Это было очень обидно. Одно утешало, что у меня в руках будет портфель. Это будет всё-таки знак того, что я ученица. После уроков я важно, не торопясь, отправилась домой. И вдруг увидела, как мне навстречу идёт моя мама. О, ужас! Она меня встречала, как маленькую! Я перебежала на другую сторону, сделала вид, что мамы не видела. Она не стала меня расстраивать и шла, наблюдая за мной издалека.
Дома я тут же приступила к выполнению домашнего задания. Я быстро сделала то, что было задано: палочки, кружочки, и очень жалела о том, что задали так мало.
На другой день меня пересадили на вторую парту напротив учительского стола. Моим соседом оказался полненький мальчик. Его, по-видимому, совсем не готовили к школе. Он не знал ни одной буквы, к тому же плохо их запоминал. Я же их уже все давно знала. Как пригодились мне игры с кубиками с нарисованными на них картинками и буквами. Мальчишка был очень застенчивый и не разговаривал со мной. Когда надо было писать, он открыл тетрадь, и я увидела вложенные в неё красивые картинки. Это были картинки явно немецкого производства, с обрезанными по рисунку краями и отделанные блёстками. Я не выдержала и попросила Мишу (так звали моего соседа) дать мне их посмотреть. Он подвинул мне картинки. Увидел, с каким интересом я их рассматривала, и спросил:
– Нравятся?
– Да. Очень красивые.
– Он неожиданно сказал:
– Возьми их себе.
Я почти онемела от такой щедрости и едва пролепетала: "Спасибо."
Но на следующий день он, опустив глаза и заикаясь, сказал мне:
– Меня дома очень ругали за то, что я отдал тебе картинки. Мне не жалко их, но мне велели их взять у тебя.
Я увидела, как ему было неловко и стыдно говорить мне всё это. Может быть, действительно, его ругали родители, может быть, он сам раскаивался в своей неожиданной щедрости? Но тогда я не подвергла сомнению его слова, мне его было жаль и я сказала, подвинув ему его картинки:
– Возьми, конечно, раз родители не разрешили.
Он нехотя их взял.
После этого случая мы с ним не обменялись ни одной фразой. И совсем не потому, что я на него обиделась. Я его ни в чём не винила, просто он был очень замкнутым ребенком. Учёба давалась ему с трудом. Когда его спрашивали, он морщил лоб, хмурил брови, пытаясь выудить из своей памяти хоть что-то, но ничего не получалось, и он, теряя последние крохи уважения к себе, молча садился, чувствуя себя униженным. Я же, наоборот, училось легко, с удовольствием. Я с радостью ходила в школу, с удовольствием готовила уроки. Мне очень хотелось ему подсказать ответ, но будучи "законопослушной" девочкой, я этого не делала. Ведь учительница сказала, что подсказывать нельзя. Я любила свою учительницу, и мне казалось, что и она любила меня.
В то время я не задумывалась над тем, где учатся немецкие дети. Ведь немцы еще не все были эвакуированы. Мы ходили в то здание, где когда-то учились они. А теперь? Я не была любопытной и не лазила по всей школе. К тому же я постоянно опаздывала и не могла их встретить до уроков. Вообще, русские и немцы не враждовали. Никто не искал дружбы друг с другом, но и стычек никаких не было. Холодное сосуществование. Только однажды, когда я проходила мимо старушки-немки, она окатила меня свирепым взглядом. Но она была в таком возрасте, когда такие взгляды предназначались, наверное, всем подряд.
Но однажды произошёл случай, который озадачил меня на долгие годы.
Мама с утра куда-то уходила и не могла провожать меня в школу. Она объяснила мне, показывая на стрелки часов: "Когда маленькая стрелка будет тут, а большая вот здесь, ты должна выйти из дома."
Всё понятно. Но я почему-то никак не могла выйти из дома вовремя и постоянно опаздывала. И в этот раз я шла в школу тогда, когда уже все дети были на уроке. Путь до школы проходил через железнодорожные пути. Я заметила на перроне толпу немцев, которые ожидали поезда. Я остановилась между рельсами и стала внимательно их рассматривать: "Такие же люди, как мы. Только одеты немного по-другому. Говорят непонятно. А так же, как мы стоят на перроне или сидят на своих узлах и чемоданах. Почему же они такие злые? Почему же они убивали нас? А нам пришлось убивать их? Почему?
Вдруг я увидела, как какой-то пожилой седовласый мужчина соскочил со своего чемодана, показал на меня вытянутой рукой и что-то прокричал людям на перроне. И вдруг все вскочили со своих мест, начали что-то кричать, махать руками, топать ногами. Ни один не остался в стороне от этого действа.
Я испугалась. Мне показалось, что вот сейчас они набросятся на меня и растерзают. Я бросилась бежать. Я бежала всё быстрее и мой портфель не успевал за мной и без конца стучал по моим пяткам. Я бежала и думала: "За что они так со мной? Я ведь всего лишь маленькая девочка. Я никого не убивала. Не я прогоняла их отсюда. Я ни в чём не виновата."
Запыхавшись, я ворвалась в тёмный коридор моей школы,
С опаской оглянулась на входную дверь, не преследуют ли меня немцы. Нет, никого. Немного успокоившись и переведя дыхание, я постучала в дверь класса. Дальше я ничего не помню.
Это было в последний раз, когда я видела немцев в посёлке. Но иногда я вспоминала этот случай у перрона и чем старше я становилась, тем больше поведение немцев не укладывалось в мою тогдашнюю детскую логику. Что-то здесь не так?.. Но что? Возможно ли восстановить в памяти то, что тогда было не замечено? А свидетелей нет, немцы далеко, а русских никого не было. Да, мне никогда не узнать правды. Ну, что ж…. Никогда, значит никогда… А сейчас передо мной стоит задача, как можно точнее описать собственные впечатления. Я сосредотачиваюсь на воспоминаниях.
И вот я снова чувствую себя маленькой девочкой. Я бегу в школу. Я опаздываю. Все ученики давно на уроке, на улице никого. Я подбегаю к железной дороге, я останавливаюсь между рельсами и смотрю на немцев, сидящих на платформе в ожидании поезда. А дальше… Я не могу понять, что происходит, я не могу это описать. То, что я сейчас расскажу, видит та маленькая девочка, которая стоит между рельсами или я, старая женщина, которая описывает эту историю?
Итак, я не успеваю погрузиться в свои размышления. О, ужас! От того, что я вдруг услышала, у меня теперешней волосы на голове зашевелились, мороз вздыбил кожу мурашками. О, боже! Какой кошмар! Позади себя я услышала грохот приближающегося поезда. Он мчался на всех парах, истошно гудел паровоз, пытаясь прогнать меня со своего пути, а я, погруженная в свои мысли, ничего не слышу. И вот тогда… Немцы, все как один, вскочили со своих мест, закричали, замахали руками, затопали ногами, в едином порыве пытаясь спасти меня от надвигающейся смертельной опасности. Наверняка, они кричали:
– Уходи, скорее уходи! Там поезд!
Но я не понимала немецкого языка и всё истолковала по-своему. Никто из них не смог бы добежать до меня, чтобы столкнуть меня с рельсов, так как не смогли бы добежать до меня раньше поезда. И всё-таки они добились своего. Я испугалась и побежала. Я пробежала всего каких-нибудь десять-пятнадцать шагов, как услышала характерный шум останавливающегося поезда. Всего несколько секунд отделяли меня от жуткой смерти под колесами поезда.
Эти люди, простые жители Германии, не по своей воле покидавшие родные места, забыв о вражде, в едином порыве спасали маленькую русскую девочку.
Да, вот она, правда! Так неожиданно открывшаяся почти каким-то мистическим образом спустя 70 лет. Я считаю, что с этой историей для меня закончилась война.
Я продолжала ходить в школу. Понемногу для меня раскрывалась тайна этих загадочных значков и закорючек, по которым водила я пальчиком, когда мне было всего два или три года, в своих книжках раскладушках, пытаясь понять, как могут они рассказывать интересные истории. Незаметно приблизился новогодний праздник. В этот раз папа принес в дом пушистую, очень красивую и стройную ёлку от пола до потолка. Мама дала мне деньги и послала купить елочные украшения.
В полутемном, похожем на сарай, магазине было много народу. Я встала в очередь. Когда я подошла к прилавку, там оставались только два ящика: один со свечками и один с ватными лимонами, очень похожими на настоящие. Я вздохнула, взяла пачку свечей и лимон. Даже самую маленькую ёлку невозможно было украсить такой малостью. Не нашлось и цветной бумаги, чтобы сделать флажки и цепи. Родители помогли прикрепить свечи и на этом успокоились. Как вспоминала я своего брата! Ах, если бы он был сейчас со мной, уж мы бы украсили ёлку! Но я была одна и ещё очень маленькая, чтобы решить такую задачу. Я набросала ватных снежинок и чуть не заплакала, снова почувствовав себя обманутой.
После зимних каникул наша учительница, поздравив нас с успешным освоением букваря, разрешила нам пойти в школьную библиотеку и выбрать себе книгу для чтения. Мне повезло, мне дали замечательную книгу "Золотой ключик, или приключения Буратино." Папа, посмотрев на книгу, сказал: "Разве можно давать такую толстую книгу ребенку, едва выучившему буквы? Да еще с таким мелким шрифтом. Она же не сможет её прочитать. Устанет и бросит."
Ошибался мой папочка. Я её прочитала и довольно быстро. Когда я прочитала последнюю фразу, мне захотелось еще раз хорошенько рассмотреть картинки. Я открыла первую страницу, прочитала первое предложение, и снова приключения деревянного человечка захватили меня. Я снова перечитала книжку до конца. И эту книгу я прочитала подряд четыре раза и только после этого отнесла её в библиотеку.
Я едва закончила третью четверть, как мои родители, по-видимому, по очень веской причине решили покинуть эти благодатные места. Как не хотелось мне покидать ставший родным наш дом, мою учительницу, мою школу. Мои родители знали, как я любила свою первую учительницу. Они купили для неё в подарок от меня огромную, толстую книгу с пьесами Островского. Галины Васильевны в тот день не было в школе, она болела. Мы навестили её дома. Принимая от меня подарок, она сказала:
Мне очень жаль, что ты уезжаешь. Но я от всей души желаю тебе больших успехов.
А на следующий день, я, раскачиваясь в последний раз в гамаке, развешенном на террасе, думала о том, что вот сейчас я встану из гамака, сяду в машину и больше никогда-никогда не увижу этих мест. День был пасмурный, моросил дождь, и сердце моё сжималось от тоски. Меня ждали новые открытия, горести и радости, верная дружба и коварное предательство, отчаяние и надежда, безответная и счастливая любовь, успехи и поражения – всё, чем богата земная человеческая жизнь.
Но иногда душа моя на своих легких крыльях переносит меня в овраг, на дне которого журчит мелодично прозрачный ручеёк, а под огромными деревьями на пологих склонах цветут по весне белым пушистым ковром нежные подснежники.
Снова иду я по узкой тропе, по краю обрыва и осторожно смотрю вниз, туда, где холодные волны Балтийского моря накатываются на полоску песчаного пляжа.
Снова вижу себя в просторном классе, где парты в три ряда и совсем юную, с тёмными кудряшками на голове, мою первую учительницу Галину Васильевну, которая вела меня от буквы к букве, от слога к слогу к великому умению, раскрывшему передо мной бескрайний мир чувств, фантазий и знаний.
Вспоминаю моих родителей, которые забывали про день моего рождения, откладывая его на год, не думали о том, как необходима ребёнку новогодняя ёлка, и не интересовались даже тем, какие оценки есть в тетрадках у их чада, в чём-то равнодушные, потом, словно опомнившись, становились внимательными. Слава Богу, что не забывали накормить и напоить, одеть и обуть, уложить вечером спать в теплую кроватку, а утром разбудить, чтобы проводить в школу. Думаю, что слишком долгая разлука, целых семь лет, сыграла с ними злую шутку. Каждый представлял себе совместную жизнь по-своему, а когда начали жить вместе, оказалось, что мечты не совпали и рождали взаимные упреки и ссоры. До ребёнка ли здесь?
В Трептов-парке в Берлине стоит Величественный памятник Советскому солдату, спасшему маленькую немецкую девочку. Мои спасители, простые граждане Германии, не рисковали жизнью, спасая маленькую русскую девочку, но они в тот момент забыли о вражде и о том, что не по своей воле покидали родные места. Я не смогу никому из них сказать "спасибо", но пусть памятником им будет благодарность в моем сердце и в сердцах моих потомков, которым я, конечно же, расскажу эту историю, ведь те немцы спасли не только меня, но и их тоже.
Послесловие
И вот война закончилась. Что же ждало вас в будущем, невинные ангелочки военного времени, беззащитные мотыльки, порхающие над пламенем? Война приучила нас к смирению: мы смирялись с недостатком еды, одежды и обуви, с тем, что у нас не было игрушек, книжек. Мы смирялись с раздражительностью наших измученных матерей, мы жили без их ласки, без заботы наших отцов, которых многие из нас никогда не видели. Мы не имели права на наши желания. Всю жизнь потом мы боялись войны. Фраза "Лишь бы не было войны" звучала для нас бесконечным рефреном, висела над нами, как дамоклов меч, позволяла делать с нами всё, что угодно, парализуя нашу волю к сопротивлению. Когда мы подросли, стали сильными и энергичными, мы стали строить города, заводы, фабрики, железные дороги, электростанции, начали осваивать космос. Мы создавали Великую страну, на которую с надеждой смотрели все трудящиеся мира. Но удалось ли нам избежать войны, которой мы так боялись? Во время войны наша страна потеряла самых лучших людей, погибших за нашу свободу, а в недрах нашего общества уже назревала новая война, война гражданская. Сорняки разрослись, закрыв небо своей оголтелой безнравственностью и нескрываемым цинизмом. Невозможно описать все беды, которые свалились на нас, как всесильное цунами или не знающий пощады, тайфун.
Война кровавая разворачивалась против народа, война свирепая, беспощадная, под мягким названием необходимых для оздоровления экономики реформ. Правящая верхушка, при поддержке американских, так называемых специалистов, заботилась только о собственном обогащении, а "специалисты" старались разрушить нашу экономику так, чтобы мы никогда не поднялись. Война более разрушительная, чем Отечественная. Для наших девушек началась пропаганда проституции, наших юношей, без всякого предварительного обучения, бросали в горнило локальных войн. Родители многие месяцы не получали зарплаты, и голодные дети стали прятаться по чердакам и подвалам, промышляя воровством. Наших стариков мошенники выгоняли из квартир, и они бродили по вокзалам, искали себе пропитание в мусорных контейнерах, а закон был на стороне бандитов. Работяг выгоняли с их предприятий, оборудование отправляли в качестве металлолома за границу. Но и этого оказалось мало. Нас лишили всех сбережений, многим сократили стаж работы, необходимый для получения пенсии. От этого пострадали многие женщины, которые оставались дома по уходу за ребёнком, у многих вычеркнули годы учёбы в институтах, которые при социализме входили в трудовой стаж. Но и этого было мало. Стали, как грибы появляться финансовые пирамиды, завлекающие измученных людей получать лёгкие деньги, а на самом деле, просто изымали последние сбережения. Наши люди не привыкли к законам капиталистической экономики, не понимали, как вести себя во время галопирующей инфляции. Мы с ужасом наблюдали, как среди белого дня стреляли из пушек по зданию, где заседал избранный нами парламент. Но даже и это не было самым страшным.
Самое страшное было моральное давление, которое разрушало психику людей. Всё, чем дорожило моё поколение: от революции, гражданской войны, предвоенного строительства и сама Отечественная война, – подверглись самой лживой переоценке. Сбрасывали с пьедестале наши вожди и наши герои, на примере которых воспитывались поколения советских людей. Зато вечные притеснители трудового народа прославлялись как благодетели.
Разве можно всё рассказать? Да я и не ставлю перед собой такую задачу. Об этом времени пусть пишут историки. Мы, дети войны, тогда должны были взять ответственность за все происходящее, потому что были в возрасте самом трудоспособном и опытном. Но мы были растеряны, дезорганизованы предательством нашей продажной элиты. Первый президент ходил на полусогнутых перед западными воротилами, а второй, алкоголик, разваливший Великую страну, был посмешищем в глазах того же запада. Противно было смотреть, как президент США небрежно похлопывал по плечу нашего пьяного президента.
Крах социализма, во всяком случаи в том виде, в котором он был в нашей стране, был неизбежен, потому что были нарушены законы, по которым развивается такое общество, одним из которых является постулат: "От каждого по способностям, каждому по труду." Я работала на заводе, в деревне, среди интеллигенции, и везде этот закон нарушался. А той жестокости, хамству, разнузданности и цинизму с которыми проводились, так называемые, реформы, мы ничего не могли противопоставить. Причиной тому являлась внутренняя слабость поколения, детство которого приходилось на военные годы. Слабость неосознанная, очень глубокая, а потому непреодолимая. Мы так и остались смиренными старичками, родом из искалеченного войной детства. Мы в ответ ни одного мощного протеста, ни одной значительной демонстрации. Ох, не скоро из этого смиренного семени вырастет племя бунтарей… А пока война продолжается.
Бриллиантовые слёзы
(Сказка)
Я заканчивала первый класс, когда мне попалась книга "Али-Баба и сорок разбойников". Я дочитала последнюю страницу, закрыла книгу и задумалась. Бабушка была рядом, она убирала со стола. Я спросила ее:
– Бабушка, а чтобы ты сделала, если бы нашла клад с золотыми монетами и драгоценными камнями?
Бабушка удивилась:
– Что за вопрос? С чего бы ты этим заинтересовалась?
– Прочитала про Али-Бабу. Ведь он стал счастливым только после того, как украл у разбойников часть их богатств. Разве нельзя быть счастливым без золота? И разве золото можно красть?
– Да… – задумалась бабушка. – Твои вопросы очень не простые. Сначала отвечу на твой вопрос, можно ли воровать золото. Воровать вообще ничего нельзя. Это однозначно. Но вот я представила себя на месте Али-Бабы. Устояла бы против соблазна? Думаю, что устояла бы. Но не из соображения нравственности. Это очень трудно. Я бы просто испугалась преследований со стороны разбойников. Но еще больше я бы испугалась коварства со стороны драгоценностей. Ведь, действительно, разбойники нашли Али-Бабу, и ему грозила мучительная смерть. А в этой сказке Али-Бабе ставится в достоинство хотя бы то, что он взял себе лишь столько, сколько было необходимо для того, что бы пожить хоть немного без вечных забот о пропитании. В отличии от его брата, который обезумел при виде несметных богатств лежащих перед ним и проявил всю свою безудержную алчность. И знаешь, народ прощал бедняку его поступок. Знаешь, почему? Из нужды беднякам невозможно было выбраться. Ведь ему платили не столько, сколько стоила его работа, просто бросали грош: "А, бедняк и этому будет рад". Попробуй выйти из нужды… Богачи обкрадывали бедняков на каждом шагу. Поэтому бедняку оставалось только одно: как-то обхитрить богача, хотя бы в сказке. Вот и считали люди, сочиняя эту сказку: "Ему повезло и он этим воспользовался." Его не осуждали, а приветствовали убийство сорока разбойников, которых не могли поймать те, кто обязан был это сделать. А ты представляешь, сколько людей нужно было убить, чтобы скопить столько сокровищ. Я представляю ликование жителей этого города, когда они узнали, что с бандой было покончено.
А вот на второй вопрос отвечу тебе по-другому.
Когда-то моя бабушка рассказала мне сказку. Выслушав ее, я многое поняла. Я думаю, что и ты поймешь, что делает человека счастливым. Если хочешь, садись, поудобнее и слушай.
Давным-давно, говорят, жила в лесу одна фея, лесная волшебница. Жила долго, а никто об этом не знал, потому что никто ее не видел. Ведь была она прозрачная, совсем прозрачная, словно в шапке-невидимке. И до чего же легка была наша фея: цветок под бабочкой прогнется, а когда наша фея шла, ни одна травинка не прогибалась под ее не весомыми ножками. Жила она легко и беспечно, ни в чьи дела не вмешивалась. На мир, который ее окружал, налюбоваться не могла. На заре очнется, умоется росой с цветов и порхает с ветки на ветку, ведь она при желании могла очень маленькой стать. С птицами песни поет, катается на легком ветерке по речным волнам, под дождем купается, в пургу летает среди снежинок, словно в догонялки с ними играет. Молния, гром, а она смеется, с грозной стихией шутит. Не страдала она ни от холода, ни от голода. Что снег, что дождь, что солнечный луч – все в радость. Думала она, что так будет вечно, но и на ее долю выпала печаль.
Увидела однажды фея в своем лесу молодого охотника. Красив он был, силен и статен, глаза с лукавинкой, улыбка добрая. Этот охотник жил в селе, недалеко от леса. Иваном его звали и был он сыном вдовы Евдокии, и что правда, то правда, очень пригож был. Дрогнуло сердечко у феи, да так забилось, что больно в груди стало. Как заколдованная долго шла она за охотником. Впервые пожалела она, что невидима, а походка слишком легка: не замечает ее охотник, не видит ее красоты. Потом вспомнила что-то из своей науки, приложила все свое мастерство и проявилась перед охотником. Не совсем, как настоящая девушка, а так, полу прозрачная, но разглядеть ее можно стало. Вздрогнул охотник от неожиданности, испугался дива такого, а потом залюбовался ею: голубое платье стройный стан облегает, золотистые волосы по плечам и спине струятся, потупленные глаза роскошными ресницами прикрыты.
Опомнился охотник, спрашивает:
– Кто же ты, красавица?
– А фея подняла него свой молящий взор и спросила только:
– А ты придешь сюда еще когда-нибудь?
– Если ждать меня будешь, приду.
– Буду, – сказала фея, повеселев. – Буду, приходи!
И скрылась, смущенная и радостная, в глубине леса.
Подивился охотник и засомневался: "Уж не пригрезилась ли мне прозрачная красавица. Бродишь один по нескольку дней по лесу, что только не померещится. Однако место это запомнил и дорожку к нему приметил. На другой же день прямо на зорьке был там. Она вышла к нему. Только выглядела она теперь, как настоящая девушка из плоти и крови. Увидел ее охотник и понял, что не сон видел, а счастье свое повстречал.
Часто они с тех пор встречались. Ну, не каждый день, конечно. Это фее делать-то было нечего, а охотнику надо пропитание добывать себе и старушке-матери.
Любила фея ему всякие лесные чудеса показывать. Сначала охотник только посмеивался над причудами феи, а потом и сам стал смотреть на мир другими глазами. А еще ей были под силу всякие волшебства. Понимал парень, что она может исполнить любые его желания. Только он не просил ее ни о чем, не хотел, чтобы она подумала, что ради корысти он с ней встречается.
Однажды высыпала она ему на руку целую горсть бриллиантов и сказала весело:
– Смотри, какие красивые камешки.
У охотника от неожиданности рука задрожала, чуть все камни не рассыпал. Смотрит, глазам своим не верит, что такое богатство у него на ладони лежит. Глазами хлопает, пытается что-то сказать и не может. Наконец вымолвил:
– Ничего себе камушки… Да знаешь ли ты, что тот, кто владеет такими камушками ни горя, ни нужды не знает. Очень ценные эти камушки.
Знал охотник, какая опасность кроется в этих камнях, да ничего не сказал фее, побоялся, что тогда не отдаст она ему эти камни, охраняя его жизнь. Не то, чтобы уж очень жадный был Иван, но у него вдруг появилась возможность выбраться из беспросветной нужды. Как он мог упустить такую удачу!?
Продал он эти бриллианты. Все получилось удачно, без приключений. Ювелир как увидел эти камни, даже спрашивать не стал, откуда они у него. Бриллиантов такой чистоты у него никогда не было. А вот дать за них настоящую цену поскупился. Дал четверть того, что они стоили. Но парню хватило этих денег, чтобы построить новый дом и даже просторнее, чем обычная пятистенка. В ней было еще две комнаты: Иван задумывался о семье. И еще остались деньги на черный день. Разнесла молва про него, что он, видно, клад нашел, да он только посмеивался, правды никому не сказал, даже матери, которая было испугалась, уж честные деньги он добыл. Но он ее сумел успокоить.
За хлопотами не заметил как прошла зима. А как только талые ручьи побежали, опять пошел Иван к своей фее, с которой давно не виделся. Пришел на заветное место, ждет. Выходит к нему его волшебница, глаза сияют, а в руках какой-то сверток держит. Он вскочил, навстречу ей бежит. А она лукаво так смотрит на него и говорит:
– А я тебе подарок приготовила. Смотри!
Откинула она уголок свертка, тут увидел охотник к своему великому удивлению, личико младенца.
– Это наша дочка. – сказала фея. – Рад ты или не рад, а надо нам с тобой о ее судьбе подумать. Не может она со мной оставаться. Страдает она в лесу и от холода, и от голода. Не может она согреваться и питаться солнечными лучами. Дитя она человеческое, ей кров и стол, человеческие нужны. Возьми ее к себе, пусть она в твоем доме живет. А я буду помогать, чем смогу. Только не скрывай ты от меня своей нужды.
Какой же добрый человек не будет рад ребенку!? Как на крыльях полетел Иван домой, неся на руках драгоценный сверток. Войдя в избу, просто сказал:
– Ну, мать, внучку свою хлебом, солью встречай!
– Какая внучка? Откуда? – удивилась мать.
Развернул охотник одеяльце, она руками всплеснула, запричитала:
– Господи! Да что ж это такое? А где ж мать – то ее? Или подкидыша где подобрал?
Пришлось Ивану на этот раз все, как есть матери выложить. Та слушает, ушам не верит, крестится. Выслушала до конца, подошла к внучке, осмотрела ее внимательно, улыбнулась:
– Какая прихожая! Глазки, как небо, волосики, как золото.
Полюбила Евдокия свою внучку, души в ней не чаяла. А
Иван на свидания теперь с дочкой ходил.
Подрастала Настенька, смышленая стала, ласковая да веселая. В лесу с матерью играла. Как только на ножки встала, стала бабушке по дому помогать. Резвушка Настенька с каждым годом все хорошела. Подружилась с соседскими девочками. И вот, как-то играла она с ними, вдруг пришла грустная и спрашивает бабушку:
Баба, а кто такой подкидыш? Мне девчонки сказали, что я подкидыш, и играть со мной не хотят.
Всплеснула руками бабушка:
– Ах, они негодницы! Да какой же ты подкидыш, когда у тебя и отец, и мать есть? Я вот им языки-то поотрываю!
Поругалась, покричала, а потом задумалась.
Вечером, когда Иван вернулся домой и сел за стол поужинать, она и говорит ему:
– Что это за семья у тебя, сын? Не гоже ведь так: ты здесь, а жена твоя где-то там. Жена должна у мужа в доме жить, мужу и свекрови помощницей быть, своих детей растить. Настенька-то вот уже совсем большая стала, все понимает. Ее вон подкидышем зовут, играть с ней не хотят. А каково это дитяте-то.
Тут она расплакалась и говорить не может. Бросил Иван ложку на стол да и говорит:
– Не плачь, матушка. Я и сам об этом думал. Надо что-то делать.
На следующий день, прямо с утра пошел Иван в лес поговорить обо всем с феей. Та выслушала его без удивления, вздохнула и говорит:
– Я не тому удивляюсь, что ты этот разговор начал, а тому, что ты этот разговор так долго не начинал. Я бы и рада к тебе пойти, да одно меня останавливает: слышала я, что феи, которые покидают родные места, быстро стареют и умирают. Поэтому феи на это не решаются. Как быть?
Подумал охотник и говорит:
– Ты бессмертна, а для вечности человеческая жизнь только одно мгновение. Может быть тебе суждено столько же жить, сколько и мне. Ведь точно ты ничего не знаешь. Неволить тебя не хочу, бессмертие твое на мою короткую жизнь менять не заставлю. Я вот через несколько лет стареть начну, не нужен я тебе стану, такой молодой да красивой.
Сказал, и впервые глубокая складка легла у него между бровей.
Отвернулась фея, чтобы этого не видеть. В первый раз услышала она в его словах упрек себе. Подумала и сказала:
– Может ты и прав. Раз уж мы связали свои судьбы, то все должно быть вместе: и детей растить, и с нуждой бороться, и радость, и горе делить, и стареть, и умирать – все вместе.
– Пошли!
Надо идти, а на охотника вдруг сомнение напало, тревожно забилось сердце: "Может, не надо никуда идти, может, все оставить, как есть?"
Но не послушал своего сердца Иван, вышли из леса.
Перед ними тропинка средь пахучих лугов извивается, над ними небо без единого облачка. Только душно что-то, уж не гроза ли надвигается? Обеспокоенно посмотрел он на свою возлюбленную и забыл обо всем на свете: стоит она перед ним во всей красе, счастливо улыбаясь: глаза синее неба, щеки и губы, как заря алая, на голове корона из золотых кос на солнце сияет.
Вот позавидуют мне люди, когда мою жену увидят. Скажут:
"Где же он такую красавицу отхватил?" – воскликнул он.
Взялись они крепко за руки и пошли счастливые по луговой тропе. Иван глаз своих с жены не сводит, все налюбоваться никак не может. Только вдруг заметила фея в его глазах какое-то беспокойство.
– Что со мной? – спросила она настороженно.
– Да ничего, – ответил он как можно равнодушнее. – Так, показалось.
Тревожно забилось сердце волшебницы, дальше вопросы задавать боится. Идут, а она все руки свои рассматривает, да щеки свои ощупывать начнет, по лбу медленно рукой проведет. Рассердился охотник:
– Что ты тоску на себя наводишь?
– А она ему грустно так отвечает:
Нет, не тоска это. Мы еще и полпути не прошли, а я уже меняться стала. Вот и ты уже от меня глаза отводишь, вроде как стыдиться стал.
А потом его резко спросила:
– Сильно я постарела?
А он ей в ответ:
– Может, назад вернемся?
– Нет, – сказала фея твердо, – назад мне пути нет. Да, если бы и было можно, то не вернулась бы. Счастья впереди нет, за старое цепляться не стоит. Пойдем быстрее.
Прошли еще сколько-то, чувствует фея, не может она, как прежде, вровень с охотником идти, ноги тяжело передвигаться стали. Взглянула на свои руки и не узнала их: вместо белых нежных рук увидела темные, морщинистые вены, как обнаженные корни деревьев по потрескавшейся земле вьются.
Бросилась фея к ближайшей лужице, присела перед ней на колени, взглянула на себя на одно мгновение, вскрикнула горько и жалобно, откинулась, заложив руки за голову. Подбежал к ней охотник, взял на руки, шепчет:
– Прости меня, я во всем виноват.
А она прячет на его груди свое лицо, говорит ласково:
– Нет, не вини ты себя ни в чем. Поторопись, хочу успеть до дома твоего дойти, чтобы с Настенькой проститься.
Охотник ношу свою драгоценную к груди прижимает, торопится. То ли слезы ему белый свет застилают, то ли туча темная на горизонт надвинулась, только не видит он ничего вокруг, идет как слепой, спотыкается. И вперед надо быстрее идти и хочется на землю броситься, зарыдать от тоски. Себя проклинает: "Вот не ценил своего счастья, большего захотел, все потерял. А беда одна в дом не приходит, теперь отворяй ворота. Что со всеми нами будет?"