Вечный Жид

Записки для моего психоаналитика

Посвящается Наталье Николаевне

Мне почему-то кажется, что я могу умереть внезапно, неожиданно для самой себя. Тогда я не успею дописать то, что начинаю писать сейчас оттого, что мне совсем не хочется спать и нечего делать. И я чувствую, что сил у меня остаётся всё меньше и меньше.

Ещё два года назад, когда я вернулась из Египта, со мной всё было в полном порядке. Ну, кроме, конечно, моего диабета, который навалился на меня после всех моих драматических лет, когда я моталась по чужим омерзительным хибарам, потеряв свою прекрасную квартиру.

Сначала я приземлилась, как всегда, в пустынной деревеньке Малое Мякишево в полуразрушенном домике. Моя шикарная кровать была украдена бабами из администрации, спать было не на чем, и я спала на полу. Помучившись так примерно с месяц, я поняла, что долго мне такого образа жизни не выдержать, и тут подвернулось жильё в районном центре. Прожила я в нём где-то с полгода, а зимой меня из него выгнали. И мои жилищные мытарства продолжались ещё несколько месяцев. Меня обокрали и обещались убить. Но тут я нашла вот эту квартиру, в которой я живу сейчас и тоже мечтаю из неё скорее удрать.

Даже неважно, что бытовые условия здесь ужасные и что тут умерла моя любимая кошка Муся – умерла ни с того ни с сего, внезапно и непонятно. Но меня совершенно задолбала девка-хозяйка. Я просто больше не могу выносить её глупых приставаний. Я аккуратно плачу за все коммунальные услуги – я вообще очень пунктуальный по жизни человек, это во мне сидят гены моей бабушки Евгении Андреевны. Заплатив, я посылаю ей копии чеков. Но эта редкая дура тут же про это забывает. А все наши чиновники вечно ошибаются, и вот уже несколько раз ей приходило извещение о задолженности. И она тут же начинает стучать мне по темечку. Нет, чтобы сначала разобраться с этими работничками!

Потом, я очень боюсь её визитов. В последний раз я пережила дикий стресс, когда она явилась сюда со своим дебильным ребёночком, который тут всё переломал, а я поняла, почему с ней не хотела жить её свекровь. Это был полный кошмар. Под конец она залила соседей снизу, после чего они написали заявление в администрацию, а я, как всегда, оказалась крайней.

У меня появилась надежда, что я отсюда вырвусь недельки через две. Ждать этого тяжело, но и переезжать будет для меня нелегко, хотя эти люди сказали, что приедут с фургоном и перевезут меня вместе со всеми вещами и даже с моим шикарным дорогим холодильником, который мне удалось купить год назад в кредит, когда были неплохие заработки в этом отстойном сайте – Дзене.

Сейчас эти воры – хозяева сайта, вовсю наживающиеся на авторах, меня заблокировали. Но виновата я сама: я не удержалась и поиздевалась над ними, написав статейку под названием «Лицо Дзена», поместив фотку с омерзительной рожей мужика, который там кем-то работает. Наказание последовало незамедлительно, и я теперь могу вообще лишиться этой своей жалкой статьи дохода.

Ну а если эти люди, обещающие мне бесплатное жильё, передумают, как уже было миллион раз, когда мне сулили златые горы и потом тихо смывались (очень любят зря трепаться многие, которые оказываются обещалкиными и треплом!), то мне ничего не остаётся, как податься опять в поганый Египет к поганым арабам. С одной стороны, там море, которое, возможно, опять излечит все мои болячки и продлит мне жизнь на какое-то неопределённое время, но с другой стороны, опять придётся переходить на их невкусные овощи и фрукты, которые там ничего не стоят. Впрочем, моя египетская хозяйка Наташка пишет, что всё сильно подорожало… Так что мне опять придётся голодать.

Я всегда очень критически относилась к профессии моей дочери. Она у нас по второму образованию психоаналитик. Но как-то она попросила меня ей помочь и пропиарить одну их акцию, за которую она отвечала. Я написала статью и даже сама обратилась к психологу (этого требовали условия акции). Но я не думала, что это затянется так надолго. Неожиданно эта женщина мне понравилась. Она предложила мне бесплатно общаться с ней по часу раз в неделю. Я так понимаю – у неё профессиональная цель помочь мне как-то справиться с моим диабетом. В общем, я и сама знаю, что он появился у меня в результате моего «неправильного» взгляда на этот мир. Но изменить его я не могу. Или не хочу?

Я не очень довольна тем, что я ей говорю, наверное, потому, что я не совсем бываю искренней в своих речах. Это же естественно – человек всегда хочет произвести на другого хорошее впечатление. Если вспомнить переписку Чайковского с фон Мекк, то там ясно видно, что Пётр Ильич немного лукавит, показывая себя с самой лучшей стороны. В его письмах нет полной искренности. Ведь он не мог писать о том, что его больше всего волновало. Надежда Филаретовна явно не поняла бы его и наверняка разорвала бы все отношения – это тебе не наше время, когда нетрадиционная ориентация никого не волнует. А впрочем, и в наше просвещённое время есть много тех, кто считает гомосексуалистов чудовищами и отказывает им в праве считаться нормальными людьми.

Но я это не к тому, что я принадлежу к этим товарищам. Нет, с этим делом у меня всё гораздо сложнее.

Вот в данный момент мне дико нравится местный мужичок на двадцать лет меня моложе. Я редко в своей жизни пылала такими страстями. А тут вдруг у меня загорелось. Если уж совсем откровенно, то я готова с ним на любые подвиги, что для меня всегда было очень нетипично. Я часто лежу без сна и воображаю, как он стучится в мою дверь. А дальше происходит необыкновенное наслаждение… Но этого никогда не будет. Я для него старуха – это раз. Он примерный семьянин – это два. А три – он тут самый главный, и никакие сплетни ему ни на фиг не нужны, а они в этой маленькой деревне распространяются мгновенно.

А я до такой степени уверена, что это было бы самым действенным лекарством для меня, что желание всё это осуществить меня не покидает, хоть я тщательно давлю его в себе по причине полной его неосуществимости… Зачем так жестоко мучиться и желать несбыточного? Но оно возникает вновь и вновь, и я ничего не могу с этим поделать. Ну в конце концов не преступница же я – что может быть естественнее чувства пожилой тётки к молодому симпатичному мужичку?

А я даже под пыткой никогда ему и намекнуть не посмею, что он для меня значит. В прошлой жизни я всегда добивалась того, чего сильно хотела. Но тогда это было гораздо проще – я была молодая и привлекательная. Сейчас я старая изношенная больная кошёлка. И за два года постоянного лежания в койке я набрала вес. Права Женька (дочь): я совсем не думаю о своём здоровье, пренебрегаю самым элементарным, что могло бы пойти мне на пользу.

Я всегда знала, что пишу я исключительно для себя. Во-первых, сейчас никто ничего не читает, ну кроме всякого там дерьма про гарри поттеров и тому подобного. Во-вторых, широкие массы меня не поймут. Даже те, кто меня читает в блоге, мало что понимают. А себя развлекать мне давно уже неинтересно. Это какой-то духовный онанизм. Может быть, я попробую писать для моей умницы – психолога Натальи Николаевны, мне ведь писать намного легче, чем говорить. Но не думаю, что она это прочитает – ей ведь всегда некогда.

Я не обещаю быть предельно откровенной. За какие-то вещи, которые во мне вдруг вырисовываются, мне бывает стыдно. Впрочем, вру – далеко не всегда. Чаще всего я просто чувствую, что я не такая как все. Какая-то особенная. Ну не бывает же виновата рыбка, что у неё нет крыльев, и она не птичка! Вот так и я – я не виновата, что не родилась примитивным быдлом, а ещё в раннем детстве начала ковыряться в своей неординарной душе.

Пишу спустя два дня. Ну вот, как всегда накаркала – есть у меня такое свойство: то, чего больше всего боюсь, случается всенепременно. Два дня назад явилась девка-хозяйка. Зачем приперлась – непонятно. Если только для того, чтобы нанести визит в нашу замечательную поселковую администрацию и услышать, что – да-да, мы для вас сделаем всё, что угодно, то это просто смешно и совершенно бессмысленно, потому что они не сделают никогда и ничего, не зря же здесь всё разваливается прямо на глазах.

Ну ладно бы, мучилась она сама – 10 часов за рулём не шутка. Но она опять притащила с собой отпрыска трёх лет, имеющего развитие годовалого: он вообще не разговаривает, только пищит, что и не удивительно при такой мамаше. Я наблюдала, как она утром покормила его лапшой из бомж-пакета. Он съел ложки три, а потом у него во рту не было ни крошки до самого их отъезда, а это произошло часа в 4 дня. Да и в дороге она его вряд ли покормит.

Когда на Западе тебе сдают жильё, никакие хозяева там не появляются. Ты за него платишь, значит, оно твоё – пусть на время, но твоё. В нашей стране законы людям не писаны. Мало того, что они тебе сдают ужасные хибары, так ещё и считают, что имеют право появляться в любое время и без всякого предупреждения.

Я же, когда бываю вынуждена очутиться рядом с чужими неприятными людьми, испытываю жесточайший стресс. Дочь говорит, что я себя накручиваю. Отнюдь! Я просто так устроена, что не выношу присутствия быдла на своей территории, даже если они мне не делают ничего плохого (но чаще всё-таки приходится терпеть от них разные придирки и «ценные советы», которые обыватели обожают давать всем и каждому, считая себя носителями истины в последней инстанции).

Мне было так плохо (к счастью, очень недолго!), что у меня сразу вздёрнулся до небес сахар, это повлекло за собой полный сбой всех моих органов, в основном, головы, которая начала дико кружиться, и я завалилась в бессознанку, в который уж раз повредив одну и ту же – левую – коленку, а заживёт она не скоро, сильную боль я буду испытывать по меньшей мере месяц. И опять спасибо Господу Богу, в которого я не верю ни одной минуточки – я ничего не сломала и даже могу ходить, испытывая неслабую боль. Но сила воли у меня какая-то сверхъестественная, я это поняла ещё тогда, когда, будучи беременной, просто помирала от невыносимой боли, это росла опухоль на яичнике, кстати, тоже от стресса – меня предал любимый человек, отец моей дочери. Она росла, росла, я корчилась и терпела, пока она не выросла с головку ребёнка, и я завалилась прямо на улице, где меня подобрала скорая, увезла в жуткую больницу, и мне сделали операцию, удалив опухоль вместе с яичником, но сохранив по моей горячей просьбе беременность. После операции, длившейся довольно долго, меня никак не могли пробудить, но всё-таки это в итоге удалось, и меня водворили в палату чуть не на сто человек, среди которых было много таких же, как я, подобранных на улице. Кого там только не было – даже проститутки были, даже сифилитички! Но Бог меня миловал, я ничего не подцепила и вообще довольно быстро слиняла оттуда. Я была очень худенькая, весила 48 кг, всё у меня заросло быстро и благополучно.

Я никогда не вспоминаю то страшное время, но теперь явственно понимаю, что никакого ребёнка оставлять было не надо – это Бог давал мне свой чёткий знак. Но у меня когда-то был написан рассказ про то, как я себя всегда отождествляю с Иаковом, который, как известно, был единственным персонажем, борющимся с самим Богом. Вот и я только и делаю по жизни, что борюсь с боженькой, в которого не верю, а он – таки очень добренький, правы церковники! – всегда посылает мне всяческие предостережения. Но я им, слепая дурочка, никогда не внимаю…

Вот теперь я сижу совершенно счастливая – как человеку в этой жизни мало надо! Всего лишь чтобы не было рядом чужих людей! Это уже колоссальный повод, чтобы быть счастливой. А что со мной будет дальше – покрыто мраком. Эти люди, которые обещали перевезти меня в другую область в свою пустую квартиру, молчат. В Египет самолёты всё ещё не летают, да и представляю, какая немыслимая сейчас там стоит жара! Тут тоже лето в этом году нетипичное, здесь и в июле по ночам бывает ноль. Но сейчас жарко, лето совсем даже не северное. Я задыхаюсь.

Информации сейчас обрушивается на человека не какими-нибудь там дозированными ушатами, а целыми цунами. Я ведь почти не вылажу из интернета. Вот сегодня ночью прочитала две интересные статейки. В первой – о мужике, который живёт с куклой. Вот он кто? Псих или придурок? Такой секс в моём представлении смахивает на некрофилию – в обоих случаях партнёр это неодушевленный предмет, ну может быть, кукла всё-таки чуть-чуть получше трупа.

Вторая статья была об отношении нашего общества к неполноценным детям – с синдромом Дауна, аутистам и вообще всяческим инвалидам. Я её сохранила и собираюсь перечитать внимательно, она длинная. В общем, я согласна с авторшей, что жестокими по отношению к этим детям (да и к любым детям! И не только к детям!) быть нельзя, это фашизм. Но я вспоминаю свой опыт общения с детьми-аутистами. Из них никогда не получится человека. Прежде всего жалко их самих, а не враждебно настроенное к ним общество. Зачем таким жить?

Но авторша договорилась ещё до того, что Моцарт тоже был одним из них. Да уж… В наше время все понятия поставлены с ног на голову. Гений считается уродством.

Но я подумала ещё вот о чём. Может быть, проявляя жестокость, общество стремится избавиться от чего-то ненормального, болезненного, не нужного этой жестокой жизни? Но с другой стороны, множество этих так называемых нормальных людей – тоже представляют из себя полных уродов, физически они нормальны, но духовно – абсолютно ненормальны. А вот такой философ Эвальд Ильенков несколько десятков лет назад сделал из слепоглухонемых воспитанников подмосковного детского дома вполне себе полноценных людей, один из них – Александр Суворов – даже стал – вот не помню точно – то ли кандидатом то ли доктором каких-то наук. Так что жизнь – она вообще-то штука не только сложная, но и всё в ней очень относительно, как ни банально это звучит.

Совсем я перестала спать по ночам. А сегодня вторник, в два часа дня у нас как раз часовой разговор с психоаналитиком. Надеюсь, что никто не помешает мне выспаться.

Да, таки положительно на меня влияют беседы с моей умницей Натальей Николаевной! До беседы сахар был 20.4, а после – 11.2. Всё правильно. Общение с приятными тебе людьми всегда улучшало моё физическое состояние, и наоборот.

Ещё я вчера получила посылку. В ней 2 упаковочки немецкого амарила, картина, написанная женщиной, которая отправила посылку, белый плед и баночка растворимого кофе. Я не пью растворимый кофе, только в зёрнах, да и то не всякий. Вот такой уж я гурман. Оказывается, нищие тоже бывают гурманами, как это ни смешно.

Вот посмотрим, поможет ли мне амарил. Его дешёвый аналог, который мне дают бесплатно в нашей разорённой поселковой поликлинике, действует плохо. Впрочем, может быть, я люблю нарушать диету. Терпеть не могу гречневую кашу и всякие там диетические продукты, обожаю жирное и жареное.

Еще эта женщина, её зовут Инна, послала книжку некоего Крайона. Вот в такое я не верю ни одной секунды, с моей точки зрения это просто сплошное бла-бла-бла. А я человек сугубо конкретный. Конечно, слово – это очень сильная и важная вещь. Придумал же кто-то этот слоган: «Вначале было Слово…». И когда-то одна женщина написала мне, что когда она меня читает, она «смеётся и плачет». Значит, я не такая уж плохая пейсательница, если могу воздействовать на людей подобным образом! Но я пишу вещи очень конкретные и не люблю пустого трёпа.

Как-то давно я жила в хибарке в посёлке на Азовском море, платя за неё бешеные деньги. Хозяйка, абсолютно простая баба, взяла у меня почитать журнальчик, в котором в первый раз в моей жизни напечатали моих два рассказа. Впрочем, вру. Рассказ был один – про кота Дантеса с печальной судьбой (его утопила подруга детства моей Ляли в ручье). А вторая вещь была небольшая автобиографическая повесть под названием «Сукина мать». Собственно, с неё и началась моя пейсательская стезя.

Так вот эта тётка по прочтении всего этого начала меня дико восхвалять. Даже с Чеховым сравнила. Вообще-то, я бы предпочла, чтобы она меня сравнила с Достоевским – не люблю я Чехова за его героев, всех этих жалких обывателей, проживших свои бесполезные и беспросветные жизни в конце 19 века.

Но суть не в этом. Я ей так понравилась потому, что, как она сказала, я не пишу «цветистым слогом». Пишу просто и конкретно всем понятные вещи. Тут она права: я терпеть не могу какую-нибудь Дину Рубину именно за её вычурный слог, за множество якобы красивых эпитетов, которыми она опошляет всё повествование. Без них бы ещё сошло.

В общем, если начать углубляться в эту тему, можно писать бесконечно. Но я не собираюсь заниматься тут литературоведением. Моя жизнь зашла в полный тупик, из которого мне очень хочется найти выход, а по предыдущему опыту я знаю: когда пишешь о своей жизни, анализируя все её подводные течения, это сильно помогает в ней разобраться.

Тем более, что мне совершенно нечего делать. Я принадлежу только сама себе, впервые в жизни – полная свобода, я никому ничем не обязана, и у меня куча свободного времени.

Если бы мой прадед Андрей Ливанов не женился бы в начале 20 века на девице Надежде Артоболевской, то меня бы на свете не было. Он был преинтереснейшей личностью. В их многочисленном семействе мальчикам давали в основном две профессии: они становились либо артистами, либо священнослужителями. Андрей Ливанов вполне мог стать артистом, внешность позволяла. Но он выбрал второе, хотя по рассказам его старшей дочери, то есть моей бабушки, был неверующим.

Но вот чего никто не мог предвидеть, это того, что к власти придут большевики, которые не только будут отрицать религию, но и яростно бороться с её служителями. И как я однажды вычитала в интернете на сайте РПЦ, они убили моего прадеда и с ним вместе его братьев и других родственников, приписав им, что они вели борьбу против советской власти.

Отец Андрей служил на Алтае. Там, в селе Чарыш Бийского уезда у них с моей прабабушкой родилось десять детей. И однажды к ним явились красноармейцы с целью их всех убить, но слава Богу, они уже были далеко – крестьяне дали им сытую лошадь, дед Андрей покидал всех в кошеву (дело было зимой), и красноармейцы не смогли их догнать. (Вот опять моя жизнь подвергалась опасности, опять я могла не родиться!). И на какой-то глухой заимке они пересидели самое страшное время.

Какая всё-таки случайность – появление человека на этот свет! Моей матери врачами было запрещено рожать, поскольку она была очень больна. Что это было правдой, подтверждалось тем, что она очень рано умерла, мне не было и 16-и лет. Но она не послушала никого, и я появилась на свет. Впрочем, бабушка тут же меня отобрала, а мать и не сопротивлялась, ей было всего двадцать лет, и, видимо, очень хотелось устроить личную жизнь, ребёнок ей особо не был нужен.

Дети таких вещей не прощают. И, как это ужасно ни звучит, я к своей матери любви не испытывала. Но бумеранг вернулся: теперь моя дочь не испытывает любви ко мне. А это, знаете ли, очень неприятно, особенно когда знаешь, что ты была хорошей матерью и жила исключительно для своего ребёнка.

Впрочем, нет. Опять лукавлю. Когда мы съездили в круиз на Кижи и встретили там Лялю, она мне совсем не понравилась. И долгое время мы катались к ней в Москву лишь только потому, что об этом меня просила Женя. У неё завелись с Лялей общие интересы – обе они оказались заядлыми лошадницами. Они ездили по конюшням, даже в музей коневодства Ляля её водила. Для одиннадцатилетней девчонки это было дико интересно. Так продолжалось года три. Ляля очень любила путешествовать, например, она однажды надолго уехала в Варшаву, где у неё жили родственники, и предложила нам пожить у неё, в центре Москвы. Мы заявились туда всей оравой, с нами был мраморный дог Дэнди, он тогда был щенком, и подобранная нами в Балабанове собака Дина, у которой тогда тоже родились щенки. К счастью, в квартире Ляли была такая просторная кладовочка, куда мы всё это собачье семейство и поместили.

Помню, жрать нам было нечего. Мы залезли в Лялин буфет, где не нашли ничего, кроме старого засахаренного варенья и ещё чего-то, напоминающего козинаки, судя по его виду. Его было много и ему тоже было сто лет в обед. Есть это было опасно. Я предложила сначала дать это попробовать Дине, и если с ней всё будет после этого в порядке, начать есть это самим. Но Женька рассудила иначе. Она сказала, что Дина с нами давно, и ей будет жалко, если с ней что-то случится, а вот Дэндик у нас недавно… И мы дали кусочек козинаки Дэндику. И оказалось, что это вполне съедобно – никаких последствий не было. Его было так много (не знаю, с какой целью Ляля его приобрела, но потом она явно о нём забыла), что мы ели его целую неделю, это было даже вкусно, если с чаем. Запасов чая у Ляли тоже было предостаточно.

Потом мы ездили к ней очень часто. Она получала большую пенсию, потому что была известным театральным журналистом, а рядом был «генеральский» гастроном, где продавались разные деликатесы. Ляля была не жадной, к тому же она была убеждённой вегетарианкой, а в то время существовала такая штука, как пайки. Они в Москве были просто роскошными – красная икра, дорогая твердая колбаса (которая по вкусу была совсем не такой как сейчас, как то, что сейчас называют колбасой, но это ею совсем не является). Да вообще множество разных консервов – тушенка, рыбные консервы, разные паштеты, Бог знает что ещё. И всё это она отдавала нам, потому что сама этого не ела. И денег за это никогда не брала, и не только потому, что знала, что у меня их нет. Просто вот таким человеком она была. И не зря я потом намертво к ней прилепилась.

Я даже помню момент, когда это произошло. Это была вспышка молнии. Ляле исполнилось 69 лет – столько, сколько мне сейчас. К ней пришли гости – в основном женщины, с которыми она много лет ходила в конную секцию в Сокольниках. Артисты не пришли, хоть она была знакома с разными знаменитостями типа Александра Лазарева, артистов Мхата (Тарханова, Кваши и других) и Владимира Рецептера. Последний вообще жил в Питере, а артисты дружат с тобой, пока ты им чем-то бываешь полезен, а потом начисто забывают. Ляля писала про них статьи в журналах «Искусство театра» и «Искусство кино» и вообще многих «вывела в люди» – например, красавчика Эдуарда Марцевича. Но как только она ушла на пенсию, они про неё начисто забыли. Впрочем, как-то был такой эпизод: мы с ней шли по улице Горького, а нам навстречу попались Лазарев с Немоляевой. Они её узнали и даже стали обниматься и целоваться. У меня был в то время модный фотоаппарат «Поляроид», и я это сфоткала. У меня в деревне украли американский чемодан, и все мои уникальные фотки пропали. Среди них была фотка с папой Римским Иоанном-Павлом Вторым, который мне пожал руку, когда мы с той же Лялей пошли в собор святого Петра в Риме и попали на его аудиенцию.

Но я отвлеклась. День рождения Ляли был в разгаре, я скучала среди пожилых тёток, но вдруг произошло нечто странное. На Ляле было платье, которое она привезла из Штатов, там у неё жила двоюродная сестра, во время войны служившая у фашистов переводчицей и в итоге очутившаяся с мужем-власовцем в Штатах. Когда Ляля смогла к ним приехать, а это в советские времена было очень непросто, они долго уговаривали её остаться, но Ляля была, во-первых, истинной патриоткой России, во-вторых, истой москвичкой. Да и с какой стати ей было менять любимую работу на какие-то там Штаты? Когда я попала туда, я её вполне поняла. Ничего там хорошего для русского человека не было.

И вот благодаря этому платью я вдруг увидела Лялю с какой-то новой стороны, прозрела, что ли… Я вдруг поняла, что она – не такая как все. Но поняла я это какими-то шестыми чувствами, очень ярко, но словами я не смогла бы это сформулировать. Да я и сейчас не могу сформулировать, что тогда случилось, почему Ляля стала для меня всем, превратилась из заурядной тётки во что-то такое, без чего я не могла жить.

Я не принадлежу к тем авторам, чьё повествование течёт плавно и логично. Мне нравится перепрыгивать с предмета на предмет, с события на событие, тем более, что жизнь моя постоянно круто меняется. Вот сейчас я таки покинула негостеприимную Тверскую область. Дорога была просто ужасной, мы с шофёром, который вёз меня с моими хохоряшками, могли погибнуть просто в буквальном смысле. Но не случилось…

Девка-хозяйка опубликовала везде, во всех сайтах, где она паслась, пасквиль на мой отъезд. Было совершенно непонятно, что именно она мне вменяет в вину. Написан этот пасквиль был тупо и безграмотно. Там было такое выражение: «Так как я живу в Петербурге, гражданка Любовь пожила в моей квартире вволю». Интересно, что она имела в виду под этим «вволю»? То, что я пролежала два года в койке, почти не вставая, еле живая, и это наверняка бы кончилось для меня очень плохо?

Ну да ладно. Как выразилась моя новая знакомая, которая дала мне приют, «умерла мамаша, так умерла». Самое интересное, что дурак видит дурака издалека, и с этой девкой скорешилась тётка, которая приставала ко мне со страшной силой последние лет семь, и у них произошёл разговор слепого с глухим. Не совсем ясно, как они нашли друг друга, но, видимо, это судьба. Она всегда сводит тех, кто похож один на другого, как брат-близнец…

И вот уже больше месяца я живу не одна. Физически это пошло мне на пользу – я больше не лежу в лёжку в постели, мы гуляем – здесь есть пруд с уточками, куда местные жители любят ходить. И мы почти каждый день тоже туда ходим, сидим там на скамеечке и отдыхаем. Впрочем, сказать, что мы сильно устаём, будет неправильно. Хозяйка квартиры приводит её в относительный порядок, стирает бельё, я в основном готовлю еду – я люблю это делать. Ещё мы ходим на местный рынок, который намного беднее того, который был у нас в посёлке. Впрочем, я мечтаю похудеть, но пока не получается…

Но морально мне не очень хорошо, потому что за много лет, прошедших со смерти Ляли, я привыкла быть одна. И несмотря на то, что женщина, пригласившая меня, очень хороший человек, я мечтаю побыстрее остаться в одиночестве. Я стала «букой» – мне никто не нужен. Да я и сама себе уже не нужна, хоть у меня сохранились все человеческие интересы и инстинкты. Например, мы зашли в какой-то магазинчик за очками – они у меня вечно ломаются. И я купила там прелестную маленькую сумочку – мне надоело вечно таскать всё в карманах, это очень неудобно. Ещё я углядела там множество шмоток, которые мне очень понравились – я всё ещё остаюсь женщиной, несмотря на страшное количество лет, которое мне стукнуло. И я не купила их не только потому, что у меня нет денег. Просто я подумала о том, что может наступить момент, когда мне придётся отсюда уезжать, и я уже в который раз не смогу тащить с собой всё это барахло…

Сначала мне на новом месте не снилось ничего. Но потом постепенно мои странные сны стали ко мне возвращаться. Вот сегодня приснилась Ляля. Ей было очень плохо, и я понимала, что в этом есть и моя вина. Чувство вины преследует меня очень часто и по разным поводам. А вот Наталья Николаевна – мой психоаналитик – считает, что это абсолютно неправильно. Наверное, она права, но я ничего не могу с собой поделать – я всегда чувствую себя виноватой и перед людьми, и даже перед животными.

Повторюсь еще раз: мои предки носили в себе меня – девочку Женю Ливанову, родившуюся ровно в середине двадцатого века в отдалённой русской стороне, которой предсказывал большое будущее сам Ломоносов. Во времена моего детства там затевались какие-то грандиозные стройки, осуществлялись всякие небывалые свершения. Я помню, как показывали по телевизору, который тогда только-только начал входить в обиход, как перекрывают бурную своенравную реку: к ней подъезжали огромные грузовики и кидали вниз с крутого берега огромные камни. А вот для чего это делалось, я уже запамятовала… Это вообще было время, когда люди верили в невозможное – чего стОит заявление нашего тогдашнего лидера о том, что «через двадцать лет советский народ будет жить при коммунизме!»

Наивные тогда были люди… Поднимали целину, строили какой-то там никому не нужный БАМ. В общем, что называется, горели трудовым энтузиазмом. А во что это выродилось в итоге? Даже писАть об этом противно.

Мой прадедушка был священником, у них в роду все шли либо в священники, либо в артисты. И он мог пойти в артисты – красив был необыкновенно, и не какой-то там слюнявой красотой дамского угодника, нет, на старинной фотографии, которой уже больше ста лет, у него суровое мужское лицо, обрамлённое блоковскими кудрями. Женщины на него вешались пачками, отчего сильно страдала моя прабабушка, которая родила ему десять детей, ведь про аборты и всякие там способы предохранения тогда и слыхом не слыхали.

Когда он окончил семинарию, ему дали приход на Алтае. И там, в селе Чарыш, родилась моя бабушка. Я так много слышала от неё про эти места! И даже запомнила всякие непонятные слова – например, «заимка». Я толком до сих пор не знаю, что она из себя представляет, но в моём детском понимании это было что-то, спрятанное в глубине лесов, какое-то очень надёжное место, куда убежала вся семья моего прадедушки в революцию. Их собирались убить гнавшиеся за ними красноармейцы, но, к счастью, не догнали, иначе некому было бы писАть эти строки…

Потом из интернета я узнала, что принадлежу к довольно знаменитой семье – у прадедушки были в родственниках известные церковные иерархи, но большевики не пощадили никого, они все тогда погибли мученической смертью, которой в итоге не избежал и сам прадедушка. В нашей семье не было мужского начала – одно бабье царство: прабабушка, бабушка, мама с тётей и я. Так что воспитание я получила, наверное, очень неправильное, с этаким перекосом в сторону феминизации. Мужчины меня не интересовали совсем. Я, будучи подростком, в возрасте, когда просыпаются первые чувства, не дружила с мальчиками, и уж тем более, не влюблялась и не целовалась… А потом и замуж меня не тянуло, как всех прочих девок, которые спят и видят мужичка рядом – любого, хоть самого завалященького, лишь бы брюками тряс…

А я была девочкой серьёзной. Больше всего на свете я любила читать книжки и всё своё время проводила за чтением. Вот тогда, в детстве, я, наверное, и нахваталась всяких ненужных знаний, которые всю мою жизнь сбивали меня с толку. А ещё я уже тогда пыталась описывать всё, что происходит вокруг. Я вставала рано утром и шла в маленький двор, обсаженный акациями. Мне было очень даже уютно – взрослые спали, и никто мне не мешал. И я садилась на скамеечку и строчила, строчила… Уже в детстве я поняла, что нет в жизни бОльшего наслаждения, чем создавать – нет, даже не так! – воссоздавать на бумаге всё, что сидит у тебя внутри и настойчиво просит выхода на поверхность этого мира.