– Пока нет, Маш. Как ты все это потянешь? Уверена, что помощников нужно только трое?
– Уверена. – После ее убедительного слова Мишка только головой покачал, но спорить не стал.
– Ладно, будем посмотреть. А что у тебя в сумке? – Мишка позавтракать не успел, а из сумки Занозы вкусно пахло.
– Это блинчики. Еще куриная лапа, две картофелины, огурчик свежий и хлебушек. В термосе чай с лимоном и без сахара, – Маша трогательно перечисляла вкусняшки, заглядывая в свою сумку. – А вот кое-кто не выдал обещанного пайка! А если бы выдал, был бы еще салат из тушеных овощей. Моя мама вкусно его готовит и меня научила.
Потом Машуля посмотрела на Мишку. Голодный, что ли? Лицо, как у отца, когда тот по утрам топтался на кухне и заглядывал маме через плечо, пока она готовила завтрак. Решившись, достала контейнер с еще теплыми блинцами, открыла и протянула Волохову. Тот цапнул блин и отправил его целиком в рот. Голодный, точно.
– Давайте, я ыам чаю налью? У меня много. – Из термоса с пластмассовую крышечку полился ароматный напиток.
Мишка ел Машкины блины, запивал чаем и …был вполне счастлив. Приятно сидеть на ступеньках апрельским утром, с солнечным, весенним подогревом и слушать Машку. Его друг, Олег Верещагин, хоть и утолял жажду общения, но был единственной отдушиной. А Машка…. Ее речь, предложения, планы, все это было ему близко и, чёрт возьми, отрадно.
Сидели новоявленные мультяшки на ступенях, наслаждаясь краткой передышкой между боями без правил. А между тем, по селу шепоток начался, мол, сидят и закусывают, смеются. Что-то не чисто тут! Что-то не так! Что-то не по правилам! Ну, Маше понять и заметить это все было сложно, а тертый деревенский калач Волохов, спохватился и вскочил.
– Маш, давай по делам. Ты куда сейчас? Кабинет обживать или …?
– Я на фабрику. По дороге заскочу на мост, посмотрю что и как. Потом прихвачу с собой Мазура и до вечера припашу. Он провода шикарно тянет, а без этого на фабрике никак. Сама посмотрю, кто там наворотил с новой полуавтоматической линией. Я такого кошмара никогда не видела. Где вы умельца такого откопали, босс? – смеялась Маша, не зная, что над ней уже сгустилась туча барского гнева.
– Я.
– В каком смысле?
– Это делал я сам. Знаешь, Заноза, я старался, а ты снова потешаться вздумала?
– А чего полезли-то во все это? Не умеете, не беритесь! – и язык прикусила, припомнив, что специалистов тут днем с огнем не найдешь, и Волохову, вероятно, деваться было некуда.
Но фитиль она уж подожгла, еще минута и будет взрыв! Бежать!
– Босс, я это…. Мне срочно надо на работу! – и сверкая пятками в рабочих ботинках, побежала Кан по улице Свияжской, чтобы не словить от барина люлей, выговоров и не лишиться того пресловутого пайка.
А Мишка смотрел вслед проворной фифочке и улыбался. Ну, просто попка у нее была симпатичная. И коса прикольно по спине билась. Толстая такая, с кудряшками на конце.
Потом его увлекли дела и заботы рабочего дня. Жалобы, прошения, переговоры с Управой и прочее, что составляло его обязанности, и было привычным. Нет, не скучным, скорее обыденным. А Машка вспоминалась ему целый день, и смешило его это воспоминание. Улыбало.
Ближе к вечеру решил Мишка выдать паёк Марусе, и с этой мыслью пошел он к Самбрере.
– Василь Иваныч, дома ты? – На пороге Самбреровского жилища, притормозил Волохов.
– Андреич, приветствую. Дело какое или ты так, потрындеть? – дед вышел из за угла своего крепкого, обихоженного дома.
Поручкались.
– Ты бы слетал на Петруче своем, привез мешок картошки. Моркови, там, свёклы. Капусты, если есть. Вези все, что Бекасов выдаст со склада.
– Сколь везти? И куды?
– Везти надо, чтоб до июня хватило одной девушке на поесть.
– А, ясно. Мане? Ну дык… Ладно. Значит, решил оставить девку на селе? Оно и правильно, Андреич. Душевная деваха. Ить это все из семейства идёть. Видать, папка с мамкой воспитали грамотно. По-нашему. Тока дюже справная она. Бабы ее местные закусають. Ей бы подругу какую сыскать туточки. С мужиками она враз контакт наладит, а без бабьего коллектива девке никак нельзя. Скуксится и уйдёть.
Волохов в такие тонкости в своих мыслях не вдавался, но дедовы слова принял и намотал на ус. Ну, гипотетически, конечно. Брился он гладко и шло ему. Симпатичный парень. Как Самбрера любил говорить – «справный». Бабы вешались.
По приезду Волохова в Красные Орлы, было жуть как суматошно от любовных взглядов и страстных поползновений. Но Мишка по опыту своему знал, на селе влезать во все эти приключения нельзя, ни в коем случае. Потому и нашел себе зазнобу в соседних Зябликах, когда познакомился с Верещагиным и поехал к нему на моторке в гости.
Марина Нефёдова заведовала тамошней амбулаторией. Ну, фельдшер местный. Родилась и жила всю жизнь в Зябликах, имела уже одну «ходку» в семейную жизнь и наново туда не торопилась. Видно, нахлебалась по уши с первым мужем. Встречаться начали. Год спустя Марина закинула удочку насчет семейного очага, но Мишаня сказал ей «нет». Твёрдое. Извинился, правда, и уверил ее, что мешать не станет Маришкиному счастью, если таковое возникнет на пороге ее жизни. Маришка поняла и не настаивала. Довольна была щедростью Волохова и его мужской силой.
В обоих селах прекрасно знали, куда и к кому похаживает Волохов, но выбор его одобрили и приняли, как данность. Бабы не перестали смотреть тоскливо вслед барину, но откровенно заманивать прекратили. Наступил некий порядок и покой.
– Андреич, ты чего примолк?
– Задумался… Иваныч, так ты давай насчет картошки и прочего, сообрази. Бекасову я сообщу. Спасибо заранее, – и Волохов ушел на «обход».
Привычка такая была – вечером обходить Красные Орлы и поглядывать. Селяне это его обыкновение знали и называли «Дозор». Вон, идет «Вечерний Дозор», «Всем выйти из сумрака». Насмотрелись фильмов и приляпали ярлык на привычку Мишанькину.
Как обычно начал он с улицы Ленина, прошел «скрозь» и завернул на Речную, затем Школьная, а за ней Яблоневая и Свияжская. Пять улиц. Вот и все Красные Орлы. Но, это его Орлы. А он «ихний».
Уже темнеть стало, когда закончил Волохов свой обход, собравшись домой и, думая, что там у него в холодильнике не до конца протухло? Припомнился вчерашний вкусный ужин в домике фифы, а вслед за ним и сама фифа. Интересно, а как она мешок картошки тащить в подпол будет, а? И знает ли она вообще, что существуют подполы? Надо бы помочь.
Еще додумать не успел и удивиться своему человеколюбивому порыву, как ноги несли уже его к маленькому домику напротив здания Администрации. Странно, но никаких мешков он не приметил на пороге. Самбрера, что ли, помог дотягать? Постучал в дверь, а ответа не получил. Дернул за ручку, дверка и открылась. Заслышал Мишаня глухие голоса из подпола и потянулся узнать, чей это там мужской басок, такой не похожий на самбреровский, а?
– Мазур, спасибо тебе. Честно, я бы сама не смогла. Ну, почему я родилась такой пигалицей?? Лучше бы мужиком. – Маша и Мазур торчали в подполе.
Лаз в него открывался в чулане обычной лежачей дверкой на полу. Мишка хотел уже обозначить свое присутствие, но доверительный голос Кан и искренние ее эмоции заставили Волохова притормозить и начать подслушивать. Что? Некрасиво, да? А как еще ему узнать о ней? С ним-то она так откровенничать не рвалась.
– Тьфу на тебя, Маш. За что спасибо-то?
– Сам знаешь за что. Я с дрелью управляюсь хорошо, но до тех пор, пока не встречаю крепкую кладку. Попросту силёнок не хватает. А хорошо ты полки примостырил. Рукастый. И за мешки спасибо. Сама бы я таскала до утра. Частями.
– Дело то простое, Маш. Да и должен я тебе. Знаешь, всего три дня ты тут, а я уже человеком себя чувствую, а не плевком в грязи. Ты уж не серчай, что я тебя охаял поначалу. И за «шмакодявку» прости.
– Пф… Меня и похуже обзывали. Альберт, ты и до моего приезда был человеком, просто не знал и не умел кое-чего. Зато сейчас любо-дорого. И быстро ты как все усвоил. Тебе учиться нужно. Хотя, ты сам кого хочешь сможешь научить. Давай так, я тебе постепенно теорию объясню, а? С простой разводкой разобрались, а теперь я покажу узловые и переменные. Поставим комп и будешь отслеживать перепады напряжения и силу тока. Станешь мой зам по электрике. Идет? – Оба всхохотнули.
– Как скажешь. И спасибо… Маш, я не подведу и что нужно, все для тебя сделаю, – голос Мазура дрогнул.
– Ну, ты чего? – а голос Кан стал нежным…серьезно?
Мишка ушам своим верил с трудом! Вот какой ты можешь быть, Заноза…
– Чего, чего… И это…про родиться мужиком, завязывай. Ты красивая. И умеешь много, и думать приучена. С высшим образованием. Понятливая. А уж рукастая получше любого мужика. А если надо стену просверлить или мешки потаскать, на то я есть. Ты это…. Помни, короче.
Меж говорящих повисло молчание, оно и понятно.
– А как тебя мама называет? – Вот хороший вопрос!
– Алькой.
– Ок, Алька. Но имя у тебя просто пипец. Без обид, ладно? Лучше бы Диего назвала, – оба засмеялись. – А зачем морковку и свёклу в песок зарывать, а?
– Они в нем дольше хранятся. Особо в холодном подполе. А вот кочны капустные надо на сухие полки разложить и так, чтобы боками друг дружку не касались. Машка! Ну, куда ты сыпешь??? С картохой так нельзя. Побьется. Надо аккуратно в закром складывать. Протухнет к ебе… Ну, в смысле, к чертям.
– Ладно, поняла.
– Полок тебе хватит и для капусты, и для банок. Ты банки-то вертеть умеешь?
– А вот это я умею! Мама научила. И огурцов засолить, и помидорок. И компоты.
– Ого. Ты еще и хозяйка. Маш, если что я неженатый. – И снова смех, правда, со стороны «Диего-Альберто» слегка наигранный.
Мишаня тихонько вышел из дома и направился к своему «поместью». А дорогой его глодало, грызло странное ощущение, что он опоздал…. Куда? К кому? Не понятно. Но, опоздал, и было от этого ему немножко тошно.
Дома Мишка увидел, что в холодильнике протухло все. Даже хлеб. Волохов оголодал за половину дня. Обедал он у Парфёновых, там праздновали рождение пятого внука, вот Мишке и перепало и картохи, и огурьев, и мяска. Если так рассудить, Волохов мог каждый день по домам шляться и подъедаться у селян. Однако некрасиво Можно было бы попросить кого-то из женщин за умеренную плату готовить, но Волохов понимал «нутром», что это неправильно. Реально, как барин!
Вот и стоял он посреди своего шикарного дома и голодно озирался. Вспомнил, что в морозилке валялась пачка сосисок. Радостно выудил ее, одинокую, распотрошил и кинул в микроволновку. Вот и ужин! Хлеба нет, не беда! Зато есть банка солёных «огурьев». Ел горячие сосиски и вытаскивал соленья прямо рукой из банки. Почему-то ему часто носили банки с вареньем, огурцами и прочими домашними заготовками. Вероятно, сердобольные женщины понимали его холостяцкое положение и таким образом жалели и подкармливали.
А потом завалился на диван с книжкой. Понимал, что надо бы почитать журнал новый управленческий, но отказать себе в малом удовольствии не мог. Мама в детстве приучила к чтению, за что благодарен он был ей по сию пору.
Машка в это самое время, принимала душ и посмеивалась. Снова над овощным довольствием. Надо завтра утром приготовить боссу салат из овощей, как мамуля учила, и выдать в качестве намека, что, мол, паёк приняла и считаю его барские обязательства выполненными. Может, конечно, рассердится, но Машка не могла ему простить своего собственного, позорного утреннего побега.
Поковырялась на кухоньке, заварила свежего чаю и достала из духовки ватрушек. Местный творог, даже купленный в магазине, не в пример московскому! Аж желтизной отдавал по причине правильной, сбалансированной жирности.
Уселась за стол в горнице и поднесла чашку к губам, а тут стук в дверь. Снова Волохов? На вечерний харч?
На пороге увидела Машулька бабку. Ну… как бы так сказать… Бабушками таких не называют. Бабкой тоже странно, потому, как Машка считала такое обращение грубым. Пожилая женщина? Тоже не то…
– Добрый вечер.
– И тебе, – бабка в одной руке держала утюг.
Агрегат был мощный, выпуска прошлого века. В другой бабкинской руке сумочка: трогательный ситец в меленький цветочек. Маша не стала задавать вопросов на пороге и пригласила нежданную гостью войти.
– Проходите, пожалуйста. Я только не знаю, как вас по имени-отчеству.
– Любовь Павловна.
– Рада знакомству, Любовь Павловна. – А бабка уже бодро шла в горницу, попутно окидывая взором цепким и приметливым все, что встречала на своем пути.
Задержалась возле полок с фотографиями.
– Твоя семья, Марья?
Окей…пусть будет так.
– Да. Это мама и папа. А это мы вместе в парке. А вот на море. Вы садитесь, пожалуйста. Чаю будете? – не то, чтобы Маша обрадовалась странной, любопытной бабке, но согласитесь, пожилого человека выгонять неприлично.
– Буду, – выдала бабка и уселась за стол, не выпуская из рук ни утюга, ни сумки.
Машка подсуетилась и выставила перед Любовью Павловной чашку и тарелочку. На тарелочку положила теплую ватрушку и уселась напротив, ждать, пока та соизволит пояснить ей цель визита, блин. Хотя, Маша и так уже догадалась, что визит нанесен для удовлетворения любопытства. Бабка разглядывала Машку, а Машка ее.
Глаза у той были серые, вострые. Волосы темные с проседью, собраны в низкий, тугой пучок. На вид годам к семидесяти. Одета опрятно: кофта и юбка. Платка не было, хотя Машка уверена была, что в деревнях бабульки в платках ходят. Складывалось ощущение, что по молодости бабка была симпатичной и вот эта привлекательность все еще заметна была за морщинами.
Бабка держала паузу, Машка терпеливо ждала. Первой не выдержала Любовь Павловна:
– У меня утюг сломался.
– Я уже догадалась. Может, новый купить, а? Этому сто лет в обед, – прямолинейная Машутка не стала охать и ахать, а предложила хороший вариант.
– Есть уже. Зять подарил. Не могу я им гладить! Привыкла к этому, хоть плачь. Возила на усадьбу, не приняли в ремонт, – и сидит, ждет.
– Давайте его сюда. Я починю. – Вещь эта не убиваемая, но вот провода в таких агрегатах часто истирались. – Минут двадцать и готово. Подождете или завтра заберете?
– Подожду.
Ну, конечно, а как же иначе?
Машка приготовилась к допросу, а его и не последовало. Вот странная бабка! Пока селянка пила чай и кусала смачно ватруху, Машка на краешке стола устроилась с новым проводом и принялась за починку.
– Домик у тебя справный. Мал только. Хотя для одной-то впору. Ты молодец, аккуратная. Пыли-то нет и все на местах. И себя опрятно держишь, даже дома. Бабы-то обычно по избе шастают кто в чем.
– У меня мама шьет хорошо. Сколько себя помню, у нее всегда такие милые домашние платьица были. Она и мне шила. Наверно, это привычка. И папе нравилось. Знаете, он всегда улыбался, когда видел меня и маму в одинаковых платьях. Говорил, мои девочки. – Бабка слушала внимательно и не перебивала. – Вы родились в Красных Орлах?
– Местная я, – и опять молчит.
– Вы сказали зять у вас. Значит, дочка есть?
– Есть. И сын. Все на усадьбе головной живут.
– А вы что же?
– А кто мне там рад, а? У всех семьи свои, так, зачем я под ногами у них крутиться стану?
– Не тяжело вам одной?
– По-разному бывает.
И снова разговор затих. Машка сделала вывод, что бабка не из болтливых и перестала вести светскую беседу. Утюг починила и сказала:
– Готово, Любовь Павловна. Проверим? – Бабка не ворохнулась, и Машка воткнула в розетку аппарат. – Вот. Греет, как новенький. У таких утюгов часто провода истираются. Вы, Любовь Павловна, если что заходите. У меня есть еще метров пять такого крученого в оплетке. Но, думаю, прослужит долго. Раньше делали крепкие утюги.
Бабка утюг проверила ладонью. Вытянула из розетки, завернула проводок вокруг корпуса и поставила на стол. Потом потянулась к своей сумке и достала оттуда яйца в пакетике. Штук пять.
– На-ка. За работу.
– Не нужно вовсе. Любовь Павловна, я просто так починила. Никакой оплаты я не возьму с вас.
– Бери, сказала.
И вот тут Машка кое-что поняла. Похоже, к ней в гости пожаловала местный авторитет. Голос такой властности говорил об этом совершенно чётко, прямо. Да и сама бабка преобразилась. Лицо, до этого момента, обычное, подобралось, и проступили в нем резкие, твердые линии. Но Машка по своему характеру не любила, когда волю свою ей навязывали, тем более в такой грубой форме.
– Сказала, не возьму.
– Бери!
– Нет. И не нужно кричать на меня. Это никоим образом моего решения не изменит. Утюг работает, так что забирайте и идите домой. Или еще чаю? – Машка голоса на бабку поднимать не стала, неприлично.
Но и потакать какой-то местной бэндерше не хотела! Стояла и всем видом своим показывала – хрен те, бабка, а не прогиб!
– С характером, значится?
– С ним.
– Ну и ладно,– бабка легко убрала яйца в сумку, прихватила утюг и пошла на выход.
Машка за ней. На пороге Любовь Павловна задержалась:
– Спасибо, Мань. Ватрушки вкусные. И за утюг, – и ушла, прямая, словно и не бабка вовсе, а женщина средних лет.
И как это понимать? Машка головой покачала и пошла прибрать со стола и спать ложится. А что? Встать надо пораньше и приготовить для босса задуманное угощение ради ржаки.
Глава 6
Ночь в деревне дело особое. Спит всё! Это не город с бесконечной его жизнью. Музыкой, вывесками, сиренами скорой помощи и полиции. Громыханием клубов и поздними театральными спектаклями. Если и слышны в селе были какие-то звуки, то исключительно экологичного проявления. Природного, так сказать. Даже вздохи влюбленных парочек, что прятались за углами сараюшек и под заборами, можно было отнести к прекрасному природному инстинкту размножения.
Самбрера спал и пел во сне. Нет, не ту мексиканскую песню, что стала поводом для его прозвища, а ту, что напоминала ему о единственной его любви. Давешней и безответной. Занятно, что песня была женской и исполнялась певицей Анной Герман. Только в виде известной актрисы выступала Маруська, справная деваха.
Альберт спал и улыбался. Снилась ему Машенька Кан с ее очаровательным личиком, попкой и ножками. Он сам, герой и высокопоставленный работник (согласно сценарию сна), катал Машеньку в красном кабриолете по Красным же Орлам, а она улыбалась ему нежно и восхищенно.
Мишка дрых. Устал за день. Впервые в жизни сон о том, как настигают его отцовские враги, кошмаром не виделся. А все потому, что позади него стояла маленькая Машка и палила почём зря из автомата по недругам. Может, потому и лицо его, обычно серьезное, расслабилось, утешилось ночной тишиной, мягкой подушкой и ощущением надежно прикрытого тыла.
Бабка Люба спала на мягонькой перине, подаренной все тем же заботливым зятем. И во сне вела она приезжую Маньку за руку по Красным Орлам, отбрёхивалась от языкастых баб, что невзлюбили новенькую.
Машенька металась во сне. Всё к Юрочке бежала, бежала… Опоздала на поезд и стояла одна на полустанке, понимая, что никогда больше не увидит любви своей тяжёлой.
Вот и выходит, что все видели во сне Машульку, кроме нее самой. Забавная, все же, субстанция подсознание.
Первый петушиный крик дошел до слуха Маши часов так в половине шестого. И опять она выспалась, опять отдохнула. Впрочем, ничего удивительного. Легла -то рано, по городским меркам. Утренние заботы, обязанности Маша провернула в половину часа, а потом с ехидной улыбочкой стала готовить тот салат из того пайка. Вышло так вкусно, что бедная Маня съела половину наготовленного. Собрала обед для себя, накидала в контейнер для босса и пошла к администрации.
– Михал Андреич, вы тут уже? Ранний птах? А я завтрак для вас сообразила. Не откажите подчиненной, отведайте, – понесло Машку на легком адреналине в деревенский стиль.
Мишка брови насупил, подозревая, и не напрасно, подвох. Завтракать у него в доме было нечем, он был голоден, слегка зол и потому ответил в тон фифочке:
– Я, Марья Сергевна, инженера на работу брал, а не повара-самоучку со скверным характером. Вздумала плюнуть в еду мне, так я тебя самолично сейчас заставлю съесть то, чем ты тут у меня под носом трясешь.
– Фу, барин, какая клевета. Никуда я не плевала. Для вас старалась, между прочим!
После «барина» включился в Мишке «чёрт»:
– Ты не в настроении проснулась, что ли? Охота полаяться? Так не топчись на пороге, заходи в кабинет и дверь поплотнее прикрой, чтобы народ не потешать. И начинай, а то давно я твоих воплей не слышал. Сейчас самое время! Утро, начало рабочего дня. Брань самое то!
Маша вошла в кабинет, дверь прикрыла и выставила перед Волоховым контейнер с едой. Подала, как должно, вилочку, хлебца:
– Кушайте, не сомневайтесь. Не плевала. Сама готовила из того, что получено было мною, согласно описанию вакансии. В виде огромной благодарности за вашу невыносимую щедрость.
– Маша, у меня тут дырокол есть, я сам его боюсь, такой он огромный. Давай испробуем, как он тебе в голову летит, а? Может от столкновения этих тупых предметов твой мозг начнет работать иначе? Или дар речи пропадет?
Маня ухихикалась и с чувством выполненного огромного долга, уплыла вон из кабинета.
Как обычно, после выхода из поля зрения раздражающего фактора, Мишка успокоился мгновенно, даже улыбнулся. И, честное слово, съел все, что принесла ему ехидная Машка Кан.
Мишанька работал справно, но недолго. Что-то мешало сосредоточиться, отвлекало и шло на ум. Понял – Кан, подлая. Что она там на фабрике исполняет, а? Пришлось идти и проверять. А на предприятии все чинно и благородно. Работа работается, мужики стараются. Машка Кан сидит под установленной рельсой полуавтоматической линии и бухтит:
– Руки поотрубать! Это как надо упиться самогону, чтобы такое исполнить?
– И тебе, Маш, кое-что отрубить не мешало бы, – Волохов подкрался тихо и напугал Машку голосом своим до такой степени, что она подскочила и треснулась лбом о край установки.
– А, барин криворукий! Привет тебе еще раз! – обозлилась Машка и потерла ушибленный лоб, на это Мишка улыбнулся ехидно и выдал.
– Мало тебе!
– А не фиг пугать так.
– А не фиг языком молоть!
– Надо было тебя утром отругать, чтобы ты днем за добавкой не припёрся.
– А что ж не отругала? Дырокола испугалась?!
И понеслось! Поначалу оба пытались говорить тихо, типа, промеж них идет беседа на производственную тему и ничего странного не происходит. Но, спустя минуту, обоюдная злость придала их голосам соответствующую громкость и привлекла внимание работников фабрики, не смотря на шум пил и стук молотков.
Поразительная, необъяснимая реакция двух людей друг на друга. Вроде бы взрослые оба, не школьники давно. А эмоции через край, да еще какие!
– Если ты сейчас не заткнешься, я тебя штрафану! Будешь на пайке жить, на том самом!
– Конечно, давай, наказывай рублём своим копеечным! Прям обеднею и по миру пойду!
Мишка попытался ухватить фифу за руку и вытащить из под станка, та увернулась и кинулась во двор. Мишка за ней! А мужики, скрываясь, тихо поржали, выдав фразу, которая и до того была летучей: «Погнали наши городских».
Маня выскочила во двор, заваленный привезенными ночью заготовками для шкафов. Отбежала подальше и обернулась на Мишку. Тот со страшным лицом настигал ее, неизбежно и жутко! Потом остановился, и глаза его страшно округлившись, уставились куда-то поверх Машкиной головы.
– Маша!! Назад!! – а сам ломанулся к ней, вперед, опровергая свой же приказ!
Едва он успел подскочить к застывшей в изумлении Мане, огромная доска съехала с вершины нагруженного и начала падать на мелкую фифу. Мишка не секунды не думая, снёс Машку к стене фабрики и принял на свою крепкую спину удар здоровой балясины.
Стук и отупение. Машка в Волоховских руках онемела совершенно. Дышать тяжело: обнял он крепко и голову ее прижал медвежьей ладонью к своей груди. А потом оба стали тихонько сползать по стене на землю. Машка очнулась:
– Миша? Миша! Ты что?! – поняла уже, что с Волоховым что-то не так.
Мужики выскочили во двор и бежали в полном молчании к ним. И это стало самым страшным. Если бы орали, было бы не так жутко. Сняли, раскидали доски, поддержали под руки Волохова, который мёртвой хваткой вцепился в Кан.
– Андреич, все, отпусти ее. Все обошлось.
Да какой там… Машку отлепили от Волохова. Сам Мишка потряс головой и обернулся к народу:
– Кто разгружал и укладывал заготовки? – голос тихий такой…
Маша, которая к разгрузке и укладке не имела никакого отношения, замерла в испуге. Подумала, что совсем не завидует тому растяпе, которого Волохов сейчас порвёт на британский флаг. Мужики трухнули и изрядно. Да, Мишка может и казался вальяжным барином, но сейчас…разъяренный медведь. Жуткий в своем, пока еще, спокойствии.
– Дык эта… Переправляли через старый мост на телегах. Грузили люди поставщика, – отважился ответить Пронин.
– Кто проверял? – На призыв Мишки вышел бледный мужик, Игорь Гусанов, – Что скажешь?
Мужик голову опустил. Не выдержал тяжелого хозяйского взгляда и справедливого упрёка в нём.
– Виноват. Закончили глубокой ночью. С устатку. Думал, утресь разберем и по цехам разнесем.
– Отстранен. Михеев, разобрать все. Чтобы к вечеру двор пустой был.
А Машка, стоя за спиной босса, чуть в обморок не свалилась. Да не потому, что Волохов пугал, а потому, что на его широкой спине, под рубашкой, взбухала, наливалась яркой краснотой, огромадная кровавая полоса.
– Миша…кровь у тебя, – не своим голосом пискнула Маруся. – Врача, срочно.
Мужики загомонили, кинулись к Мишане, но он только бровью повёл и все утихли. Кроме Машки, разумеется:
– Чего встали?! Блин! Где телефон? Куда звонить? Миш, ты дойдешь сам до медпункта? Я помогу!! – полезла ему под руку, помогать, дурёха.
Ну, где это видано, чтобы букашка на себе слона таскала? Мишка прижал ее голову к своему боку, на рот накинул здоровую ладонь, а мужикам сказал:
– Разошлись все. Гусанов, с тобой позже, – отпустил кивком головы, дождался, когда уйдут, а сам занялся Кан. – У тебя глаза где? На жо....на спине?! Ты куда бежишь, психическая?! И я не позволял тебе себя Мишей называть!
Орал Волохов с испугу. Вот будь он подальше метра на три, то Кан сейчас лежала бы раздавленной лягушкой под балясиной. Прямо видел он ту картинку: руки-ноги в стороны, коса по земле распласталась… А сама маленькая не дышит…
– Отпусти! – Маня пыталась выползти из-под руки Мишки. – Тебе надо к врачу! Там кровь хлещет! Сказала, пусти!
– Замолкни и народ не пугай. Хаоса не вноси, – выдохся Мишка после своего крика.
Отпустил Кан и, стараясь не шататься, пошел на выход. Машка подбежала помочь, так Волохов таким взглядом огрел, что ей ничего не осталось, кроме как тащиться за ним, наблюдая кровавую его рубашку, и стараться не заскулить от…жалости и благодарности.
Так и шли. Мишка, прямя спину, за ним Машка, горбясь, но сдерживая истерику.
– Федя, тут ты? – местный фельдшер вынырнул из-за белоснежной ширмы. – Поцарапало меня слегка.
– Хера се… – Федя Петухов не сдержался, увидев кровавое полотно во всю спину. – Садитесь, Михал Андреич. Ща все будет!
И без суеты лишней, занялся раненым. Машку Волохов оставил перед медпунктом. Еще не хватало, чтобы она любовалась всем этим безобразием.
Спустя половину часа, Мишка вышел от Петухова в бинтах на голый торс. Федя выдал ему свой плащ, но тот был нереально мал здоровому барину, пришлось накинуть поверх.
– Михаил Андреевич, вы как? – Машка топталась у входа. – Все обошлось? Перелом? Что врач сказал?
И глаза такие …хоть плачь.
– Тихо ты. Что раскудахталась? Все в порядке.
Маша даже не обиделась на «кудахтанье»:
– Это все из-за меня. Простите. И спасибо… Давайте, я провожу вас до дома. Помогу.
– Иди и работай. Еще день не кончился. Сам я.
– Простите. Это досадная случайность.
– Это, Маш, не случайность, а раздолбайство, – и пошел, как ни в чем не бывало, а Машку отпустило и разозлилась она.
– Я, так-то, вам тоже не позволяла себя Машей называть!
Волохов тормознул, вздохнул тяжко и ушел, не оборачиваясь. Маруся дёрнулась было за ним, но передумала. Почему? Надо на фабрику вернуться, успокоить людей и принять кое-какие меры.
– Марья Сергевна, ну как там? – Мужики активно занимались разбором и переноской заготовок на склад, но завидев Машу, покидали всё и потянулись к ней.
– Волохова направили домой после медпункта. Скорую вызывать надобности не возникло, – Маша говорила спокойно и чётко. – По какой причине работы ведутся без касок и перчаток? Кто ответственный за технику безопасности?
Сказала весомо, мужики аж рты пораскрывали.
– Ну, я, – Валера Самойлов, мужик наглый и хамоватый, выступил вперед.
– Сдайте пломбир мне и покиньте территорию фабрики. Вы отстранены так же, как и Гусанов.
Прибалдели все. То ли от Машкиного серьезного и спокойного тона, то ли от ее вида, собранного и уверенного.
– А может тебе еще и кошель свой отдать? С хера ли ты тут распоряжаться надумала?
– Нормативный акт о погрузо-разгрузочных работах в части пункта о мерах безопасности регулирует данный вопрос. Несостоятельность, некомпетентность ответственного за работы, создает прецедент, на основании которого главный инженер имеет право отстранить сотрудника от его обязанностей без объяснения причины. В случае несогласия работника, главный инженер имеет право на исполнение своего распоряжения с помощью правоохранительных органов.
– Чё?! – Самойлов выпучил глаза, пугаясь большого количества серьезных, умных слов.
– Сдайте пломбир и покиньте территорию фабрики, – Маша подошла к Самойлову и протянула руку. – Иначе выведу.
– С хера ли меня-то? Я вчера ночью вообще дома был и ничего не грузил.
– А обязаны были быть. На каком основании контроль был возложен на Гусанова? Соответствующий приказ был по фабрике?
– Чего?
– Пломбир отдал и на выход. Я могу повторить еще раз. Надо? – Машка не орала.
– Да подавись! – Самойлов швырнул пломбир от складского помещения ей под ноги , сплюнул на землю и пошел на выход со двора.
У ворот топтался Гусанов. Он и на фабрику не входил, и домой не шёл. Видно было, переживал мужик, болела душа и совесть маяла. А Самойлов слился, будто и не было его. Говнюк бессовестный.
– Кто является заместителем в отсутствие генерального директора?
– Я, Марья Сергеевна, – вперед вышел Бекасов-младший, уверенный и спокойный мужчина.
– Прошу вас обеспечить касками и перчатками всех, кто занят разгрузкой. Пока вы это делаете, я проведу беседу с сотрудниками по технике безопасности. По времени – минут десять.
– Гора, Жора, за мной, – Бекасов увел близнецов куда-то вглубь двора.
– Мужчины, есть перечень норм безопасности, которые соблюдать необходимо. Я коротко и по существу. Соскучиться не успеете.
Мужики, удивленные новой ипостасью маленькой приезжей красотки, потянулись к ней, встали вокруг и принялись слушать. Маша объяснила все просто. И про высоту паллет, которые не должны превышать двух метров вне склада. И про площадь размещения паллеты с громоздким, тяжелым грузом. И разное другое, о чем никто доселе не рассказывал им. Коснулась темы работы с режущими предметами, пообещав, что новая лекция будет сразу после установки полуавтоматической линии с последующим обучением работы на ней.