже. При этом я выбирала самые рискованные варианты и вела себя очень странным образом – я держала акции, когда их надо было продавать, и вдобавок сложила все яйца в одну корзину. Неудачи меня не останавливали, и я продолжала делать то, что вызывало у меня азарт. Объективно я понимала, что теряю огромное количество денег, но не чувствовала страха, потери ничего для меня не значили. Хоть это и не в тему, но должна сказать, что не пользуюсь ножами. Я никогда не считала, что такой бытовой предмет может быть опасен. Я много раз ранилась, порой отрезала куски кожи и даже ранила пальцы до костей, однако так и не научилась осторожно с ними обращаться. Поэтому теперь я вообще не прикасаюсь к ножам.

Я обожала кататься на велосипеде по городским улицам, и во многом потому, что это опасно. Если на ту часть дороги, по которой я еду, перестраивается автомобиль, то я вполне могу в него врезаться или врезать по машине насосом. Если машина меня подрезает и обгоняет, то я наберу скорость, объеду ее и резко остановлюсь прямо перед капотом, чтобы заставить водителя резко затормозить. Я прекрасно понимаю, что для меня это крайне опасно, но подобное поведение до чертиков меня воодушевляет! Моя собственная безопасность нисколько меня не волнует, поэтому я продолжаю так себя вести. И проблема вовсе не в отсутствии у меня здравого смысла. Просто последствия подобного поведения вовсе не то, от чего я действительно буду страдать. Ситуации, когда я дразню водителей или рискую сбережениями, приносят мне удовольствие, но главная причина в том, что опасность не заставляет меня тревожиться и вести себя осторожно.