Buch lesen: «Мёд жизни», Seite 5

Schriftart:

Ещё и не жил

Расскажу я вам историю семьи одного нахального мужика. Зовут его Петька. Ему пятьдесят лет. Развратный, наглый. Мне он, например, говорит: «Вот вы бы за меня пошли?» (Имеется в виду сожительство.) Хотела я ему ответить как надо, но удержалась: всё-таки я – государственное лицо, работаю в собесе, зачем же мне опускаться до его уровня?! «Вы, говорю, гражданин, не отвлекайтесь от вопроса».

А дело было так. Этот Петька на заре туманной юности женился, построил хату, провел газ, родил ребенка, прожил четыре года и ушел. Жене, правда, всё нажитое добро оставил – в обмен на свободу от алиментов. Туда-сюда, пошатался он бесприютный, и женился на другой (пристал в зятья). Обложил её хату кирпичом, провел газ, починил заборы и после некоторого раздумья родил в этой семье дочку Анечку. Но баба новая оказалась злостной алкоголичкой, совершенно невменяемой, её лишили родительских прав, и он её, естественно, бросил. А дочку Анечку навесили на него, и Петька, понятное дело, вскоре снова женился.

Новой супруге он первым делом провел газ, построил сарай, покрыл шифером веранду, но долго на этом месте не задержался – ушел. Поскольку приглядел себе уже новую супружницу, и опять же с этой Анечкой пристал к ней. И здесь он провел газ (Петька работает сварщиком, профессия очень выгодная для одиноких женщин, у которых печное отопление), кое-чего помог по хозяйству, и всё-таки не удержался, сбежал.

После этих двух промежуточных баб пристроился он в зятья к Светлане Петровне, наивной и простоватой женщине, которая нынче мне все нервы вымотала. Она плачет, а я ей говорю: «Что вы творите?! Вы видите, я при вас валерьянку себе капаю, двойную дозу?!»

А суть в том, что распутный Петька дом своей новой жене достроил, газ, опять же, провел, машину – старую «копейку» – купил, и Светлана Петровна родила ему сына Колечку. Младенцу сейчас год и семь месяцев. И в разгар этой семейной идиллии Петька возьми и уйди! Потому что суть его – кобелиная, режь, стреляй, но он ни с одной бабой не может жить дольше четырех лет. Четыре года – предел, максимум.

А дочка его, Анечка, она к Светлане Петровне уже прикипела и кричит: «Никуда больше не пойду!» Дитё ж оно тоже умарывается бегать по семьям, «мам» менять! Ну, Светлана Петровна и говорит: «Пусть Анечка у меня живет». А у самой – дочь от первого брака, Анжела, младенец Колечка, и эта к ней жмется, которая ей, считай, никто. А жить им всем на что?! Сама Светлана Петровна торгует на рынке беляшами (от хозяина).

Всё бы ничего, но я вижу, что хочет она этого беспутного Петьку детьми шантажировать. Надеется, что в нём совесть проснётся. А я ей говорю: «Дорогая Светлана Петровна! Ничего у вас не получится, он абсолютно бесстыжий человек, живёт только кобелиными удовольствиями, а о детях ему хоть трава не расти. Зачем вы Колечку рожали?! Вы что, думали, что вы лучше четырех предыдущих жен будете?» А она: «У нас пятнадцать лет разница. Петя на коленях передо мной стоял, умолял: роди мне сына, наследника, я тебе и машину куплю, и газ проведу».

Ну правильно, мужик – не промах: зачем ему на ровне жениться, он выбрал бабу помоложе, а одногодка ему, понятное дело, уже никого и не родит. «Светлана Петровна, – пытаюсь я вразумить жертву брачного аферизма, – давайте рассуждать логически. Супруг ваш все свои обещания выполнил: газ провел, дом достроил, машину купил (потом меня Светлана Петровна до рынка на ней и подвезла). Он что, клялся вам в вечной любви до гроба и в лебединой верности?!» Она глазами хлопает и говорит: «Такого не было…» – «Ну и чего ему кручиниться?!»

Ладно. Спрашиваю я у этого бесстыжего Петьки: «Почему вы ушли из семьи?» Он и запел: «Я хочу свободы, я, как человек, ещё и не жил, а мне 50 лет уже…» А сам снял дом, чтобы встречаться с молодухой. Анечке с Колечкой на 1 сентября ничего не дал, а новой подруге – шампанское, конфеты… Денежки-то водятся, он мужик рабочий.

А про новую «возлюбленную» как выяснилось? Анечка в жизни настрадалась и потому за отцом стала приглядывать, шпионить. И когда он с бригадой тянул газ по улице Матери и Ребенка (есть у нас такая – нарочно не придумаешь!), девочка и предупредила мачеху, что, мол, папка как-то не так к одной тёте «тулится». А вскоре он съехал, сказал, что жить в таком ужасе («без любви») не может, и снял себе дом.

И вот Светлана Петровна взяла Анжелу с Анечкой и пошла в эту хату. Дом закрыт, они залезли в форточку, сели тихо, поджидают хозяина. А тут и молодуха объявилась, открывает дверь своим ключом. А в руке у неё – пакетик с цветным кружевным бельем «Дикая орхидея».

Ну Светлана Петровна круто с ней поговорила и прогнала эту пассию вон, а кружевное белье в гневе изорвала в клочья. Она-то – жена законная (Петька теперь говорит: дурак я, расписался с ней!). Сидят они дальше. Тут и сам кобель заявляется. Как она его не устыжала, он ноль эмоций: «Я сказал, не вернусь к тебе, и всё тут!»

Что делать? Я Светлане Петровне внушаю: ну вы подумайте, зачем вы Анечку на себя вешаете?! Она вам ещё даст оторваться, наследственность-то какая: мать – алкоголичка, отец – с кобелиными наклонностями. Анечка войдет в возраст, вы с ней сдуреете. У вас своих двое, их поднимать надо. А за Анечку вам даже платить не будут – она вам никто. «А вдруг Петя одумается, вернётся?! Тут у него и сын, и дочь…»

Я говорю: «Светлана Петровна, дорогая! Ну он же бродячий пёс, у него все домашние инстинкты убиты! Не вводите себя в иллюзии. Единственное, на что он годен – это газ проводить, его бы куда-нибудь в Нечерноземье направить, в отдаленные районы. Может, там дело, наконец, с мертвой точке сдвинется, всё какая-то польза людям!»

В общем, выпили мы пузырек валерьянки на двоих и разошлись каждый при своем мнении. А Петька что ж, за него и переживать не надо – не пропадёт. Он как переходящее красное знамя – его из рук в руки рвут! Это у меня дома «валух», у телевизора день и ночь лежит…

В дождь

– Погода отвратительная, – говорила старшая сестра. Она была настроена решительно, но растворимый кофе в фаянсовой чашке размешивала бережно, аккуратно, боясь расплескать напиток.

Оля любила эту чашку – голубые колокольчики на толстостенных боках, ручка – крендельком, и радовалась, что сестра выбрала именно её.

Весь день, с утра, без перерывов, на улице шел дождь, упорно, бодро, будто выполнял чьё-то задание и потому не мог остановиться на полпути. Дождь был осенний, серый, тёплый, а день – безветренный, влажно-туманный. Дали были закрыты дождевыми завесами, они шли уступами от неба до земли, и казалось, что весь мир помещён в огромный дождевой дворец, в котором открываются всё новые и новые залы.

В Ялте, наверное, было солнечно и ясно, там аквамариновая волна, нагретая галька и раздольный полёт чаек, в деревенской России бабье лето – с танцующими паутинками, с рыжими косогорами и валками соломы на полях, а здесь, в Москве, дождливый день – с красными, будто обожжёнными, кленовыми листьями на тротуаре, с тёмно-зеленой ивой под окном, с тяжелым веером серых брызг на дороге, с набрякшими зонтами на бульваре – они, как грибы, возникали то тут, то там. Но прохожих немного – день выходной, а куда ж идти в такой дождь?!

Оля хлопотала на кухне. Она любила сестру, но скрывала нежность напускной беспечностью, боясь растрогать её своей чувствительностью. «Какой чудесный день! – думала она. – Мы вместе. Это такая редкость!.. Мы в тепле, уюте, пьём чай с булками и с повидлом из яблок. (Варенье привезла сестра.) А яблоки собраны у родного дома. Это же совсем другие яблоки, немагазинные. Редкий промежуток, когда наши близкие живы и здоровы и мы говорим не про их болезни и скорби, а про всякие пустяки. Боже! Какое же это счастье – длинный дождливый день!.. Да ведь такого дня я и припомнить не могу, если честно!..»

Но вслух она сказала другое:

– А я люблю такую погоду. Под неё хорошо думается, особенно в деревне, если, конечно, срочная работа сделана до дождя и тебя не тревожит ни сено, ни огород, ни крыша на сарае. Хорошо тогда смотреть в окошко, в палисадник с фиолетовыми астрами, хорошо думать, отвлекаясь от зачитанной старой книги, хорошо вспоминать прошлое, счастливые мгновения (как здорово, что они были, никто их у тебя уже не отнимет!), и надеяться на чудесное… Мысленно она добавила: «Надеяться, даже если жить осталось совсем немного. И встречать каждый день, как великое счастье!»

По выражению лица Оля увидела, что её рассуждения кажутся сестре странными, если не глупыми, и поспешила переменить тему:

– А где твой кожаный плащ?

– Висит. Иногда я его ношу, но вообще он мне надоел.

И Оля тотчас вспомнила другую осень. Стояла несусветная грязь, с низкого неба шла противная морось. Сестра провожала её на автостанцию. Оля уезжала на междугородном автобусе в Москву. У неё тогда была интересная работа, кипучая жизнь, загранкомандировки, а сестра оставалась в провинции, среди грубого быта, скуки, связанная родственными обязательствами… Оля, глядя из окна автобуса на одинокую фигуру в кожаном плаще, не смогла сдержать слёз – сердце её защемило. И, каждый раз, возвращаясь к этому воспоминанию, она испытывала перед сестрой чувство вины.

После чая, невзирая на дождь, они пошли по магазинам – сестра хотела купить что-то потеплее, чем лёгкая куртка, что была на ней. Они перемерили кучу пальто. Ничего не подходило – одни были малы, другие велики, третьи – коротки, четвертые – не по фигуре, пятые – не того цвета. Обошли три магазина, вымокли, хотя всё время были под зонтами. Обе измучились, устали. Надо было возвращаться домой, собираться на поезд.

И всё равно Оля была счастлива. Её казалось, что звучит симфония дождя, что в величественном дворце природы играет великий пианист – Лист, например; и оттого, что слышит всемирную мелодию, она сопричастна её минору, и так по-хорошему сентиментально было у неё на душе, так неповторимо!

«Никогда, никогда больше в моей жизни не будет такого дождя!..»

Сестре же она говорила другое:

– Послушай, у Веры (дочери) целый гардероб вещей, которые она не носит. Давай посмотрим, может, что-то подойдёт. Не хочу, чтобы в дождь ты мёрзла.

– Да-да, – соглашалась сестра.

Но ей непременно хотелось купить сегодня что-то новое – раз уж вышли по магазинам в такой дождь. Сестра выбрала шляпу – вишнёвую, классической формы, из отличного фетра и, на удивление, очень дешёвую. Оля из солидарности купила модную кепку и тоже почти даром. Они смотрели в тонированное зеркало, подсвеченное с боков. Покупки их обновили – сёстры походили на удачливых авантюристок.

– Ну вот мы и в Париже! – смеялась Оля, убирая чёлку под козырёк кепки.

Сестра загадочно улыбалась – она заразилась её настроением.

И снова шёл дождь, вода струилась по тротуарам, в потоке кружились лимонные и багряные лодочки облетевших листьев, и терпко пахло дубовой корой, когда они шли через маленький старый парк, и непонятно было, что сейчас – день или вечер? – от долгого дождя затуманилось небо, сумрачные тучи скрыли солнце.

Они купили колечко пахучей белорусской колбасы. И снова сидели на тесной кухне, обсуждали погоду, детей и будущее.

– Зачем столько тряпок? – ахала сестра, перебирая вещи племянницы «на отдачу».

– Страсть это, – отвечала Оля. – Кто-то собирает деньги, кто-то – одежду. Люди пьют, курят, обжорствуют, или, наоборот, служат «культу тела». Страсти маскируют… – она хотела сказать «ужас жизни», но смягчила, – смыслы бытия.

Несколько недель назад, проснувшись рано утром, она долго лежала в постели (был выходной), перебирая дела предстоящего дня. И вдруг почувствовала, как от неё будто «отодвинулось» прежнее. Это было похоже, как если бы на реке начался ледоход. Огорошенная, Оля схватилась, села на постель. Словно граница пролегла для неё, и прежние, «уплывающие» желания показались обманными, призрачными. Она ощутила укол грусти – будто в этот миг что-то безвозвратно потеряла, утратила в себе.

А сестра рассуждала:

– Я Арише (дочери) говорю: тебе тётя Оля отдает свою кухню. Ну возьми ты эти шкафчики! На первый случай! Какая разница, что там у тебя в новостройке будет висеть?! Выкинешь потом или таджикам отдашь. Нормальная кухня, – сестра показывала на шкафчики рукой.

– Да, – соглашалась Оля.

– А она мне говорит: «Я сама знаю, как мне поступать и что брать!» Вот ты можешь представить, чтобы мне мать что-то говорила, а я не сделала?!

«Интересно, – думала Оля, – нравится ли маме такая погода? Видит ли она нас сейчас оттуда, из другого мира? Как мы чай-кофе пьём?»

Сестра наставляла:

– Ты меня не провожай, опять под дождь, промокнешь, время потеряешь.

– Ничего не потеряю, – смеялась Оля. – Может, мне за эти два часа – до вокзала и обратно – потом там побольше начислят, – она кивнула на потолок.

И на вокзале шел дождь, встрёпанные, как воробьи, пассажиры прятались под навес над перроном. По-деревенски пахло угольным дымом – он вился над мокрой спиной длинного состава; нарядные и торжественные проводники в синих плащ-накидках проверяли билеты.

Они прошли внутрь вагона, в темноте нашли 15-е место, сели. Сестра уже мысленно была в пути и как бы «отъединилась» от Оли. Новая вишнёвая шляпа грустно лежала на столе.

– Возьми себе, – сказала сестра. – Куда я её буду носить в деревне? В куриный сарай, что ли?!

– Нет, – отказалась Оля. – Будешь смотреть на неё, вспоминать Москву.

Домой она возвращалась в холодных сумерках. Дождь прошел. Золотыми свечами отражались на влажных тротуарах фонари. Медленно, как единый организм, двигался плотный поток машин по шоссе, весь прошитый тревожно-кровавым пунктиром стоп-сигналов. И, скрытое от всех, мерно стучало её тревожное сердце, запечатлевшее дождливый день той счастливой осени.

«Камасутра» по-русски

Нигде так не обостряется любовь к жизни, как в больницах, тюрьмах и домах престарелых.

Палата в отделении травматологии. Вечер.

– Юли опять нету, – кивает на пустую кровать Варвара Ивановна. – Ох, и безбашенная девка! Опять с женихами забурилась!

Юля – крашеная блондинка лет двадцати с невинными голубыми глазками (сиделка Эльвира называет их взгляд, направленный на мужчин, исключительно нецензурно). Будучи сильно выпивши, но строго руководствуясь правилами дорожного движения, Юля шагала по «зебре», и тут сбил её водитель-нарушитель. Результат – перелом руки. Водитель, естественно, стал канючить и ныть: мол, не губи, у меня дети, семья, «век за тебя молиться буду», и Юля, в конце концов, растрогалась и сказала: «Я вас прощаю». А сама она попала в отделение травматологии и сразу же стала нарушать режим, гулять по улице. И с первого же похода привела себе кавалера – студента-корейца. После прогулок они обычно поднимаются в палату, и он ей помогает снимать джинсы.

Эльвира усмехается:

– А помните, её мамаша-интеллигентка прибежала к врачу и жалуется: с кем вы поместили мою дочь? Здесь на неё могут дурно повлиять!

– Ха-ха-ха, – заливается Варвара Ивановна, так что даже густые каштановые кудряшки её «химии» подрагивают. – Да она сама на кого угодно повлияет!

Ефросинья Семёновна, полная рыхлая женщина, добродушно вздыхает – что взять с молодежи!

– О-о… А-а… Э-э-эх!.. – вдруг раздается дико-жалкий крик с «транзитной» кровати. На это элитное место – у окна – кладут тяжелых больных.

– Начинается, – грустно констатирует Варвара Ивановна.

– Опять не поспим, – вздыхает Ефросинья Семёновна.

Варваре Ивановне – под восемьдесят, но мало кто называет её старушкой – такой она живчик, полный энергии и движения. И вот теперь левая нога её, похожая на сухую слегу, торчит на вытяжке, конструкции которой напоминают средневековые пыточные устройства. Нога же тучной Ефросиньи Семёновны, тоже проткнутая «спицей» и оттянутая чугунной «грушей», скорее похожа на белое ошкуренное бревно. Ноги «смотрят» друг на друга – в палате женщины лежат напротив.

– О-о… – вновь раздается слабый стон с кровати у окна.

– Как это всё надоело! – Эльвира всплескивает короткими, аккуратными ручонками и нехотя поднимается из своего угла – там, где на больничной каталке устроена её постель. – Баб Кать, чего буяним? Вроде сухая… – размышляет сиделка, отбрасывая одеяло и осматривая простынь. – Баб Кать, в туалет хотите?

В ответ слышится невнятный, прерывистый мык.

– Как хочешь, баб Кать, потом тебе же хуже будет, – угрожает Эльвира, потрясая перед лицом больной пустой 700-граммовой стеклянной банкой. – Буду тебя потом тревожить, переворачивать…

Баба Катя затихает. То есть это не баба Катя – когда-то веселое дитя, после – цветущая девушка, привлекательная женщина и добрая бабушка, нет, это уже нечто другое, совершенно уничтоженное временем и теперь больше похожее на старую, серо-белесую корягу, выброшенную прибоем на берег.

Эльвира возвращается в свой угол.

– А-о-у-у-у! – душераздирающий крик с постели бабы Кати.

– Свят, свят! – крестится Ефросинья Семёновна.

– Не дай бог до такого дожить, – суеверно замечает Варвара Ивановна. – Хорошо бы как-нибудь тихо помереть!

Эльвира далека от подобных экзистенций.

– Не, ну вы посмотрите, что она творит! – возмущается сиделка. – Днём спит, как голубь мира, а ночью начинаются концерты! Баба Катя! – возвышает она голос. – Помолчите хоть пять минут!

Стоны стихают.

– Каждый день одно и то же, – приглушая голос, упаднически продолжает Эльвира. – Вопли, судна, боль и маразм!.. Брошу я всё, надоело мне!..

Ефросинья Семёновна доброжелательно молчит. Её дочки наняли Эльвиру через фирму «Покой и уют» за немалые деньги. Уже на месте Эльвира развила «частное предпринимательство», взимая с остальных неходячих в палате посильную мзду, поскольку на весь этаж в отделении была только одна нянечка. У одинокой пенсионерки Варвары Ивановны, лежащей с ногой уже полтора месяца, деньги давно кончились, так что ей сиделка подает банку и судно, можно сказать, за «спасибо». Зато с родственников бабы Кати Эльвира дерёт по максимуму: не хотите бабусю дома докармливать – платите за удовольствие.

– Как же мы без тебя, Эльвирочка? – заискивает Варвара Ивановна. – Пропадём!

– Да это я тут с вами пропадаю! – негодует Эльвира. – Месяц с лишним сижу безвылазно. Ничего, кроме ваших задниц, и не вижу! В другом месте я, может, давно бы замуж вышла! У нас в больнице (до карьеры сиделки Эльвира работала медсестрой в Йошкар-Оле) моя подруга Жанна отличного мужика увела прямо с одра. В чём был. Его привезли на «скорой» с аппендицитом. Жанна ему даже домой не дала зайти. А что, паспорт у него с собой, водительские права – тоже. Жанна бывшей супруге очень даже благодарна. За небрежение – такого мужика упустить! Он жене сказал: не ходи ко мне, заживет как на собаке, операция пустяковая. Та: ну и ладно. А Жанна – тут как тут, не растерялась. И чтоб поползновений не было, вывезла его в Нижний Новгород. Всё хорошо, уже и квартира у них…

– Тебе, Эльвир, надо было в мужскую палату устраиваться, – не может удержаться от подколки Варвара Ивановна. – Там заодно и обглядела бы все органы, в семейной жизни необходимые.

– Это вы, Варвара Ивановна, спец по органам, – хихикает Эльвира, – вас надо на консультацию брать.

– Я по женским органам специалист, а в мужских я ничего не понимаю, – уточняет Варвара Ивановна. – И я вам, девочки, скажу следующее: 35 лет отработала гинекологом, а вот о том, что такое «Камасутра», до сих пор не имею понятия. Хоть бы узнать на старости годов!

Ефросинья Семёновна улыбается, покачивая головой: ну и артистка же Варвара Ивановна! Если бы не её хохмы, вообще можно было бы с ума сойти!

– Камасутра – это искусство любви, – назидает Эльвира. – Вы многое потеряли в жизни!

Тут и Юля возникает на пороге, благоухая парфюмом и табачным дымом. На этот раз одна, без кавалера.

Варвара Ивановна, как бывший врач, считает должным вести антиникотиновую пропаганду:

– Юля, от курения сосуды сужаются, кожа портится.

– А я не в затяжку! И, между прочим, на улице только. Вы бы это лучше мужикам сказали. Смолят по-чёрному. Идёшь по коридору, из-под дверей дым стелется, как на рок-концертах.

– И медсестра на это сквозь пальцы смотрит, – подхватывает Эльвира. – У нас в Йошкар-Оле такого бардака в больницах нету!.. Слушай, Юль, ты можешь своей подруге сказать, чтобы принесла нам на один день «Камасутру»? Варваре Ивановне нужно. Мы отдадим потом.

– Зачем вам? – фыркает Юля. Голубые, наивные глаза её становятся большими-большими от изумления. – Как вы этой книгой будете пользоваться, там же ноги в основном задействованы? – И Юля хохочет, глядя на беспомощные тела с «грушами».

– Тебе что, трудно попросить? – почти до слёз обижается Варвара Ивановна.

– Ладно! – вмиг смягчается Юля и достаёт из кармана мобильник. – Алёна, привет. Ты ко мне завтра собиралась? Слушай, захвати «Камасутру». Что? Какое дивиди? «Камасутру», говорю, книгу. Не задавай глупых вопросов. Да, половое просвещение. Не забудь! И влажные салфетки. Пока!

– С вами не соскучишься. – Юля уважительно качает головой и надевает наушники от плеера. Вовремя: потому что раздается душераздирающий крик бабы Кати.

На следующий день, после обеда, настроение у всех подавленное. Во-первых, не выспались – баба Катя стонала всю ночь. Во-вторых, хотя с утра бабу Катю невестка с сыном всё-таки забрали домой, через час на транзитную кровать уже положили бабу Галю – старушку хотя и относительно тихую, но не менее тяжелую – с рукой на «вертолёте» и с пролежнями. В-третьих, и это самое главное – врач Юрий Иванович толком их так и не посмотрел.

Варвара Ивановна скорбно вспоминает:

– Заскочил, глянул, мы завтракаем, и говорит: ну, я к вам через пять минут приду…

– …И зашел через пять часов! – негодует Эльвира.

– И то потому, что ординатор Володя его почти силой затащил… Просили слёзно! – чуть не всхлипывает впечатлительная Ефросинья Семёновна.

– Ворвался, и сразу ко мне, – продолжает Варвара Ивановна. – Схватил одеяло, а у меня там, между прочим, банка была подставлена, и говорит: «Тут всё то же самое!»

Ефросинья Семёновна, превозмогая боль, начинает смеяться, за ней – все остальные…

– «Всем показана иммобилизация», – сквозь смех повторяет слова врача Эльвира. – Только мы его и видели!

– Мол, пей мумиё и лежи, – вздыхает Ефросинья Семёновна. – О-хо-хо… Хоть бы сёстры милосердия зашли, божественное что рассказали, всё какие-то люди свежие.

Варвара Ивановна грустит:

– А я, девочки, так надеялась, что он мне спицу вынет. Уже и трусы новые под это дело приготовила…

– И «Камасутру» прочитала! – хохочет Эльвира.

– Манекены, а не люди, мне не понравилось, – критикует книгу Варвара Ивановна. – И что в ней находят?! Между прочим, он зашел, а книжка на тумбочке лежит. Может, это его отпугнуло? Увидал такую литературу и подумал: они тут совсем чокнулись, им на кладбище пора, а они за «Камасутру» взялись!

– Да нет, его травмировало судно у тебя в головах! Я утром, когда палату мыла, убрала с пола, чтобы не мешалось, и поставила его вам за голову, а снять забыла…

– …Он заходит, а тут такое!..

Женщины снова хохочут, настроение заметно улучшается.

После долгой-долгой паузы Эльвира задумчиво говорит:

– А не выйти ли мне за него замуж?

– За кого? – не сразу понимает Варвара Ивановна.

– Да за врача нашего, Юрия Ивановича. А что, человек он, я вижу, одинокий, женским вниманием не избалован. И что у него за жизнь?! С восьми утра до шести вечера в отделении. Что он видит? Судна вонючие, ноги переломанные, снимки, кости и операции без конца. И я чувствую, что ему всё это надоело и он готов к переменам. Надо только найти к нему подход, чтобы потом он уже не вырвался…

– Подожди, Эльвир, – живо откликается Варвара Ивановна, – он же вроде моложе тебя?

– Ну и что! Это ничего не значит! Тем более, дети у меня самостоятельные – дочь в гражданском браке живёт, сын в колледже. Я для своих лет – выгодная невеста. И зарабатываю нормально. Да, старше чуть-чуть. Но и он не красавец: на лицо смурной, ногу тянет, прихрамывает…

– Зато он сильный, – вступается за врача Ефросинья Семёновна. – Назначил мне рентген, а санитаров не было. Схватил мою кровать и поволочил к лифту в одиночку.

– К «Заячей губе»? (Рентген делает женщина садистских наклонностей с дефектом внешности.)

– Ну да.

– Какие-то они здесь все калечные, – размышляет Варвара Ивановна. – Медсестра на посту с ортопедическим воротником на шее, врач наш – хромой, «Заячья губа» опять же, процедурные сестры пьяные в стельку…

– Ага, – говорит Ефросинья Семёновна. – Ко мне, видала, вчера подошла эта Света, еле на ногах стоит: «Я вам укол сделаю!» Я говорю: нет, не надо! А то ещё вколет что-нибудь и проснёшься на том свете, с ангелами.

– Уход за больными отвратительный, средний медперсонал никуда не годен, – резюмирует Эльвира. – А врачи хорошие, опытные.

– Эльвира! – Варвара Ивановна хлопает себя ладонью по здоровой ноге. – Мне пришла в голову гениальная идея! Ты, как человек с огромным опытом, должна написать практическое руководство по уходу за тяжелыми больными в травматологическом отделении…

– Про то, как судно в голову поставила…

– Нет, ну почему! Надо описать всё, вплоть до мелочей. Как, допустим, больному с переломом шейки бедра в условиях стационара или на дому делать туалет, менять одежду, подавать судно, и всё это с картинками…

– Вот вам «Камасутра» по-русски…

– С позами…

– Поза номер один: нога на вытяжке…

– Садомазохизм…

– «Заячья губа» с плёткой из бинтов…

– Ха-ха-ха!..

В разгар эйфорического веселья на пороге появляется Юля. И с ходу оповещает:

– А меня завтра выписывают!

– Как? – в один голос вскрикивают Эльвира, Варвара Ивановна и Ефросинья Семёновна.

– Поймала нашего врача в коридоре, прижала к стене, и он сказал, что если жалоб нет, то иммобилизация с моим переломом может проходить на дому…

И тут, минуя промежуточные стадии от веселья к грусти, Варвара Ивановна начинает рыдать в голос:

– А мы отсюда и не выйдем уже, наверное… Помрём на казённых койках… Я лежала тут 15 лет назад с другой ногой, теперь опять… За что мне такое?!

Тотчас к причитаниям подсоединяется Ефросинья Семёновна. Она всхлипывает, крупные слёзы бегут по её чистому, белому лицу:

– И бедные мы, и горемычные, и несчастные… Ноженька моя многострадальная… Господь Вседержитель, не оставь нас…

Что-то похожее на всхлипы несётся и с кровати бабы Гали.

Эльвира выходит из себя и начинает орать:

– Брошу всех, уеду в Йошкар-Олу! – Из глаз у неё летят злые слезы. – Ефросинья Семёновна, вы совсем сдурели, похоронить меня хотите тут?! Зачем вы воете, у вас сахарный диабет, сейчас сахар скакнет, опять операцию отложат! Да мне что, жизнь свою на вас положить?! Замолчите все, или я вас задушу собственными руками!

– Дурдом! – тихонько вздыхает Юля и выскальзывает в коридор.

Наутро в палате затишье. Эльвира после завтрака заявила, что ей нужно выйти в город на два часа по делам и что за это короткое время ничего с больными, включая даже бабу Галю, не случится – в туалет можно и потерпеть. Юля ждёт выписки из истории болезни и против обыкновения сидит в палате.

Без Эльвиры скучно. Варвара Ивановна наставительствует:

– Юля, когда ты будешь уходить, не надо говорить: «До свидания» или «До встречи». Это плохая примета. А надо так прощаться: «Выздоравливайте!» Или: «Надеюсь, мы здесь больше не увидимся!»

Юля хмыкает:

– Да, я тоже очень и очень надеюсь. Хотя по жизни все дороги ведут в Склиф.

Варвара Ивановна философствует:

– На самом деле, все дороги ведут на тот свет, Юлечка. Как хорошо, что вы молоды и пока этого не понимаете.

– Вот я говорю: надо брать от жизни всё. Не дай себе засохнуть. А то будешь потом подыхать, и вспомнить нечего.

– Кому что на роду написано, – смиренно произносит Ефросинья Семёновна. – На всё воля Божья.

Тут дверь открывается, но вместо долгожданной медсестры с выпиской появляется модно одетая женщина средних лет, с укладкой, свежим макияжем, ухоженными руками. Дама деловито проходит на середину палаты и начинает расстегивать кожаный плащ.

– Женщина, – жалостливым голосом просит её Ефросинья Семёновна, – вы не могли бы из коридора нянечку нам позвать.

Модная дама вскидывает в знакомом жесте коротенькие ручки:

– Вы что, совсем рехнулись?! Не узнаёте?!

– Эльвира, ты? – радостно вскрикивает Варвара Ивановна. – А я уж думала всё, бросила ты нас, подалась в Йошкар-Олу.

– Как же, – ворчит Эльвира, – вырвешься от вас. – Вот, пошла в салон, привела себя в порядок. А то в этой больнице можно опуститься ниже плинтуса… Ну, девочки, раз вы меня не узнали, значит, эффект есть, – взбадривается Эльвира. – Увидите: Юрий Иванович будет мой. Сегодня же начинаю действовать…

Der kostenlose Auszug ist beendet.

€1,89
Altersbeschränkung:
12+
Veröffentlichungsdatum auf Litres:
02 April 2020
Schreibdatum:
2019
Umfang:
360 S. 1 Illustration
ISBN:
978-5-4484-8194-9
Rechteinhaber:
ВЕЧЕ
Download-Format:
Text
Durchschnittsbewertung 4,5 basierend auf 132 Bewertungen
Text, audioformat verfügbar
Durchschnittsbewertung 4,7 basierend auf 229 Bewertungen
Text, audioformat verfügbar
Durchschnittsbewertung 4,5 basierend auf 2783 Bewertungen
Text
Durchschnittsbewertung 4,5 basierend auf 82 Bewertungen
Text
Durchschnittsbewertung 3,6 basierend auf 121 Bewertungen
Text PDF
Durchschnittsbewertung 0 basierend auf 0 Bewertungen
Audio
Durchschnittsbewertung 0 basierend auf 0 Bewertungen
Audio
Durchschnittsbewertung 0 basierend auf 0 Bewertungen
Audio
Durchschnittsbewertung 0 basierend auf 0 Bewertungen
Text
Durchschnittsbewertung 4,6 basierend auf 10 Bewertungen
Text, audioformat verfügbar
Durchschnittsbewertung 4,8 basierend auf 8 Bewertungen
Text, audioformat verfügbar
Durchschnittsbewertung 4,8 basierend auf 4 Bewertungen
Text, audioformat verfügbar
Durchschnittsbewertung 5 basierend auf 4 Bewertungen