Zitate aus dem Buch «Посредник»

Почему так трудно сказать "нет"? Потому что в этом слове на одну букву больше, чем в слове "да"?

Чего не видишь, то не случилось. О чем не сказано – не существует.

Значит, когда ты взрослый, все делается обыкновенным?

За злоупотребление метафорами следовало бы карать безусловным тюремным сроком.

Все, что не должно бы случиться, зачастую оказывается правдой.

Из всего нестерпимого самое худшее - бессмысленность.

Я считал ступеньки. Стихотворение будет из четырнадцати строк. А если перешагивать через ступеньку, то из семи. Но если не считать первую и последнюю – они ведь, собственно говоря, не ступеньки, а пол, – тогда в стихотворении получится двенадцать строк или шесть, если перешагивать через ступеньку. Такие вещи важно прояснить загодя. Иначе все пойдет кувырком.

Но, собственно говоря, из всех секретов троллейбуса, если не считать штанг-токоснимателей, меня в первую очередь занимало то, что кое-где провода удерживались на месте тросами, закрепленными на домах вдоль маршрута. Мы жили в таком доме. Ночами, когда не спалось, мне чудилось, будто я слышу тихие голоса, смех, плач, звон мелких монеток и молчание. Я долго думал, что все это творится у меня в голове, пока не сообразил, что эти звуки наверняка доносятся через трос, подвешенный к стене прямо у моего окна. Я был соединен с людьми, о которых ничегошеньки не знал, с пассажирами, что проезжали мимо вместе со своими болезнями и мелкими монетками, секретами и выздоровлениями, а когда проезжал последний троллейбус, я все еще их слышал, как эхо, как запоздалое напоминание. Они чего-то от меня хотели. Хотели, чтобы я о них рассказал.

Сейчас или никогда. Чаще всего было никогда, и само слово «никогда» до ужаса меня пугало. Не существовало слов больше этого. В нем можно исчезнуть – навсегда. Утонуть в никогда и там остаться. «Никогда» означало всю оставшуюся жизнь, а это невыносимо. По большому счету я надеялся, что будет сейчас. Всегда надеялся, что сейчас, а не никогда. Но опоздал.

Я любил шум дождя, особенно когда капли падали во фьорд, который вдруг притихал, как послушная собака. Такие вот образы я придумывал. Или они сами приходили. Мне не надо было ничего делать. Все увиденное преображалось во что-то другое. Что общего у послушной собаки и фьорда? Ничего. В том-то и штука. Я создавал собственный порядок, полнейший порядок, где мог успокоиться.