Buch lesen: «Дом на холме»

Глава 1

В середине июня Вета выехала из Нижнего Новгорода к бабушке в деревню Горный Шумерец, намереваясь преодолеть расстояние за шесть часов. Июньская погода стояла обычная: внезапный дождь, вызванный порывистым ветром, лился в течение пятнадцати минут, а затем останавливался, оставив на небе облачко размером с кулак, сквозь которое пробивалось унылое солнце.

Как не вовремя эта поездка. Вета нервно кусала губы. Шоссе, ровное и свободное от машин, успокаивало девушку. В голове крутились обрывки малоприятного разговора с матерью.

Позвонила соседка бабушки тетя Поля и сообщила, что у бабушка гипертонический криз, второй за неделю.

– А почему бабуля сама не позвонила? – спросила Вета, разглядывая себя в зеркало. Она нравилась сама себе. Белокурая, с голубыми глазами, она кокетливо улыбнулась, на щеках появились ямочки – серьёзная сила в завоевании противоположного пола.

Виктория Владимировна с любовью смотрела на дочь и думала: «Ничего. Елизавета у меня быстро приспосабливается к новым условиям».

Дочь звали ласково Вета – сокращённо от Елизаветы.

– Не позвонила – значит, не хочет нас волновать. Доченька, тебе надо ехать к бабушке, посмотреть своими глазами, что да как. Мы ответственны за бабушку-лисичку.

Девушка поморщилась при этих словах. Именно она назвала бабушку лисичкой.

Мама продолжала:

– Пойми же, я не могу бросить работу, а у тебя отпуск.

– Ну мам, ты что? У меня путевка в круиз по Черному морю до Турции. Билеты куплены на самолет до Сочи.

–Знаю, знаю, милая. Но отъезд через две недели. Съезди к бабушке. Тем более ты уже три года не была у нее. А вот в детстве…

– Мама, я не могу, – резко ответила Вета. – Мне надо собраться… И потом, мы ей регулярно деньги посылаем.

– Дочка, для нее важна не только финансовая поддержка, но и эмоциональная, и моральная. Ну понимаешь, надо…

– Вот только не читай мне морали. Бабушка – в первую очередь твоя мама.

– Елизавета, я тебя не узнаю. Какая тебя муха укусила? Я не могу оставить работу, а у тебя длинный учительский отпуск.

Вета знала, почему она нервничает. В субботу они с Ленкой договорились ехать на пикник.

Подруга задорно говорила:

– Сплошное приключение, проснулась, улыбнулась и отправилась удивляться миру и людям. Там будут парни, гитара, песни и разговоры. Будет весело.

И вот вам пожалуйста. Берите, не жалуйтесь. В деревню, в скуку и пыль, как в ссылку.

От этих дум Вете стало стыдно. Но она распалялась ещё сильнее, хотя и понимала, что ехать придётся именно ей.

– Почему ты постоянно нарушаешь моё личное пространство? Вечно лезешь с советами, как мне жить, что носить. Строй свою жизнь без меня. Вот если бы не было меня, что бы ты стала делать?

Виктория Владимировна заплакала…

Елизавета чувствовала себя бессердечной дурой перед всеми: перед мамой, перед Ленкой, перед бабушкой, перед котом Федькой. Федька, немой свидетель этой сцены, шевелил усами и помахивал хвостом. Потом она себе сказала: «Вета, ты ни в чём не виновата, и никто не виноват. Так сложились звёзды».

Виктория Владимировна мыла посуду, громко стучала чашками. Вета подошла сзади. Обняла мать. Поцеловала в щёчку.

– Ладно, мам, не сердись. Я съезжу, но только на недельку.

Вета остановилась у придорожного кафе. Передохнуть. Перекусить. Она заказала салат из свежей капусты с маслом, суп куриный с домашней лапшой, жаркое с мясом в горшочке, кофе «капучино».

Поссорилась с официанткой: на столе не оказалась бумажных салфеток. Долго выговаривала. И вообще была раздражена. Еда слегка смягчила её настроение. Остаток пути она проехала почти без приключений, не считая придурка, выскочившего из-за поворота.

В детстве она каждое лето проводила у бабушки в деревне. Её дом всегда казался Вете настоящей сказкой. Окружали его старые деревья, а вокруг располагались бескрайние поля, которые, как казалось, никогда не кончались.

Деревенька затерялась в сыпучих песках на левом берегу Волги. Дорога при подъезде к деревне была неровная, вся в ухабах и рытвинах, как и в детстве, когда она целое лето жила у бабушки. Вету бросало из стороны в сторону. Ни проехать ни пройти. В дождик – сырой песок, тяжёлый, машины ездят с трудом. В жару песок глубокий, машины застревают, урчат, пыль из-под колёс летит. Пронзительно зазвенел телефон. Мама.

– Мама, я же сказала: позвоню, как доеду, – сердито сказала девушка.

– Мама, мне осталось самых неприятных полкилометра. Хорошо. Да. Позвоню.

Дом бабушки стоял на холме. Он – сказка детства. Вета чувствовала, как стены пропитаны детским смехом. Этот дом – обитель грёз, где уютное тепло обнимает, как ласковый плед, а звуки ветра напоминают о нежных колыбельных бабушки.

Домов на возвышении пять. Самым колоритным был её дом. Большой, с мезонином. С кустом сирени под окном на кухне. Ах! Как часто в детстве они искали пять лепестков в цветочке сирени, загадывали желание и съедали. Вдоль других окон росли георгины разной формы и расцветки.

Охраняли дом три богатыря, три гиганта, три мощных тополя. На тополе-исполине, который рос на заднем дворе, прибит скворечник. Вета улыбнулась, как часто она задирала голову и ждала появления птицы в отверстии. Ожидания её не подводили, и она видела выпархивающую из скворечника птичку. Её радость беспредельная, словно она увидела чудо.

Сад слегка шёл по склону к реке. Вдоль забора росли шесть могучих лип. Может, Вета потому любила даль, что маленькой девочкой залезала на большую липу, там находилась скамеечка – доска между толстыми ветвями. И казалось с высоты, что весь мир лежит у твоих ног.

Для Веты важно было сидеть на скамеечке и рассматривать берег Волги и саму реку, иногда по ней проплывали лодки или теплоходы.

Липы ещё не цвели, а зацветут – будет стоять упоительный медовый запах. Вета на всякий случай глубоко вдохнула и пошмыгала носом. Солнце на секунду показалась из-за облаков. Из кустов перед ней вылетела большая птица и взмыла в небо. Вета вздрогнула.

Её любимая птица – соловей. Когда она была маленькая, соловей в саду весной выдавал чудные трели. Она мечтала, что будет так же прекрасно петь. Бог не дал ей таланта, но оставил способность слушать пение птиц и других людей. Спасибо ему большое за это.

Ей тогда казалось, если бы она была соловьём, то, раскинув руки-крылья, она бы полетела над миром, полным приключений и свободы. Каждое утро она бы просыпалась с первыми лучами солнца, когда воздух ещё пронизан прохладой рассвета. Крылья, её лучшие друзья, позволяли бы ей непринуждённо парить в небесах и наблюдать за прекрасными пейзажами с высоты птичьего полета.

Вета пела бы чудесные песни о диких лесах, широких полях, высоких горах и горячих пустынях. Но она бы не забывала строить гнездо для потомства, заботливо выращивать птенцов до полета. Так мечтала маленькая девочка и девочка, которая подросла.

Свобода птицы означала для неё не только независимость, но и ответственность за себя и свою семью. Она думала, как учила бы малышей чувствовать ветер под крыльями, маневрировать в воздушных потоках и находить укрытие в случае непогоды. Жизнь птицы, конечно, полная опасностей, но и счастливая от свободного полёта и близости к природе.

Только представьте: каждый день новые места, новые впечатления, новые возможности. Быть птицей – значит быть свободным духом, бесконечно исследовать мир и наслаждаться его красотой.

Из оцепенения воспоминаний её вывел резкий голос соседки справа от дома бабушки, тёти Гали:

– Никак к Андреевне внучка приехала? Елизавета? Ты, что ли? Навестить больную?

– Здравствуйте, – нехотя сказала Вета и на все вопросы кивнула. Она с детства не любила эту злую и вредную женщину. И звала её «тётя Чеснок-Крапива».

– А Андреевне завтра оформят выписку. Звонила она. Звонила Полине. Ты зайди к ней, узнай, во сколько её выпишут.

Вета кивнула и направилась к дому бабушки. Ключи от дома у неё лежали в сумке. Надежда Андреевна и дочери, и внучке дала по ключу со словами, что вот приедете, а меня вдруг дома нет. Вета открыла дверь, по ступенькам поднялась на веранду. Стол, стулья, всё как в детстве, в углу кровать под пологом от мух. Всё это было символом её детства. Символом любви и свободы, которые можно ощутить лишь в тёплых бабушкиных руках.

Память вдруг подбросила Вете воспоминание, когда она усталая ложилась спать и думала: когда же я была счастливая, сразу возникал вид – деревни, цветущие липы и бабушкины руки в муке.

Связаться с бабушкой по телефону никак не удавалось. Связь в деревне всегда плохая.

Вета поехала в районный центр, где Надежда Андреевна лежала в больнице. На койке у окна сидела сухонькая старушка, её чёрные волосы плотно облегали голову и на были затылке собраны под заколку. Она читала книгу. Надежда Андреевна никого не ждала и, скользнув взглядом по лицу Веты, снова уткнулась в страницу. Потом вдруг встрепенулась, охнула и воскликнула:

– Веточка моя?!

Они сидели на кровати, и Вета ласково гладила руку бабушки, как та в детстве поглаживала её маленькую ладошечку.

– Небось Полина вас взбаламутила. Я-то не хотела беспокоить. Подумаешь, давление поднялось. Как мама?

– Да как всегда, вся в работе, – держа бабушку за руку, проговорила внучка. – А ты, бабулечка, даже здесь пахнешь вкусненько, вареньем.

– Да, я только что варила вишнёвое варенье, – засмеялась бабушка, перебирая пальцы Веты. – А меня завтра выпишут, я так хочу домой. Мы с тобой, дочка, будем пироги печь, Полину на чай позовём.

– А Чеснок-Крапиву не будем звать.

– Дочка, ты опять за своё. Ну когда это было. Они мои соседи. Я их уважаю. Уважать – это нормально. И жить с ними надо дружно, как кот Леопольд завещал.

Они обе улыбнулись. За окном сквозь серые тучи показалось солнце.

Глава 2

Вета села в бабушкино любимое кресло с подушечкой под попу. Взяла в руки семейный альбом. На неё накатила волна воспоминаний. Бурная, пенистая, она унесла девушку в глубь памяти.

Нос Веты улавливал знакомые запахи, и казалось, что тонкая нить воспоминаний вот-вот оборвётся и яркие картинки о прошлом, словно драгоценные бусины, упадут в ладонь памяти. Мысли тут же цеплялись за эти бусины и переносили девушку в далёкое прошлое, позволяя вновь пережить забытые эмоции.

Вета взяла в руку общую фотографию в саду: бабушка, дедушка, мама, папа и маленькая Лизонька. Бабушка и дедушка работали в школе. Дед Владимир Петрович был директором, бабушка Надежда Андреевна – учитель химии и биологии.

А на этой Вета – трёхмесячный малыш. На обороте дед тогда написал стихи.

Новорождённый, словно чистый лист,

Без линий, точек, букв и завитушек.

Он – белый лист, и впереди – пути

К познанью мира, радости и грусти.

Он – словно глина, мягкая, как пух,

Что ждёт прикосновений, ждёт лепки.

Создаст судьба характер и успех,

И все черты, и все его привычки.

Новорождённый – словно водопад,

Что с горных круч низвергнулся внезапно.

Непредсказуем и силён, богат

Потоком чувств, что льётся непрестанно.

И словно космос, в нём есть глубина,

Что не измерить и не описать нам.

Так многогранен, так разнообразен,

Что невозможно сразу всё понять.

Ей пять лет.

Бабушка гладит её по головке, заплетает косички. Спрашивает:

– Кем ты хочешь быть, Лизонька, Веточка моя?

– Бабочкой, – не задумываясь отвечает Вета.

– Бабочкой, вот это да, – весело смеётся бабушка, – а почему?

– Они такие красивые и кружатся, кружатся над цветами.

– Цветы растений – лучшие друзья бабочек. – ласково говорит бабушка, завязывая бантики. – Они посланники неба и тепла, радуют моё сердце, как и ты, мой василёк голубоглазый.

А когда бабушка злилась, она говорила «лютик луполазый».

На веранде стояла тишина, за исключением шороха страниц альбома и трели птиц за окном.

Вете шесть.

На фото девчушка со щеками, измазанными в вишне, а в руках вишнёвый пирог.

– Доедай скорее, – смеётся дедушка, – и пойдём книжку читать.

Дед высокий, широкоплечий, с курчавыми волосами и бородой, нос с горбинкой, в круглых очках, был похож на сказочника. Положив книгу на стол, он достал клетчатый платок, снял с носа очки и стал вытирать их, поглядывая на внучку большими тёмными глазами. Он читал ей книжки по ролям. Волки у него всегда рычали, птички чирикали.

Вета любила, чтобы сказки читал только дедушка.

А колыбельные Вете пела бабушка. Девушка вспомнила, как бабуля нежно гладила её тёплой ладонью по спинке и таинственно шептала: «Луна споёт нам песенку, давай послушаем». Тихим нежным голосом она запевала.

Баю-баю-баиньки,

Я скатаю валенки,

Я скатаю валенки,

Небольшие, маленьки –

Веточке по ножке,

Бегать по дорожке.

До семи лет Вета просила милую бабушку петь ей колыбельные. Спрашивала: «Нам сегодня звёздочки будут петь или луна?» Бабуля отвечала, что сегодня звёздочки.

Баю-баюшки-баю,

Века долгого сулю,

Века долгого

Да росту полного.

Вете семь.

Она пришла к бабушке и спрашивает:

– Бабуль, а что такое любовь?

Бабушка удивленно вскинула на неё глаза.

– Когда твоя мама и ты улыбаетесь, я чувствую, как моя душа наполняется теплом, а мой дом заполняется светом, – начала серьёзно отвечать бабушка. – Я помню, как впервые держала вас на руках, как вы крепко обнимали меня и как в ваших глазах светилась безусловная любовь. Эти моменты – самые дорогие сокровища в моём сердце.

Вета вздохнула. Покачала головой и задумчиво пропищала:

– Значит, Митька меня не любит. Он только дёргает меня за косички и корчит мне рожи. А в глазах никакой безусловной любви. А ещё дразнится: «ветка-кокетка».

Бабушка громко хохочет.

– У тебя, Веточка моя, всё впереди, – она вытирает платочком выступившие слезинки.

Вете восемь.

Бабушка всегда вставала рано – солнечные лучи только начинали пробиваться сквозь занавески, тогда Вета слышала её шаги на кухне. Бабушка варила кашу на молоке и готовила свои знаменитые оладушки. Внучка вставала с постели, вдыхая сладкий аромат, и мчалась к столу.

Подружке Оленьке семь лет, а Митьке, внуку тёти Поли, восемь, как и Вете.

Они гуляли целыми днями, когда не нужно помогать по дому.

Однажды Митька подговорил их залезть в огород к тёте Гале за клубникой. Чужая-то намного вкуснее. Они думали, что её нет дома. Тётя Галя с крапивой в руке погналась за друзьями. Оля и Митька удрали, а Елизавета споткнулась и упала, больно ударив колено. Тетя Галя отстегала её крапивой.

Со слезами Вета примчалась к бабушке и всё ей рассказала, что тетка Чеснок-Крапива отстегала её крапивой.

– А почему Чеснок-Крапива?

– От неё пахнет чесноком, и она дерётся крапивой.

– Ну а я кто же?

– Ты лисичка.

Дед давно перестал стучать молотком и прислушивался к их разговору. Вымыл руки, подошёл к ним и хмуро проговорил:

– Тут, внучка, ты сама виновата.

– Да, сама виновата, – укоризненно подтвердила бабушка.

Вете стало стыдно и обидно одновременно. Она думала, что её будут жалеть, гладить по головке. А они? Похоже, им безразличны её обожжённые крапивой ноги.

– Дед, принеси ковшик холодной воды и захвати бутылку водки.

Бабушка осторожно промыла поражённые ножки водой, затем протёрла водкой.

– Дед, там на столике возле зеркала лежит успокоительный крем, принеси – и курицу из морозилки.

– Зачем курица? – спросил Владимир Петрович, отдавая курицу и крем.

– Чтобы охладить обожжённый участок, уменьшить зуд и жжение.

Бабушка, положив полотенце на ножки, водила холодной курицей по поражённой области. Затем смазала успокоительным кремом.

– А почему не маслом?