Buch lesen: "Контракт с ведьмой 2. Серебряная пыль"
Глава 1. Сухой гром соли
Я проснулась от того, что в доме сбился ритм.
Не от звука – от его отсутствия. Ночная тишина Башни была особого свойства: она состояла из десятка знакомых шорохов – скрип ступеней под чужими шагами, бормотание спящих за стеной, ровное гудение камня. И этот ритм я знала, как собственное дыхание.
Но сейчас в нём появилась дыра. Тихое, настойчивое шуршание, встроившееся в паузу между двумя вдохами спящего здания. Оно раздражало, как чужеродная нота в отлаженной мелодии.
На подоконнике шевелился мешочек с солью. Не просто так – будто невидимая рука водила по нему пальцами, медленно, почти ласково перебирая грубую ткань. Я замерла, прислушиваясь. Это было не нападением, а скорее наблюдением, сбором информации. Кто-то выискивал слабину в нашем ритме, проверял бдительность. И находил.
Я резко дернула карту, и свет лампы рванулся в комнату, слепя и без того воспаленные ночным бдением глаза. Тени метнулись в углы, но я уже впилась взглядом в пергамент. Схема сетки, наши пометки, прогнозы Раяна… Всё на месте. Кроме одного.
Тонкая, чуть заметная серебристая царапина, будто проведённая иглой или когтем, вела от района портов прямиком в белое, незаполненное пятно на краю карты. Солончак.
Холодок пробежал по спине. Они не просто слушали. Они оставляли визитные карточки.
– Она с вечера так, – сказала Лина, появившись в дверях. Кружка у неё была такая же, как и всегда – огромная и с отколотой ручкой. Как её терпение. – Не высохла, ни слежалась. Просто… живая.
– Соль сама не шуршит, – буркнул Раян. Он сидел за столом с привычным видом: «я не устал, просто вас всех слишком много». – Значит, кто-то её шевелит.
– Значит, нас слушают, – подытожила я, потягиваясь. – И уже не маскируются. Что ж, если уж нашёптывают – стоит прислушаться.
Шорох повторился. Короткий, как согласие. Ладно. Значит, идём туда, где слышно лучше всего.
Город сбился на чуждый ритм. Я чувствовала это кожей, ощущала на языке металлический привкус чужой воли. Вчера на базаре я увидела, как двое торговцев одновременно, словно по невидимой команде, оборвали свой спор на одной и той же ноте. Их лица на миг стали пустыми, безразличными. Как у кукол.
А дети… дети засыпали ровно в восемь. Не позже, не раньше. Не так, как это бывает в жизни – когда один уже храпит, а второй постоянно просит то воды, то сказку, то в туалет. Они закрывали глаза точно по сигналу. И на порогах их домов лежала серебристая пыль, съедающая всё лишнее, всё неправильное, всё живое.
Этот порядок был хуже хаоса. Он был немотой.
А на солончаке любая немота становилась слышна. Вода там уходила вглубь, оставляя на поверхности корку из соли и тишины. Это был идеальный резонатор. Любой шорох, любая фальшивая нота отзывалась эхом, вывернутой наизнанку. Если кто-то хотел спрятать свой след – он не пошёл бы туда. Значит, нас туда звали. Или вели.
И мы шли.
– Порт отложим, – сказала я. – Сегодня – соль.
– Втроём, – коротко кивнул Раян. – Без знамён, без фанфар.
– И без подвигов, – добавила Лина. – Просто разведка. Смотрим, слушаем, не играем в героев.
В последнее время город будто перешёл на шёпот. А потом – и вовсе замолк. Люди начали говорить короткими обрывками, словно боялись, что услышит кто-то лишний. Пошли слухи: про штрафы за слова, про суды по голосу, про детей, которые спят в порту посреди дня. Я смеялась – пока не заметила, что и сама стала говорить тише.
– Метрономы хороши для зануд, – сказала Лина, застёгивая куртку. – А жизнь – не марш. Пусть лучше с косяками, зато по-своему.
– В жизни хорошо, когда ритм держат свои, – сказал Раян. – А эти… явно не из нашей группы.
У восточной калитки стоял сержант – тот самый, что в прошлый раз чуть не проткнул мой тюк копьём. Он был из тех, кто не тратит слова зря, но, если уж скажет —не промахнётся.
– Сегодня сухо и резко, – сказал он, не глядя. – К вечеру корка на солончаке треснет. Дальше пустот не лезьте.
– Ты теперь с метеостанцией конкурируешь? – прищурилась я. – Или соль тебе лично сообщает?
Он чуть повёл плечами, будто поправляя невидимый рюкзак.
– Пальцы ломит, – буркнул. – Двадцать лет. Ни разу не соврали.
Этого хватило. Мы пошли. Мимо складов с надписями вроде «гвозди» или «бумаги», которые при обысках даже собаками не проверяют. Через сухую траву – дальше голый камень. А потом – белое. Солончак. Беззвучное море, прикидывающееся тихим. На деле – просто затаилось. Ждёт.
По дороге нас догнал обоз – три телеги, уставшие кони. На одной из телег сидела девочка с корзиной соляных фигурок. Руки в белом налёте, глаза серьёзные, как у старой торговки.
– На удачу, госпожа? – протянула она мне лодочку. Маленькую, неровную, будто её выдул ветер и забыл дорисовать.
– И как эта штука работает? – спросила я, разглядывая её.
– Лизнёшь правильную сторону – будет везти, – пожала плечами. – Не ту – рассыпется. Простая вещь.
Сказано так, словно это не магия, а способ выбрать чайную ложку. Я взяла.
Граница прошла резко, будто ножом отрезали шум города и приклеили на его место гробовую тишину. Один шаг – и мы в другом мире. Воздух стал густым, солёным на вкус и обжигающе холодным для лёгких, хотя соль под ногами пылала жаром, накопленным за день.
Здесь не было просто тишины. Здесь была Немота. С заглавной буквы. Звук рождался и умирал, не успев долететь до уха. Мои шаги тонули в белом месиве беззвучно, а следы появлялись с задержкой, будто солончак нехотя соглашался признать наше существование.
Я опустилась на корточки, сдирая кожу на коленях о жёсткую корку. Сбросила перчатку и ткнула пальцами в белую хрустящую кашу. Боль – острая, колющая – тут же впилась в подушечки пальцев. Это место не просто помнило. Оно впитывало и не отпускало. Оно было огромной солёной губкой, впитывающей звуки, воспоминания и сами души.
Мешочек у моего пояса дёрнулся и зашуршал в ответ, и этот звук прозвучал здесь кощунственно громко. Соль звала свою сестру. И та откликалась.
– Уже теплее, – пробормотала я. Раян был рядом. Он всегда оказывается рядом, когда я вдруг становлюсь серьёзной.
Из инструментов – стеклянный кругляш с водой, кусок угля, верёвка. Под стеклом трещины складывались в клетки – чёткие, будто кто-то нарочно рисовал. На северо-востоке одна клетка «мигала». Не светом – пульсацией. Ритмом.
– Лина, глянь.
– Вижу, – опустилась она рядом. – Метят. А потом будут делать круглые глаза и говорить, что оно само развалилось.
– А мы скажем, что шов – тоже структура. Просто его задача – держать, а не рвать.
Лина замерла первой, резко вздернув руку в сигнале «стоп». Её пальцы сжались в кулак, будто она уже держала в нём невидимую угрозу.
– Тихо, – её шёпот был похож на скрип снега под сапогом. – Здесь что-то есть. Дышит.
Мы застыли, вглядываясь в белую пустыню. И тогда я увидела. У колеса старой, давно брошенной арбы лежало пятно. Не тень. Не свет. Казалось, сам воздух в этом месте густел и мерцал, как плёнка на остывающем супе. Серебряная пыль. Она не лежала – она пульсировала. Медленно, лениво, как спящее чудовище.
Раян беззвучно заслонил меня плечом, его рука уже лежала на рукояти меча.
– Не тронуть? – его вопрос повис в воздухе не требованием, а подтверждением общего решения.
– Не трогать, – я выдохнула, чувствуя, как моя собственная магия болезненно отзывается на близость этой субстанции. Она была похожа на гнойник на теле мира. – Это не метка. Это радар. Сдвинешь её – и сигнал пойдёт прямо к тому, кто её поставил.
Я медленно, стараясь не спугнуть тишину, достала своё стекло-линзу. Вода внутри тут же заволновалась, покрывшись рябью. Я опустила его над пятном, и сквозь мутноватую толщу увидела не просто пыль. Увидела структуру. Тончайшие, почти невидимые нити тянулись от основной массы, уходя вглубь, под корку солончака, образуя карту невидимых путей. Они вели на юго-восток. К высохшему руслу.
– Он не просто слушает, – прошептала я, и голос мой сорвался. – Он прорастает. Как плесень.
– Значит, будем выжигать, – тихо, но чётко сказал Раян. В его тоне не было вопроса. Был приговор.
Мы не пошли. Мы поползли дальше, как тени, и каждый сантиметр пути теперь отдавался в висках напряжённым гулом. Мы нашли не след. Мы нашли нервное окончание огромного, невидимого тела. И теперь оно могло почувствовать нас в ответ.
Через сорок шагов – резкий скрип в виске. Я остановилась.
– Стой.
Впереди – лужица. Но внутри неё – та же пыль. Только теперь не лежит беспорядочно, а сплетается. Вязнет. Образует швы.
– А если её вытащить? – спросил Раян.
– Будут дырки. А по дыркам они слишком хорошо будет нас отслеживать.
– Значит, будем не выдёргивать. А перешивать.
Вот это я в нём и ценю.
Я высыпала на ладонь соль из своего мешочка. Она была тёплой и живой, в отличие от мёртвого, металлического сияния пыли Серебряного. Зола из кармана Раяна легла на неё чёрным снегом. Я смешала их пальцами, шепча заклинание-якорь – не слова, а скорее ощущение: Наше. Наше. Наше.
Смесь стала тёмно-серой и на мгновение застыла, будто прислушиваясь к ритму солончака. Потом она резко потемнела и затихла. Не просто перестала шевелиться – впитала в себя все звуки вокруг. Образовалась крошечная, но абсолютная зона тишины. Наш ответный узел был готов.
– Пусть теперь послушает, – тихо сказала Лина. В её голосе звучало не торжество, а мрачное удовлетворение хищника, ответившего на вызов.
– Он услышит, – я почувствовала, как по спине пробежал холодок. – Только вот вопрос – что он сделает, когда…
Я не договорила. Земля под ногами вздохнула. Не просто хрустнула – выдохнула столбом пыли и резкой, сухой боли, ударившей мне в пятки. Я отскочила назад, и тут же корка солончака провалилась с звуком, похожим на ломающиеся кости. На её месте зияла чёрная, идеально круглая воронка. Из неё пахло озоном, сталью и темнотой, которой не должно быть под землёй.
– Назад! – рёв Раяна был единственным громким звуком в этой внезапной немоте. Он не кричал от страха – он рубил им воздух, как клинком, заставляя нас двигаться.
Мы отступили, спотыкаясь о трескающуюся почву. Это был не просто обвал. Это был ответ. Точно направленный, рассчитанный удар. Не чтобы убить. Чтобы предупредить. Я вас слышу и могу до вас дотянуться.
Я судорожно, дрожащей рукой, сделала пометку на карте – не просто воронка, а точка разлома. Нам объявили войну.
И тогда я подняла взгляд. Вдалеке, на гребне очередной белой дюны, стояла одинокая фигура. Слишком далёкая, чтобы разглядеть черты. Слишком неподвижная, чтобы быть человеком. Она не приближалась. Она просто была. И смотрела. Её взгляд я чувствовала кожей – холодным, безразличным давлением, от которого кровь стыла в жилах. Я узнала его по силуэту. Серебряный.
– Ложись, – шипение Лины было полным чистейшего, животного ужаса.
– Не надо, – голос Раяна был низким. – Он уже всё увидел. Идём. Медленно. Не оборачиваясь.
Мы пошли, пятясь, не сводя с него глаз. Фигура не двинулась с места. Она просто растворилась. Не убежала, не скрылась – перестала существовать, как стирают карандашный набросок. Исчезновение было ещё более пугающим, чем появление.
Я сунула руку в карман, сжимая соляную лодочку. Она была ледяной и на удивление тяжёлой, будто налилась свинцом. Или решимостью. Дышать действительно стало легче. Потому что игра началась. И мы только что узнали её правила.
Назад возвращались молча. По другой тропе – не из суеверия, просто так было быстрее. Солончак за спиной всё ещё шуршал. Или это мешочек, не так важно.
У калитки нас снова встретил сержант. Тот самый – тюк, проверка и всё прочее.
– Живые? – спросил он, словно и вправду не был уверен.
– Пока да, – ответил Раян. – Корка выдержала.
Соль отправили в ящик с надписью «гвозди». Туда никто не будет заглядывать— даже самые любопытные. Потом – в штаб.
Как всегда, разложили всё по полочкам. Раян диктовал ровно, будто начитывал прогноз осадков, а не описывал Солончак, у которого дыхание – как у живого. Я добавляла ремарки: немного яда, немного точности – чтобы все знали, кто автор этого текста. Лина молча поставила чай и села рядом. Ей ничего объяснять не нужно – она понимает с полуслова, с паузы, со взгляда.
В сухом остатке получилось:
Сетка есть. Пыль – живая, но только на месте. Кто-то оставил след с расчётом, чтобы мы нашли. И услышали. Район выбран прицельно. Цель – разметить шов. План: порт, настилы, каналы. По минимуму. Без шума.
– Берём двоих, – сказал Раян. – Один с лицом “отвалите все”, второй – движется так быстро, что за ним даже взгляд не всегда успевает.
– Подходят, – кивнула я. – Такие и мимо пролезут, и следов не оставят.
Ночью я не спала.
Снова – окно, соль в ладони. Тёплая. Шепчет. Не звук – вибрация. Еле уловимая, но уже с очертаниями.
Будто кто-то вот-вот скажет: «ты тоже?..» – и замрёт.
И всё это пугает гораздо больше, чем признаться.
Раян появился, как всегда – тогда, когда молчание стало слишком громким. Сел рядом, перекинул плащ мне на колени. Рука почти коснулась моей. Почти – но не надо было больше.
– Ты слышал? – спросила я.
– Нет, – сказал он. – Но видел, как ты слушаешь.
Мы замолчали.
Внизу глухо стучали ящики. Их я не боялась.
Пугали те, кто перекладывал их по чужим схемам – аккуратно, точно, не задавая вопросов.
– Если решишь идти одна, – сказал он негромко, – не стану мешать. Но хочу знать, где ты. Хотя бы чаще. Если не всегда.
– Договорились.
Он помолчал, потом добавил:
– Завтра порт. Если там всё глушит – ты можешь не услышать. Я – смогу.
– Ненавижу, когда ты прав.
– Привыкай, – усмехнулся он. – Мне с этим проще, чем тебе.
Он улыбнулся. Я – нет. Но это неважно. Я встала. Он не отодвинул руку. Я села к нему на колени, как будто между нами не было всех этих дней и командных приказов. Просто села и молча прислонилась лбом к его шее.
Он не спросил. Не объяснил. Просто обнял. Его рука легла мне на затылок – уверенно, как будто напоминая, я – не шов, не командир, не опасный ритм, а человек. Живой. Дышащий. Уставший.
Потом был поцелуй. Не тот, что перебивает дыхание или требует ответа, а другой – тёплый, медленный, с таким спокойствием, как будто мы оба знали: это не начало и не конец, а просто здесь и сейчас. Без слов, без попытки одержать верх. Просто тишина, между нами, в которой всё уже сказано.
Мы сидели ещё долго. Плечом к плечу, щекой к его вороту, пока не ушли все мысли и не осталась только кожа, соль и дыхание.
Говорить не хотелось. Не потому, что нечего – потому что и так было понятно.
Мы заснули ближе к рассвету, каждый по-своему уставший. Я – от тишины, которая слишком о многом говорит. Он – от необходимости молчать, когда и так всё ясно.
Проснулась я от света. Щель между шторами пускала тонкий, почти упрямый луч. Он пробивался сквозь занавески, как информация – сквозь фильтры. Нагло, не спрашивая нашего разрешения.
На столе стояла кружка – пустая, но недавно использованная. Лина. Наверное, пришла рано, и ушла тихонько, чтобы не мешать. Она всегда умела исчезать беззвучно, когда этого требовала ситуация.
Я спустилась на кухню. Хлеб, немного пасты, кружка с недопитым чаем. Лина рылась в записях, что-то шептала про себя и чертила в блокноте. Увидела меня – кивнула, без слов.
– Ребята уже внизу? – спросила я, наливая себе чай.
– Один – да. Второй курит на улице. Молчун, но смотрит так, будто видит сразу на три хода вперёд. Мне нравится.
Я улыбнулась. Хорошо, что хоть кому-то что-то нравится.
– Сколько у нас времени?
– Час, максимум. Потом начнётся движение на складе, и все наши тихо превратятся в какого чёрта вы тут шляетесь.
Я кивнула, поставила кружку на плиту и вышла.
На улице стоял туман. Такой, что можно было случайно обняться с соседним столбом. Воздух пах солью и металлом. И чужими следами.
– Готовы? – спросила я, подходя к новенькому.
Он кивнул. Без слов. Просто выкинул окурок и пошёл за мной. Я даже не знала, как его зовут. Но мне это, как вы помните, обычно не мешает – в деле важнее, чтобы знал, как действовать, а имя узнаем потом.
Перед выходом Раян задержался. Поправил ремень, проверил нож, взглянул на меня чуть дольше, чем нужно.
– Будь внимательна.
– Я всегда.
– Нет. Всегда ты сначала делаешь, потом думаешь. Реже – наоборот. Сегодня попробуй все одновременно.
– Приказал как командир?
– Попросил как муж.
Я хмыкнула. Вовремя. Как раз, чтобы спрятать глупую улыбку.
Утро вышло будничным. Пыль, двор, лошади, короткие команды. Лина в сером плаще, с чёрной тетрадью. Двое новых спутников – молчаливые, как мы и планировали. Сержант показал пальцами: «сухо», «аккуратней». Мы кивнули.
Город просыпался – медленно, как человек после долгой болезни. Где-то гремела посуда, кто-то точил нож, мальчишка что-то объяснял собаке. Собака возражала. Я улыбнулась.
– Напомни, зачем мы туда идём? – спросил Раян, когда башни остались позади.
– Чтобы понять, кто крутит ручку. Где она. И как сделать так, чтобы наш город не плясал под чужую дудку.
– Чтобы нас перестали считать мебелью, – пробормотала Лина.
– Или трещиной, – усмехнулась я. – Но я не трещина. Я – шов. Не всегда красивый, но пока держусь – всё не развалится.
До обеда нам попались телеги. Пустые, с виду обычные. Только на одной – свежий след от перчатки. Ровный, без смазанного края, как будто кто-то сидел спокойно и долго. Не просто ехал. Слушал, запоминал, вглядывался. Возможно, даже ждал – нас или кого-то ещё. Точно знал, что делает. И делал это не в первый раз.
– Ускоряемся, – сказал Раян. – Но не бежим.
