Картина третья
Первая дикая местность. Зачатки благоустройства. У одной из хижин стоит римлянин в ленивейшей позе и блаженно ковыряет в носу. Из-за левой кулисы показывается войско мужей, Сосредоточенно шагающее в том же первоначальном темпе: два шага вперед – и шаг назад. Первую минуту, при виде их, римлянин как бы слегка оживляется и даже приостанавливает изыскания в носу, смотрит с благодушным любопытством; но медленное движение, по-видимому, снова усыпляет его: зевает, истомно потягивается и тихо опускается на камень. По знаку Анка Марция трубы смолкают.
Анк Марций (отчаянно кричит). Стойте, господа сабиняне! Да стойте же!
Сабиняне останавливаются как вкопанные.
Анк Марций. Да стойте же! О, боги, какими силами можно удержать падающую лавину? – какими силами… Слава Богу, стали! Слушайте команду! Трубачи – назад! Профессора – вперед! Остальные – смирно!
Трубачи отступают, профессора выступают, остальные стоят как вкопанные.
Анк Марций. Профессора – готовься! Профессора быстро опускаются на корточки, раскладывают маленькие столики, кладут на каждый по толстой книге и с шумом откидывают крышки переплетов – получается подобие батареи. Проснувшийся римлянин – Сципион – видимо, заинтересован и с участием спрашивает:
– В чем дело, господа? Не могу ли я служить… Но если это цирк, то должен вас предупредить: Колизей еще не окончен.
Анк Марций (равнодушно). Молчи, гнусный похититель. (К своим.) Итак, мы у вожделенной цели, господа сабиняне. Позади нас – путь долгих лишений, голода, одиночества, консервов; впереди – неслыханная в истории битва. Воодушевитесь, господа сабиняне, овладейте собой, успокойтесь, сдержите чувство естественного негодования и спокойно ждите роковой развязки. Вспомните, сабиняне: зачем мы сюда пришли?
Сабиняне молчат.
– Да вспомните же, господа! Ведь не гулять же мы шли сюда с этими книжищами? Да вспомните же, господа: зачем мы сюда пришли?
Сципион. Ну, ну! Да вспомните же, господа!
Анк Марций (к Сципиону). И вы подумайте – вот так все время!
Сципион. Да что вы!
Анк Марций. Честное слово! Стоят, как истуканы, хлопают глазами, да и только. Ну подумайте: можно ли сказать хорошую речь, ни разу не прибегнув к возгласу: «вспомните!»?
Сципион (любезно качая головой). Едва ли, какая же это будет речь!
Анк Марций. Вот видите, даже вы это понимаете. А эти господа…
Из рядов сабинян доносится дрожащий голос:
– Прозерпиночка, дружочек, где ты? Ау!
Сципион (нерешительно). Кажется, он вспомнил?
Анк Марций (с презрением). Ах, это, это он все время помнит. (К своим.) Смир-рно! Сейчас мы потребуем наших жен – горе похитителям, если совесть их еще не проснулась: мы заставим их поступить по закону. Эй, гнусный похититель! Зови своих гнусных товарищей и готовься к страшному ответу.
Сципион. Сейчас я позову жену.
Идет в хижину, крича: «Клеопатрочка, выйди-ка, к тебе пришли за делом». Из-за угла выглядывает Павел-Эмилий и, узнав сабинян, воет от радости:
– Мужья пришли! Мужья пришли! Господа древние римляне, просыпайтесь: мужья пришли!
Бросается к Марцию и в слезах виснет у него на шее; Марций в недоумении. Павел мчится дальше с тем же радостным криком: «мужья пришли!» Выползают заспанные римляне и занимают правую сторону сцены. Марций, воинственно, подбоченившись, надменно ждет, пока соберутся.
Толстый римлянин. Клянусь Вакхом! – я так сладко спал, как в первый день основания Рима. Что это за чучело?
– Тише: это мужья.
– А! – пить хочется! Прозерпиночка, дай квасу, дружок!
Из рядов сабинян скромный призыв:
– Прозерпиночка, – ау!
Толстый римлянин. А этому что надо? Он тоже зовет мою жену.
– Тише, это ее муж.
– А! Я и забыл. О, небо! – как хочется пить: после этой похлебки и крепкого сна я готов выпить целое озеро! Но как готовит Прозерпина! Воистину, господа древние римляне, это дар Божий!
– Тише!
– А! Я и забыл. Но какой я нынче видел странный сон: будто сплю я и вдруг вижу. Рим начинает падать, падать, падать… Так и упал.
– Но что же наши жены? К ним пришли, а они и не показываются, это неловко.
– Верно, одеваются.
– О, это вечное женское кокетство! Казалось бы, что такое: бывший муж! – а и тут надо проявить свое вечно-женственное. Нет, никогда я не пойму психологии женщины!
– О, небо! – как хочется пить. Долго будут стоять эти истуканы? – хоть бы сыграли: у них трубы. Глядите, глядите – они шевелятся.
Анк Марций. Господа римляне, теперь, когда мы стоим лицом к лицу, вы, надеюсь, не станете долее скрываться и дадите нам прямой и честный ответ. Вспомните, римляне, что совершили вы в ночь с двадцатого на двадцать первое.
Римляне растерянно переглядываются и молчат.
Да вспомните же! Неужели и вы ничего не помните? Да постарайтесь же припомнить, господа! Поймите, что я не могу тронуться, пока вы не припомните.
Толстый римлянин в испуге шепчет другому: «Может быть, ты помнишь, Агриппа? Что-то должно быть важное, а?» – «Нет, не помню». – «Это у меня, должно быть, от сна память отшибло». – «Я лучше уйду, ты мне после расскажешь». – «Да что ему нужно?»
(Громким голосом.) Так я вам напомню, римляне: в ночь с двадцатого на двадцать первое апреля свершилось величайшее злодеяние, какое только знает история – кем-то, о ком я скажу дальше, были злодейски похищены наши жены, прекрасные сабинянки!
Римляне, вспомнив, радостными кивками подтверждают: «Да, да; да, да. Так вот в чем дело! – совершенно верно: именно двадцатого апреля!»
Толстый римлянин (почтительно). Ну и голова у этих сабинян!
Анк Марций. И эти похитители – вы, римляне! О, я знаю, вы станете оправдываться, отвергать факты, гнусно искажать юридические нормы, прибегая к той отвратительной казуистике, которая неизбежно сопутствует всякому нарушению права. Но мы готовы. Господа профессора – начинайте!
Первый с края профессор начиняет ровным, вне времени и пространства; голосом:
– О преступлениях против собственности. Том первый, раздел первый, глава первая, страница первая. О краже вообще. В древнейшие времена, еще более древние, чем настоящее время, когда птицы, насекомые и жуки бестрепетно порхали в лучах солнца и никакие правонарушения не входили в сознание, так как и сознания не было, – в те далекие времена…
Анк Марций. Слушайте, слушайте!
Сципион. А нельзя ли короче?
Анк Марций. Нельзя!
– Но они заснут.
– Вы полагаете?
– Вы посмотрите: они уже дремлют. А когда они дремлют, они ничего не слышат. Нельзя ли хватить с конца, а? Будьте добры, скажите прямо, чего вы хотите.
– Воистину странный диспут! Но так и быть, – снисходя к слабости ваших друзей, я скажу прямо: мы хотим доказать, что вы были неправы, похитив наших жен, что вы, римляне, – похитители, что никакими ухищрениями софистики вам не удастся оправдать вашего гнусного поступка. И небо содрогнется!
Сципион. Позвольте, позвольте, уважаемый: да мы и не спорим.
Анк Марций. Нет?! Тогда зачем же мы сюда пришли?
– Не знаю. Гуляли, может быть?
– Нет, мы пришли именно доказать. Вот странность!.. Так вы согласны, что вы – похитители?
– Совершенно; нахожу, что слово очень удачно: похитители.
– Но, может быть, вы не вполне уверены в этом. Тогда профессор с готовностью – не правда ли, господин профессор, вы с гот…
– Да нет же, не надо! Мы совершенно уверены! Господа римляне, да поддержите же, а то он опять начнет.
Римляне.
– Согласны! Согласны!
Анк Марций. Так в чем же дело?
– Не знаю.
– Вот странное недоразумение! Господа сабиняне, торжествуйте: виновные сознались. Один только вид наших грозных приготовлений разбудил в них мощный голос правового сознания, и небо содрогнулось! Нам остается, с сознанием совершенного долга, повернуться и…
Дрожащий голос: «А Прозерпиночка?»
– Ах, да! Если выражение не совсем удачно, то мысль все же верна, – вы правы, товарищ! Господа римляне, вот подробный и точный список наших жен – потрудитесь возвратить. За пропажу, какую-либо порчу… и – как там, профессор?
Профессор. Утечку, усушку…
– Ах, нет, – ущерб! Да, за всякий ущерб ответственны вы. Прочтите статьи, профессор. Впрочем… вот и наши жены! Внимание, сабиняне, овладейте собою, умоляю вас, сдержите порыв любви, пока не кончен вопрос о праве… два шага вперед – шаг назад, смирр-но! Привет вам, сабинские жены! Здравствуй, Клеопатра!
Женщины занимают середину сцены, глаза потуплены, вид скромный, но полный достоинства и покорности.
Клеопатра (не поднимая глаз). Если вы пришли нас упрекать, Анк Марций, то мы не заслужили ваших упреков. Мы долго боролись, и если уступили, то только насилию. Клянусь вам, дорогой Марций, я ни на минуту не перестаю вас оплакивать!