Омары.
В тусклой диспетчерской, которая простиралась в широком поклоне от тупого носа, четыре головы были собраны вокруг компьютерного показа, который анализировал очень, очень слабые и неустойчивые сигналы того, что происходило глубоко на морском дне. «Вот» – сказал владелец одной из голов наконец. «Мы можем быть весьма уверены?» – сказал владелец другой из голов. «Уверены на все сто процентов» – ответил владелец первой головы. «Вы – уверенные на сто процентов, а вам не кажется, что там на дне, то, что Ной положительно не мог терпеть?»… «Бог?» – сказал владелец двух остающихся голов. «Эй! – он поднял две из его рук – я только спрашиваю»…
Любой сложный хорошо осведомленный человек, который избил за свою жизнь несколько замечательных людей, вероятно заметит также и то, относительно чего, сам будет похож на карточный домик – большой и недавно крашенный.
Он бросился назад на экспериментальную кушетку, открыл несколько банок пива – одну для себя, и другую также для себя – прикрепил ноги на пульте и сказал: «Эй, ребенок, через ультрастакан к мимолетной рыбе, готов ли ты нырнуть, о, гад!?…». «Да!» – ответил кто-то, стуча внезапно чем-то из более чувствительных инструментов, «Пойдем, гад». И они ушли, обменяв утомленные взгляды на побочные продукты.
Но, чтобы пронести побочные продукты мимо швейцаров Самой Близкой Черной Дыры, надо дать чаевые им в… А так не добраться, потому что Пилот делает обход каждый день – правильно ли это?
Хорошо, таким образом, день сегодня прохладен, мы вместе, вроде бы складно, но… Я подразумеваю – честно признаться – это лает время; это – главный завтрак; это – табурет, с приближающейся к нему критической массой; это – …, это является … полным отказом словаря!
«Закрытый!» – его правильная голова завопила слева от него!
«Слушайте парни, – встрепенулся он – эти два чиновника не сказали ничего. Беседа на этом уровне была не тем… Я не то хотел узнать…».
Итак, я отослал Первомай, и был поражён. Это – бедствие, не так ли? Полное бедствие, и всё, потому что парень любил омаров. Сколько смысла я делаю? Мне действительно сложно это сказать: Он пристально глядел на них, и его мнение, казалось, колебалось, медленно отступая к земле, как падающий лист. Он мигал и смотрел на них странно, как обезьяна, глядящая на старую рыбу. Он царапал любопытно морщинистыми пальцами стеклянную банку. А крошечные, толстые желтые пузыри вылезали из его рта и носа, и, пойманные на миг в роскошной швабре его волос, безудержно уплывали вверх…
От дельты до дельты.
Он думал, что человек в состоянии пройти через все это только однажды, хотя к настоящему времени знал каждую сенсацию первых пяти субъективных минут. Он думал, что самая интересная часть последовательности, была небольшим промахом редактирования, в начале сложной рутины дыхания: быстрое что-то, мельком взглянуло на белый берег, выбрав фигуру, патрулирующую забор цепной связи.
Чтобы избегать крайне резких возвращений к сознанию, он использовал шнуры участка, миниатюрные скрепки аллигатора, и черную ленту, чтобы телеграфировать индуктор на батарею – палубу.
«Я видел первую единицу в трущобах Техаса, по имени Джейн. Это был массивный пульт в дешевом пластмассовом хроме. Десятидолларовый счет, – пять минут гимнастики свободного падения. О, боже! Опрометчиво! Опрометчиво для джунглей, где проще купить оружие, чем принять горячую ванну. Так вот – тогда было не то! Теперь – то!» – примерный монолог начинающего революционера.
Луч прожектора исследует голые полки свидетельств любви, находя сломанный кожаный ремень, кассету, и открытку с вооруженными беженцами, чёрными птицами и игральными картами.
Теперь к делу! Вот что: через много лет… словесных лет… – Десять Долгих Лет – Время Сердца! И значит… И поэтому… И вдруг …Взрыв!
Взрыв!
Взрыв!
«Взрыв был видим на расстоянии в две мили – белый лист зарницы, которая повернула бледные ветви голого дерева против вечернего неба в фотографическое отрицание себя: углеродистые ветви против неба магния…» – скажут газеты. Господи!
Переход от дельты до дельты был тёмной имплозией в другую плоть. Дружественные отношения смягчали удар. Они чувствовали прохладную простынь под плечами. Словно унция кокаина, тщательно обёрнутого в прозрачную хирургическую ленту, они должны были ожидать от этого времени более новой технологии, дающей им обещание дискретного зашифровывания и последующей реконструкции полного диапазона сенсорного восприятия…
Размышление:
Мы – фрагменты друг друга, отныне и навсегда.
К тому же эта засуха…
Вор не любит сторожей.
Семь долгих ночей в этом гробу. Как я хочу Вас теперь. Вы поражаете меня. Переиграем это, только медленней…
Я вижу, что Вы усмехаетесь, говоря быстро, отклоняя мои предприятия, как межкорпоративный шпионаж.
«Край, – Вы сказали, – мы должны найти тот Край». Край тот стал чашей Грааля для меня, той существенной фракцией явного человеческого таланта, непередаваемого, запертого в черепах всемирных, самых горячих, исследователей. Я читал, как историки описывают различные сферы влияния, внутреннюю конкуренцию, дугу специфической карьеры, пункт слабости, обнаруженной в броне мозгового центра… но только не Край. Он им не ведом… И слава богу. Я найду его первым!
Взяв дешёвый хром за основу бытия сингапурской гостиницы, я тратил целые дни, наблюдая японские телевикторины и старые кинофильмы. Моя левая рука отсчитывала люки гроба и многоязычные переводные картинки, что отдавал я в качестве штрафов, наложенных за потерю ключа.
Вы плачете. Он никогда не лежит с Вами всю ночь на берегу в Камакуре, никогда не слушает Ваши сны… Он был солдатом в секретных перестрелках; многонациональные корпорации, которые управляют всеми экономическими системами, жали ему руку. Поэтому Вы с ним. Но никакой парижский портной не скроет рваные края…
Я наблюдал, как Вы оделись; колебание Ваших темных волос, словно сокращало воздух…
Теперь всё это охотится за мной.
Зимой, как стемнеет, я непременно позвоню Вам… Вы же понимаете – международные пластмассовые капсулы один метр высотой и три длинной, сложенные, как избыточные зубы в конкретной партии, от главной дороги к аэропорту имеют установленный поток телевидения с потолком. Поэтому нам нужно быть осторожными.
Раздавленный комок новой иены, обветшалая записная книжка, пластиковая карта банка Мицубиси, паспорт с золотой хризантемой, отпечатанной на покрытии, и…
…Десять долгих лет в этом гробу… Как я люблю Вас!