Buch lesen: «Неглинный мост»

У В Е Р Т Ю Р А

Все последние годы я занимался тем, что шлифовал свой стиль. Но оказалось, что шлифовать-то нечего, писа́ть я все равно не умею, и такие рассказы как «Ленин на рояле» и «Дети Могилы» можно смело выбросить на помойку. Но материала для большой повести у меня скопилось достаточно, но я долгое время не решался приступить к этому глобальному произведению, так как решал для себя вопрос, сумею ли я его напечатать. Наконец, я решил, что не сумею, и мне сразу полегчало: отпала необходимость подстраиваться под нашу конъюнктуру, избегать острых углов, менять фамилии, следить за «литературностью» и прочее. Теперь всю Повесть я построю не в хронологической последовательности, а на ассоциативных связях, постараюсь избежать диалогов, сравнений, гипербол, ненужных описаний и всего того, что делает литературу литературой. Скорее всего, это будет сухой отчет о прожитых годах, записанный рукой дилетанта. Поэтому не надо бранить меня за корявость мыслей и убогость образов – еще раз повторяю: я не писатель.

20 октября 1986 г.

У В Е Р Т Ю Р А 2

Странного вида молодые люди шли поздним осенним вечером вниз по Второму Неглинному переулку. Молодых людей было трое. Первый из них был одет в коричневую финскую куртку, вельветовые джинсы и кроссовки; длинные черные волосы он небрежным жестом откидывал назад, борода а-ля Педро Зурита очень шла к его белому худому лицу и темно-карим глазам. В зубах его дымилась сигарета.

Второй в этой компании была маленькая миловидная девушка с прической растрепанного воробья. Сумочка на длинном ремне хлопала ее по полам пальто-балахона в крупную клетку, губы ее были решительно сжаты, и между ними тоже была воткнута сигарета. Их третьего спутника выделяла борода а-ля Дзержинский, под воротником черного пальто был повязан зеленый женский шарфик, а ноги он ставил как какой-нибудь балерун: пятки вместе – носки врозь (над чем длинноволосый постоянно смеялся). Он немилосердно дымил своим бычком и хитро щурился.

Переулок был пуст. Компания постепенно спускалась вниз к Неглинке. Куда они шли? Спокойнее, читатель, сейчас все прояснится. Они шли… впрочем, нет, я не раскрою цели их путешествия, а просто давайте вместе проследим за их маршрутом.

Трио бандуристов вывалились на Неглинку и первым делом заглянули в фирменный магазин Три Ступеньки. Оттуда они вышли через пять минут с двумя бутылками водки. Затем по Неглинному Бульвару они вышли на Трубную Площадь, и заглянув в Кулинарию, купили 200 г. какой-то отвратительной жареной рыбы. После этого у них осталось денег только на две пачки Дымка.

Потом троица двинулась по Цветному, на Самотеке влезла в троллейбус и исчезла вместе с ним где-то по направлению к ЦДСА. Стоял холодный ноябрь 1982 г., начинался Репрессивный Период…

серия первая

Чёрные

Во́роны

КУРС ПЕРВЫЙ

МАЛЫЕ АРХИТЕКТУРНЫЕ ФОРМЫ

ЭПИЗОД 1

Ясным сентябрьским деньком 1979 г. мы всей группой сидели на Трубной Площади и делали вид, что рисуем. Задание было предельно простым: изобразить малые архитектурные формы, то есть колонны, вазы и прочие изваяния, стоящие в начале Цветного, но не просто изобразить, а еще и скомпоновать всю эту дребедень на листе.

Уже вторую неделю мы учились на первом курсе Московского Архитектурного Института, и как говорится, еще осматривались. Только через полгода я узнал, что старшекурсники называют нашу контору Школой, лекции – Уроками, а фонтан перед главным входом – большой урной или пепельницей. А пока мы исправно посещали все лекции и семинары, пытались понять, что собой представляет проектирование и объемно-пространственная композиция, но не забывали и про пиво.

Лично для меня институт был новой формацией, принципиально отличающейся от школы и тем более проектной Конторы, где я два года бил баклуши перед поступлением. Поэтому в августе я как примерный ученик закупил десяток тетрадей, тушь, линейки, достал ватман и за первый месяц не прогулял почти ни одного урока, и даже пытался конспектировать. Но потом я взялся за ум, и в октябре на свет появилась поэма «In To Goga!”, написанная на лекциях, а затем я вплотную занялся стихами, позднее составившими Квадрофонию.

Первый урок я прогулял (как ни странно, это была История КПСС) в конце сентября. В то день погодка разгулялась и, как обычно, мы направились на Неглинный Бульвар через Сандуны. Затарившись несколькими пузырями пивка, мы сели на мою любимую лавочку (вторая с правой стороны, если двигаться к Трубе) и приступили к нашим играм. Со мною были Толстяк и Джеггер. Выпив по третьей бутылке, мы отлепили свои задницы от лавочки и рысцой рванули вверх по 1-му Неглинному, так как перерыв уже закончился. Но около Церкви мы встретили Федюшку, и он, похлопав своими выпуклыми глазами, сообщил, что Урок уже идет, и Никитина никого не пускает.

– Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! – радостно закричал я, и мы двинулись обратно, не забыв заглянуть в Сандуны за свежим пивом. Федюшка, отнюдь не входивший в группу Отличников, поддержал нашу компанию. Так мы осваивали новые для нас архитектурные формы…

А сейчас мы сидели на Трубе и пытались их изобразить. На складных стульчиках сидеть было неудобно, ветер вырывал ватман из рук вместе с папкой, некоторые по незнанию принесли с собой целые подрамники. Фонари и вазы вызывали отвращение. Рисовать не хотелось.

Я подошел к Рыжей и начал легко флиртовать. Тут же подскочил Рубенка, заулыбался во все свои 42 зуба и спровоцировал Рыжую на неприличный анекдот, рас-сказав который, она страшно смутилась. Рубенка в то время был еще зеленым юнцом, он поступил в Институт сразу после школы, следовательно, как конкурент, не представлял для меня особой опасности. Даже Рыжая была старше его на год, а Мафиози Первого Созыва (группировка молодых чемоданов, прошедших через Армию) вообще его не замечали.

Прошел еще час. Кое-что нацарапав на листе, я решил, что на сегодня хватит, и давно пора идти пить пиво. Одному идти не хотелось, и я стал внимательно приглядываться к своим соученикам. Кролика и Рубенку я отбросил сразу как молодых, к Мафии я относился тогда весьма настороженно, Джеггер себя еще ничем не проявил, и я остановил свой выбор на Толстяке. Я подошел к нему, улыбнулся, ткнул кулаком в его толстый живот и проскрипел:

– Пиво пьешь?

– Пью! – живо отреагировал Толстяк, и мы двинулись к Сандунам (или нет, вру, по-моему в тот день мы направились в Кружку, решив внедрить пивка как следует). Так началось наше знакомство.

Надо сказать, что до этого эпизода мы не перекинулись с Толстяком и парой слов, но я сразу выделил его из общей массы нашей Двенадцатой Группы. Толстяк, собственно говоря, не был толстяком, но живот имел солидный, а также низкий лоб, крючкообразный нос и прическу, напоминающую воронье гнездо. Он любил пиво, говорил без умолку и вечно плевался и сморкался во все стороны. Так образовался костяк Черных Воронов Первого Созыва, а позднее к нам присоединился Джеггер.

Джеггер ничем не выделялся из общей массы, и поначалу его я просто не замечал. Но однажды я вышел из Школы и начал осматриваться в поисках попутчика по Маршруту №1, и заметил его, скромно курящего у Фонтана.

– Пойдем по пиву, – предложил я ему, и он моментально согласился. Джеггер действительно был очень скромным, даже робким человеком, и только с нами он немного раскрепощался. Еще одно достоинство Джеггера: он замечательно умел молчать, почти как Александр Блок на Средах у Вячеслава Иванова. Но в житейских делах он не преуспевал: например, не мог купить без очереди десяток пирожков на закуску в нашей Пирожковой.

Что же объединяло нас вместе, таких вроде бы разных?

Прежде всего – любовь к пиву. Мы могли пить пиво где угодно, когда угодно и сколько угодно. Да и не только пиво – порой в ход шли водка, портвейн, вино и даже одеколон. Во-вторых, мы были ровесниками, все трое работали до поступления, счастливо избежали армии и сумели «вползти в Школу» (как тогда говорили) только с третьего раза. В-третьих, мы очень уважали музыку, в частности, тяжелый рок; мы с Толстяком умели играть на различных инструментах и в тот период лабали в разных командах: я в «Лицом к лицу», он – в «Образе действия». В-четвертых, мы в своей группе поначалу никого не знали (в отличии, скажем, от Мафии или Камчатки) и оказались в одиночестве, а ситуация требовала быстрого освоения. И наконец мы очень не любили учиться.

ЭПИЗОД 2

Лично я всегда испытывал к учебе патологическое отвращение. Начиная с первого класса для меня было мукой вставать ни свет, ни заря, кое-как завтракать, спешить в эту проклятую школу и сидеть до третьего урока в сомнамбулическом состоянии, мучительно пытаясь «проснуться». И хоть до десятого класса я был почти отличником, и мои уроки никто не проверял, каждое утро я начинал с проклятий по адресу школы, учителей и всего среднего и высшего образования. Несмотря ни на что, свободного времени у меня хватало, я развлекался как мог, и наверное это помогло мне выдержать эту десятилетнюю пытку.

Приехав в августе 75-го в Москву (я хоть и коренной москвич, но по ряду причин пару лет был вынужден прожить в другом городе) и перейдя в 9-й класс, я почувствовал себя темным и неотесанным. Действительно, чему я мог научиться в маленьком провинциальном городке? Из поэтов я знал только Жуковского (кроме школьной программы, естественно), в живописи когда-то слышал имя Ван Гога, а уж в музыке… Ну, что касается Совка, тут все было просто: такие исполнители и ВИА как Лещенко, Магомаев, Кобзон, Ободзинский, Буячич, Гуляев, Хиль, Пьеха, Зыкина, Воронец, «Песняры», «Самоцветы», «Орера», «Добры молодцы» и «Поющие гитары» звучали в каждом телеящике, радиоприемнике и радиоле. Ну и само собой песни Высоцкого на каждом магнитофоне. А из западной… Опять же, на слуху были Азнавур, Адамо, Греко, Матье, Моранди, Рафаэль, Хампердинк, Джонс, Готт, Родович – а рок был под запретом. Единственное, что я знал, что где-то, скорее всего в Англии, существует такая группа – «Beatles», и одну единственную песню в ее исполнении «Girl» я слышал, так как она каким-то непостижимым образом попала на сборник «Мелодии зарубежной эстрады». И все.

А тут меня окружали вполне взрослые современные мальчики, патлатые, джинсовые, с сигаретами в зубах, с кассетниками в руках, с легкостью обсуждающие последний диск «Uriah Heep»; имеющие стереосистемы и свободные деньги, постоянно что-то продающие и покупающие. Они рассуждали о женщинах, о сексе, ходили по кабакам, а я до этого водку пил один раз в жизни и не знал женщин даже на ощупь.

Естественно, выйдя на финишную прямую и увидев, как сильно я отстал, я нажал на все педали. Я отрастил патлы, влез в джинсы и начал заполнять пробелы в своем музыкальном образовании. К концу 9-го класса я знал все диски «Deep Purple», мог отличить Дэна Маккаферти от Брайана Конноли, с грехом пополам играл на гитаре и стучал по барабанам, и даже пытался сочинять мелодии на чужие стихи. В начале октября 75-го мы вместе с Маэстро и Нарциссом образовали рок-группу «Голоса Планеты» и в течение многих лет записывали так называемые «диски» (точнее, магнитоальбомы) – ну, подробности в «Истории Группы».

Но с женщинами было намного хуже. Хотя за год в моих объятиях перебывала не одна девчонка, но на вкус я их так и не попробовал. Мешала природная робость и отсутствие практических навыков. Я начал резко форсировать темп, вступив в тесный контакт со Стариком, но летом 76-го на мою бедную голову свалилась Великая Любовь (как теперь это с иронией я называю), и еще на полгода я погряз в бесцельных свиданиях, ссорах, упреках, обидах и прочей маеты, и только в феврале 77-го схватил, наконец, судьбу за рога.

САНДУНЫ: МАРШРУТ №1

Вы знаете, что такое Сандуны? Обижаешь, ответите вы, любой школьник знает, что Сандуны – это Сандуновские Бани. Но дело не в банях. Только узкий круг людей ведает о том, что в Сандунах можно всегда достать свежее пиво. То, что пиво есть в самих Банях, знает каждый, но вот об истинном назначении небольшого Ларька, притулившегося на перекрестке 1-го Неглинного и Сандуновского прохода, догадывается далеко не всякий. В этом Ларьке работала пухлая блондинка – тетя Валя, и у нее всегда было бутылочное пиво: с девяти утра и до шести вечера. Пиво было свежее и холодное в любую жару, а официально Ларек торговал мочалками, мылом, всякой банной мелочью и сигаретами. Продавала Валя бутылек по 40 копеек (при магазинной цене 37), а пустую тару брала по 10 (цена в пунктах приема – 12). С каждой бутылки навар 5 копеек. Неплохо по тем временам, верно?

Пиво пили прямо около Ларька или в предбанниках Мужского и Женского разрядов, или в Закутке около Поликлиники во внутреннем Дворике тех же Сандунов, или во втором верхнем Дворике между Складом и ларьком тети Маши (тот же вариант); а если позволяло время и баловала погодка, то дружно вываливались на Бульвар и занимали лавочки. Я познакомился с Валей в первую же неделю учебы, так как знал о существовании Ресторана Зеленый Веник еще до поступления в Школу, и с началом учебы начал усердно посещать это место. Позднее ко мне присоединились Джеггер и Толстяк. Мы бегали туда почти каждую перемену, а после уроков фланировали на Бульвар. В течение первого курса не припоминаю ни одного дня, чтобы я хоть раз не посетил Валю. Толстяк с Джеггером в зимние месяцы позорно ретировались (предпочитая бегать в Кантин, как мы называли столовую), но с наступлением теплых деньков весь Баннер (так мы обычно называли Школу) опять кайфовал на Бульваре.

Все-таки, какое злачное было место! В любое время суток в Сандунах «толкалась пьянь, какую-то хлебала дрянь» (как поется в песне), благо любимый винный магазин Три Ступеньки находился под боком, и Валя иногда была вынуждена припрятывать пару ящиков пива «для своих», как она выражалась. Я тоже входил в число своих и умело этим пользовался. А какие колоритные личности там собирались! Заслуженный Банщик, Эпилептик, Борода и многие другие. Но об этом – подробнее.

Однажды где-то в октябре 79-го мы с Толстяком заглянули в Сандуны. Купив несколько пузырей пива, мы уютно расположились в предбаннике Женского разряда. Тогда Подоконник еще не был отгорожен Железным Углом, и вот на этом широченном подоконнике сидел маленький лохматый человек и что-то бормотал себе под нос. Он выглядел настоящим оборванцем, а над глазом у него повисла шишка гигантских размеров, налившаяся черной кровью. Толстяк сочувственно поглядывал на него и наконец не выдержал.

– Батя, как это тебя угораздило?

Человек дернул давно не бритой щекой.

– Эпилептик я, – тяжело вздохнул он, – во время припадка и долбанулся.

Толстяк понимающе закивал и протянул ему недопитую бутылку.

– Да это что, – воодушевился алкаш, глотая пиво. – Я тут раз на Подоконнике пьяный уснул, нога к батарее прислонилась, а я сплю, не чувствую… Так ногу и сжег.

И завернув штанину, он показал нам ногу, до колена покрытую жуткими красно-синими шрамами.

Так мы познакомились с Эпилептиком. Мы так и не узнали, где он жил, чем зарабатывал, откуда он взялся и куда подевался. В тот день наша встреча закончилась тем, что он выклянчил у нас 20 копеек (Хоть супа поем, – пробурчал он) и быстро ретировался вверх по 1-му Неглинному. Толстяк потом долго недоумевал, где это можно на 20 копеек съесть тарелку супа. А я подозреваю, что пошел он вовсе не за супом, ибо в те благословенные времена примерно на середине 1-го Неглинного переулка находилась закусочная под кодовым названием Полгоры, где торговали портвейном в разлив. Затем мы не видели его около года, и лишь осенью 80-го, зайдя в Сандуны, мы встретились вновь. В тот период Валя закрыла Ларек на замок и перешла работать на Склад. На Складе пиво было всегда, располагался он во внутреннем Дворике, и мы приходили прямо туда и цедили холодное пиво.

И вот в один прекрасный день мы зашли во Дворик и увидели такую милую картину: чуть левее Ларька тети Маши, прислонясь спиной к мусорному баку сидел Эпилептик. Он сидел прямо на асфальте, оборванный и грязный, лохматая голова безвольно свешивалась на грудь, и по-видимому он был изрядно пьян. Мы не успели даже удивиться, как со стороны 1-го Неглинного подъехала Канарейка, и два мента, подхватив Эпилептика под руки, потащили его в машину. Он, бедняга, и не сопротивлялся.

– Да-а-а, – глубокомысленно протянул Джеггер, откупоривая бутылку…

В следующий раз мы увидели Эпилептика опять через год в винном магазине на Цветном (кодовое название Инструменты). Магазин этот тогда только открылся, и мы заглянули туда просто для интереса. Эпилептик сидел на подоконнике, еще более оборванный и небритый, и держал на поводке симпатичного пса, который радостно повизгивал. Мы хотели к нему подойти, но он нас явно не узнавал; и тогда мы вышли из магазина, Толстяк плюнул на тротуар, обозвав всех Козлами и Баранами, Джеггер закурил, а я повторил свою крылатую фразу: Спеши жить – ты еще успеешь стать красивым трупом! И больше мы Эпилептика не видели.

ЭПИЗОД 3

Совершенно отчетливо помню тот день и час, когда я впервые увидел Джоконду. Не Леонардовскую Мону Лизу, а обыкновенную живую девочку, которую звали, конечно, совсем не так, но прозвище Джоконда ей очень шло, хотя больше всего она походила на Дельфийскую Севиллу.

Летом 78-го я во второй раз пытался пролезть в Баннер, но попытка не удалась, и в противнейшем настроении я заехал в Контору, чтобы взять очередной отпуск. Но отпуск мне не дали, так как выяснилось, что некому ехать в Колхоз, я метал громы и молнии, но поделать ничего не мог и с горя решил ЗАБУРИТЬСЯ В ЗЕРНО аж на целый месяц – отдыхать так отдыхать.

В середине августа наша Контора переезжала в новое здание около Дома Кино, и я помог перетащить несколько столов, пока оформлялись Колхозные документы. Тут-то я и увидел стройную девочку, робко приткнувшуюся у стены. Как я выяснил позже, это и было Джоконда. Подойти к ней в тот день я не решился, так как был в телогрейке, небрит и наверняка пьян; тем более что она мне показалась очень молодой и застенчивой.

Джоконде в ту пору было 16 лет. Она закончила школу и попыталась вползти в Баннер, но… как вы понимаете, пришлось ей устраиваться в Контору. Она мне сразу понравилась (я всегда любил черные глаза и темные волосы), но после возвращения из Колхоза так и не установил с ней контакта, хотя работали мы в соседних отделах на одном этаже. И виновата в этом была, конечно же, Атомная Леда.

Стоп. Впервые это имя появилось в моей Правдивой Повести, и следует на нем остановиться поподробнее, так как Леда занимает особое место в моей жизни.

На пустынных горизонтах Конторы, где я вкалывал уже несколько дней, она появилась в сентябре 77-го. Точнее, вернулась из того же Колхоза. Эта девочка не была ни красавицей, ни дурнушкой, а как бы сказал Маэстро «сэм-восэм»; короче, женщина на любителя. Судя по ее рассказам, таких «любителей» у нее было полным-полно, но я как-то сразу решил, что у меня с ней быть ничего не может, и вел себя соответственно. Но постепенно в процессе работы мы потянулись друг к другу как две нестандартные личности. Несмотря на колоссальную разницу в характерах, нас объединило то, что вся наша «внешняя» жизнь, деятельность, работа была лишь Маской, которой мы прикрывали свои ранимые, измученные души. Я в тот период удачно косил под Инфантильного Дурачка, и ручаюсь, что за два года работы ни один человек в Конторе так и не понял, что я из себя представляю.

Но и я Леду раскусил далеко не сразу. Понадобилось больше года, чтобы она открылась мне полностью и нашла в моем лице верного друга и союзника. А до этого было много разговоров о смысле жизни, о любви, о поэзии (в частности, о Блоке), я давал ей читать свои стихи, мы ходили курить «не в затяжку» на нашу любимую лавочку и т.д. и т.п. Еще больше мы сблизились в начале второго года работы после того, как Блондин, работавший в отделе у Крюшона, со второго захода пролез в Баннер и исчез из поля моего зрения. Тогда же была предпринята первая попытка постельного общения (как говаривал Заслуженный Бабник Блондин, некрасивая – но пусть будет!), но из этого ни черта не вышло. Позднее я спрашивал у Леды, почему она не доверилась мне полностью, на что она ответила, что думала, будто я такой же как все. И еще год ей понадобился, чтобы наконец понять, что я совсем не такой.

Леда невзлюбила Джоконду с первого взгляда, и та платила ей тем же. По крайней мере, они друг друга «не замечали», и Леда постоянно говорила мне о Джоконде всякие гадости (типа, какая на ней ужасная юбка и т.п.), а я почему-то ей усердно поддакивал. Джоконда же все свое свободное время одиноко курила у подоконника или проводила в обществе Пампушки.

Но вот в начале зимы мы поссорились с Ледой. А в то время я уже играл в группе «Лицом к Лицу», и наш Лидер, которого мы называли Фараон, работал на четвертом этаже в нашем здании. И каждый божий день по миллион раз я поднимался со второго на четвертый по правой лестнице, чтобы обсудить с ним насущные проблемы. И вот, поднимаясь в очередной раз, на нашем любимом подоконнике между третьим и четвертым этажом я увидел Джоконду с Ледой, которые сидели чуть ли не в обнимку и – о, чудо! – оживленно беседовали и даже хихикали. Они что-то крикнули мне, но я прошел мимо в недоумении. Но на обратном пути я к ним подошел и наконец-то познакомился с Джокондой и заодно выяснил, что они успели выпить бутылку вина, и на этой почве у них завязалась дружба, ну просто не разлей вода.

И тут я узнал, что Джоконда – это маленький алкоголик, пьет по поводу и без повода, а Леда, оказывается, просто жить без этого не может; ну а мне просто сам дьявол велел, потому что я уже вовсю внедрял вместе с Фараоном и Бобом, нашим барабанщиком. И мы решил объединиться.

Что тут началось! Последние полгода моей работы вспоминаются мне как одна сплошная пьянка. Мы пили каждый день, в основном, в обеденный перерыв, и где мы только не пили! На чердаках и крышах ближайших домов, на любимом подоконнике, на лавочках и в скверах; целый месяц балдели в библиотеке, где работала Пампушка, пока болела ее начальница; и под конец, совсем обнаглев, даже в нашем отделе. Костяк группировки составляли я, Леда и Джоконда, они же финансировали «проект» и осуществляли доставку горючего (конечно, не водки или гнусного портвейна, а хорошего марочного вина), частенько к нам присоединялись Фараон, Боб или Иов. Троицу Лена, Джоконда и Пампушка я гордо именовал Гаремом, но Пампушка не выдержала моих откровенных намеков, быстро слиняла и откололась, и вскоре ее место заняла Редиска.

А мои отношения с Джокондой складывались совсем не так, как мне хотелось. Четвертого мая 79-го на Дне Рождения у Леды мы с ней вдруг оказались в постели, но она оказалась девочкой, и особо разгуляться мне не удалось. Дальше начались полные непонятки. Мы с этой маленькой злючкой (однажды Иов так ей и сказал: Ты красивая, но злая, – после чего с Джокондой случилась истерика) часто встречались, обнимались и целовались, но все это было как бы в шутку, а намекнуть ей на что-нибудь посерьезнее я не решался. Возможно, у меня был реальный шанс осенью 79-го, когда наша компания распалась, и Джоконда только-только начинала половую жизнь. Но я этот шанс прозевал, но все же весной 81-го предпринял последнюю попытку и опять промахнулся; а когда мы встречали Новый 82-ой Год в Новом Редискино, и Джоконда все менее походила на прежнюю милую девочку, постепенно пускаясь во все тяжкие; я вдруг понял, что она ведет себя так СО ВСЕМИ, а следовательно, я для нее – пустое место. Не передать, как мне тогда стало грустно и тоскливо.

Позднее Джоконда совсем отделилась от нас, ушла в глухое подполье, переехала в новый район, и слухи о ней, иногда доходившие до моих ушей, были все хуже. То она спала с какими-то стариками, то с зелеными юнцами, то жила на содержании; а я все мучительно думал: ну почему же не со мной? И до сих пор я не могу найти ответа на этот вопрос.

КРУЖКА: НЕ ПРОХОДИТЕ МИМО!

В ноябре 79-го мы сидели на рисунке в Церкви и рисовали. Вдруг пронесся слух, что после этого урока мы все поедем куда-то под Москву на Школьную Базу то ли на экскурсию, то ли собирать опавшие листья.

Мы всполошились: нужно срочно чем-то затариваться. Денег как всегда не было, но мы быстро скооперировались с Дружищами (две подружки из нашей группы) и Оскером, резко пробежались в Сороковой и закупили три пузыря Имбирной. Когда основное дело было сделано, обнаружилось, что поездка отменяется. Мы хотели отдать Оскеру часть выпивки, но он отказался и быстро уехал. Но надо знать мой характер, чтобы понять, что я никогда не отказываюсь от задуманного. Как же так – купить и не выпить? И вопрос решился сам собой: мы двинулись в Кружку.

Спешу уточнить: Кружка – это обыкновенная пивная-автомат (такие в народе называли тошниловками), находившаяся в Печатниковом переулке ближе к Сретенке. Она располагалась к Школе ближе остальных, и осенью и зимой 79-го мы посещали ее особенно часто. Кружка манила нас как магнитом, хотя там было тесно, грязно, да и пиво оставляло желать лучшего. Зато цена одной кружки – 20 копеек или просто «двушка», что для нищих студентов имело большое значение. Но если в Сандуны мы забегали на несколько минут, а на Бульваре сидели только в теплые дни, то в Кружку мы ходили для того чтобы выпить основательно. Обычно мы покупали рыбку или другую закусь, бросали подрамники в угол (почему-то мы всегда оказывались там с подрамниками) и начинали вливать в себя кружки одну за другой до самого закрытия. Почему нам это нравилось – ума не приложу.

Наша обычная доза в тот период – 8-9 кружек на нос. И этого нам вполне хватало. Самое поразительное, что после этого я приезжал домой, ужинал, садился за стол и читал (или делал вид), а Батюшка ничего не замечал.

Чаще всего мы ходили в Кружку по субботам, после семинара по гнусной Истории КПСС – видно, так на нас действовала Никитина. Следует с удовлетворением отметить (как говаривал Сэр), что когда я говорю «мы», я имею ввиду группировку Черные Во́роны Первого Созыва: я, Джеггер и Толстяк. О том, когда и при каких обстоятельствах наш состав поменялся, я сообщу позднее. Так вот, все основные наши вылазки в течение первых двух лет учебы мы совершали втроем, оставаясь верными нашему девизу: Ученостью ты нас не обморочишь! Тогда мы еще не контактировали с Мафией, не были знакомы с Обросовцами, Юниосовцами, Панками и прочими группировками, процветавшими в Школе. Один раз, помню, с нами был Кролик (староста группы), да и то проходом из Гамбурга. Гамбург – это старый район Москвы около Кировской, там у нас находилась кафедра строительных материалов, и раз в неделю мы фланировали по Рождественскому бульвару – естественно, через Кружку. Пройти мимо Кружки было совершенно невозможно!

В тот день, с которого я начал эту главу, мы с Джеггером (Толстяка почему-то не было), решили раздавить Имбирную именно в Кружке. В этом плане там было не особенно строго, алкаши постоянно приносили и распивали бормотуху, да еще все дымили как паровозы, и Джеггер от них не отставал (я в ту пору еще не курил, а Толстяк дымил только тогда, когда напивался ПОПОЛАМ). В общем, атмосфера была теплая и дружественная.

Мы с Джеггером прислонились в уголочке, взяли по кружке пива и одну пустую, и начали разливать проклятую жидкость. Имбирная, сами понимаете, гадость, но не пропадать же добру! Тем более, как говаривал один мой приятель из Москонцерта: На шару и уксус сладкий! Выпили мы один пузырек, запили пивком, а остальные решили оставить на Черный день. Но я как главарь группировки потом распорядился ими по своему усмотрению. В тот раз, кстати, Батюшка заметил мое состояние и начал было ДЫШАТЬ БУРОМ, но когда узнал, что мы будто бы ездили в Подмосковье, резко переменил мнение, подтвердив, что «согреться» было необходимо.

Так мы активно посещали Кружку почти полгода, пока окончательно не переметнулись на Покрова. И в течение последующих лет мы совсем позабыли про нашу дорогую Кружку, лишь изредка удостаивая ее своим посещением.

Помню, в начале августа 80-го мы заглянули в Кружку вчетвером: я, Толстяк, Редиска и Марина-1. Три дня назад я прилетел с Сахалина, где гонялся за Длинным Рублем. Заработал я порядочно, но после месяца ударного вкалывания ударился в запой так стремительно, что удивился даже мой Гарем. На третий день ко мне заехали Толстяк с Мариной, но вдруг кончилось пиво (а было всего 1,5 ящика), и так как мне все равно надо было ехать на вокзал, мы зашли в Кружку. Редиска тогда познакомилась с Толстяком и его невестой, и они ей понравились.

Потом, помнится, осенью 80-го мне что-то захотелось пивка, и я уломал Графа в большой перерыв сгонять в Кружку. Не помню уж, почему я не пошел к Вале, и где были Толстяк с Джеггером, но факт тот, что мы рысцой взбежали вверх по Печатникову, и в поисках свободных кружек первым делом наткнулись на лохматого фраера с подрамником.

– Кружка не освобождается? – ошалело спросил Граф, еще не отдышавшись.

Фраер глянул на него пристально.

– Граф? – наконец выдавил он.

– Откуда ты меня знаешь? – удивился Граф, забыв про кру́жки.

– Наших тут много, – туманно ответил наш коллега, не спеша потягивая пиво. А пока длился этот диалог, я быстро нашел две кружки, мы глотнули пивка и так же резво побежали обратно.

И последний раз, если мне не изменяет память, я посетил Кружку в феврале 82-го. Тогда в Москву приезжала Натали-2, и два дня я жил в гостях, проводя весьма бурные ночи. На третье утро я вскочил ни свет, ни заря, чтобы не опоздать на уроки, голова гудела как колокол, холод стоял страшный; и я не поленился проехать лишнюю остановку до Кировской, чтобы выпить пару кружек. Но мне стало еще хуже, и в тот момент я про себя решил, что с Натали больше встречаться не буду. Так значит, Кружке надо сказать спасибо?

ЭПИЗОД 4

Мои отношения с Ледой продолжали развиваться своим чередом. К весне 79-го мы с ней свободно беседовали на любые темы: начиная от проблемы цвета в творчестве Сальвадора Дали и кончая спором о наиболее удобной позе для занятия сексом. Я знал все ее эрогенные зоны, невинно поглаживал ее по коленкам и постоянно твердил, что неплохо бы было переспать с Джокондой.

И вот однажды Леда подошла ко мне, посмотрела в глаза долгим взглядом и произнесла простую фразу:

– Я хочу стать женщиной.

Я удивился. За последние полгода Леда убедила меня в том, что она рискнет сделать этот шаг только в том случае, если выйдет замуж, хотя бы на три месяца. Короче, она хотела соблюсти внешние приличия. И вдруг такое заявление!