– О, как ты строга, Натали! Давно ли сама была девочкой! – произнесла со слезами в голосе Екатерина Андреевна.
Но молодая Сокольская только упрямо покачала головой.
– Я была совсем другой. Я блестяще кончила институт с золотой медалью и помогаю вам давать образование сестрам, этим негодным тупицам. Я учу их языкам и даю возможность этим не брать в дом француженки, немки и англичанки. Вы это отлично знаете, maman… Дарья Васильевна! Вы должны мне помочь своим влиянием. От maman помощи не жди!
И, резко отодвинув свое кресло, Натали захватила книги с собой и направилась к двери. Через минуту она, однако, вернулась снова.
– Вас зовут Дарьей Васильевной? – произнесла она, обращаясь к Даше. – Согласитесь сами, мадемуазель, что это звучит не слишком мелодично. Мы будем называть вас мадемуазель Долли, если вы не имеете против этого ничего. Не правда ли?
Даша, y которой голова шла кругом от мысли о перспективе провести, может быть, целые длинные, бесконечные годы в столь почтенном семействе, поспешила ответить, что она ничего не имеет против нового имени.
И вполне, по-видимому, удовлетворенная её ответом, Натали исчезла из столовой.
В глубокой задумчивости сидела за столом Даша. В её голове уже зарождалось малодушное решение отказаться от места и, бросив все, умчаться сегодня же в Москву.
Но тут перед её внутренним взором выплыли хорошо знакомые и дорогие личики Маши и Сережи, ради которых она, Даша, должна принести себя в жертву, должна смириться и в тяжелом труде зарабатывать свой хлеб, чтобы дать возможность подняться на ноги своим юным сестре и брату.
Она так глубоко ушла в свою задумчивость, что не слышала, как в столовой появились её воспитанницы, одетые в коричневые платья и черные переднички, как гимназистки, но с туго завитыми кудерьками на лбу.
Они уселись за стол и с тихим смехом, подталкивая друг дружку, глазами указывали на задумавшуюся гувернантку.
Наконец, выскользнувший из рук Полины стакан, разбившийся вдребезги, вывел Дашу из её оцепенения.
– Наконец-то! – громко расхохоталась Валя. – Мечты, мечты, где ваша сладость! – запела на всю комнату шалунья.
– Валя! Не смей петь за столом! – придавая своему добродушному лицу строгое выражение, проговорила Екатерина Андреевна, хмуря светлые, точь-в-точь такие же как y дочери, брови.
Это как бы послужило сигналом к дальнейшему. Обе девочки вскочили как по команде и бросились к матери. Валя буквально повисла y неё на шее, целуя в лицо, в нос, в глаза и в щеки. Полина тянулась губами к черному пятнышку на шее матери и приговаривала:
– Моя родинка! Славная, вкусная, милая моя родинка! Мой мамусик, мусик, дусик! Вкусный мусик, добрый! Хороший, и мой, мой, мой!
– Врешь, мой! Я люблю мусика больше чем ты?
– Нет, я больше!
– Нет, я, я, я, я!
Екатерина Андреевна тщетно отбивалась от этих бурных ласк, a с лица её так и не сходила добродушно-блаженная улыбка.
Взгляните только, как мои девочки любят меня! – казалось, говорила эта улыбка, – и о них еще могут говорить, что они злые дети.
Но Даша оказалась гораздо дальновиднее счастливой матери. Она сразу поняла, что тут совсем не играет роль чувство любви и потребность ласки, просто девочкам хочется пошуметь и повозиться, а, кстати, и поспорить друг с другом. Поэтому, она решила сразу прекратить сцену излияний:
– Ну, дети, довольно. Идем в классную. Я проэкзаменую вас и сделаю расписание наших занятий – произнесла она голосом, не допускающим возражений и решительным шагом направилась к двери.
Что-то властное звучало в этом голосе и было во всей небольшой, но полной достоинства фигурке молодой девушки, и это передалось детям.
Полина и Валя оставили в покое мать и, гримасничая за спиной гувернантки, все-таки покорно последовали за ней.
VI
Увы! сегодняшний день готовил немало неприятных сюрпризов Даше.
Она пришла к этому печальному заключению, как только очутилась со своими двумя воспитанницами в большой светлой комнате с двумя столиками y окон и с большим трюмо, поставленном в простенке между окон.
Почему в учебной комнате находилось это трюмо – никто не объяснил Даше. A самой ей не хотелось спрашивать об этом y её учениц, так как каждая минута, предназначенная для занятий, оценивалась на вес золота молодой девушкой.
– Дети, – начала Даша, когда девочки поместились по обе стороны её за столиками, причем Валя строила невозможные гримасы в зеркало, a Полина, болтая ногой, вызывающе поглядывала на новую гувернантку. Казалось, от их прежней утренней симпатии к Даше, вызванной первым впечатлением, теперь не оставалось и следа.
Молодая гувернантка, несмотря на свою миловидность, скромность и даже некоторую застенчивость, как-то, сразу, к полнейшему неудовольствию девочек, круто повернула дело, и проявила недюжинный характер и мирную волю, чего обе девочки никак не ожидали от неё.
– И совсем она не душонок, a ведьма, хуже Розки! – успела шепнуть Валя, при выходе из столовой, сестре.
– Ничего, мы ее живо вышколим, шелковая будет! – с нехорошей улыбкой ответила Полина таким же шепотом. A теперь в классную обе девочки явились во всеоружии своей вдруг вспыхнувшей антипатии к новой гувернантке.
Но Даша старалась не замечать этих маневров своих воспитанниц. Она, как ни в чем ни бывало, взяла лежащую на одном из столиков русскую хрестоматию и, переворачивая страницы, проговорила:
– Дети, я должна вам сказать, что прежде нежели приступать к урокам, я хочу вам продиктовать те правила, которые я считаю необходимыми внести в вашу жизнь. A именно: вы должны вставать не позднее восьми, одеваться как можно скорее и пить кофе не позднее трех четвертей девятого, чтобы ровно в девять часов уже садиться за уроки… Отдых между уроками вы будете получать по десяти минут. – В котором часу вы обедаете?
– Как придется! – буркнула себе под нос. Полина.
– То есть как это «как придется»? – недоумевая, подняла брови Даша.
– Ну, да, – подхватила своим визгливым голоском Валя, – если вечером не бывает гостей, то мы обедаем в шесть, если гости, то в два часа, потому что после двух y нас переставление квартиры.
– То есть?
– Столпотворение Вавилонское! – захохотала Полина.
Даша ровно ничего не поняла из этого объяснения; однако, чтобы не развлекать девочек, сделала вид, что сообщение их ее вполне удовлетворило и совсем уже серьезно закончила начатую ею речь.
– Ну, я переговорю с вашими родителями, чтобы они установили точный распорядок дня. Вам необходимо вставать, одеваться, учиться, гулять и ложиться спать регулярно, в одно и тоже время.
– Как, a когда y нас вечера? – вырвалось y Вали.
– Да, да, когда мы танцуем до двух часов? – вторила ей Полина, презрительно щурясь куда-то в угол.
– Как? Кто танцует? – опять не поняла Даша, – да разве маленькие девочки танцуют на больших вечерах?
И в черных грустных глазах молодой девушки отразилось самое искреннее изумление.
– Мы не маленькие! – презрительно фыркнула старшая из сестриц.
– Ну, об этом мы не станем пререкаться, – тем же серьезным тоном произнесла Даша, – a вот лучше выньте ваши тетради, я сделаю вам диктовку, чтобы иметь понятие о ваших успехах, дети.
Полина и Валя нехотя выдвинули ящики своих столов, развернули вынутые из них тетрадки, причем тетрадь Полины оказалась вся зарисованная женскими и мужскими профилями, a Валина щедро испещрена кляксами всевозможных величин. Даша снова сделала вид, что не замечает рисунков и пятен и, дав детям время приготовиться, четким и ясным голосом начала диктовать по книге, изредка заглядывая в тетради сестричек.
С первых же строк молодая девушка была поражена той массой ошибок, которыми уснащали свои диктовки обе девочки. К довершению всего Полина, то и дело, любовалась на себя в зеркале, a Валя жеманничала и хихикала всякий раз, что Даша отворачивалась от неё.
Но так или иначе злополучная диктовка была, наконец, закончена, ошибки подчеркнуты и пояснены и Даша принялась уже экзаменовать сестер по математике, как неожиданно дверь классной широко распахнулась и в комнату в сопровождении белого Жужу впорхнула Натали.
На барышне теперь уже не было её утреннего пеньюара и шарфа. Изящный костюм для гулянья ловко обхватывал её тонкую фигуру, a пышно завитую голову покрывала нарядная шляпа со страусовым пером. Держа в руках огромнейших размером модную муфту, Натали порхнула к зеркалу и стала охорашиваться перед ним, небрежно бросая через плечо по адресу Даши:
– Вы можете себе представить, мадемуазель Долли, y нас классная – единственная светлая комната во всем доме и я велела прислуге перенести сюда трюмо. По крайней мере, здесь видно хорошо все детали туалета… Как вам нравится мой костюм мадемуазель Долли? Не правда ли, как подошли эти шеншеля к синему бархату платья? A муфта? Это подарок papa. Я получила ее недавно в день моего рождения, когда мне минуло восемнадцать лет.
– Хи, хи, хи! – захихикала Валя, занимавшаяся с минуты появления сестры тем, что дразнила Жужу, дергая его то за хвост, то за уши.
– Ха, ха, ха! – бесцеремонно в голос расхохоталась Полина, – и, совсем, не восемнадцать, a целых двадцать три!
– Двадцать три! Двадцать три! Двадцать три! – затвердила как сорока Валя, – вскакивая со стула, хлопая в ладоши и прыгая на одном месте.
Натали вспыхнула как порох и с пылающим лицом кинулась к сестрам.
– Ага! Вы так то, дрянные девчонки! Дразнить меня, вашу старшую сестру. Ну… постойте же!
И она больно рванула за косу Полину и уже намеревалась схватить за ухо Валю, как вдруг неожиданно подвернувшийся ей под ноги Жужу отчаянно и пронзительно завизжал на всю квартиру.
– Ты отдавила ему лапку! Ты нарочно это сделала, нарочно! – заливаясь слезами визжала Валя. Ты нарочно ее, мою собаку, чтобы мне больно сделать, на зло, противная, гадкая, старая дева!
– Что? Да как же ты смеешь дрянь этакая! – и, прежде нежели Даша успела встать между сестрами, Натали подняла руку и дала звонкую пощечину младшей сестре.
Валя взвизгнула еще пронзительнее, ей вторил не менее оглушительный визг Жужу и громкий хохот Полины, которая буквально, каталась, по дивану, находившемуся здесь в классной.
Возмущенная и взволнованная всем происшедшим Даша, вне себя, кинулась к рыдающей Вале, правая щека которой мгновенно покрылась багровым пятном. Обняв обиженную девочку за плечи, она прижала ее к себе и заговорила голосом, вздрагивающим от негодования.
– О, это, уже слишком! Вы не имеете права так поступать с моими ученицами m-lle Натали. Вы могли сделать им выговор, пояснить на словах всю некорректность и непочтительность их отношения к вам, но бить… Это возмутительно, мадемуазель!
Даша вся дрожала, говоря это, точно оскорбление было нанесено не Вале, её строптивой ученице, a ей самой.
В первую минуту, еще далеко не остывшая от своего гнева, Натали подняла на Дашу вопрошающий взгляд.
– Что? Что такое? Вы это мне говорите?
– Да вам! – смело произнесли губы гувернантки, – и еще раз повторяю, что не позволю обижать вам моих воспитанниц. И еще, мадемуазель Натали, я попрошу вас не входить в классную во время уроков и не мешать нам заниматься. A если вам необходимо пользоваться трюмо, которое стоит здесь, то сегодня же я попрошу Екатерину Андреевну приказать вынести его отсюда, потому что классная не может служить никаким образом уборной…
Едва только успела договорить последнее слово Даша, как недоумевающе недовольное выражение лица Натали сменилось негодующим и злым.
Побледнев от бешенства, с трясущимися губами, она роняла слова, в то время как глаза её так и прыгали от охватившей все существо молодой девушки злобы.
– Да как вы смеете! Да кто вам разрешил таким образом говорить со мной! Вы забыли, кто вы и кто я, сударыня! Я дочь ваших хозяев, я сама здесь хозяйка, a вы… вы…