Umfang 781 seite
Процесс исключения (сборник)
Über das Buch
Проза Лидии Чуковской – зеркало ее жизни. Зеркало эпохи, преломленной сквозь призму взгляда русского интеллигента. Дочь Корнея Ивановича Чуковского, она выросла в семье, где чтили традиции русской словесности с ее верой в человека и в его право на свободу. Лидия Корнеевна не боялась больших и сильных чувств. Она обладала очень редким даром – мужественного слова. Точность, безукоризненность слова – ее оружие в борьбе за справедливость. Писала она без перевода на язык другого поколения. Чувство гражданской и моральной сопричастности охватывает и сейчас от любой из ее страниц. Лидия Чуковская недаром всю жизнь занималась Герценом. В ее открытых письмах и статьях чувствуются его уроки. В них та же сродненность с Россией и русской культурой, тот же пламенный темперамент, та же четкость и бескомпромиссность гражданской позиции. Однако в каждой своей статье, в каждой книге для Лидии Чуковской главное – не обличение палачей и приспособленцев, а возрождение нравственности, критерии которой, к несчастью, нами во многом утеряны. Лидия Чуковская все еще далеко впереди, она дожидается нас в иной, человечной и умной России.
Genres und Tags
Лидия Чуковская мужественный и честный человек. Несгибаемый. Сборник великолепный. Художественные произведения читаются на одном дыхании. Чтение публицистики не так легко и гладко идет. Сложный материал, тяжелый. Но есть вещи, которые нужно читать и перечитывать время от времени. И фамилии… фамилии… много интересного.
Великолепная книга! Прочитала «Софья Петровна» на одном дыхании – это очень сильная вещь. Затем познакомилась с несколькими другими книгами писательницы, и Лидия Корнеевна Чуковская стала одним из моих любимых пистелей.
Очень хотел прочитать Софью Петровну, очень понравился язык, емкий, жесткий, точный. жаль, что в сборнике нет «Прочерка». Интересно прочитать дневники современника Ахматовой, Цветаевой, Пастернака и др. Воспоминания человека кристальной честности.
Мне сдается, что я давно забыла, каково это - читать настолько сильные книги. Людмила Чуковская рассказывает о своем исключении из союза писателей и, в принципе, о времени и людях 60-70-ых. Всю книгу пронизывает жизненная позиция Чуковской: "нельзя замалчивать всё плохое, что происходило в нашей стране, необходимо помнить и обязательно необходимо найти причины, найти истоки трагедии, нельзя быть предателем и делать вид, что всё нормально". Когда читаешь о заседании, на котором исключали Чуковскую, становится невыносимо больно за нее: старуха-сердечница, которая практически ничего не видит, и именно поэтому была вынуждена стоять у окна, чтобы ей хватало света записывать маркером историю собственного же унижения. Становится больно, когда она рассказывает, как уронила бумаги и очки, как не могла их найти на полу и извиняется перед читателями, простите, мол, не справилась. Боже мой, ни черта не изменилось в этой стране. Мы манкурты. Девочка 10 лет спрашивает: а что такое концентрационный лагерь, мама? Черт побери.
Если к совести присоединяется гениальность, а к гениальности мужество, то слово обретает огромную власть над людьми.
А. Барто: Мы любим и помним Корнея Ивановича. Он учил людей добру. Он своими сказками и всей своей личностью звал к добру. У меня сохранились четыре письма от него… и все четыре — такие добрые.
Я: Представьте себе, какая странность: у меня тоже сохранились: 294. Двести девяносто четыре письма от него — и все такие добрые — и даже до последнего дня.
Сегодня я поняла, в чем моя вина. Во сне поняла. Я жива. Вот в чем. Я живу, продолжаю жить, когда его палками затолкали в воду. Он воротился на минуту, чтобы меня упрекнуть.
У нас действует один неписаный закон, тот, который сильнее всего свода наших законов вместе взятых, тот, от которого власть не отказывается никогда; у нас существует лишь одно преступление, которого власть никогда и никому не прощает; этот единственный, соблюдаемый строжайше закон: каждый человек должен быть сурово наказан за малейшую попытку самостоятельно думать. Думать вслух.
Много раз в течение жизни имела я возможность убедиться — и в самые черные годы! — что братство
рядом; что каждый из нас дышит естественным воздухом братства, не замечая его; замечает, только лишившись.
Bewertungen, 4 Bewertungen4