Мигом спрыгнув с танкетки, Сашка подскочил к саням.
– Что ты Изотыч, тебе плохо? Дед, что случилось то?
– Не, не… Ничё Шурк. Эт я на ветер гляданул, вот глаз то и заслезил. Все, прошло уже.
Сашке стало вдруг стыдно, что он по-ребячески повел себя. Нечего было ходить на это поле, залезать на танк, подвергая опасности себя, Изотыча и лошадей. А если б подорвался? Кто бы в Решетном остался за кузнеца? И что бабы с ребятишками делали бы весной? А мамка как бы расстроилась? И так не хотела пускать в дорогу.
– Все поехали уже, – сказал он со всей серьезностью, на какую был способен.
До большака добрались быстро. Опять Изотыч ехал на Звездочке впереди, уверенно правя санями. Дорогу до дома теперь он знал…
В Решетное въехали далеко за темно. Управились с лошадьми и разошлись по домам…
Очень быстро Сашка понял, что материал они привезли стоящий. Арматура диаметром четырнадцать, шестнадцать, двадцать четыре миллиметра была для ковки то, что надо. Немецкое железо хорошо разогревалось, ковалось и давало отличную закалку. Из проволки «шестерки» Сашка за три дня отковал и нарубил, израсходовав ее всю, семь снарядных ящиков отличных гвоздей. Потом понаделал еще много разных нужных в хозяйстве вещей. А вот до серпа бабки Пелагеи руки все не доходили. Причина была простая – серп Сашка еще никогда не делал.
Бабка Пелагея радовалась вместе с мужчинами удачной поездке. Время от времени она приходила в кузницу и все напоминала о своей просьбе. Сашка отнекивался, говоря ей, что занят срочной работой. Так прошел февраль, а затем и март. Наступил апрель.
Тянуть с серпом дальше было просто не прилично. Поэтому, подготовившись, Сашка объявил Пелагеи, что к Пасхе обязательно откует ей серп. А подготовился он так. Взял у матери серп, который отковал в свое время дядя Семен, тот самый «главный» кузнец Решетного, сын бабки Пелагеи, пропавший без вести.
На практике Сашка знал, что полукруг, толщина пластины, «остриек» и угол заточки серпа у Семена был самым удачным, выверенным временем и опытом кузнечного дела. Лучшего образца Александр не видел за свою жизнь никогда. Ценились серпы Семена не только у них в деревне. Ценили изделие Семена по всей округе и даже в райцентре. Решил Сашка, что будет делать серп именно по образцу семеновой работы.
Долго возился Сашка с серпом. То заготовку перекалил и, почти готовое изделие треснуло. То не выходил у него изгиб, полукруг… В конце концов, в пятницу, на пасхальной неделе, когда в кузницу заглянула Бабка Пелагея, Александр сказал:
– Все бабк. Сёдня будет тебе серп. Сам занесу. Но рано не жди, часам к восьми. Иди ужо не мешайси.
Серп получался. Сашка чувствовал, что все идет именно так как должно. Даже дед Изотыч пришел в нужный момент.
– Давай дед. Подкачни малех воздуху, – крикнул Сашка, держа в левой руке клещами раскаленную пластину, а правой нанося ритмичные удары по горячему железу кузнечным молотком. Помощь Изотыча, помогла не отвлекаться от ковки и сохранить нужную температуру. Метал превращался в изделие…
Закончив работу уже в вечерних семерках, Сашка был доволен собой. Сравнивая свой серп с серпом кузнева Семена, он не находил отчилий. Смущало его только, что не пришла под вечер бабка Пелагея. Конечно он сказал, что сам принесет ей серп, но зная бабкину суету, вместе с тем был уверен, что Пелагея не удержится, придет-таки к нему вечером в кузницу. Ан нет, не пришла. Ну да ладно, ему то не трудно было занести подарок по дороге домой.
Убрав инструмент он закрыл кузницу. По дороге домой Сашка завернул к Пелагее. В доме у Пелагеи что-то было не так как обычно. Ярко горел свет в окнах и были слышны громкие голоса, смеялись дети. «Гости у Пелагеи», – подумал Сашка.
Решив так, Сашка развернулся идти домой, но тут Пелагея сама вышла из дома. Она собиралась принести дров.
– Шурка! Сенечка мой вернулся! Живой! Радость-то какая! Заходи в дом, иди скорей! Живой! Сыночек мой!
Пелагея плакала. Слезы текли у нее из обоих глаз. Она кинулась обнимать Сашку, как будто не Семен ее, пропавший без вести вот уже как полгода, вдруг каким-то чудом уцелевший, оказался жив, вернулся домой, а Сашка, именно Сашка вернулся к ней из ада войны.
– Да что это мы стоим на холоде. Давай заходи в дом, давай Сашулька. Давай родненький мой, – все причитала Пелагея. Она схватила Сашку за локоть и повела к крыльцу.
В доме было непривычно светло и жарко натоплено. Светило сразу три керосиновых лампы. Такого не позволяли себе экономные крестьянские порядки и Сашка с непривычки зажмурился. За столом, спиной к окну, сидел дядя Семен в военной солдатской форме. Здесь же на лавках вокруг стола сидели трое детей, двое из которых были его – Семена. Рядом, полубоком сидела соседка Анна Тихоновна.
Семен повернул голову и, увидев Сашку сказал:
– Здорово сосед, давай заходи, гостем будеш! Видишь – вернулся я! С войны вернулся, на совсем!
– Давай, давай не стесняйся. Извини, навстречу встать не могу, грехи не пускают, поэтому сам давай проходи, садись вечерять будем, – добавил дядя Семен.
Только тут Сашка заметил, что рядом с Семеном на лавке лежали деревянные костыли, а левая штанина солдатских брюк пустой тряпкой свисала с лавки вниз.
На столе стояла бутылка мутного самогона, разрезанная буханка хлеба, две открытых банки тушенки, чугунок дымящейся картошки, да несколько яиц в миске.
Бабка Пелагея подтолкнула Сашку к столу, и когда тот сел с краешка, навалила ему целую тарелку вареной картошки, все причитая при этом, какая радость у нее сегодня случилась, и что наконец-то Бог услышал ее молитвы.
– Вот представляешь! В обед приехал, в дом захожу, а Аленка моя спрашивает: «Вам кого дяденька?». Нет, ты представляешь! Доча моя разговаривает уже вовсю! Сашка, а? – грохотал на весь дом бас Семена.
Семен подхватил с лавки свою четырехлетнюю дочурку и, посадив на правое колено, держа за руки начал носком ноги подбрасывать ее вверх-вниз, вверх-вниз.
Сашка во все глаза смотрел на героя. Семен изменился с тех пор, как видел он его перед отправкой на фронт, стал почти стариком. Волосы поседели. Через всю правую шеку, сверху вниз от переносицы до выпирающей скулы, проходил багровый шрам. А вот руки остались прежними. Крепкое пожатие Сашка еле стерпел. Жилистая шея кузнеца как будто показывала силу человека, с которым никто никогда не решался связываться. Слева, на груди у Семена была приколота медаль «За отвагу», справа тускло мерцал багровым перламутром орден «Красной звезды».