– Таким вот образом, мы себя можем обезопасить.
– Маш, дык если б тебя не понесло к заготовкам, ничего такого бы и не было! – выдал молодой Захаров и тут же получил подзатыльник от Пронина.
– Витя, если бы меня туда не понесло, кого-нибудь другого могло. В обеденный перерыв на дворе мог оказаться любой из вас. Не так? И великая удача, что Михаил Андреевич был рядом и прикрыл меня. Иначе были бы в селе похороны. Поэтому прошу надеть сейчас каски, перчатки и на склад все носить аккуратно и не торопясь.
– Марья Сергеевна, вот, все, что надо. – «Засланцы» вернулись, и народ разобрал веселенькие оранжевые каски, натянул перчатки и принялся за дело.
– Илья Семенович, – Машка Бекасову-младшему. – Вы по работе фабрики сами уж. И спасибо за содействие. Я сама прослежу за погрузкой в цехах. Если не хватит места в действующем цехе, имею право разместить в том, где новая линия установлена. Пока не налажено там заготовки хранить можно. Классифицируется, как пустующее помещение. Вам удобно будет оттуда забирать чушки?
– Да, норм. Так уж бывало.
И понеслась работа. Мужики тягали заготовки споро и дружно. Машка не мельтешила и под ногами не крутилась, понимая, что ее тельце никак не может быть подмогой в этом мужчинском занятии.
Гусанов решился подойти к Маше:
– Марья Сергеевна, я помогу…
– Нет. Игорь, вас отстранили. Я не стану нарушать приказ Волохова. Вы идите, думаю, все будет хорошо.
Это услышал Илья Бекасов и подивился Кановской правильности. В цехах уже отпустило всех от серьезности момента и посыпались шутки и подколы.
– Мань, а ты с линейкой ходить будешь? Проверять по сантиметрам, как уложили? – юный Протасов решил подколоть симпатичную Кан.
– Ты у себя в штанах сначала линейкой проверь! Доросло у тебя, чтоб вопросы такие главному инженеру задавать? – Машка пошлости говорить умела.
Ржачь, советы шутейного характера и прочие проявления сельского юмора. Мужики на Машку глядеть стали иначе, не то чтоб совсем уважительно, но со вниманием, так сказать.
Управились быстро и вернулись к обычной работе своей, созидательной. И снова стружка кудрявая и стук молотков, жужжание шуруповертов и визг пил.
Маша обошла паллеты, проверила, что и как. Потом занялась линией. Так и рабочий день прошел. Сегодня был короче на час, поскольку пятница.
Волохов маялся ноющей спиной. Вспоминал событие фабричного масштаба и вновь пугался за Кан. Вот понесет ее еще куда и что тогда?! Вытерпел час и позвонил Илье Бекасову, заму своему фабричному.
– Илюх, как там, чё?
– Работаем. Все по плану.
– Самойлова отстрани. Пломбир передай Пронину.
– Марья Сергеевна уже отстранила. Пломбир взяла себе и приняла обязанности ответственного по технике безопасности. Двор очистили. Всё распихали. Кан проследила. Да, еще объяснила мужикам по безопасности. И Гусанова не пустила помогать. Сказала, что ваш приказ нарушать не будет. Тока ить… Андреич, Игорёк не виноват. Ночью грузили-то…Кто ж знал? Ты сам-то, как? Дюже больно?
Волохов очешуел от новостей и Кановских подвигов, но в трубку ответил внятно:
– Терпимо. Ладно, вечером позвони и отчитайся. И это…за Кан там пригляди.
Ну вот зачем он это ляпнул, а?
– Она сама за кем хошь приглядит. Серьезная девка оказалась. В голове мозги, а не ветер.
Вечером, пройдя по цехам, Машка опломбировала на пару с Бекасовым помещения и направилась домой через магазинку. Покупки делала, исходя из странной мысли, что надо бы Волохову приготовить еды да отнести. Шутка ли, от смерти спас! Хоть чем-то отблагодарить. Печалилась и чувствовала за собой вину, которой и в помине быть не должно было. На кассе наглая баба промолчала, помня об остром языке приезжей.
На выходе Маша столкнулась с тем, чего уж давно ожидало все село, а именно, со стайкой баб, настроенных сегодня «пощипать перья столичной выскочке».
– Марья Сергевна, ты прям спокойная такая, будто и не из-за тебя весь переполох. Набегалась, наоралась? Теперь Волохову страдать? Не стыдно? Гляньте, бабы, еще и в магазинку потащилась. Ни стыда, ни совести. Московские все такие, наглые и бессовестные! Из-за нее мужик всю спину себе исполосовал, а ей хоть бы хны!, – взяла крутой разгон средних лет бабёнка, одетая по последней орловской моде: джинсы в облипочку, яркая куртка и белые кроссовки.
Маша уже открыла рот, чтобы осадить местную кликушу, но подмога пришла оттуда, откуда не ждали:
– Примолкни, Анчутка. За собой следи. Тем годом не тебя мужик твой гонял по селу веслом дюралевым, а? Из-за твоей шалашовской натуры сел на три года. И сына домой забери с улицы. Ходит, сопли на кулак наматывает. Мать называется, – баба Люба таким тоном врезала по местной правдолюбке, что примолкли все.
Любовь Павловну на селе иначе как Палной, не звали. Бабку боялись и сторонились, потому, что властная была и аргументировала четко. Мудрой была и умной. Не стыдились и за советом к ней обращаться. Она выручала тех, кто нравился, и игнорировала иных, чье присутствие выносила с трудом. Как делила на «тех» и «этих» не понятно. Чуйка, вероятно.
– Пойдем, Маня. Я тебе яиц дам, домашних хороших. Ты в магазинке не бери. От лукавого они тут все.
Машка подыграв злой бабушке, нагло оглядела бабье собрание, голову подняла высоко и отправилась с Палной вдоль по Свияжской.
– Любовь Павловна, спасибо, конечно, но я бы сама справилась.
– И ты примолкни, Манька. Бабьи языки и злоба самое страшное оружие на селе. Найдут слабину твою, и давай туда долбить-клевать, что куры. Все равно доберутся до больного и солюшкой посыпят. Ты с характером, не спорю, но послухай меня и примолкни. На селе уж все знают, что Гусанов напортачил. А на тебя накинулись, чтобы подмять. Держись стойко и молчи поболе. Каждое слово твое бабы смогут припомнить и обратить супротив тебя.
– Спасибо. Я поняла. – Свезло Машке заиметь такую сообщницу, правда, не понятно с чего такая оказия.
– А про вопли твои с Волоховым так скажу – иной раз и полезно. Он мужик настоящий, но уж слишком властелин. В его натуре. Оно для дела хорошо, но тут еще и жизня. Ясно те?
– Ясно, Любовь Павловна.
– Вот то-то же. Про яйца я так сбрехнула. В магазинке можно брать, они с местной фермы. А захочешь домашнего, заходи попросту. Я на Речной живу. Дом с красной крышей. Пятый по улице. И эта…к Волохову сходи. Поклонись, небось шея не отсохнет. Все ж собой прикрыл, не убоялся. Молодец парень.
– Я и сама решила, Любовь Павловна. Если бы не он, быть мне мертвой.
– Вот и молодец, Манька. Шуруй, давай. Надумаете лаяться, мне позвякни. Я исчо того концерту ни разу не видела, – бабка посмеялась и ушла по проулку на свою Речную.
Машка шла к дому и старалась не обращать внимания на любопытствующие взгляды соседей. Именно сейчас к ней, столичной жительнице, пришло понимание, что есть деревня. Неприятно? А что делать? Жить надо. И жить так, как она сама это видит. Прогибаться не в ее характере. Но, слова Палны как-то влетели в ухи и не вылетели, а значит, стоит поразмыслить на досуге и слегка свой язык укоротить.
После душа Машка решилась приготовить ужин для барина. Все думала, а что если это ему не нужно? Вдруг, там есть кому готовить? С чего она взяла, что ему еда нужна? Так или иначе, пойти и поблагодарить надо, а если увидит Машка, что в доме Волохова есть хозяйка, то просто оставит все в рюкзачке и не скажет, что там харч. И всех делов.
Легкий куриный супчик, такой, что готовила мама, когда кто-то заболевал, котлетки на скорую руку, тушеные овощи, со специями и зеленью, картошка и пирожки из покупного слоеного теста. Все это Марья разложила по новокупленным контейнерам и спрятала в моднявом рюкзаке. Причесалась, оделась и пошла.
Возле высокого, солидного забора барского поместья, пыл ее поугас. Дом Волохова заканчивал собою улицу Свияжскую, имел большой размер и выход к Краснухе. Большего Марья рассмотреть не смогла, исключая высокие сосны на территории Мишкиных владений. Одернув себя, стряхнув свою непонятную робость, нажала пимпочку современного звонка и стала ждать. Если не пустит, барин гадский, придется лезть через забор!
Дверь открылась. Отрадно. Машка и вскочила в проем калитки поскорее. А что? Вдруг передумает, мерзавец? Вошла в сад… Нет, даже, парк. Сосны, прямые ароматные красивые! Дом – оцилиндрованный брус и декоративный камень по низу – поражал роскошью, такой неуместной в Красных Орлах, но такой приятной, гармоничной. Машке показалось на миг, что попала она в Прибалтику. Налево от дома шла мощеная дорожка, спускалась к реке деревянным мостком высокого качества. На пристани стоял фонарик, стилизованный под старину, на воде покачивалась моторка, надежно упрятанная под брезент.
Мастерским оком приметила, что видит она перед собой наисовременнейший «умный» дом. Тут и окна самоочищающиеся, и роботы-уборщики и вообще, техническая «начинка» может быть весьма впечатляющей. И как это все работало, когда света не было? Личный барский генератор справлялся?
– Кого я вижу! Маня, собственной персоной? – ехидный хозяин стоял на крыльце своего владения и выглядел по-домашнему: худи и спортивные штаны.
«Недешево и со вкусом» оценила Машка и двинулась навстречу шефу:
– Босс, я на минутку. Вы не заняты? – решила не реагировать на «Маню» и ехидство в его голосе.
– Предположим, занят. И что? Развернешься и уйдешь?
– Ага, прям ушла. Зря я, что ли, тащилась сюда через всю улицу?
– Звучит угрожающе. Ладно, заходи, чего уж там, – и сделал приглашающий жест, правда, поморщился, видно спина давала о себе знать своей героической раной.
Маня вошла в холл и огляделась. Ну, точно! Умный дом! Вон круглый робот-пылесос замер под скамьей. Свет зажегся ярче, среагировав на вошедших. Вокруг дерево, декоративный камень… Реальное ощущение стильного прибалтийского дома.
– Барин, вот хоромы-то у Вас! Надо же! Вы уж простите, что я тут грязными лаптями потопчусь, ладно?
– Лапти кидай в коридоре. Пол с подогревом, авось, не отморозишь себе ничего.
– Премного благодарна!
– Ладно, я понял. Зачем явилась? Вот только не надо мне о благодарности.
Маня вздохнула тяжко. Как начать разговор? Решила дать себе минутку на раздумья и прошла в гостиную. Барин плелся за ней. Пришлось сесть на кожаный пухлобокий диван и уставиться на Волохова максимально доброжелательным взором.
Мишка подозрительно разглядывал Кан. Опять котярские глаза?
– Как вы себя чувствуете? Спина болит?
– Сносно.
А вот и ни фига! Волохов, устраиваясь рядом с Машей на диване, не смог сдержать гримасы.
– Фельдшер приходил?
– Был. Повязку сменил и сказал, что все идет путём. Маш, дело говори. Давай про болячки не будем.
– Вы ужинали? – Вот на этом месте Мишка лицом поскучнел.
Надо было в магазин слетать, но ему не улыбалось переть через всю улицу, повествуя любопытствующему населению о ранении, событиях и прочем.
– Выкладывай, зачем явилась?
Машка хотела психануть, но сдержалась. Бодро поднялась с дивана, прихватила рюкзак и серьезно так спросила:
– Кухня где?
– Тебе зачем?
– Надо, если спрашиваю!
– У меня краны не текут. Плита работает исправно. Свет горит. Что тебе там делать?
– Ничего. Еду разогрею вам и пойду домой. У меня первые выходные начались. Буду валяться на диване и книжки читать. Или пультом щелкать. Так, где?
– Там, – махнул рукой в сторону кухни заинтригованный (и голодный!) Мишаня.
Машка ушла, и начала там позвякивать посудой. Приятный звук для голодного мужика, ничего не скажешь. Вслед за звуком донесся и аромат, да такой, что слюнки потекли. Не выдержал Волохов и поплелся к Кан.
– Садитесь, барин. – На столе суп, салат, пирожки, котлеты, картоха.– Я приготовила побольше. На завтра тоже хватит. Вот суп в большом контейнере, я его на верхнюю полку холодильника запихала. Ниже – второе и овощи. Пирожки в фольге на столе оставлю. Вы ешьте, ладно? Поправляйтесь. Я в понедельник снова на фабрику. Если есть пожелания или распоряжения, говорите. Я все сделаю.
Волохов видел, что предлагает она все это от чистого сердца. Чуял. Потому и сказал:
– Маш, давай, садись со мной.
– Не хочу я вас стеснять. Вам отдыхать нужно.
– Какой отдых? На пузе лежать весь день, это пытка, – и понял, что зря он об этом, потому, что глаза Машкины наполнились раскаянием.
– Миша, спасибо. Если бы не вы, я бы уже того…
– Пожалуйста. На этом официальную часть можно считать закрытой. Маш, честно, я есть хочу, а ты тут пафосу нагнала.
Маня враз повеселела и уселась напротив Волохова:
– Чаю дадите?
– Еще чего. Сама налей.
Кан обижаться и не думала, просто пошла и щелкнула чайником. По-свойски поковырялась в полупустых полках кухни и выудила заварку. Даже чайничек нашла и приготовила чай по всем законам женской науки, сполоснув предварительно заварочник кипятком.
Мишка ел, как не в себя! Слупил супчик, заедая хлебцем, закусил тушеными овощами, заел картошкой и угостился котлетами. Тарелку облизывать не стал, ибо наелся, как говорится, от пуза. Маруся прихлебывала чай и осматривалась.
– Михал Андреич, а вот на этом окне чистилка не работает, верно? Это потому, что рельсу застопорило. Я гляну по-скорому, ладно? – и подскочила, Заноза, ремонтом заняться.
– Стоп! Села и сиди. Это мой дом, что хочу, то и ремонтирую. Пока не хочу.
– Ой, да пожалуйста. Мне же легче, – надула губки Кан и отвернулась.
– За Самойлова – хвалю. За Гусанова – тоже. За каски еще. И за лекцию. Неплохо, Кан.
– На здоровье, барин. Да и вы молодцом. Холопку спасли. И паники не допустили, и героически сами доползли до медпункта. Вот налажу комп в своем кабинете и нарисую вам грамоту.
– Давай. Имей в виду, я не очень люблю красный цвет. Изобрази в синих тонах.
– Не патриотично. Орлы-то, Красные.
– Красные, значит красивые. Цвет ни при чем. Ты, Маш, только физику в школе учила?
– Физику не выучишь, ее понять надо. Туда же химию и математику, если что. А вы, наверно, стишатами в школе баловались, да? Судя по собранной линии, вы и уроки труда пропускали, вкупе с математикой и физикой.
– Вот сидел тут день и думал, когда же Машка придет и начнет мне в уши чушь вталкивать? Десять раз жалею, что дырокол с собой из кабинета не прихватил. Судя по всему, только он тебя и заткнет.
– А не нужно было меня спасать! Сидели бы сейчас в тишине и со здоровой спиной!
Мишка шутки не принял, вот на душу она ему не легла и даже хуже.
– Даже в шутку такого не говори, поняла? – Мишка снова покривился, спину щипало от адской мази местного фельдшер. – Испугалась?
– Не успела. Точнее, испугалась вашей, простите, сататинской рожи, а вот балясину даже не заметила, – Машуля подперла щеку кулачком, а Мишка уставился на этот кулачишко и пытался осознать, как вот эта малая ручка умеет так споро починять, крутить, мастерить.
– Давай уже определимся, ты или вы. Меня плющит от смены наименований.
– Вы уже определились. Машка, Заноза и ты. А я что? Хуже? Давай на ты. Это не будет помехой для твоего деревенского реноме?
– Не чужие. Ты вон ужин мне таскаешь, чаи тут гоняешь.
Кан улыбнулась и почудилась в этой улыбке Волохову теплота и некая дружеская расположенность.
– А ты с родителями в Москве жила?
– Нет. Я с третьего курса самостоятельно. Правда раза два или три в неделю приезжала к ним.
– Скучаешь?
– В Орлах скучать времени нет. Хотя…– и начала Машуля о семье, о доме, об отце говорила долго и с упоением.
Мишка слушал, позабыв о своей спине. Потом и он, сам того не ожидая, рассказал о себе кое-что. Заболтались и не заметили, что не ругаются уже, не выпендриваются друг перед другом. Не меряются статусами, знаниями и умениями. Беседа двух молодых столичных жителей, ни больше, ни меньше. И разговор такой увлекательный, местами, шутливый. Кокетства ноль, поползновений никаких. Оба осознавали это и в глубине души удивлялись такому непривычному раскладу.
– А я такая тресь ему по голове! Нет, ну а чего он полез? Думал, если я тщедушная, то и сопротивления оказать не могу? Извечная мужская самоуверенность!
Мишка ухохатывался от Машкиных рассказов. Оказалось, что Маша Кан девушка с юмором, слегка грубоватым, но таким искренним, что сдержать смех просто невозможно.
– Ты не тщедушная, Маш. Хрупкая, скорее. Ты упоминала венгерские корни. Расскажи.
Машка поиграла бровями смешно:
– Любопытно? Мне самой любопытно. Папа не рассказывал. Наверно история мутная и меня попросту не хотели расстраивать. Знаю только, что все еще со времен Великой Отечественной тянется.
– Напустила туману… Зря только спросил, – улыбался Волохов, а Маша отметила для себя, что босс ее мужчина «справный»: крепкий, симпатичный и говорит так хорошо, когда не орёт дурниной.
– Миш, я на следующей неделе планирую разобраться с линией на фабрике, а потом засяду за опись коммуникаций и технических сооружений Красных Орлов. Чтобы ты не пугался, говорю сразу, когда я работаю с технической документацией, становлюсь тихой и молчаливой. Что ты смеешься?
– Неужели? Маня, так значит, есть в мире справедливость, и я отдохну от твоих концертов?
– Нет, Миня, тебе так не повезет. Я буду делать перерывы и играть на твоих нервах. Чтобы не расслаблялся.
Волохов попытался насупить брови на «Миню», но позорно слился и засмеялся. В тот момент у Машули зазвонил телефон, и она ответила, все еще улыбаясь Мишке:
– Мазур, привет. Что? А, ладно. А зачем? Ну… Хорошо. А ты где? Ок. Буду через пять минут, – убрала телефон и Мишке. – Я пойду. Меня ждут. Ты питайся и лечись, хорошо?
В Мишкиной голове промчалась мысль, о том, что не фига не «хорошо». Оставила после себя кучу вопросов и легкое чувство растерянности и утраты.
– Интересно, куда ты собралась? – и голос такой ни разу не добродушный.
– Барин, вот отчитываться совсем не обязана. Мой рабочий день окончен и все такое прочее. Но, специально ради тебя скажу – на свидание. Имею право.
– С Мазуром? – и удивление и легкая злость…
Откуда она взялась?!
– Да. Альберт покажет мне местный клуб и еще что-то. Я не совсем поняла, но вроде бы это называется Бабья коса. Это что за коса, а?
Мишка поперхнулся и чуть не закашлялся:
– Местный клуб это место такое, куда парочки ходят обжиматься. А Бабья коса, это живописный и уединенный пляж на Краснухе. Там тоже творится беззаконие. Реально, Мазур? – Волохов офигевал и совсем не хотел отпускать Кан на прогулку сомнительного содержания.
– Серьезно? Ну…
– Баранки гну. Пойдешь? – и злится.
– А почему бы и нет? – вопрос Маша задала самой себе, скорее.
Не было в ее планах «обжиманий» и «беззакония», но в ее нелегкой борьбе с тяжёлой любовью все средства хороши. Да и не верилось ей, что приятный Альберт Мазур подкатывает к ней.
– Иди. По осени свадьбу сыграем. Будешь Мария Мазур. И дети у тебя будут Альбертовичи, – говоря все это, Мишка представил красавца Мазура и Занозу под венцом.
Брови сами собой сошлись над переносицей, взгляд приобрел легкую свинцовость, а настроение с «прекрасно» упало до отметки «погано».
– Меня замуж никто не звал, Миш, – засмеялась, а Мишка потихоньку звереть начал.
– А может и не позовет. Зачем жениться, если и так неплохо можно развлечься? Ты, Маш, имей в виду, презервативы в Орлах не приветствуются.
Машкину улыбку как рукой смахнуло, краска бросилась в лицо, брови сошлись над переносицей, а глаза опасно засверкали черными бриллиантами:
– И скольких бастардов барин уже успел наплодить за пять-то лет, а?
Мишка поднялся из-за стола и опасно навис над маленькой Кан, и сама Машка встала навстречу злобному медведю:
– Сколько есть, все мои. Ты иди, давай, развлекайся. Быстро тебя отпустила «личная причина».
Машка, не задумываясь, вмазала ему пощечину.
– А и сволочь ты, барин, – и ушла.
Мишка потер рукой зашибленную щеку и тут же ввалился в состояние дичайшего раскаяния. Да ёлы-палы! Девушка искренне поделилась с ним «личной причиной», а он по непонятным, диким каким-то соображениям, взял и плюнул ей в душу….
Маша на свидание с Мазуром не пошла. Заперлась в своем домике и сидела на диване, обхватив колени руками. Обидно было до слёз. Вот теперь и прочухала Машка в полной мере слова Палны о молчании. Любое ее слово играет на селе против нее. Кроха информации трансформируется в оружие и ранит больно. Маша не ожидала от Волохова такой подлости, ругала себя за доверчивость и искренность.
А Мишка на свидание, как раз таки, пошел. Ругал себя за глупость и плёлся сначала к клубу, потом к Бабьей косе. Ни там, ни тут не приметил "сладкой парочки". Зачем шел? Вот хрен его знает. Мозг его отказывался давать ответы.
Вернулся на Свияжскую и у магазинки увидел Мазура. Одного. А Кан где? И поспешил к ее домику. Уф… Свет горит, и в окна, не закрытые занавесями, видна Машкина макушка.
Мишка чуть не захихикал от облегчения. Тут же впал в задумчивость, снова отказался ловить мысль о странном своем поведении, реакции на Машку и пошел домой. Спина ныла нещадно. Совесть мучила кошмарно. Одна радость – Кан дома, а Мазур у магазинки пиво пьет. Что? Ему-то, Мишке, какое до всего этого дело? Бред. Бред и умственное помешательство. Три раза тьфу и все «в сад»!
Глава 7
– Василий Иванович! Дома вы? – Маша решила субботним днем навестить Самбреру, – Я тут мимо проходила, дай, думаю, зайду поболтать.
– Маня, здравствуй, красавица! – Самбрера спустился с крылечка. – Заходи, потрындим.
– Деда, погода такая хорошая. Может, на скамеечке посидим?
И то правда. Погода шикарная! Апрель теплым выдался. Вот сейчас, ближе к полудню, сияло все солнышком. Ветерок ни разу не шалил. Небо синюшное, и почки на деревьях пухнут день ото дня.
Уселись с дедом на скамью перед калиткой и давай языками чесать. И смех и благодать. Народ ходил по Свияжской туда-сюда, удивляясь, о чем таком веселом ведут беседу приезжая и Самбрера? И ведь трещат почитай час уже. Некоторые успели до магазинки и обратно слётать, а эта парочка все развлекается.
– Чё, чё…через плечо! Говорю тебе, надыть по первомаю накопать грядок. Пихни в землю редисок, морквы. Они вылезают скоро. Натягала, помыла и ешь.
– Василь Иваныч, да где мне грядки-то копать? У меня огорода нет. И не умею я. Представьте, что там вырастет? Три былинки? – И смеются, заливаются.
Вроде и не с чего, но ведь бывает так, что если человек по душе пришелся, то и смех, и болтовня сами собой рождаются. Радуется душа, что встретила другую такую же. Близкую.
– Ну, не сажай. Тебе Андреич исчо выпишет со склада. Мы с Петручей привезем. – При упоминании о Волохове, Машка надулась, и это не укрылось от Самбреры.
– Э, опять что ль полаялись? Я не слыхал. Когда?
– Не лаялись.
– Ага, понятно. Расплевались? Серьезно? Да не кисни. Ты деваха отходчивая, по всему видать. А Андреич тебя пасёт. Чё глазами хлопаешь? Прям, бурёнка бурёнкой. Вчерась носило его по селу, что полицая. Морду крючит и тащится. Видать, спину прихватывает. Потом у твово дома эдак встал и давай шею вытягивать. Мань, ты хоть занавесь окна-то. Ить, видно всё. Все заглядывають. Это тебе не небоскрёб. Изба же.
– Занавешу, – ответила Маша рассеяно, переваривая инфо о стоящем под ее окнами Волохове и его «полицайском выпасе».
– Так и иди тады! Вона в магазинке тряпки какие-то есть. Накупи в цветочек и глазу отрадно, и тебе хорошо. Срам прикрыть.
– Какой срам, Василий Иванович? Никакого сраму у меня нет, – Машка уржалась.
– Нет, так будет. Чё грохочешь? Вон Мазур тебя обхаживает, как скаковую лошадь. Едва в рот не заглядывает. Дело-то молодое. Машка, кончай грохотать! Скажут, что дед тебя защекотал, – и сам уже смеется.
Самбрера рад был Маше и даже очень. Однако понимал старый мудрый дедок, что ходит она к нему по причине отсутствия подруги. Решил подтолкнуть Маню. Давно уж думал, кто ей из села по статусу подойдет. Выбор совсем невелик. Либо взрослые, семейные бабы, либо дурынды малолетние со сквозняком в бошках. Думал и придумал. Алёнка Рябинина! Училка в школе. Девка, вроде, справная, только малёха мечтательная. Вот и составит его обожаемой Маньке компашку. Манька заводная, смелая, глядишь, через нее и Алёнка станет поживее, а то все как в облаках летает. Опять же, по возрасту совпадают.
На ловца и зверь прибежал: Алёна шла по Свияжской. Дом Рябининых стоял в конце улицы, домов через шесть после Машкиного, потому и очутилась Алёнка на дороге аккурат по дедовской задумке.
– Еленка! Подь сюды! – крикнул Самбрера.
Машка припомнила, что видела эту селянку уже. Как раз в тот свой первый день, когда привез ее Самбрера на телеге, спящую. Опознала голубиный взгляд. Елена подошла и поздоровалась. Улыбка такая интересная: вроде и тут она, с Машкой и с дедом, а вроде и далеко. Ну, к примеру, в Дели. Или в Сиднее.
– Ты вот своди Марью Сергеевну в магазинку. Ей эти…как их…занавески нужны. Обскажи что и как.
Лена такой просьбы не ожидала, Машка тоже, но как отказать пожилому человеку, а? Хитрый дедок молчал и ждал волеизъявления обеих молодух.
– Конечно. Я как раз в магазин. Мария Сергеевна, идемте. Там уже готовые продаются. Есть и под небольшие оконца. – Голос Еленки удивлял плавностью, нежностью.
Она и сама была такой: невысокая, стройная и милая. Да, пожалуй, слово это как нельзя лучше отражало и внешность ее и сущность. Милая.
Машка поднялась, огрев дедка ехидным взглядом, мол, спровадил, да? Дед подмигнул и улыбнулся, собрав морщинки вокруг глаз. Вот ведь…грибок!
– Пойдемте, Лена. Спасибо, – ну, не знала Марья, о чем говорить с селянкой.
А селянка ее удивила, начала говорить сама. Да не выспрашивать, а повествовать. Сюрприз! Маня-то готовилась к мозговыедательству.
– Домик у вас очень хороший. Такой маленький светленький. Давно пустовал, а мне очень интересно было, как там внутри? Вы не подумайте, что напрашиваюсь в гости или любопытствую, просто интересно. Сейчас подберем вам что-нибудь спокойное. Я бы выбрала легкий тюль без рисунка и плотные однотонные шторки. Зелененькие или коричневые. Кстати, темный беж тоже подойдет. Это ничего, что я так запросто предлагаю? Не подумайте, что давлю.
– И не думала даже. Лена, а может на ты? Вам сколько лет?
– Двадцать шесть будет скоро. – Больная тема для Еленки и ее родителей.
Девка и справная, и образованная. На селе училкой. А замуж не идет. Уже подруги все мужатые и детей произвели, а Еленка все сидит, все ждет «прынца».
– Вот и мне скоро двадцать шесть. Не с чего выкать, да?
Елена кивнула:
– Маша, только мне надо еще продуктов прикупить. Думаю, времени много не займет.
– Суббота же. Спешки никакой. На работу не нужно.
– Работа у тебя интересная. Даже не знаю, как ты справляешься.
– А ты кем тут?
– Я учитель. Начальная школа.
– Пф… Лена, по сравнению с твоей работой, моя сущая прогулка. Как ты с малолетними крикунами ладишь? Это же уму непостижимо. Я не так давно побывала в московской школе, так там крик, беготня и хаос. Я бы сказала апокалипсис, но меня бы никто не понял. Не принято так о детях, – и смеется.
Еленка в ответ:
– Это так! Я привыкла. И детей люблю. – Что характерно, разговор пошел, наладился, и уж минут через пять обеим стало понятно – есть контакт!
Продуктов закупили, шторки выбирали долго и со вкусом. Ну, девочки же. Болтали резво, этим и привлекли внимание селян.
– Алёнка, привет, – подкатила пышная дамочка непонятного возраста. – Развлекаешься? Шопинг самое то, когда семьи нет.
И стоит, ждёт реакции на едкие слова свои, поигрывает бровями и улыбкой ядовитой.
– Привет, Галя. Вот, шторки выбираем Маше, – и повернулась к Мане, поникнув лицом, после обидных слов. – Это одноклассница моя, познакомьтесь.
Машка даже рот раскрыла. Это что с собой надо сделать, чтобы в двадцать пять выглядеть такой…бабой?
– Шторки дело хорошее. Прикрыться давно надо, – хамит и не краснеет.
Машка и не выдержала:
– Лучше шопинг, чем семья, судя по тебе. Что, тяжко? Оно и видно. В двадцать пять уже на все сорок смотришься. Ты лучше сама прикройся. Вон «охотничьи колбаски» вокруг пуза и кофта короткая. «Колбаски» две, может и семья уже вторая? – Махля била вслепую и угадала, блин: Галка Самойлова уже вторым браком и третьим ребенком жила.
Бабенка окрысилась:
– Лучше козой скакать? Вон уже все село трещит, что ты у Волохова вчера ошивалась. Решила мужичка отхватить? Давай, надрывай пупок! Тока знай, у него баба есть и не в пример тебе, селёдке!
– А что тебя так заедает-то? Аж вспучилась. Что, отшил тебя барин наш? Так ты подкормись еще чуток, может и приласкает? – и улыбку выдала во все тридцать два зуба.
Еленка только ресницами хлопала. И как это Маша угадала все, а? Галка пуще всех по Волохову убивалась в свое время.
– Заноза! – выплюнула из себя «одноклассница», развернулась и ушла.
– Маша…ну ты… Прямо как местная! Отбрила, будто бритвой. – Стройные, симпатичные девушки улыбнулись друг другу и пошли к кассе.
Ну, нет личного счастья. Это, возможно, и показатель, но не приговор. И что? Не замужем, так теперь в гроб ложится? Стыдится всех, кто имеет другой статус? Скакать за первого встречного, чтобы чужие языки не трепали имя твое?
На кассе снова наглая кассир, но уже в глаза не смотрит, голову опустила и чеки пробивает. Из-за стеллажа выглянула Пална и кивнула Марье, мол, молодец.
На выходе из магазина встретился Альберт:
– Девчонки, привет! – и на Машке залип. – Денек хороший. Может на головную усадьбу, а? В кино или в кафешку?
Еленка улыбнулась непонятно:
– Маш, я пойду.
– Лен, подожди, я сейчас. Вместе дойдем, – а потом тихо Альберту. – Мазур, скажи честно, ты на меня запал что-ли?
Мазур такого вопроса не ждал:
– А если и так? Отошьешь?
– Офигел?
– А что? Не по Сеньке шапка?
– При чем тут шапка? Я твой начальник, на минуточку.
– Могу уволиться, – улыбается, как черт, рад, что Машка озвучила причину, которой можно не бояться.
– Тьфу на тебя, – но не могла не оценить и красоты парня и его улыбки яркой…
Девушка же. Ни одна не останется равнодушной, глядя, как ее пытается охмурить красавчик.
– Маш, не плюйся. Не хочешь на усадьбу, пойдем вечером прогуляемся. А?
– На Бабью косу?
– Можно и туда.
Никакой пошлости в его голосе Машка не уловила, ни намека на то, чем на той косе, со слов Волохова, занимаются. Ответить Маша не успела, услышав крик.
– Едрит твою! Ну, кто опалубок снимает в субботу? – Зазулин, зам Волохова по коммерческой части, ругаясь, шел в сторону моста, вел на прицепе вездесущего Кутю.
Машка поняла, что кончился ее выходной. Если повезет, то просто прервался.
– Алька, отнеси сумки ко мне на порог, будь добр, – Мазуру, а потом крикнула деликатной Алёнке, что стояла в стороне. – Лен, давай позже пересечемся, а? – всучила сумки парню и бежать к мосту.
Волохова она увидела сразу: стоит, медведь, спины не гнет, а морда кислая и злая одновременно. Строители снимали деревянный опалубок с опор моста и процесс тот технологически, был очень важным. Маня сразу начала оценивать риски, изъяны и сам процесс.