История моей жизни. Наследная принцесса Саксонии о скандале в королевской семье

В другой части Зальцбургского дворца жил отец австрийского императора, эрцгерцог Франц-Карл. Помню, как в шестилетнем возрасте я ужинала вместе с добрым стариком и видела императрицу Марию-Анну, жену императора Фердинанда, который в 1848 году отрекся от престола в пользу своего племянника Франца-Иосифа. Императрица выглядела довольно странно; она не отказалась от кринолина и юбок с воланами в стиле пятидесятых годов. Поскольку ее шляпки также относились к тому периоду, вид у нее был достаточно старомодным. Фердинанд страдал эпилепсией; сильный припадок случился с ним в первую брачную ночь. Моя мать однажды встретилась с ним за ужином, когда приехала в Градчанский замок из Карлсбада. Тогда он был невменяем, но, поскольку считался безобидным, ему позволили познакомиться и повидаться с родственниками. Мама знала, что, хотя ему для проформы предлагали все блюда, он получил строгий приказ отказываться от того, что врачи считали вредным для его здоровья. Когда мама положила себе орехов, император долго смотрел в ее тарелку, но сам орехов не взял. Вдруг он сказал:

– Ладно, если мне не разрешают их взять, возьму сам! – и вдруг, к маминому ужасу, схватил с ее тарелки все орехи.

Время от времени в Зальцбург приезжали с визитами члены августейшей семьи. Помню кронпринца Рудольфа Австрийского и его невесту, принцессу Стефанию Бельгийскую, которые приехали навестить эрцгерцога Франца-Карла. Их сопровождали Леопольд, король Бельгии, и принцесса Клементина. В то время Клементина была маленькой девочкой; помню, меня восхитило ее красиво вышитое платье, повязанное розовым кушаком, и длинные темно-русые волосы, которые ниспадали ей на плечи. Для Зальцбурга то был довольно торжественный визит, и в замке царило большое волнение, а вечером устроили салют.

Кроме того, я видела королеву Португалии Амелию, когда она проезжала через Зальцбург вместе со своей матерью, графиней Парижской. Я восхищалась ею от всего своего юного сердца, потому что она показалась мне очень милой и очаровательной; в своем сшитом на заказ дорожном костюме она выглядела настоящей красавицей.

Посещал Зальцбург и персидский шах, и он произвел на меня огромное впечатление, когда верхом скакал по улицам на белом коне с гривой, выкрашенной в красный цвет, а слуга держал над ним большой зонтик. Персы оказались весьма нечистоплотны в своих привычках. Они резали животных и жарили их целиком на мозаичном мраморном полу; все очень радовались, когда визит окончился.

В одиннадцатилетнем возрасте я ездила в Вену с довольно прозаической целью «заботы о зубах». Никогда не забуду своего первого впечатления от столицы Австрии. Она меня совершенно захватила! В Зальцбурге время словно остановилось, а в Вене я впервые увидела трамваи и электрическое освещение. Во время моего пребывания там состоялось торжественное событие: открытие памятника моему кумиру, Марии-Терезии. По такому случаю собрались почти все Габсбурги. Событие произвело на меня огромное впечатление; я подробно описала его в послании брату Леопольду. Мы часто ездили в Хофбург, где однажды я мельком увидела императрицу Елизавету^[16]. Она плавно шла по коридору и напоминала красивое привидение.

Она всегда странно привлекала меня; возможно, нас сближало своего рода сходство между ее прошлыми и моими будущими несчастьями.

Императрица была очень красивой женщиной, а ее волосы казались мне образцом изысканности. Когда они не были уложены в прическу, просто окутывали ее. Императрицу причесывала специально отобранная служанка. Прическу делали довольно необычно. Ковер в гардеробной покрывали белыми льняными простынями; императрица садилась на низкую скамеечку посреди комнаты. Служанка, одетая во все белое, расчесывала и укладывала роскошные пряди и заплетала их в сложные косы. Самое же любопытное начиналось потом. Служанка должна была собрать и сосчитать все волоски, которые оставались на щетке и расческе; после тщательно обыскивали ее платье и ковер – не выпали ли еще волосы. Затем количество сообщали императрице, которая бывала крайне недовольна, если считала, что потеряла во время «укладки» слишком много волос, и служанке впоследствии предстояло пережить mauvais quart d’heure^[17].

У императрицы было много причуд; почти все они становились известны широкой публике. Рассказывают, что однажды, остановившись в Линце, она затеяла довольно изнурительную эскападу. Она имела обыкновение брать с собой «греческого чтеца» на прогулки в красивый лес и парк, окружавший замок, но редко выходила за его пределы. Однажды вечером она отважилась пойти дальше, но, поскольку на нее напал приступ молчаливости, чтец вынужден был тоже молчать, и целых восемь часов императрица бродила вокруг Вены, погруженная в печальные и мрачные мысли; она пришла в себя, лишь когда забрезжил рассвет и она обнаружила, что оказалась за пределами своих владений в обществе крайне терпеливого чтеца, который стер ноги в кровь.

Я видела императрицу Елизавету в мае 1889 года, после трагедии в Майерлинге, когда отправилась получать из ее рук орден Звездного креста. Этим орденом всегда награждают австрийских эрцгерцогинь по достижении ими совершеннолетия; орден служит знаком их официального представления к венскому двору. Я отправилась в Хофбург вместе с матерью, и императрица удостоила нас особой аудиенции. Она носила глубокий траур. Ее лицо, под складками плотной черной вуали похожее на бледный подснежник, свидетельствовало о том, что она постоянно плакала; кроме того, то и дело нервно вытирала платком уголки губ.

Она была очень добра ко мне, когда я поблагодарила ее за награждение орденом; я почувствовала резкий контраст между собой, в расцвете юности, и этой печальной матерью – она совершенно отошла от роскоши и радости жизни, пропуском к которой служил мой орден Звездного креста.

Больше я ни разу не видела ее при жизни. Когда я стояла у ее гроба в усыпальнице Габсбургов или склепе капуцинов, мне показалось, что она наконец-то обрела счастье; мне нравится воображать, как ее дух беспрепятственно бродит по Елисейским Полям, обмениваясь мыслями с Гейне, и как она воссоединилась с любимым сыном Рудольфом.

Немногие понимали императрицу по-настоящему, а ее крайнюю застенчивость часто ошибочно принимали за деланость или гордыню. Многочисленные беды заморозили ее эмоции, и она стала жертвой духа беспокойства; однако Елизавета Австрийская не знала себе равных как красивая женщина и любящая мать.

Глава 4

Брачные перспективы. Почти одно и то же. Дом Педру. Мой первый визит в Саксонию. Замок Морицбург. Союз с Кобургами. «Кофейная мельница». Беседа на повышенных тонах

В вопросе поиска мужей для своих дочерей матери во всем мире ведут себя одинаково, хотя в матримониальных делах членов королевских семей встречаются трудности, с которыми не сталкиваются подданные.

К счастью для многих принцесс, их внешность, в общем, не имеет особого значения. Вероисповедание и крепкое здоровье, необходимое для будущего материнства, – вот главные составляющие будущего брака. Разумеется, желательными дополнениями стали бы взаимное расположение, близость взглядов и любовь; к сожалению, в королевских браках их очень часто недостает.

Я вовсе не хочу сказать, что принцессу вынуждают принять первое же предложение руки и сердца. Она может выбирать будущего мужа в определенном кругу, но, поскольку большинство принцев и королей очень похожи, выбор в конце концов не составляет большого труда. В ходе нашей подготовки нас учат без лишних вопросов принимать все, что готовит нам судьба. И хотя каждая принцесса, несомненно, в какое-то время мечтает об идеальном Прекрасном Принце, в жизни она редко такого встречает и обычно выходит замуж за человека, который довольно сильно отличается от героя ее девичьих грез.

В детстве я часто спрашивала своих замужних кузин, были ли они влюблены и проявляют ли их мужья нежность и преданность в уединении á deux^[18], но всегда получала один и тот же ответ:

– Ах, Луиза, как ты можешь об этом спрашивать? На такие темы не принято говорить!

Мое любопытство оставалось неудовлетворенным. Я полагала вполне естественным, что и я однажды выйду замуж, и искренне надеялась, что мама и папа подберут мне мужа, к которому я буду питать расположение.

Мама начала строить матримониальные планы на мой счет, когда мне исполнилось шестнадцать лет. У императрицы Бразилии, моей двоюродной бабушки^[19], имелся племянник, дом Педру, и она решила, что он станет самым подходящим мужем для меня. Она поделилась своими замыслами с мамой, которая, не теряя времени, повезла меня в Баден-Баден, где тогда проживали императрица и дом Педру. Я понятия не имела, зачем мы приехали с визитом к двоюродной бабушке, но мне все время казалось, что меня подвергают тщательному осмотру. Более того, братья дразнили меня: скоро окажется, что меня уже продали неизвестному мужу. Намеки братьев приводили меня в ярость. Дом Педру показался мне довольно славным юношей, хотя мы не осуществили матримониальных надежд наших родственников. Он относился ко мне просто как к забавной девочке; мы с ним почти все время вместе шалили в парке. Бедный дом Педру! Через три года после нашего знакомства он сошел с ума и теперь содержится под присмотром в каком-то австрийском замке.

Летом 1887 года мы с родителями и двумя моими братьями отправились с визитом в замок Пильниц; во время той поездки в Саксонию я впервые увидела моего будущего мужа, принца Фридриха-Августа.

Братья, как всегда, дразнили меня по поводу замужества.

– Вот увидишь, Луиза, – говорили они, – когда-нибудь ты окажешься королевой Саксонии!

В глубине души я уже тогда знала, что меня невозможно к чему-либо принудить, например, выйти замуж за того, кто мне не понравится. И все же я решила быть начеку и выяснять все что можно по поводу планов относительно меня.

Королева Карола отнеслась ко мне очень мило и устроила бал в мою честь. Я сильно разволновалась, ведь то был первый настоящий бал, на котором я побывала. Естественно, большим вопросом стал мой туалет. В конце концов я выбрала платье из розового mousseline de soie^[20]с крошечным декольте и очень короткими рукавами. Я одевалась целых два часа и помню, какой счастливой была тогда и какое невинное тщеславие испытала, посмотрев на себя в большое зеркало. Мои темно-русые волосы заплели в косы и увили розовыми розами; мама одолжила мне по такому случаю некоторые свои красивые драгоценности, и они украшали мое изысканное платье.

Принцу Фридриху-Августу было всего двадцать один год; в своем синем с золотом мундире он выглядел настоящим красавцем и был очень галантным. Мы несколько раз танцевали вместе; помню, когда он положил свой кивер на кресло, я сказала ему:

– Какая красивая ваза для моего котильонного букета! Я поставлю туда цветы.

Так я и сделала; постепенно кивер заполнился букетами! Я решила, что Фридрих-Август – само обаяние. Впрочем, во время той поездки в Саксонию все и вся меня приятно поражали.

Большое впечатление на меня произвели величественные замки, принадлежащие королю Саксонии, особенно охотничий замок Морицбург. Он расположен посреди озера и окружен со всех сторон лесом. Замок, который раньше принадлежал Августу Сильному, курфюрсту Саксонии, представляет собой внушительное здание с четырьмя круглыми башнями. Морицбург можно назвать настоящей сокровищницей, полной картин, гобеленов и старинной мебели. Стены во многих парадных залах обиты изысканной кордовской кожей, а большая столовая украшена спортивными и охотничьими трофеями. Здесь держат знаменитый кубок, изготовленный из оленьих рогов, из которого, по освященной временем традиции, должен выпить каждый гость Морицбурга.

Рог наполняют шампанским, но выпить все до конца, как требует обычай, очень трудно.

Вино заполняет все извивы и ответвления рога; про тех, кому удается выпить лишь часть, говорят, что они добрались до «Малого каскада». Про тех, кому повезло больше, кто наклоняет рог под нужным углом и выпивает все его содержимое без происшествий, говорят, что они соизволили добраться до «Большого каскада». В замке на протяжении ста лет ведется весьма любопытная книга, в которую записывают имена гостей, пивших из рога. Рядом с каждым именем делается пометка, достиг ли тот или иной гость «Малого» или «Большого» каскада.

Морицбург славится своими охотничьими угодьями. В лесах, окружающих замок, в изобилии водятся кабаны и олени; кроме того, там огромные заповедники дичи. В парке есть красивая вилла, которую курфюрст Август подарил графу Марколини, своему любимому министру. Вилла обставлена очень красивой мебелью XVIII века, а в одной комнате имеется коллекция чучел птиц всевозможных видов.

Нам виллу показывал очень оригинальный хранитель, большой поклонник таксидермии. Показывая нам чучела птиц, он то и дело говорил:

– Взгляните на того фазана – там он еще птенец, там становится старше, а вот он вырос! Разве он не великолепен в своем оперении?!

Прежде чем покинуть Саксонию, мы посетили военные маневры. Правда, принца Фридриха-Августа я в тот раз больше не видела: по какой-то причине на него напал сильный приступ застенчивости, и он нас избегал. Мы получили удовольствие от нашего визита, хотя из него не вышло ничего матримониального, и в следующий раз речь о моей свадьбе всерьез зашла лишь через четыре года.

Зимой 1891 года я отправилась с папой с визитом в Вену; родные хотели, чтобы там я вновь встретилась с Фердинандом Болгарским^[21]. Мы с ним познакомились за несколько лет до того на одном из семейных ужинов. Тогда меня, четырнадцатилетнюю девочку, посадили за столом между Фердинандом и его братом, Филиппом Кобургским. Весь вечер два принца не обращали на меня никакого внимания и переговаривались друг с другом поверх моей головы. Они беседовали на венгерском языке, который я прекрасно понимала. Их разговор в основном состоял из «послеобеденных историй» и весьма фривольных отчетов об их разнообразных любовных интрижках – подобные темы совершенно не годятся для детских ушей. Почти до самого конца ужина я сидела молча, но под конец, повернувшись к Фердинанду, бегло произнесла по-венгерски:

– Вам не кажется, что довольно неблагоразумно рассказывать о своих интрижках на иностранном языке, не убедившись предварительно, что ваша соседка ничего не понимает?

Мои слова ошеломили Фердинанда. Я же поспешила его успокоить:

– Не волнуйтесь, я никому вас не выдам!

После такого замечания оба брата расхохотались, а Филипп воскликнул:

– Браво! Она чудесная девочка, давай с ней подружимся!

– Нет ничего полезнее, – парировала я, – чем дружить с человеком, которого вы боитесь.

Фердинанд смерил меня оценивающим взглядом и многозначительно заметил, обращаясь к Филиппу:

– Не знал, что в Зальцбурге выращивают такие красивые цветочки!

После того случая он всегда называл меня «Ma petite cousine polyglotte»^[22] и всегда живо интересовался моими делами. Всякий раз, как он и его мать, принцесса Клементина, приезжали в Зальцбург, Фердинанд не упускал случая перекинуться со мной несколькими словами.

Мой отец вполне поддерживал идею моего брака с Фердинандом, князем Болгарии. Зато мать решительно возражала против союза с кем-то из Кобургов; она питала сильное отвращение к этой семье. Если бы меня так не привлекал принц Фридрих-Август, о котором я часто вспоминала, возможно, я не отказалась бы стать княгиней Болгарии. Фердинанд был красив, богат и довольно занятен в общении.

Заговоры и контрзаговоры родителей вызывали мой живейший интерес; мне казалось, что все их замыслы, как всегда бывает в подобных случаях, видны невооруженным глазом. Как-то раз папа, которому не терпелось познакомить меня с принцессой Клементиной Кобургской, пригласил меня поехать с ним кататься, а потом довольно смущенно предложил:

– Луиза, что, если мы навестим тетю Клементину?

– С удовольствием, папа! – ответила я, с трудом скрывая улыбку. Конечно, я сразу разгадала его уловку; он всегда очень радовался, когда ему удавалось одержать верх над мамой.

Мы прибыли в роскошный дворец Кобург; нас провели в красивый салон, полный цветов и дорогих безделушек. Папа очень нервничал, я же оставалась совершенно хладнокровной. Вскоре к нам вышла тетя Клементина. Принцесса показалась мне низкорослой и толстой; вместе с тем ее никак нельзя было упрекнуть в отсутствии изящества. Она была самой настоящей гранд-дамой. На ее лице выделялись пронзительные голубые глаза и крупный нос. Кроме того, она отличалась поистине мужским складом ума и резкостью суждений. К сожалению, тетя Клементина с возрастом почти оглохла и вынуждена была пользоваться большой слуховой трубой, которую мы непочтительно называли «Кофейной мельницей». Более того, в нашей семье «Кофейной мельницей» прозвали саму Клементину, а поскольку она любила злословить, мои братья уверяли, что на своей «кофемолке» Клементина перемалывает в порошок чужие репутации.

Подойдя к нам, принцесса Клементина добродушно, но внимательно осмотрела меня и сказала папе:

– Elle est bien jolie, et je serais contente de 1’avoir comme fille^[23]. – Затем она взяла папу под руку и повела его в соседнюю комнату, где начался их дуэт на повышенных тонах. Папа громко кричал в слуховую трубу о своих надеждах и планах относительно меня, а тетя Клементина так же громко отвечала о своих матримониальных планах для Фердинанда. Таким забавным способом я узнала их самые сокровенные замыслы.

Папа не очень хорошо говорил по-французски, а принцесса Клементина почти не говорила по-итальянски, поэтому всякий раз, как они не понимали, что сказал собеседник, оба еще сильнее повышали голос. Наконец их пронзительные крики стали действовать мне на нервы. Захотелось самой громко завизжать, чтобы сбросить напряжение. К счастью, я не поддалась искушению и довольствовалась тем, что переставляла лилии в вазе, стоящей рядом со мной на столе.

По пути домой я вопросительно посмотрела на папу; после столь необычных вокальных упражнений он сильно охрип. В ответ на мой взгляд он улыбнулся. Я сжала его руку и, смеясь, сказала:

– Я никому не выдам твою тайну и маме не скажу ни слова, но почему ты не взял мегафон, если хотел поговорить с «Кофейной мельницей»?

В начале лета 1891 года я снова поехала в Вену с мамой, которая хотела совершить паломничество к церкви Святой Марии в Целле. Видимо, она считала, будто Богоматерь Целль-ская благосклонно отнесется к ее брачным прожектам. Как бы там ни было, когда мы обедали на крошечном постоялом дворе по пути в Целле, маме вручили телеграмму, в которой говорилось, что 19 июня в Линдау приезжают принц Георг Саксонский и его сын принц Фридрих-Август, и нам следует отказаться от паломничества, чтобы навестить принцессу Клотильду и ее брата принца Фердинанда.

Телеграмму принесли 11 июня; мама так и не совершила своего паломничества. Как и большинство религиозных намерений, оно отступило перед мирскими делами. Наши мысли обратились к свадьбе и скорой встрече с двумя кандидатами в мужья.

Мама решила, что нам лучше вернуться в Вену и вначале нанести быстрый визит принцессе Клотильде. Вот почему через день или два мы поехали в Будапешт, а оттуда отправились в Алькут, где находился величественный замок принцессы.

На станции нас встретила карета, запряженная четверкой; кучер в живописном венгерском костюме размахивал огромным хлыстом. Мы сели в карету, и началась бешеная скачка. Мы мчались два часа по пескам и полям, в отсутствие всяких дорог. Невозможно даже представить, на что это было похоже! И все же, несмотря на тряску и качку, мне удавалось любоваться сельскими пейзажами и пасторальными деревнями, где на крышах домов гнездились аисты, а крестьяне щеголяли в красивых костюмах. Было очень жарко, и мы обрадовались, увидев наконец впереди замок и цивилизацию. На мне было розовое кембриковое платье и красивая розовая соломенная шляпка, обильно украшенная пармскими фиалками; помню, всю дорогу я мучилась вопросом, удастся ли мне произвести благоприятное впечатление на принцессу Клотильду. Она, вместе с мужем и дочерьми, приняла нас весьма сердечно.

Вскоре появился Фердинанд. Мне и сейчас кажется, что театр потерял в нем большого комического актера, потому что выглядит он так, будто ему самое место на сцене; ему наверняка понравится петь о себе и красиво ухаживать за актрисой, играющей принцессу. Поскольку считалось, что Фердинанд будет ухаживать за мной, он нарядился весьма живописно. Светло-серый костюм дополняла шикарная панама. Он то и дело постоянно размахивал холеными руками и демонстрировал дорогие кольца, которыми были унизаны его пальцы. Он принимал театральные позы, как Нарцисс, и продолжал рисоваться, пока не решил наверняка, что на меня произвели должное впечатление его великолепная фигура, его кольца и, последнее по счету, но не по значению, красивые желтые сапоги. Тогда он предложил прогуляться в парке при замке, и, конечно, я с готовностью согласилась составить ему компанию. Мама отправилась с нами из уважения к приличиям, но было очень жарко, и вскоре мы обогнали ее, сердитую и встревоженную, и маме пришлось оставить меня наедине с мужчиной, к семье которого она питала отвращение.

Фердинанд срезал несколько цветков и, сложив букет из красных и белых роз, заметил, указывая на них:

– Знаете ли вы, что эти розы и их листья составляют национальные цвета Болгарии? Разве не прекрасное сочетание?

– Очень красиво, – ответила я, напустив на себя притворную скромность.

– Кузина Луиза, хотели бы вы посетить Болгарию?

– О да, если она не слишком нецивилизованная.

– И это все, что вы можете сказать? – взволнованно воскликнул Фердинанд. – В таком случае говорить буду я! Я знаю вас достаточно давно, чтобы ценить ваши достоинства, я вами восхищаюсь… и мне так одиноко!

– Так женитесь, – легкомысленно посоветовала я.

– Я уже думал о женитьбе, но до последнего времени безуспешно, – ответил Фердинанд, – что и хорошо, потому что теперь я знаю, что только вы – та, кого я смогу полюбить.

– В таком случае, – ответила я с напускной серьезностью, – лучше будет сразу же заверить вас в том, что я вас не люблю, не смогу полюбить и не буду счастлива, став вашей женой.

– Ах, Луиза! – взмолился он. – Я сделаю для вас все, что угодно!

– Никакого толку из этого не выйдет, – ответила я.

– Но я вас так сильно люблю! – упорствовал он.

Я потеряла терпение.

– Кузен, – сказала я, – поймите же раз навсегда, что я никогда не смогу вас полюбить!

– C’est la première fois qu’une femme me dit cela^[24], – воскликнул он. – Луиза, проявите же благоразумие! Вы только представьте себе все, что в моей власти вам дать!

– Я вполне сознаю ваши мирские преимущества, но вы никогда не сможете сделать меня по-настоящему счастливой. Послушайте, Фердинанд, – серьезно продолжала я. – Не сомневаюсь, вы хотите жениться на мне только потому, что я – австрийская эрцгерцогиня; слово «эрцгерцогиня» в вашем лексиконе подменяет собой любовь. Кроме того, вы обещали своим министрам вернуться в Болгарию помолвленным с одной из нас. Но я… за вас не выйду. Вам лучше обратиться к герцогу Пармскому и попросить руки моей кузины, Марии-Луизы. – Я развернулась и ушла, оставив его воплощением отчаяния.

Даже сейчас я живо представляю себе Фердинанда, которому предстояло объясняться со своими министрами; он стоял в саду, освещенном солнцем, среди розовых кустов, ломал свои большие белые руки и восклицал:

– Oh, Mon Dieu! Mon Dieu!

Позже в тот же день он умолял маму, чтобы та уговорила меня передумать, но мама ответила, доказав, что прекрасно знает меня:

– Если Луиза что-то вбила себе в голову, переубедить ее невозможно ни Богу, ни дьяволу.