Buch lesen: «Танцуйте свою жизнь. Психологические эссе о том, как вернуть себе себя»

Schriftart:

Моей маме, с которой все началось, и Максиму, с которым все продолжилось и стало возможным

От автора

С тех пор, как я только начала писать в сети и не загадывала, во что это выльется, в моей голове начала жить книга. Прием в клинике без окон по 10–12 часов, поездки в онкологический центр, домой к паллиативным пациентам. Времени не было, но писала всегда. Сразу набело, без черновиков и резервных копий, так же, как и живу. Быть может, поэтому сразу пришел читательский отклик. На искренность всегда приходит ответная искренность.

И вот – книга. Здесь лучшее из того, что было в блоге, друзья мои, и то, что рождалось в процессе.

Те из вас, кто читал меня, знают историю про открытую дверь. Она о том, как мама сказала мне однажды, что единственное, чем она сможет всегда мне помочь, – это открытой дверью. И не важно, какой я в нее войду – грустной, проигравшей, больной, разочарованной, плачущей, неправой, оставленной всеми или, наоборот, радостной и счастливой. Она просто откроет дверь, потому что это очень важно, когда есть дверь, за которой тебя ждут и которую всегда откроют.

Моя книга – дверь, которую я открываю для вас, мои друзья и мои читатели. Дверь, из которой идет тепло, потому что за ней никого не судят. Дверь, за которой есть помощь, и это терапия доброго слова. Дверь, за которой можно выдохнуть и набраться сил, чтобы продолжать.

И это главное, для чего я пишу, работаю, живу, – чтобы продолжать.

Несмотря ни на что.

Часть 1
Уникальным быть не обязательно

Говорят, будто, уходя, многие жалеют о том, что мало путешествовали, много работали и недостаточно любили.

Не знаю – может быть. Но я работала с серьезными проблемами тех, чьи путешествия охватывали весь мир, а у некоторых были просто образом будничной жизни. С неврозами тех, кто вообще не работал или работал так, что много времени это точно не отнимало. С депрессиями и срывами тех, кто не был обделен состоявшейся взаимной любовью. И много, очень много разговаривала с людьми уходящими.

И часто бывало так, что люди вообще ни о чем не жалели. Находили мудрость принять свою судьбу в том варианте, в котором она состоялась. А если кто и жалел, то лишь о том, что простая жизнь обыкновенного человека открылась им как счастье только на последнем пороге. А на протяжении долгих лет они всячески от нее открещивались, думая, что обыкновенными быть стыдно.

И начинали долгие игры в необыкновенных. В «просветленных», допущенных до «сакральных тайн бытия», воспаряющих над своей бренной сущностью, освоивших небанальные практики, очищенных святыми водами, посвященных невероятными сенсеями в невероятные нирваны, дотянувшихся до звезд, развивших сверхспособности, прыгнувших выше головы, создавших себя с нуля, утоляющих утонченный голод пищей горных эльфов, принимающих божественные асаны, дострогавших себя до ошеломительной идеальности. В таких, про которых и не подумаешь, что, простите, в туалет ходят – разве ж только нектарами какими.

Они играли в эти игры, не становясь просветленнее и счастливее. И совсем не понимая, что по-настоящему круто – удержаться от игр. Круто быть обычным и по своему личному убеждению, а не религиозному учению не предавать, не блудить, не убивать, не унывать, не создавать себе кумиров.

Круто быть бережным к людям. Круто просыпаться и засыпать в чистой постели после трудного дня. Круто – не бросать в беде. Круто – оценивать не по внешнему лоску, а по благородству души. Круто – поднять детей не только на уровне «сыты и одеты», а еще «услышаны и приняты в своей данности». Круто – после большой усталости присесть на удобную ступеньку с бумажным стаканчиком американо. Круто – стоять обнявшись до утра на прохладной набережной. Круто – встретиться после разлуки и понять, что ничего не кончилось. Круто – жить друг с другом без ножей в спинах и без подлости. Круто – делать что-то, от чего пробирает мурашками радости до самых пальцев. Круто – танцевать босиком на полуночной кухне. Круто – знать, что нет тех, для кого ты источник горькой боли. Круто – быть у себя таким, каким ты случился после миллиона километров печали, без претензий к мешкам под глазами, изломам морщин, молниям драных шрамов. Круто – подняться после поражения и отправиться жить дальше, не загружая мешков грядущей мести и не соревнуясь с победителями.

Много чего круто, ребята, если не претендовать на место Магистра Просветления. И по-настоящему жаль, если узнать об этом за три шага до вечности. Сделать первый – и остановиться в восхищении: я могу просто идти! Сделать второй и вспомнить вкус тех губ, которых не надо было добиваться в невротической погоне: они сами тянулись к тебе в добровольности подлинной любви. Сделать третий и сказать себе… Нет, ничего уже не сказать.

Это так важно – успеть побыть просто людьми. И вовремя отказаться от невидимой короны.

Чтобы жить.

* * *

Держаться светлой полосы трудно. Порой даже слишком. Так притягательно озлобиться, ощетиниться, ожесточиться – это ж проще простого. Так заманчиво примкнуть к многоголосому хору, кричащему, что везде лишь ложь, предательство, измена, несправедливость, – и получить ущербное утешение толпы, готовой растерзать любого несогласного.

Так хорошо протоптана известная дорога разочарований, по которой можно идти не глядя и прийти туда, куда все идут. Чтобы окончательно разочароваться.

Просто, просто – вне всякого сомнения. Но это совсем не та простота, в которой из семи нот звучит гениальная мелодия. Это простота похоронного марша, под который мы хороним свою нежность, способность к любви, потребность остаться человеком в любые, самые смутные времена.

Держаться светлой полосы трудно, потому что это ход по бездорожью. Это сила отстоять для себя то, что другими оплевано, обесценено, выброшено за кажущейся ненадобностью. Это мудрость не ударить. Это щедрость не пустить зло дальше себя. Это ирония не превратить патологично модную нынче любовь к себе в нарциссическое расстройство личности. И это храбрость осознанного неучастия в том, что разрушает и пытается увести на полосу темную.

Трудно очень. Но как чудесно. Какая радость в самом маленьком движении к свету. Только не стоит путать свет с идеальностью, с выхолощенностью, с навязанными догмами, которых держатся из страха. Держаться светлой полосы – выбор исключительно личный, исключительно добровольный, исключительно зрелый. Это исцеление от долгого безразличия к миру, к себе самим, к близким, к тому прекрасному, что все-таки есть в каждом из нас.

И это тот случай, когда упрощать не надо. Выбирайте то, что вам ближе, – сберегите свой свет.

* * *

Странные мы. Вы замечали, что наша жизнь похожа на женщину, которую начинают любить только после того, как она собрала чемоданы, чтобы уйти? Не попугать уходом, а именно уйти. Не наказать нас, а не иметь с нами больше никаких отношений. Устать от нас. Осатанеть от нашей неблагодарности. Перестать в нас нуждаться. Утратить к нам доверие. Перестать реагировать на наши вечные торги с нею и хроническое недовольство.

Она подходит к двери – и нас торкает. Быть может, даже не от любви, а от страха. Потому что и вправду страшно. Страшно понять, что вот когда она была рядом, она тебя бесила, не удовлетворяла, мало подарков дарила, к другим относилась лучше и вообще была не очень, а сейчас, когда шаг до двери, она кажется тебе такой желанной, такой прекрасной в каждом движении, такой неузнанной.

И остановить бы ее, обнять, сказать главное, а потом расхохотаться и отправиться на кухню завтракать. Но понимаешь одновременно, что она не для того пошла, чтобы ты ее удержал. Просто время истекло.

Я говорила об этом с сотнями уходящих и с тысячами оставшихся. С самой собой говорила, уличая себя в том, что начала относиться к жизни не как к привилегии, а как к давно разлюбленному человеку, с которым лень разводиться: никуда не денется.

Мы слушали друг друга и признавали свою самонадеянность. Мы плакали, жалея о том, чему уже не быть. Мы пытались понять, почему нас надо здорово ударить бедой, чтобы мы проснулись и начали жить, а не обиженно готовиться к далекому счастью. У нас было хреново с ответами.

Но мы все хотели именно жить. Мы хотели просыпаться в своих постелях, стоять под душем, пить чай, любить, бродить по любимому городу, путешествовать, растить детей, гулять с собакой, печь хлеб, обниматься, покупать приятные мелочи, читать книги, слушать музыку, зажигать с друзьями, сажать цветы и помидоры, носить прикольные майки и сарафаны, делать растрепущие стрижки, ходить в кафе и в кино, вешать яркие шторы на чистые окна, творить, зарабатывать деньги, обустраивать жилище, спать до упора, танцевать так же.

И не хотели ненавидеть все это и все те радости, которые делают счастливыми только нас. Не хотели изводить друг друга, терпеть нестерпимое, сидеть в вязком недовольстве.

Любить жизнь, друзья мои, стоит именно так, как женщину или как мужчину. До того, как они ушли. Рыпаться потом – это жалко пытаться утолить свой страх остаться ни с чем, а не обрести вновь. Счастливого нам всем пробуждения!

* * *

Маленькая несовершенная жизнь в маленьком недолговечном теле. Вот и вся короткая правда о том, что есть абсолютно у каждого из нас. Нас различает лишь восприятие этой правды.

Кто-то не воспринимает вообще и пожизненно пытается переиграть ее, изображая несокрушимость с неуязвимостью и потратив годы на соревнования с другими такими же.

Кто-то воспринимает настолько остро, что пытается контролировать возможное и невозможное, думая, будто управляет жизнью, а на самом деле подчиняясь добровольно выбранному неврозу.

Кто-то думает, что раз жизнь такая короткая, то непременно надо оказаться в ней самой яркой звездой, ежедневно потрясая всех своими достижениями, успехами, красотой.

Кто-то… Вариантов столько же, сколько и нас на самом деле, и не поделишь их на плохие и хорошие, раз они распознаны и выбраны. И каждый имеет право на существование.

А мне с годами все ближе восприятие жизни именно как маленького несовершенного шедевра, который создается ровно столько, сколько продолжается. В каждом живом мгновении, неровными мазками эмоций, чувств, поступков.

Мне все ближе камерность проживания, отказ от слишком больших пространств, слишком широкого круга общения, слишком грандиозных целей, слишком громких заявлений. Все ближе потеря однозначной категоричности, напористой активности, суетной вездесущности. Все ближе многооттеночность своих настроений, в каждом из которых свой особый смысл, который я больше не свожу к одному – крайне выигрышному с точки зрения стереотипного имиджа счастливого человека.

Мое счастье больше не тускнеет от моей грусти. И оно не стыдится печали, не избегает спадов, не стремится явить миру тщательно отредактированный образ.

Шедевр маленькой несовершенной жизни не требует от меня того, чего я не хочу или на что я не способна. Он не подсчитывает мои морщины и килограммы, не навязывает дурацкой моды, не заставляет имитировать несуществующее. И он избавляет меня от вражды, потому что не затевает войн, обладая устойчивым равнодушием ко всем фальшивомонетчикам от любви и дружбы, распознавая их мгновенно и мгновенно же оставляя за бортом живого интереса.

Мне хорошо в нем даже в совсем провальных днях и ночах. Хорошо, как бывает под тихим снегом, в котором ты никуда не торопишься, кроме рук, обнимающих тебя даже тогда, когда ты кругом неправ, беспощадно постарел и превратился в ворчливого зануду.

Создавайте свои шедевры – только свои и ничьи больше…

* * *

Когда твой мир начинает раскачиваться, ты автоматически перебираешься на самую устойчивую его территорию. Так защищается психика. Она анестезирует твою боль, твой шок, твой стресс теми вещами, которые ты лучше всего умеешь делать, и они становятся спасительной шлюпкой, перевозящей тебя в нейтральные воды временной невосприимчивости к происходящему.

Помню бабушку с ее огромными лоскутными одеялами. Она шила их целыми днями и ночами, превращаясь в молчащего робота, методично извлекающего из старой наволочки разноцветные обрезки. Это означало, что все плохо.

Мой друг Лешка бежал, как Форрест Гамп, в любую погоду, наматывая километры своего отчаяния.

Майя, нежный цветок колдовского Питера… Когда я заставала ее рисующей на полу, с бомбежкой на голове, я понимала, что у нее так же, как у бабушки.

Когда не стало моей сестры, я положила трубку, сняла с полки книгу и читала ее, не вставая, до следующего утра. Не знаю, о чем она была. Но знаю, что она меня укрыла.

Один мой пациент как-то признался, что все свои потрясения пережил в гараже, разбирая инструменты и слесаря на маленьком станке.

Стас в обострения своего расстройства, когда бессильной становится даже самая тяжелая фармакология, волонтерит сиделкой у лежачих, перекрывая чужое бессилие своим состраданием и тем уходя от страдания личного.

Что ты любишь? Что можешь? Во что имеешь возможность спрятаться? Ремесло, творчество, работа, люди? Думай об этом сейчас. Вкладывайся в это до того, как мир покачнется. А он покачнется, к сожалению, потому что не качающихся никогда миров не существует. Все качаются, и ни один не оповещает заранее. И поэтому так важно иметь обихоженный островок, на который ты шагнешь в тот момент, когда помощь еще в пути, да и вообще непонятно, будет ли…

Все проходит. Но ни одни слова не раздражают больше этих в момент, когда это идет. Пусть у каждого будет куда шагнуть. Чтобы просто выжить сначала – а потом уже врачевать свои горькие раны.

* * *

Из чего черпаешь, тем и живешь. Так бывает всегда. Чем больше это понимаешь, тем бережнее становишься к своему личному пространству, оберегая его от разъедающих внешних кислот. И оставляешь телевизор только для переброса фильмов на большой монитор. И никогда уже не убиваешь часы, участвуя в интернет-войнах. И не отслеживаешь ничьей агрессии, не внимаешь диванным экспертам, не мониторишь чужую жизнь. И легко отличаешь тот юмор, в котором принял участие интеллект, от того, где интеллект заменили жалкими попытками не рассмешить даже, а «тупо поржать» над вымученными примочками. И читаешь лишь то, что откликается в уставшей от потоков информации голове. И легко избавляешься от толп, многотысячных записных книжек в телефоне, «нужных» контактов, ненужных застолий, этикетных мероприятий, протокольных праздников по календарным ритуалам.

И люди, которые близко, по-настоящему близки. И даже те, что не очень, интересны и приняты. А разные траектории с теми, от кого душно и пусто, больше не вызывают чувства вины – только радость.

То, что бережешь, бережет тебя в ответ – от гонок, склок, грохота, соревнований и прочего невроза будней. И вдруг просыпаешься однажды без привычной усталости, без страха предстоящего дня, без изматывающих обязательств.

А значит, появляются и силы. Чтобы жить, наконец, той жизнью, в которой ты не как арестант на заднем дворе, и не как надсмотрщик, и не как жалкий проситель любви, и не как невротичный ожидатель скорых катастроф, и не как озлобленный предъявитель претензий посмевшим не так на тебя посмотреть, и не как убитый исполнитель чужих ожиданий, и не как сетевой правдоруб, и не как истеричный «изображатель» лучшей версии себя, и не как страдающий без ежедневного признания отличник, и не как великий гуру несуществующих чудес, и не как коллекционер обид…

А как обыкновенный человек, уже все себе доказавший и посмеявшийся над своими же доказательствами. Потому что они не нужны.

Как тот, кто понял, что любовь – это просто, потому что взаимно.

Как тот, кто может долго сидеть на берегу своей судьбы, не мечтая о другой.

Из чего черпаешь, тем и живешь. И если жизнь видится слишком уж тяжело дающейся, то имеет смысл хорошо посмотреть, на чем же она, собственно, держится.

* * *

Сейчас и вправду нужна храбрость, чтобы остаться собой в своей собственной жизни, опираясь на собственный выбор, на собственные мысли, на собственный вкус. Потому что именно сейчас мы все попали в чудовищную полосу несвободы, которая отовсюду протягивает к нам свои щупальца.

Погуляйте по сети, и вы в два счета столкнетесь с агрессивным нарушением ваших личных границ на уровне замаскированной выдачи трендовых советов. Вы узнаете, например, что ваша одежда уже не имеет права на существование («Пять вещей, которые надо срочно выбросить!», «Снимите это немедленно!», «Как одеваться, чтобы не стать посмешищем?»).

Что ваш ремонт – вчерашний день, ваша мебель ужасна, ваши шторы следует сжечь, и все, чем вы себя окружили, – сплошной колхоз. Недавно испытала шок, когда в мирной вроде бы группе по дизайну интерьера целой толпой обгавкивали (другого глагола не отыщу) женщину, наивно поделившуюся информацией, что у нее (о ужас!) есть кухонная тряпочка.

Что если вы не успеваете с утра отфоткать хохочущих детей-вундеркиндов, самих себя в затейливой йоге, свежевспененный низкокалорийный смузи на стерильной «скандинавской» кухне – и все это в безостановочном позитивном настроении, то вы ужасные родители, не прокачавшие себя лентяи, и ваша жизнь – полное убожество.

И так во всем. Звучит кошмарно, но еще кошмарнее факт, что так много зависимых вот от этих сетевых тиранов, обслуживающих общество потребления, для которого крайне невыгодно, чтобы человек два сезона отходил в одних штанах (пусть и полностью его устраивающих) или влюбился в собственную кухню, не поскакав менять ее через год, устыдившись «неактуальной цветовой гаммы».

Нам стало очень стыдно опираться на то, что нравится лично нам. Нам стало очень стыдно не следовать настойчиво пропагандируемым «маркетинговым ценностям». Нами стала незаметно управлять одержимость казаться, а не быть. А это уже платформа для крепкого невроза, друзья мои. И сталкиваюсь я с ним, к сожалению, тоже в массовом порядке.

Психологическое здоровье всегда основывается на том, как человек обустраивает собственную жизнь, опираясь на ее объективные потребности, а не на обслуживание чужих ожиданий, чужих оценок, чужих стереотипов и предрассудков. Невозможно обрести хоть какую-то устойчивость, взращивая в себе зависимость и теряя ощущение индивидуальности, ежедневно пытаясь вылепить из себя того, кем ты не являешься на самом деле.

Невозможно стать счастливым, обзаведясь растиражированными атрибутами счастья, но не испытывая от этого удовольствия. Невозможно остаться у себя, перестав быть собой.

Давайте постараемся оказаться свободнее – хоть насколько-то. Смотреть с иронией на свистопляску трендов, которая не дает нам остановиться, чтобы понять: ты одинаково слышишь слова любви и в первом, и в последнем айфоне. Твои губы можно целовать даже тогда, когда их форма определена природой, а не количеством гиалуроновой кислоты. Твоим уставшим ногам легче живется пусть и в «бабушкиной», но удобной обуви. Твоя кухня в неактуальных оттенках может быть самым счастливым местом на земле для тебя, твоих близких и твоих друзей. На твоем «изношенном» авто все еще отлично можно добраться туда, куда ты хочешь.

Да дело даже не в вещах и не в стремлении ими обладать – это вполне нормально, если ты сам не становишься ненормальным, дело в том, что, впав в невротическую зависимость от имиджа, забрасываешь свой внутренний сад, в котором молча и горько гибнет все, что было посажено именно для тебя.

Своих дорог всем!

* * *

А есть ли те, кто счастлив рядом с нами? Свое несчастье сканируется быстро. И так же быстро нанизываются длинные бусы обид и колючие браслеты ожиданий. Мгновенно становится видимой рассеянная накипь претензий к другим людям. Злые слова молниеносно складываются в предложения и появляются в прямом эфире обвинительного монолога или заботливо укладываются в тайную комнату души, чтобы потом прогреметь большим оркестром недовольства.

И редко-редко когда мелькнет за великой убежденностью в своей правоте хоть небольшое сомнение: «Что же на самом деле чувствуют рядом со мной те люди, с которыми я делю жизнь? Есть ли у них добровольные причины идти мне навстречу, исполнять мои желания и оправдывать мои ожидания? Помню ли я про их границы, требуя соблюдать мои? Не вторгаюсь ли я в их личное пространство, не дожидаясь приглашения? Не осаждаю ли их контролем и недоверием, выдавая все это за большую заботу? Не страшно ли им говорить мне правду? Не расправляюсь ли я своей скорой критикой со всеми их начинаниями? Не оскудели мои запасы нежности, тепла, доброты? Легко ли тем, кто рядом, принимать мои состояния? Не тягостно ли для них время, проведенное со мной? И замечаю ли я их жизнь, проявляю к ней интерес и внимание? Остается ли во мне способность дарить счастье, создавать его, делиться им, или я все время думаю о том, как его получить, дождаться хоть от кого-нибудь и обидеться за просроченную поставку?»

Все чаще и чаще я размышляю об этом. Все чаще и чаще с горечью наблюдаю, каких вселенских масштабов стала достигать наша патологичная зацикленность на самих себе. Именно зацикленность, а не здоровое самовосприятие и чувство собственного достоинства. Как повсеместно учат тыкать носом каждого, кто посмел не так посмотреть и не то сказать, и, не попытавшись даже разобраться, могут навешать на людей жестоких ярлыков, обвинить их в обязательно преднамеренной токсичности и нарушении границ, танком проехавшись при этом по их границам.

Как становятся невозможными обыкновенные человеческие отношения только потому, что каждый озабочен лишь тем, чтобы поняли и услышали его и в его удовольствие вложились.

Нет, у меня нет желания завиноватить нас или призвать к великой жертвенности – все это уже давно не работает и не имеет смысла. У меня есть желание видеть больше счастливых людей. Людей, способных ко взаимопониманию, к любви, к творчеству, к развитию. Людей, отбросивших предрассудки, но не заменивших их на одноклеточную вседозволенность. Людей, не забывающих о том, что вокруг них точно такие же люди, как и они сами. И никто из них не рожден, чтобы обслуживать наше тщеславие. И никто из них не рожден для унижения. И никто из них не обойдется совсем без никого.

Мы нужны друг другу. Кем бы мы себе ни казались, мы все равно «работаем домами». Потому что живем друг в друге.

И когда в очередной раз заскребется внутри обида на неполучение желаемого от тех, кто рядом, имеет смысл честно ответить себе на вопрос – а есть ли те, кто счастлив рядом с нами?

* * *

Между фактом, осознанием, принятием, решением и выходом есть расстояние. Это не последовательная линейка, в которой одно плавно переходит в другое, не имея никаких сбоев. Пишу сейчас для тех, кто любит громко недоумевать на тему, что кто-то сидит в болоте, понимает это, но ничего с этим не делает.

Да что там, все мы когда-нибудь побывали в роли «осознанных», свысока жалеющих тех, на чьем фоне нам легко было чувствовать себя более храбрыми, более умными, более счастливыми и уж точно умеющими справляться со всеми проблемами.

Развести руками любую беду, особенно чужую, легко – теоретически. Легко давать кажущиеся объективными и правильными советы. Легко упрекнуть за нерешительность. Легко предположить, как все легко, простите за тавтологию.

Но реальность такова, что боль внутри – это почти всегда одиночная лодка, из которой ты, быть может, и видишь солнечный берег, и понимаешь отчаянно, как тебе на него надо, и так же отчаянно этого хочешь… Но вот так. В лодке боли у каждого свои сроки, свои причины, свои обстоятельства. Бывает, что просто нет сил. Бывает, нет возможности. Бывает, что выход приравнивается к побегу и становится настолько опасным, что приходится только терпеть и только верить, что когда-нибудь получится. Бывает, что невроз и депрессия накрывают раньше, чем доберешься до выхода. Бывает, все есть, а вот «весел» нет. И гребешь, как в том анекдоте, чайными ложками, отсылая протяжно по известному адресу каждого, кто спешит с рекомендацией, что лучше заменить ложки на весла.

Все бывает, друзья мои. И я не к тому, что надо превратиться в пожизненно обреченного терпилу, смиряясь навсегда со своей болью. Не надо. Но стоит понимать, что если при уже имеющихся обстоятельствах еще и загнать себя в неподъемное чувство вины за свою неспособность оказаться супергероем, с полпинка разруливающим любую ситуацию, то лучше не станет.

Не станет лучше и от праведной активности каждого, кто, несомненно, из лучших побуждений раздает пошаговые инструкции из разряда: «Просто уйди, и все. Просто пошли его/ее, и все. Просто уволься, и все».

Не просто. Просто – навешивать ярлыки, ставить заочные диагнозы или, прочитав пару статеек из мейнстрима психологии, громко рассуждать про «вторичные выгоды».

А вот выть от боли невидимыми миру слезами – нет. Бояться за свою жизнь – нет. Не знать, куда пойти, и не иметь ни одной двери, в которую можно постучаться, – нет. Осознавать свою беспомощность – нет.

Мы всего лишь люди. Необходимо время, необходима помощь, и лучше не бытового, а профессионального уровня.

Все получится. И однажды берег будет виден не издалека, а ощутим под ступнями. Даже если сейчас все это не так.

* * *

Не тот глагол. Так часто говорю я, когда слышу, как кто-то чего-то требует, навязывает, вдалбливает. Не важно кому. Важно, что у здорового взаимодействия с другим человеком есть только один глагол, в котором существует запрос на участие двоих, а не на исполнение желания одного. Звучит глагол так: предложить.

На самом деле это единственное, что мы можем в одностороннем порядке. Предложить, а потом узнать ответ. Совпадаем – отлично. Нет – значит, нет.

Отказ воспринимать это чужое «нет» и дальнейшие попытки продавить ситуацию в свою сторону с головой выдают целый ряд нерешенных личных проблем, из которых самая маленькая – неспособность обходиться своими ресурсами в тех вопросах, которые ни для кого больше не оказались актуальными. Это инфантильность и эгоцентризм. Очередной поход в детство, где святым делом было выпросить у родителей то, что они не спешили покупать. Не мытьем, так катаньем.

У бесправной поры все средства хороши – от манипуляций со слезами и долгими истериками до агрессивных угроз и нарочито отвязного поведения. Но если в детстве это и вправду единственные инструменты, которыми маленькие люди воздействуют на больших, то так ли оправданно тащить их в свою взрослую пору? Взрослые отношения добровольны во всем – от нахождения рядом до оказания помощи.

Сейчас очень много гневных отповедей на тему: а правда ли, что никто никому ничего не должен? Быть может, и неправда, но все, что взимается с человека на уровне долга, а не его личной потребности, едва ли можно считать искренним и от души сделанным.

И если мы раз за разом наталкиваемся на тотальную стену неразделения наших чаяний и желаний со стороны тех людей, с которыми пытаемся строить какие-то отношения, то вопрос уже не к ним, а к самим себе: что дало нам веру в то, что эти отношения вообще возможны?

Вопрос к себе: почему мы выбрали человека, с которым нет общего языка, и он не идет на диалог, ничего не хочет обсуждать, не интересуется нашей жизнью?

Вопрос к себе: а не зеркалит ли он сейчас меня? Быть может, нас возмущает именно та реакция в наш адрес, на которую мы сами щедрее всего?

Вопрос к себе: почему нам так важно получить то, в чем нам отказывают? Не потому ли, что нам нравится таким образом ощущать свое влияние на других людей и мы невротично ценим лишь то, чего нет?

Вопрос к себе: почему нам трудно уважать чужое нет и так легко настаивать на своем да?

Вопрос к себе: с чего мы взяли, что любящий человек обязательно должен соглашаться со всем, что мы ему предложили?

Честные и действительно обдуманные ответы, а не молниеносные автоматические установки, сидящие в голове на уровне шаблонов, могут здорово разрулить ситуацию.

Предложить. Что угодно. Поговорить, помочь, помириться, поехать, прояснить ситуацию. Предложить, проявив уважение к праву человека подумать и к его же праву отказать.

Когда это есть, отношения выходят на здоровый уровень или, по крайней мере, становятся прозрачными настолько, что приходит понимание: мы случайны в жизни друг друга, и лучшее – это каждому отправиться в свою дорогу.

А там, где другие глаголы, каждым из которых можно побить, отношений нет. Есть внутреннее разрешение превратить другого человека в свою собственность, которая не имеет своих желаний.

Предлагайте, всегда предлагайте.

И слушайте то, что предлагают вам.

* * *

Самая счастливая жизнь – простая. Та, в которой ты вырос из детских кризисов своей исключительности, перестал ждать ото всех особого к себе отношения и простил мир за то, что он, собака, не крутится вокруг тебя.

Если вырасти по-настоящему честно, а не, опять же, по-детски сделать вид, что ты все понял, когда ничего не понял, то придет легкость свободы. Прекрасной свободы от всего, чем тебя можно шантажировать или управлять тобою.

Ты можешь обойтись без чего угодно, правда. Тебе перестает быть нужной та любовь, которую приходится выпрашивать, как голодному – косточку, брошенную через забор. Тебе понятными становятся все слова, которые говорят не потому, что так чувствуют, а потому что, наоборот, ничего не чувствуют, но не умеют этого признать. Тебе нормально обходиться без того, чего тебе не могут или не хотят дать. И нормально не оправдываться за то же самое со своей стороны. И тебе есть чем заполнить свои дефициты и есть с чем прийти к тем людям, которые принимают тебя и ценят. А когда нечем, то и это не приговор, а временное явление.

Жить просто – это не про то, как освоить существование амебы, у которой на всю жизнь одна клетка. Это про то, как не убивать себя об стену каждый раз, когда что-то не вышло, кто-то не полюбил, кто-то не то сказал, куда-то не позвали, чем-то не поделились, в зеркале себе не понравился и так далее.

Это про решительный выход из перфекционного запроса к собственной жизни, в которой назначают себе обязанность быть неизменно правильными, вызывающими восхищение и затевают все эти разрушительные игры в идеальных жен и мужей, мам и пап, сияющих звезд, безукоризненных красавиц и красавцев…

Это про счастье, доступное прямо сейчас. Иногда для этого достаточно просто пройти несколько шагов вперед по заснеженной свежести утра.

* * *

Не поддержишь себя – уронишь другого. Замечали?

Недовольство собой, отсутствие бережности к себе, неумение оставлять себя в покое неизбежно отображается на том, с чем мы выходим во внешний мир. Даже при самых честных попытках ничего не обнаруживать. Даже при исключительной вежливости, маскирующей внутренний шум. Даже при великом желании дарить только свет. Если нет для себя, то для других только имитация, пусть и самая искренняя.