Buch lesen: «Единорог Эвдорика»

Schriftart:

Предисловие переводчика

В 1979 году вышли два первых тома антологии «The Great SF Stories» (Великие НФ рассказы), составленных Айзеком Азимовым. Идея серии состояла в том, чтобы собрать под одной обложкой произведения авторов, «которые изменили научную фантастику, подняв ее от дешевых боевиков на уровень литературы, заслужившей уважение будущих читателей и авторов». Хронологически серия охватывала «золотой век» американской фантастики, от ее поворотного 1939 года до 1960 года, уложившись в 22 тома (один том – один год).

Если представить, с какой тщательностью проводился отбор произведений для каждого тома, то по два рассказа Спрэга де Кампа, опубликованные в томах за 1939 и 1940 годы – факт многозначительный. Первые два рассказа (“The gnarly man”и “The blue giraffe”) переводил не я, поэтому они в эту книгу не попали. Третий рассказ был опубликован в антологии «Лучшие фэнтези рассказы года», и он наверняка доставит вам удовольствие, а заодно продемонстрирует ту легкость, с какой автор переключался с фантастики на фэнтези.

Лайон Спрэг де Камп (Lyon Sprague de Camp) прожил долгую и интересную жизнь (1907–2000). Я не стану пересказывать его биографию – любой желающий легко найдет ее в сети. Остановлюсь лишь на интересном факте, сильно повлиявшем на жизнь автора. Во время войны он был призван в армию и отправлен служить в научно-исследовательскую лабораторию ВМФ в Филадельфии. И так совпало, что на этой же верфи работали химиком Айзек Азимов (который был на 13 лет младше Спрэга) и к тому времени уже отставной офицер ВМФ Роберт Хайнлайн, ровесник Спрэга. Оба были начинающими писателями: у Хайнлайна в 1939 году был опубликован первый рассказ «Линия жизни», а у Азимова в том же 1939 году тоже первый рассказ «В плену у Весты». Спрэг де Камп, начав писать и публиковаться в 30-е годы, был к тому времени уже относительно опытным автором. Дружеские отношения связали эту троицу на всю жизнь.

Как писал Айзек Азимов в предисловии к «Экзальтированному»: «После Джона Кэмпбелла, Спрэг де Кемп был мои «отцом» в научной фантастике. Он первый из авторов принял меня как социально равного и пригласил к себе в дом, где я быстро и платонически влюбился в его прелестную жену. Во время войны мы вместе с Бобом Хайнлайном служили на верфях ВМФ в Филадельфии. За все это время его дружба оставалась столь же крепкой, и он всегда был добр и благожелателен. Я восхищался и любил все, что он когда-либо написал, причем его прозу даже меньше, чем все остальное. Фактически мой стиль в том, что не было художественной литературой, начался как сознательная имитация его стиля».

Автор очень много путешествовал, изучал иностранные языки и говорил на нескольких из них, увлекался историей и написал книгу о великих городах прошлого и древней архитектуре. В предисловии в «Суровым воякам» Айзек Азимов заметил: «Поскольку Спрэг – мой старейший друг в фантастике, то не удивительно, что в некоторых случаях мне известно происхождение некоторых его рассказов. В научной фантастике Спрэг – лучший историк-любитель. Если он чего-то не знает, например, о древней инженерии или военном деле, то это неизвестно никому, кроме профессиональных специалистов в этой области.

Так случилось, что древняя Спарта была чрезвычайно жестким и ориентированным на войну обществом, в котором воины-аристократы придерживались аскетичного и честного образа жизни. Во времена персов и Пелопонесских войн они все же вышли из своих раковин и некоторые из их вождей заняли властные позиции. И с ними произошло в точности то же, что и с центаврианами в этом рассказе. Спрэг лишь пересказывает историю (это и мой любимый трюк)».

Что же касается «Экзальтированного», то это четвертый (и самый смешной) из серии рассказов о медведе Джонни Блэке – слишком умном на свою косматую голову.

Приятного чтения!

Андрей Новиков

Суровые вояки¹

Они были серьезны в те дни, молодые люди, что собирались в комнате профессора Тадеуша Лечона выпить крепкого чая и подбросить ему проблему для обсуждения. Между облегчением от того, что война закончилась, не нанеся вреда лично им, озабоченностью по поводу будущего и возмущением от перспективы чужеземного правления оставалось мало места для свойственного старшекурсникам многословия и тщеславия.

Что-то должно произойти, думали они.

– Чем бы это ни было, – сказал Тадеуш Лечон, – я уверен, что это никак нельзя назвать трусостью.

Он наклонил большую лысую голову к чашке с чаем цвета старого ботинка, качнув позолоченными серьгами, и шумно отхлебнул, глядя на Фредерика Мерриана.

Фред Мерриан, второкурсник с песочными волосами и беличьими зубами, выглядел благодарным, но все еще дерзким. Он был в цивильном костюме. Болдуин Доулинг, мечта студенток, щеголял в новенькой форме американской армии. Столь новой она была по той причине, что к тому моменту, когда Доулинг добрался до своей части в Лос-Анжелесе, война уже закончилась, и ему велели возвращаться домой, бесплатно и любым транспортом. Он выбрал ближайший авиарейс на Филадельфию.

Лечон продолжил:

– Это, скорее, пример убежденности большинства думающих молодых людей в том, что проблемы человечества должны иметь решение. Если взять эти проблемы сами по себе, то нельзя доказать, что любая из них не имеет решения, то есть, примерно так, как Абель доказал, что решение уравнений пятой степени алгебраически невозможно. Поэтому эти молодые люди пробуют одну идею за другой; это могут быть адренализм, или анархокоммунизм, или неопаганизм. В вашем случае это непротивление. Возможно, хорошо, что они…

– Но… – не выдержал Фред Мерриан.

Лечон взмахом руки остановил рвущийся наружу поток аргументов.

– Мы уже прошли через все это раньше. Когда-нибудь вы потеряете интерес к правлению центавриан и присоединитесь к другому движению с такими же непрактичными идеалами. Наш центаврианин рыскает по университетскому городку. Он может заглянуть и к нам. Давайте-ка дадим Болдуину рассказать, что он про них узнал.

– Да, как они выглядят? – спросил Мерриан.

– Они очень похожи на людей, – сказал Болдуин Доулинг. – Только очень большие. Мне кажется, что исходная группа колонистов, что отправилась к Проксиме Центавра, состояла из людей очень высокого роста. Они ведут себя довольно забавно, как будто у каждого внутри стоит часовой механизм. С этими мужланами-бозо приятелями не станешь.

Артур Си улыбнулся идиотской улыбкой. Его полное имя было Си А-цзе, и он вовсе не был идиотом.

– Я проехал полмира, чтобы учиться там, где нет бозо. Выходит, я уехал недостаточно далеко.

– Ничего не слышали о том, что делается в Китае? – спросил Доулинг.

– Бозо по горло заняты, пытаясь сделать всех такими же эффективными и неподкупными, как они сами. Может быть, они и величайшие воины, но они не знают Китая. Отец пишет…

– Тсс-с-с! – прошипел Лечон с тревогой на широком раскрасневшемся лице. – Кажется, это наш центаврианин.

Наступила неуютная пауза; ни у кого не хватало духа продолжить разговор, хотя супермен и не вошел. Наконец Лечон продолжил:

– Все, с кем я говорил, считают, что эта война представлялась совершенно невозможной. Но если вы вспомните историю, джентльмены, то увидите, что ничто уже не ново. В 1241 году венграм и в голову не могло прийти, что у монголов есть дивизионная структура армии и система сигнализации. Поэтому венгров разбили. Наше правительство и думать не думало, что у центавриан есть окислительный луч и самолеты с шестидюймовыми пушками. Поэтому они разбили нас. Вы поняли мою мысль. Звуки всегда отличаются, но ноты остаются очень похожими.

Он вновь смолк и прислушался. Послышались приближающиеся тяжелые шаги. Кто-то постучал. Профессор истории отозвался, и в комнату вошел центаврианин.

– Мое имя Джаггинс, – произнес он металлическим голосом.

У тридцатилетнего на вид центаврианина были выступающая челюсть, высокие скулы и оттопыренные уши. На нем была непривычная сливового цвета форма центавриан – потомков тех твердых духом землян, что колонизировали планету возле Проксимы Центавра, выдержали в течение трех поколений битву с враждебной природой и еще более враждебными туземцами, и, в конце концов, нахлынули обратно на Землю добрых пятьдесят лет назад. Захватчикам отдали всю Австралию, и их наука превратила этот второй из бесполезных континентов в самый продуктивный район мира. Трудное пребывание на другой планете сделало их в чем-то более, а в чем-то менее людьми. Теперь они правили всей Землей.

– Привет, мистер Джагг… – начал Доулинг. Центаврианин прервал его:

– Не говорите «мистер», когда разговариваете с центаврианином. Меня зовут Джаггинс.

– Вы не присядете? – пригласил Лечон.

– Сяду.

Бозо поджал длинные ноги и уселся, ожидая, пока кто-нибудь заговорит.

Наконец Доулинг спросил:

– Как вам понравился Филли?

– Вы имеете в виду Филадельфию?

– Да, конечно.

– Тогда, будьте добры, так и говорите. Мне город совсем не понравился. Он грязный, коррумпированный и неэффективный. Но мы все устроим. Вам будет лучше, если вы станете с нами сотрудничать. Мы дадим вам гораздо более здоровую жизнь, чем у вас когда-либо была.

Он договорил с некоторым затруднением, словно произнесение более одной фразы подряд его смущало.

Даже Доулинг, который, хотя и был местным жителем, не отягощал себя избытком гордости за родной город, был шокирован такой прямотой.

– Да, вижу, вы не привыкли ходить вокруг да около, – пробормотал он.

– Думаю, я понял смысл вашего жаргонного выражения. Мы приучены говорить правду.

После такой фразы у всех возникло чувство, будто говорить правду – самое неприглядное занятие.

– Надеюсь, – вступил в разговор Си, – вы сделаете что-нибудь с водопроводом. Сегодня утром, когда я открыл кран, то, прежде чем пошла вода, я получил живого угря, резиновую прокладку двенадцатого размера и кубометр хлора.

Бозо вперил в него ледяной взгляд.

– Молодой человек, это беспардонное преувеличение. Такой кусок резины не может пройти через водопроводную трубу.

– Он не говорил этого всерьез, – беспомощно отозвался Лечон, заговорив из-за эмоционального напряжения с польским акцентом.

Джаггинс перевел взгляд.

– Я понял. Это то, что вы называете шуткой, верно? Очень смешно.

– Не хотите ли сигарету? – предложил Доулинг.

– Мы не употребляем это отвратительное растение. Это вредно для здоровья.

– Тогда, может быть, чаю? – вздохнул Лечон.

– Гм-м. Это тоже наркотик.

– Ну, Джаггинс, я бы этого не сказал. В чае есть кофеин, то есть стимулятор, но ведь и многие продукты содержат что-либо подобное.

– Хорошо, только очень слабый. И без сахара.

Си налил заварки и добавил в чашку кипятка. Бозо с подозрительным выражением помешал чай.

– Мне хочется, – сказал он, обратившись к собравшимся, – чтобы и вы, и все в университете, относились ко мне, как к своего рода отцу. Нет смысла проявлять враждебность, потому что вы не в состоянии изменить ситуацию. Если вы станете сотрудничать… О, черт!

Он уставился на ложку, выпучив глаза. Нижняя часть ложки расплавилась и растеклась на дне лужицей металла.

– Вы слишком сильно мешали, – пояснил Си.

– Я… – начал Джаггинс. Он по очереди посмотрел на каждого из них. Затем осторожно поставил чашку, положил уцелевшую половинку ложки на блюдце, встал и вышел.

Лечон вытер раскрасневшееся лицо.

– Это ужасно, Артур! Ты не должен был над ним подшучивать. А если бы он всех нас пристрелил?

Си перестал сдерживаться и захихикал.

– Может быть. Но у меня оказалась с собой эта ложка из легкоплавкого сплава, и я не смог удержаться.

– А он настоящий? В смысле, человек? – спросил Мерриан.

– Да, – ответил Доулинг. – Многие гадают, не роботы ли они, или что-то в этом роде. Но это обычные люди, и рождаются они, как и мы, и все остальное у них то же самое. Это просто новая порода людей.

– Нет, – возразил Лечон. – Читайте историю, джентльмены. Это раса воинов. Самый свежий пример того, что можно сделать из человека интенсивной тренировкой и дисциплиной. В свое время этим занимались спартанцы и османские турки. Наш центаврианин больше похож на спартанца, чем на турецкого янычара. Ликург сразу признал бы в нашем папе Джаггинсе настоящего спартанца…

Он говорил и говорил. Трое старшекурсников слушали его вполуха. Мерриана охватили душевные сомнения. Является ли насилие злом, если его применить к подобным существам?

Доулинг и Си, не являясь интроспективными идеалистами, размышляли над планами на будущее. Доулинг полагал, что в Филадельфии сохранится местная политическая жизнь, и он сможет включиться в нее после окончания учебы, и чихать ему на всех бозо. Должны же быть какие-то посредники между суперменами и простыми смертными.

Си думал о теплом местечке в «Китайско-американской транспортной компании», которое отец обещал ему устроить после окончания колледжа. Если он упорным трудом и с помощью семейного положения сумеет пролезть в ее директорат, то сможет провернуть кое-какие грандиозные планы, которые у него уже созрели… Конечно, останутся вездесущие, и, как утверждают, неподкупные бозо. Но их неподкупность была, по его мнению, лишь провозглашенной.

* * *

Съезды выпускников, подобно свадьбам и похоронам, собирают множество людей, которые обычно при встрече не перейдут улицу, чтобы поговорить. Поэтому, когда после окончания всех формальностей выпускники 2009 года разошлись, Си, Доулинг и Мерриан отправились в ресторан сравнить биографии.

Болдуин Доулинг немного пополнел, но сохранил вьющиеся темные волосы и ослепительную улыбку. У него были жена и ребенок. Артур Си почти не изменился, зато женился и завел шестерых детей. Фред Мерриан утратил большую часть песочных волос, получив в обмен двух жен, два развода и лихорадочный взгляд.

Си только что вернулся из поездки в Австралию и был полон впечатлений.

– Чудесное место. Все работает, как часы. Никаких чаевых, никаких взяток. И, кстати, никакого веселья. Каждый бозо – солдат, даже лифтеры и продавцы корма для собак.

На лице Фреда Мерриана проявилось признаки нарастающего потока аргументированных возражений.

– Ты что, хочешь сказать, что одобряешь их? – процедил он.

Си посмотрел на него с недоуменным возмущением.

– Я этого не говорил, Фред. Но нам же надо иметь с ними дело. «Китайско-американская транспортная компания» – это огромная организация, с филиалами по всему Тихоокеанскому региону: отели и авиалинии, китовые пастбища и еще много чего. Так что нам надо с ними ладить. Чем ты занимался последние десять лет?

Мерриан нахмурился.

– Попытался стать профессиональным писателем. Но я не захотел писать ту халтуру, что покупают дешевые журнальчики, так что…

Он пожал плечами.

– А ты, Болдуин? Я слышал, ты, кажется, занялся политикой?

– Да, – подтвердил Доулинг. – Можно сказать и так. Я официальный посредник города Филадельфия. Когда кто-то из моих… э – э… подопечных попадает в неприятность, связанную с бозо, я пытаюсь его из нее вытянуть.

– Выглядишь ты процветающе, – заметил Си.

– Кое-чего достиг, – с легким тщеславием улыбнулся Доулинг. – Стал кем-то вроде народного трибуна, как объяснил профессор Лечон.

– Лечон? – удивился Си. – Он все еще здесь?

– Ага. Продолжает ковыряться в брачных отношениях древних парфян. – Доулинг заметил выражение лица Мерриана и сказал: – Фред, без сомнения, считает меня ренегатом. Но, как ты сказал, бозо здесь, и мы должны с ними ладить. Кстати, я встретил человека, который тебя знает. Это Кэсс Янг. Он сказал, что твои китайские методы вести дела почти свели его с ума.

– А что же ему не понравилось?

– Всего лишь то, что ты никогда не говоришь того, о чем думаешь, и что тебе сильно не нравится, когда насчет этого возражают. И еще… э – э… сухость восточной ладони, так он это назвал. Да, помнишь бозо Джаггинса? Первого администратора Пенсильванского университета? Он все еще здесь и теперь администратор целого района метрополии.

– Да неужели? – спросил Си. – Кстати, мистер Янг не говорил тебе, ради чего встречался со мной?

– Нет.

– В таком случае мне хотелось бы с тобой переговорить.

Си вопросительно взглянул на Фреда. Мерриан бросил взгляд на часы и неохотно вышел.

– Очень жаль, – сказал Доулинг. – Он самый достойный и прямой парень из всех, кого я знаю. Но совершенно непрактичный. – Он понизил голос. – Готов поклясться, что он замешан в каком-нибудь антибозовском движении.

– Это может объяснить его взгляд, совсем как у голодного волка, – сказал Си. – А ты знаешь о таких движениях?

– Я знаю много такое, о чем знать не должен. Но что за дельце у тебя на уме?

– Я ничего не говорил ни о каком дельце.

Си выдержал паузу, чтобы хихикнуть.

– Вижу, что тебя не проведешь, Болдуин. Ты знаешь о проекте Морхауза?

– Плане унификации почтовых трубопроводов? Да.

– Так вот, как ты наверняка знаешь, «Китайско-американская» контролирует линию Филадельфия – Балтимор. А без этого участка, само собой, не могут быть модифицированы линии от Бостона до Майами. Но мы не хотим продавать наш пакет акций просто за так.

– И что?

– Если можно будет организовать обмен акциями – а некоторые мои хорошие друзья уже владеют сорока пятью процентами в новой компании «Бостон – Майами», – то это даст нам сильный голос при обсуждении операций будущей компании.

– Другими словами, контроль большинства?

– Я бы не стал этого так называть. Просто сильный голос.

Доулинг улыбнулся.

– Только не пытайся пудрить мне мозги и отрицать, что твои «хорошие друзья» – не подставные лица «Китайско-американской». Какой процент акций тебе нужен? Шесть?

– Семь с хвостиком было бы лучше.

– Я тебя понял. Но ты знаешь, как мы здесь ведем дела. Бозо наложили лапы буквально на все. Если ты чего-то добьешься, они отбирают это себе. Если вылетишь в трубу – что ж, значит, тебе не повезло. Словом, все недостатки социализма без его преимуществ. А если захочешь умаслить кого-то из них, это означает буквально рисковать жизнью. И все же я, в принципе, мог бы справиться с Джаггинсом.

Си хихикнул.

– Выходит, они здесь до сих пор неподкупны? И много ли вы получили от обещанной «более здоровой жизни»?

– Ну, – неуверенно произнес Доулинг, – кое-какие завалы они расчистили.

– Может, у вас теперь новый водопровод?

– Нет, но они говорили, что…

Бамм-м! Ночное небо где-то вдалеке разорвала желтая вспышка. Тут же раздалось еще несколько взрывов подряд. Зазвенело битое стекло. Си и Доулинг вцепились руками в стол.

– Идиоты! – процедил Доулинг.

– Что, революция? – осведомился Си.

– Это они так считают.

Стала слышна отдаленная перестрелка.

В дверях выросли двое в форме со свирепыми лицами.

– Ищейки, – процедил Доулинг.

Ему не нужно было описывать Си эти отряды специальной полиции, список достоинств которых ограничивался храбростью и лояльностью к своим хозяевам, воинственным пришельцам.

Оставалось только сидеть и слушать. Когда шум в ресторане затих, Доулинг подошел к одному из патрульных и негромко с ним заговорил.

– Я вас не сразу узнал, мистер Доулинг, – отозвался тот. – Думаю, вы уже можете идти домой вместе со своим другом.

Когда приятели покидали ресторан, Си ощутил на себе враждебные взгляды остальных. Очутившись на улице, Доулинг криво улыбнулся:

– Никто не любит особые привилегии, за исключением тех, кто ими обладает. Пошли пешком.

– Но у тебя же машина… – застонал Си, совершенно неспортивная личность.

– Оставлю ее здесь. Если мы попытаемся на ней поехать, то ищейки сначала будут стрелять, а уж потом задавать вопросы. Так что когда увидим кого-нибудь, то поднимем руки и медленно пойдем вперед.

Небо на северо-востоке стало красным. Окислительные лучи подожгли много домов в северных кварталах города.

* * *

Си и Доулинг провели весь следующий день в доме Доулинга. Эдна Доулинг попыталась расспросить Си о древнем китайском искусстве. Артур Си глупо улыбнулся и развел руками.

– Но, миссис Доулинг, я ничего не знаю об искусстве. Я бизнесмен!

На следующее утро вышла запоздалая газета. В ней сообщалось о восстаниях, и их подавлении, в Филадельфии, Нью-Йорке, Детройте, Сент-Луисе…

* * *

Болдуин Доулинг вошел в кабинет Джаггинса. Центаврианин почти не изменился за прошедшее время, только волосы тронула седина.

– Привет, Джаггинс, – сказал Доулинг.

Потом он принюхался. И еще раз принюхался. В кабинете ясно чувствовался запах табачного дыма.

Доулинг неодобрительно взглянул на Джаггинса. Тот ответил ему сначала спокойным, потом раздраженным взглядом.

– В чем дело? – рявкнул он.

Доулинг слегка улыбнулся.

– Не волнуйтесь, Джаггинс. Я не…

– Займитесь лучше тем, что вас касается!

– Что вы так разволновались? Я ничего особенного не сказал. К тому же я как раз намерен приступить к делу. Для этого я и пришел.

Он рассказал ему о сделке по обмену акциями, которую предложил Си, дав ей самую благоприятную интерпретацию. Однако Джаггинса оказалось трудно одурачить. Тот посидел, задумчиво разглядывая орнаментированную подставку для ручек, подчеркивающую спартанскую простоту его кабинета.

– Может быть, ваш план и хорош, – сказал он, – но если о нем узнает мое начальство, оно может посмотреть на него несколько… неодобрительно. – Молчание. – Я пытаюсь быть честным. Разве я не был всегда честным с филадельфийцами?

– Конечно, Джаггинс. И теперь настало время выразить вам нашу благодарность, как вы считаете?

– Нас, центавриан, не могут поколебать материальные соблазны.

– Конечно. Вы полностью неподкупны. Но я буду счастлив, если смогу выразить вам признательность. Знаете, ведь я не один из ваших самоотверженных суперменов.

– Что вы имеете в виду?

Доулинг сказал. Джаггинс глубоко вдохнул, сжал губы и угрюмо кивнул. Его взгляд не отрывался от подставки.

– Кстати, – сказал Доулинг, – теперь, когда это дело решено, вы можете оказать мне еще одну маленькую услугу. Я полагаю, что один из тех, кто был захвачен после недавнего восстания – мой однокурсник Фредерик Мерриан.

– Ну, и что?

– Что центавриане намерены сделать с бунтовщиками?

– Зачинщики будут расстреляны, остальные ослеплены. Не думаю, что ваш Мерриан был зачинщиком. Я вспомнил бы его имя, будь это так.

– Ради нашей старой дружбы, не могли бы вы что-нибудь сделать для Мерриана?

– Он что, ваш близкий друг?

Джаггинс резко взглянул на Доулинга.

– Нет. С тех пор, как мы кончили колледж, я лишь несколько раз его случайно встречал. Он неглупый парень, но склонен к глупым поступкам.

– Не представляю, что я могу сделать. Не могу же я его отпустить.

– Этого и не требуется. Выпишите ему свидетельство о смерти. Укажите, что он умер от естественной причины. Затем замените его на одного из заключенных тюремной фермы в Ланкастере. Они там все равно непрерывно умирают.

– Посмотрим.