Buch lesen: «Хаос: путешествие в Элладу»

ВНАЧАЛЕ СУЩЕСТВОВАЛ ЛИШЬ ВЕЧНЫЙ, БЕЗГРАНИЧНЫЙ, ТЕМНЫЙ ХАОС

Стефанос Григориадис, или, как его называли все друзья и знакомые, Стефан, вышел из общественного бассейна, в котором для субботнего утра было весьма многолюдно, и направился в душевую. Сегодня он проплыл больше, чем обычно, не заметив, как прошло два часа. В детстве он занимался плаванием, а в подростковом возрасте бросил это занятие, когда понял, что никаких результатов нет. Стефан плавал почти каждый день, но секундомер показывал одну и ту же цифру. После смерти отца он снова начал ходить плавать – теперь уже больше для того, чтобы очистить голову от лишних мыслей. Сейчас в плавании ему нравилась определенность, которой так не хватало в повседневной жизни. Что бы ни происходило в его жизни, он всегда мог прийти в бассейн и плавать до тех пор, пока он не почувствует себя лучше. Стефаноса успокаивала мысль об этом…

Нельзя сказать, что у него была депрессия или он тосковал, но что-то внутри уже давно не давало покоя. Ему казалось, что перед смертью отец не сообщил ему что-то важное. Что-то, что он обязательно должен был знать. Григориадис не сильно тосковал по его уходу. Хотя, скорее, он просто старался об этом не думать. Его пугали мысли о смерти. Просто пугали. И он не подпускал их к себе, как не подпускал мысли о том, что ему уже (хотя он изо всех сил пытался поверить, что еще, а не уже) двадцать девять лет. К этому моменту он бы мог чего-то добиться. Чего-то большего, чем жизнь за счет денег отца, не такая уж и шикарная работа и… одиночество.

Сполоснувшись под горячей водой и переодевшись, Стефан прошел к стареньким фенам, прикрепленным к стене возле зеркал. Пока он сушил свои кудрявые короткие черные волосы, глядя на карие глаза с длинными ресницами, он думал о сегодняшнем дне. Сегодня был его день рождения, и он всеми силами старался оттянуть момент встречи с родственниками и друзьями, которые после его расставания с девушкой, с которой он прожил пять лет, смотрели на него с сожалением.

“Да нет у меня никакой депрессии!” – повторял он, когда его снова кто-то пытался подбодрить. И он не врал: ему правда на удивление легко далось расставание с Ингой – светловолосой немкой с темными бровями, выщипанными в тонкую нить. Стефан ненавидел ее брови, но никогда не говорил ей об этом. Их отношения были удобными, но не более, поэтому он был даже рад, что ему не пришлось самому рвать с ней.

Они быстро выехали из съемной квартиры в центре Берлина. Крыс, которых Стефан тоже ненавидел, Инга забрала себе, а остальные вещи, накопившиеся за эти годы, они разделили пополам без особого скандала. Сейчас Стефан отвез все свои вещи в квартиру Клавдии, своей матери, чтобы пожить у нее. Это было как никогда кстати: в родительской квартире впервые за долгое время было до ужаса тихо, и матери была просто необходима компания, хоть она этого и не признавала. Клавдия всегда казалась Стефаносу сильной женщиной, не дающей волю эмоциям. Она всегда была спокойна и сдержанна, что бы ни происходило.

И вот сегодня, в день рождения сына, Клавдия готовила стол к вечеру, несмотря на все его просьбы не устраивать праздник. На обед должны были прийти его бабушка Линда, мать Клавдии, и ее родная сестра Барбара со своими дочками-близняшками Сабиной и Ольгой, которых он тоже, к слову, недолюбливал. Клавдия знала об этом и, хотя и отлично это скрывала, явно тоже не питала теплых чувств к этим двум девчонкам, которые всем видом показывали, что они уже взрослые дамы (а им ведь только стукнуло восемнадцать!). К счастью, Стефану удалось убедить мать не звать остальных родственников, которых он любил еще меньше.

Стефан до ужаса не хотел проводить вечер в этой женской компании, но выбора у него не было. Если бы Клавдия их не позвала, то они бы все равно пришли его поздравить и сидели бы весь вечер с каменными лицами, а приглашение помогло избежать хотя бы этого.

В Берлине у Стефана были родственники только по материнской линии. Его отец был греком. Родители отца переехали в Берлин в шестидесятых годах, оставив всю свою родню, и больше никогда в Грецию не приезжали, поэтому никого из родственников по линии отца Стефан не знал. Последний месяц он постоянно думал об этом, его как никогда начала интересовать история Греции и его семьи. У него была книга мифов древней Греции, которую отец подарил ему на пятнадцатилетие. Толстая книга с красивыми яркими картинками на каждой странице. “Вначале существовал лишь вечный, безграничный, темный Хаос” – все, что прочитал Стефан за все эти годы. Книга валялась в книжном шкафу у родителей, а сегодня утром, пока он проплывал второй километр в бассейне, он вспомнил о ее существовании.

Стефан совсем не хотел домой, но в то же время не хотел бросать Клавдию, готовящую праздничный обед. К тому же она попросила зайти на субботний фермерский рынок за овощами и сырами.

Июльское солнце было жарким, на рынке пахло зеленью, клубникой и помидорами.

– Эти помидоры привезены прямиком с островов Греции, – заверила его продавщица у одного из прилавков.

Стефан купил все необходимое и направился домой: ему очень хотелось поскорее найти ту книгу с мифами.

Сегодня ему исполнилось двадцать девять. Верить в это не хотелось совсем, да и праздник не такой уж и праздник. Отмечать с друзьями не было желания, хотя те и настаивали на походе в бар. Это было очень непохоже на Стефаноса: он был тот еще тусовщик. Настоящий берлинец с серьгой в ухе и вечно торчащей изо рта сигаретой. Но не сегодня. “Им нужно пережить наше расставание”, – говорил он про друзей, которые то и дело напоминали ему об Инге. “Нужно же быть такой дурой и порвать со мной за неделю до дня рождения”, – думал он про себя.

Как раз в этом месяце Стефан закончил свою большую работу. Он был иллюстратором и в основном рисовал для детских книг и энциклопедий и обложки для книг. Иногда были небольшие заказы, которые могли его заинтересовать. Когда у него не было работы, он отдыхал. К счастью, их семья была не из бедных. Его бабушка и дедушка владели пивоварней, одной из крупнейших в Германии, поэтому о деньгах Стафаносу приходилось думать в последнюю очередь. После смерти отца он получил половину пивоварни, вторая половина принадлежала матери. Но ни он, ни Клавдия ничего не понимали в этом. Они просто получали каждый месяц деньги, и, по расчетам Стефаноса, могли больше не работать ни дня в жизни и жить в комфорте. Поэтому Стефанос не занимался тем, что приносило бы ему большие деньги. Можно сказать, что у него не было мотивации искать в себе то, что привело бы его к успеху. Да, он любит рисовать, писать картины. У него было несколько картин, которые купили его знакомые, но это было лишь его хобби, которое приносило небольшие деньги. При этом нельзя было сказать, что он жил на широкую ногу: он делал вид, что этих денег на его счету не было.

– Мам, помнишь ту книгу? – крикнул он с порога Клавдии, которая гремела посудой на кухне.

– Которую?

– Ну ту, про мифы древней Греции, помнишь, вы мне дарили? – сказал Стефанос, зайдя на кухню, где шумела вытяжка и что-то шкворчало на плите.

– Боже… Ну ты вспомнил!

Худощавая Клавдия с каштановыми волосами, затянутыми в тугой пучок, взяла тканевую сумку, в которой Стефан принес овощи, и начала выкладывать ее содержимое на обеденный стол.

– Так что? Не знаешь, где она может быть? – напомнил он матери, которая уже увлеклась мытьем лука-порея.

– Да черт его знает. Посмотри в шкафу, отец осенью разбирал книги, что-то выкинул, что-то отдал в библиотеку. Может, найдешь ее.

Стефан поблагодарил мать и прошел в гостиную, где у окна под палящим солнцем раскинулся целый сад с комнатными растениями. Некоторые были настолько высокими, что почти касались потолка. Настоящие джунгли! Там, в углу, стоял старенький деревянный шкаф, в котором всегда хранились книги. Верхняя полка была выделена под Ремарка: Клавдия его обожала. Стефан не сразу увидел книгу. Раньше она казалась ему такой яркой и интересной, а теперь она выглядела как обычная книга среди остальных, находящихся в шкафу. Отличалась она лишь типичными греческими орнаментами. Он вытянул ее из пространства между книгами, стоящими рядом. Отец почему-то решил, что лучшими соседями для нее станут англо-немецкий словарь и книга Томаса Манна.

Книга была немного раздута из-за того, что внутри лежали какие-то бумаги и конверты. Стефан хотел было их вытащить и положить обратно в шкаф, но вдруг заметил, что ветхие посеревшие листы были исписаны словами на греческом. Ему удалось разобрать только свою фамилию и слова “Берлин. ФРГ”. Стефан вдруг разволновался, будто нашел что-то очень важное или даже секретное. Он схватил все письма и книгу и направился на кухню.

– Мам, ты не знаешь, что это за письма? – Стефан держал книгу, из которой торчали углы конвертов, так крепко, словно боялся, что они навсегда исчезнут.

– Счета? Или о чем ты? – сказала Клавдия, которая к этому времени уже занялась мытьем картошки.

– Да нет же! – он расчистил часть стола от лежащих там овощей и тарелок и аккуратно положил книгу на стол.

– Ну и барахольщик был твой отец, я до сих пор удивляюсь, сколько всего можно найти в наших шкафах!

Вытирая о бордовый фартук мокрые руки, Клавдия подошла к столу и взяла один из конвертов.

– Шестьдесят пятый год! – ахнула она, указывая пальцем на марку, налепленную на конверт. – Видимо, после переезда из Греции твои бабушка и дедушка какое-то время пытались поддерживать связь с родней. Как жаль, что тут все на греческом.

– Ты не знала об этих письмах? – спросил Стефан, который был очень рад своей находке.

– Может, и знала, но забыла, толку-то.

Клавдии явно было не так интересно, как сыну. Она положила конверт обратно на стол и вернулась к раковине, где ее ждали недомытые картофелины.

– Везде получатели Теа и Янис, значит, это ответы на письма бабушки и дедушки. Интересно, о чем тут…

Стефанос попытался перевести хотя бы одно слово, но этот язык не был похож ни на немецкий – его родной язык, ни на английский, которым он отлично владел. Ему стало настолько интересно, о чем шла речь в письмах, что он решил попробовать перевести их при помощи переводчика на телефоне, но все равно ничего не было понятно.

– Как думаешь, сколько у меня там родственников? – спросил Стефан, пролистывая в очередной раз желтые страницы.

– Твой отец всю жизнь задавался этим вопросом, да толку-то?

Клавдия обмазала картофелины травами и маслом и выложила на противень, где их поджидала утка в маринаде, набитая яблоками и апельсинами.

– Почему же он никогда не ездил туда? Греция же недалеко, столько прямых рейсов сейчас!

– Ты уверен, что говоришь сейчас о своем отце? – Клавдия рассмеялась. – Он только и умел, что говорить об этом. Я ему предлагала съездить, может, кого и нашел бы. Тетку какую. Думаю, он боялся.

– Боялся? Чего? – с удивление спросил Стефан.

Он всегда думал, что знал свою семью, а теперь выясняется, что отец хотел найти своих родственников.

– Кто ж его знает, чего он боялся, но его явно пугала эта неизвестность. Что теперь об этом говорить? – Клавдия махнула рукой.

– Почему вы не рассказывали мне об этом?

– А о чем тут рассказывать? Ты и так все знаешь, никакой тайны нет.

Стефан ничего не ответил. Он был согласен с тем, что ничего нового он не узнал, ведь о чем-то он и сам догадывался или просто понимал, как естественны для него некоторые вещи (например, то, что у него, вероятнее всего, в Греции было много родственников). Но все же впервые за всю жизнь его одолело желание хоть что-то узнать о своих родственниках и по линии отца. Теодора и Янис умерли, когда ему было девять лет, поэтому в основном все воспоминания о них строились на рассказах родителей. Он знал, что Янис был крупным, ростом два метра, с огромными ладонями и твердыми мышцами, ухоженной бородой, которая так и не поседела за всю его жизнь. Также он знал, что и Теа была весьма высокой, но худой и гибкой, как циркачка – по крайней мере, так говорил Александрос, отец Стефаноса. Он много раз видел их фотографии, которых было немного.

– Дорогой, нарежь салат, а то я совсем не успеваю, – пропыхтела Клавдия.

Стефан послушно засунул все письма обратно в книгу, которую затем положил на холодильник.

– Ну вот опять ты не убираешь ничего на место, книга будет лежать там до следующего года, – ругалась Клавдия, но голос ее, как всегда, не был строгим.

– Я потом ее еще полистаю. Когда уйдут гости.

– Вот увидишь, Барбара придет, как обычно, раньше времени.

Стефанос ничего не ответил. Он начал кое-как нарезать огурец, то и дело громко ударяя соскользнувшим ножом о деревянную дощечку. Это должен был быть греческий салат – единственное, что было в этом доме греческое, если не считать фамилии, имени и писем в шкафу. “Интересно, то, что я делаю, можно на самом деле называть греческим салатом?” – подумал он, открывая упаковку феты.

Клавдия откупорила бутылку вина. “Эта дамочка умеет жить,” – шутливо про себя отметил Стефан. Она разлила напиток по стаканам и протянула один сыну.

– За тебя, сын! – сказала она с улыбкой.

– А я и не знал, что ты пьешь с обеда, – Стефан подмигнул маме.

– Сегодня же праздник! Любимый сын отмечает двадцатидевятилетие!

Раздался звонок в дверь. Гости пришли на полчаса раньше.

– Клавдия, как ты хорошо выглядишь! – раздался в коридоре голос Барбары, едва открылась дверь. – С днем рождения, племяш! Надеюсь, ты не сильно расстроишься, но мои звездочки сегодня на генеральной репетиции спектакля… опять забыла название!

Пухлая женщина с ногами, покрытыми синими выпуклыми венами, была одета в красный сарафан, который явно был тесен ей в груди. Ее волосы были завиты в тугие кудри, на макушке красовалась уродливая заколка в цвет платья, а на отвисших мочках болтались тяжелые жемчужные серьги.

– Ой, как жаль, – наигранно ответил Стефан, с отвращением принимая смачные поцелуи тетушки.

– Я же не могла не поздравить своего любимого племянника. Хотя я могла пойти на репетицию, уж для меня вход у них всегда открыт.

Они вместе прошли на кухню, где уже пахло уткой.

– Они у меня, конечно, вообще! Какие девчонки!

– Да-да, молодцы, – согласилась Клавдия.

Стефан продолжил резать салат, стараясь не слушать не замолкающую ни на секунду тетушку, которая все говорила и говорила о своих дочках. Стефан снова задумался о своей родне в Греции. Какие они? Такие же суматошные, как тетя Барбара, и заносчивые, как Ольга и Сабина? А может, они совсем другие? Веселые и добрые, как был его отец? А может, они такие замкнутые, что даже не захотят ничего знать о нем? Живут под солнцем, попивают лимонад круглый год… Или что пьют в Греции?

– Ну а ты-то что? Такой кабан на шее у мамки! – прервала его размышления тетя.

– Нет, ты что! – заступилась Клавдия, не давая ответить сыну. – Он мне помогает. Мне с ним лучше, чем одной.

– Ну да, ну да. В конце концов, зачем плохо говорить об имениннике, – согласилась Барбара, расставляя тарелки.

– Спасибо, тетя Барби, вы умеете сказать добрые слова, – улыбнулся в ответ Стефан, который давно привык к ней.

Раздался звонок в дверь. Стефан с облегчением выдохнул, радуясь, что хоть на мгновение сможет избавиться от общества Барбары, и направился в коридор, чтобы встретить гостью. Это была Линда. Каждый, кто видел ее, понимал, чей характер достался Барбаре.

– Эти дуры тут? – первое, что спросила бабушка, увидев внука.

– Если ты про Ольгу и Сабину, то нет, бабуль, они сегодня не придут, – улыбнулся Стефан и протянул Линде руку, чтобы та могла на него опереться, пока снимает обувь.

Со стороны их общение выглядело крайне странным. Но для их семьи это было нормально. Они так общались, и не нужно было обижаться на это или воспринимать их слова всерьез. Прямолинейность – главная черта Шульцев. Такой была девичья фамилия Клавдии. К счастью, у нее был другой характер. Она умело пропускала все мимо ушей, а в нужный момент могла предотвратить ссору.

Когда все сели за стол, который ломился от закусок, Барбара продолжила говорить о своих дочерях, а бабушка Линда пыталась доказать, что они глупы, как и их мать.

– Как-то однажды мне довелось провести с Ольгой и Сабиной полдня, – говорила она. – Так вот, эти девчонки лучше снотворного! То и дело говорили о том, какие они молодцы. Хотелось надавать им подзатыльников!

– Мама, это твои внучки! Как ты можешь о них так говорить! – оскорбленно воскликнула Барбара.

– А надо было их воспитывать нормально! Вот Стефан: хоть и избалован, но нос свой не задирает выше всех. Где вы взяли это вино? – спросила, поморщившись, Линда. – На вкус как ослиная моча.

– Это хорошее вино. Стефан выбирал его сам, – заступилась Клавдия.

– Стефан, у тебя отвратительный вкус, – отрезала бабушка.

– Сколько тебе лет исполнилось, Стефан? – заговорила Барбара.

– Двадцать девять, – ответил Стефанос, смакуя вино.

– Знаешь, чем я занималась в двадцать девять? – прочавкала Линда. – В двадцать девять у меня уже было два ребенка и один выкидыш.

Стефан смеялся над тем, какую чушь несли его родственники, а Клавдия то и дело одергивала его, чтобы он не сказал какую-нибудь глупость. Его это ни капли не задевало, он был уверен, что их споры лишь от скуки. Для себя он давно понял, что эти женщины, рядом с которыми нет мужчин, живут за счет таких разговоров. В этом был смысл их жизни. Никчемный, поразительно глупый смысл, которым живут многие. Но была одна вещь, которая его все же расстраивала. Ему до ужаса не хватало нормальной семьи. Да, сложно сказать, что можно назвать нормальным. Но хотелось бы, чтобы каждый просто порадовался за другого, а не закатывал глаза, и чтобы каждый разговор не заканчивался руганью. Это не касалось только Линды и Барби. Такими же были родные братья Линды и все остальные родственники Стефаноса. К счастью, с ними они встречались лишь на больших праздниках, и Стефан не расстроился бы, если бы больше никогда их не увидел.

Сегодня этот кошмар длился недолго. Уже через два часа Барбара и Линда стали собираться, еще раз поздравив с праздником Стефана, который все это время поглядывал на корешок книги, так заманчиво смотрящий на него.

– Мам, как так получилось, что ты совсем не похожа на бабушку и Барбару? – спросил Стефан, загружая грязную посуду в посудомойку.

– Что ты имеешь в виду? – улыбнулась она.

– Ну, я о том, что ты как будто из другой семьи, словно ты не росла среди них.

Клавдия хмыкнула, пожав плечами, и убрала недоеденную утку в холодильник.

– Я тут подумал, – начал он, не дожидаясь ответа, – что, если нам поехать в Грецию? Отдохнем, развеемся, позагораем.

– Хах, кто бы отпустил меня с работы, – снова хмыкнула Клавдия.

– Да зачем тебе эта работа, поехали!

– Стеф, мне она нужна, чтобы не сойти с ума.

Он не стал возражать. Мать можно было понять: после смерти отца она прекрасно держалась, и то только благодаря тому, что ей было чем заняться. Возможно, если бы она отправилась на отдых, лежала там на солнце и ничего не делала бы, те чувства, которые все это время она прекрасно скрывала, вырвались бы наружу.

Стефанос включил посудомойку и наконец достал со шкафа книгу, которая все это время словно шептала ему: “Открой меня”, и сел за стол.

– Как думаешь, я бы смог найти их? – спросил он, проводя рукой по желтым письмам.

– Я думаю, что ты только потеряешь время. – Клавдия села, поставив рядом с собой бокал вина, и посмотрела на письма. – Скорее всего, они уже умерли или переехали. И даже если нет, думаешь, им будет дело до тебя?

Стефан не особо слушал, что говорила мама. Он уже листал книгу. Красивые картинки так и манили. Боги, циклопы, троянский конь – все это было так интересно и загадочно. Сейчас он искренне не понимал, почему он раньше не интересовался этим. Может, он был слишком молод для этого? Знания о культуре его народа могли бы приблизить его хоть немного к своей семье, которую он никогда не знал и, возможно, никогда не узнает.

– Да, думаю, ты права. Глупо надеяться, что кто-то будет рад видеть меня, – наконец ответил Стефан, отмахиваясь от своих размышлений.

Он вдруг представил, как вел бы себя, если бы к нему домой вдруг явился родственник, о котором он прежде даже не слышал. Вероятнее всего, он бы отнесся к нему с недоверием. Значит, и его вряд ли кто-то захочет видеть.

– Но я не говорю, что это невозможно.

Клавдия допила вино и встала из-за стола. Повисла тишина. Стефаносу показалось, что их разговор был очень интимным: все сводилось к тому, о чем они совсем не разговаривали, когда оставались вдвоем, – об Александросе.

– Ты скучаешь по нему? – тихо, словно боясь спугнуть эту атмосферу, спросил Стефан.

– По отцу? – переспросила Клавдия. – А ты думаешь, есть варианты?

– Просто ты совсем не говоришь о нем, – начал оправдываться Стефанос, расстроившись из-за того, что задал этот вопрос.

– Конечно я скучаю! Да, мне не хватает его рядом. Вся жизнь пройдена рука об руку, а сейчас я должна проживать все это одна. – она продолжала говорить спокойно и медленно, словно речь шла о повседневных делах. – Не секрет, что это должно было случиться в какой-то момент. Еще ни одному человеку не довелось избежать этого. Само собой, я и не думала, что этот момент наступит настолько скоро, но…

Она так настойчиво избегала слово “смерть”, что могло показаться, что речь шла о чем-то другом.

– Я тоже скучаю, – наконец прошептал Стефанос.

Он давно хотел произнести эти слова, но никто не спрашивал его об этом. И вот сейчас он наконец это сказал, осознавая, что по отцу он действительно скучает. Самый светлый человек в их семье. Умеющий пошутить и в то же время умеющий быть строгим, когда это требовалось. Он был человеком, который любил жизнь, и вот он лишился ее.

– Что-то я сегодня устала, пойду прилягу, – сказала Клавдия.

Она прошаркала до коридора. Еще какое-то время слышались ее шаги, пока она не дошла до своей спальни и не улеглась на большую двуспальную кровать, половину которой уже никто не занимал пару месяцев. Стефанос остался на кухне один. Он был уверен, что даже сейчас Клавдия не плакала. Она была доброй, но скупой не эмоции.

Солнце начало садиться, окрашивая облака в золотисто-розовый цвет. Как раз в это время Стефан открыл страницу, на которой был изображен восседающий на троне Зевс. Ему вдруг показалось, что этот огромной мужчина с длинной бородой и оголенным торсом сидел на одном из облаков за окном и смотрел на него. Смотрел на всех и видел все. А золотой свет исходил от него, а не от солнца, рисуя ободок вокруг облаков.

Почему он никогда не был в Греции? На Олимпе? В Акрополе? Почему отец этого так боялся? Его пугала его история? История предков?

Стефанос подошел к холодильнику, чтобы налить себе вина. Белое, которое они пили за обедом, закончилось, осталась лишь бутылка красного, которое они с мамой открыли пару дней назад за ужином. В тот день Григориадис решил приготовить пасту с моллюсками для Клавдии. Он любил готовить, но делал это лишь изредка – когда настроение было таким, что хотелось сделать что-то особенное к ужину. Например, как эта паста с моллюсками, купленными на местном рынке. Тогда продавец заверил, что их только выловили, а дома выяснилось, что не такие они и свежие. Стефанос вообще любил морепродукты. Но в Германии достать свежих обитателей моря сложно.

“Вначале существовал лишь вечный, безграничный, темный Хаос,” – снова прочитал он самую первую строчку. Хаос. Что это такое? Как это можно представить? Это ничего? Или, быть может, это все сразу в одной куче, случайное, беспорядочное? Что имели в виду греки, когда говорили об этом?

Красное прохладное вино оставляло приятное послевкусие. Стефан открыл на телефоне сайт, где покупают авиабилеты.

Откуда: Берлин.

Куда: Афины.

Дата:

Стефан задумался. Когда он может полететь в Афины? В выходные? Какие выходные? Следующие? Или, быть может, эти? Сегодня суббота. Он кликнул на завтрашнее число. Сайт быстро нашел ему билеты. Прямой рейс до Афин в одиннадцать утра или пять вечера. Все-таки утром – это слишком спонтанно. Хотя есть ли разница, если еще пару часов назад он об этом даже не думал. Да и как ему в голову пришла эта идея?

Григориадис выбрал пять вечера. Все же ему потребуется время, чтобы собрать вещи. Хотя… он же не поедет туда надолго. На неделю-две. Можно поехать и в одиннадцать. Он быстро оплатил билет и направился в спальню к маме, чтобы сообщить ей о своем отъезде.

– Мам, – шепотом сказал он, стоя в проходе спальни.

– М? – коротко промычала она в ответ.

Клавдия лежала на заправленной постели и дремала. В ее спальне было достаточно темно, хотя солнце еще окрашивало другие спальни в оранжевый цвет.

– Мам, ты спишь? – спросил он ее все так же шепотом.

– Нет, я просто закрыла глаза, – ответила она сонным голосом.

– Ма, – уже чуть громче прошептал Стефан и сел на ее кровать, – я завтра полечу в Афины. Ты не против? Ма?

– Хорошо-хорошо.

– Ты точно не против? – он погладил ее плечо.

– Делай что хочешь, дорогой. Пожалуйста, накрой меня пледом. Он лежит на кресле.

Стефанос послушно накрыл маму тонким махровым пледом.

– Во сколько? – все так же с закрытыми глазами спросила Клавдия.

– В одиннадцать.

– Хорошо.

Было видно, как сладкий сон овладевал ею, и Стефан, надеясь на то, что мама правда слышала его, а не отвечала во сне, прошел обратно на кухню, где его ждала книга с письмами и бокал вина.

Он снова начал разбирать адреса на конвертах. Ему было сложно прочесть даже их. Почерк был очень неразборчив, а чернила почти выцвели. С помощью переводчика он смог разобрать лишь то, что несколько писем было отправлено с острова Крит, а одно было прислано из Афин. Откуда были другие, он так и не понял. Его ломало от любопытства. И он ни разу не пожалел, что все-таки выбрал утренний рейс: до вечернего он бы просто сошел с ума. Он просидел почти целый вечер, читая мифы и разглядывая иллюстрации. Возникло желание самому нарисовать что-то мифическое. А может, создать своего бога. Какого бы бога, которого еще не существует, он бы изобразил? Бога еды? Да, скорее всего, такого бога в Древней Греции не было. Был бог виноделия – Дионис. Это он успел найти в книге. А как бы выглядел бог еды? Полный мужчина с обвисшей грудью? Да уж нет. Бог еды бы не толстел. На то он и бог, чтобы не быть похожим на людей.

Когда Стефанос дошел до середины книги, в глазах чувствовались сухость и жжение. Он быстро собрал чемодан и лег в постель. Всю ночь ему снились его родственники. Странные люди, совсем не похожие на людей: кто-то с одним глазом, кто-то вовсе без глаз, но видящий при помощи рук и носа. С длинными волосами, без волос, в странных одеждах и абсолютно голые. Сон был странным, жутким, пугающим, но до ужаса интересным. От волнения и предвкушения он проснулся очень рано. Это было несвойственно ему: Стефанос никогда не просыпался сам раньше десяти утра.

Летнее солнце уже освещало город. Большая часть немцев уже направлялась на работу. Часы, висящие на стене уже лет пятнадцать, немного покрытые пылью, показывали без пятнадцати шесть.

Стефанос еще какое-то время пытался уснуть хотя бы на час, но безуспешно. Раздался тихий стук в дверь.

– Входи, ма, – крикнул Стефан, и дверь тут же распахнулась.

Клавдия в синем шелковом халате, накинутом поверх белой ночнушки, встала в проеме комнаты.

– Ты чего не спишь? – спросил Григориадис женщину, которая была еще помята ото сна, но выглядела нежно и даже немного мило.

– Проснулась от солнца. Хотела спросить тебя, во сколько ты улетаешь.

Было радостно от осознания того, что Клавдия все же услышала его вчера, а не отвечала во сне.

– Вылет в одиннадцать. Думаю, через час можно будет уже выезжать, – ответил он и сел на кровать, обнажив свою спортивную грудь. Пытаться уснуть уже не было смысла.

– Думаю, ты неплохо проведешь там время, – продолжила мама. Было заметно, как она немного грустила и, вероятно, жалела о том, что не согласилась полететь вместе с сыном.

– Ты все еще можешь поехать со мной.

Клавдия улыбнулась и сильнее запахнула халат.

– Я так понимаю, ты хочешь найти своих родственников, а я буду мешать.

Стефан понимал: продолжать уговаривать не было смысла. Клавдия была не из тех, кто спонтанно может куда-то вырваться. Это не вписывалось в ее размеренный стиль жизни. Стефанос был все же похож в этом на отца. Любая авантюра могла заставить его сорвать все планы. У него была много друзей и знакомых. Решение не отмечать день рождения с ними далась непросто. Но эта пауза была ему просто необходима. Григориадис был легок на подъем, и эта поездка была тому подтверждением.

– Извини, я вчера так быстро уснула.

– Ничего, ма.

Женщина лишь улыбнулась в ответ и ушла, прикрыв за собой дверь.

Стефанос ощущал изменения в матери после смерти отца, но они были едва уловимы. Она любила мужа. Как и Александрос любил Клавдию. Они были семьей. Настоящей семьей. Такой, которую представляют, когда говорят о семьях. Но была в их семье одна странность: отец знал, что у него много родственников, но ничего не пытался о них узнать. Никогда это не обсуждалось, ничьи имена, кроме Теи и Яниса, никогда не упоминались во время семейных разговоров. Нельзя говорить, что Стефаносу это не нравилось, но желание увидеть хотя бы кого-то из них время от времени посещало его.

Какое-то время Григориадис еще повалялся на кровати, потом наконец собрался, попрощался с мамой, которая уже пила кофе на кухне, и направился в аэропорт.

Ожидая посадки, Стефанос выбрал отель, в котором планировал остановиться в Афинах. Он был до ужаса взволнован и пару раз уже успел передумать: он никогда не путешествовал один, а люди, которые ездят куда-то без компании, казались ему странными. Но чем старше Стефан становился, тем больше он проводил времени с самим собой. Для такого экстраверта, как он, это не совсем привычное дело, но что-то в этих днях одиночества было особенное, что-то, что помогало понять себя, очистить мысли и сосредоточиться на работе, своих планах. Нет, это никак не было похоже на поведение замкнутого человека: Григориадис не замыкался от этого. Каждый человек периодически проводит время без людей, но кто-то это ценит и дорожит такими моментами, а кто-то старается этого избежать. Возможно, и это путешествие будет открытием чего-то нового для Стефаноса. Он с легкостью заводил знакомства, и сейчас он был больше чем уверен, что найдет если не родственника, то кого-то по душе в этой стране.