Белорусские знахари. Легенды, предания, рассказы, обряды. Этнографические материалы конца XVIII – начала XX века

Отношение к знахарям врачей

Горожане и местечковцы обращались и к профессиональным медикам, и к знахарям. Крестьяне же вплоть до начала XX века предпочитали только местных знахарей. Порой крестьянская община заявляла земскому врачу, приехавшему в деревню для осмотра больных, чтобы он со своими снадобьями уезжал туда, откуда приехал. «Ну что дохтур, деньги возьмёт, а толку никакого. Если даже знахарь не смог вылечить, то разве дохтур поможет?» – говорили обычно крестьяне. Отношение к врачам в деревнях хорошо показывает игра «Мацей», в которую на Коляды играли в Борисовском уезде Минской губернии. «В нашем селе на колядные святки на вечеринках делают так, – рассказывал Павлу Васильевичу Шейну местный житель. – Один представляет себя за Мацея, второй за его жену, а третий за доктора. Мацей, держась за живот, говорит: «Был я у пана Бруневского на кутье, объелся кутьи, не могу сойти, не могу пойти, ни шагнуть, ни зевнуть, ни к своей жене зайти. Что моя жена Ульяна ни делала: горшок на пуп ставила, – ничего не помогло, только хуже стало. Посоветовали сходить в аптеку Равского, купить мха, чертополоха, куриной желчи, комариных кишок, ещё чего-то понемногу. Сделали болтушку, потрясли. Выпил – ничего не помогает, ещё хуже становится.

Приходит доктор Бутурумей.

– Здорово, Мацей!

– Здорово, пан Бутурумей!

– Что у тебя болит?

– Да тут возле пупа резь режет.

– Приляг брюхом, а я послушаю ухом… Эге, Мацей! Тебя семилетняя лихорадка трясёт. Нужно тебе пот выпустить, со лба кровь пустить и на затылке банки поставить. – И давай бить молотком Мацею по животу, чуть дух из него не выбил. Бьёт и приговаривает:

– Мацей, потей! Матей, потей!

Мацей не выдержал, вскочил, а доктор удрал. Мацей бросился его догонять, ударился о дверь и говорит: «Вот чтоб тебе поветрие! Напотел, намотел, а сам к чёрту полетел… Не лечит – калечит. Как бы его догнал – все бы косточки переломал».

Входит жена Мацея Ульяна и говорит:

– Пойдём, пойдём, мой курдюрка! Я и ленок, и грибочки положу, тебе кварточку (четверть штофа водки) поставлю. – Берёт Мацея подмышки и уводит, напевая одну из колядных песен». (59. Т. III. 156)

К счастью, развитие медицины постепенно усиливало авторитет дипломированных врачей у сельского населения. К 1900 году в Беларуси действовали следующие медицинские учреждения: 206 больниц разных ведомств, в том числе 69 сельских, частные больницы, военные госпитали; 146 сельских врачебных покоев, 241 фельдшерский пункт, 220 аптек. Открывались специализированные лечебные подразделения: родильные приюты, глазные, инфекционные и хирургические лечебницы, психиатрические отделения. Появилась традиция созыва губернских врачебных съездов. В 1892 году состоялся съезд сельских врачей Гродненской губернии, в 1899 году – общий съезд врачей Витебской губернии, обсуждавший в том числе положение сельской медицины. Врачи Минской губернии собирались на свои съезды три раза до начавшейся в 1914 году Первой мировой войны. На съезде 1898 года они выступили с требованием отменить все телесные наказания.

Одной из важнейших проблем, поднимаемых делегатами врачебных съездов, являлся вопрос отношения к знахарям и знахарскому врачеванию. Большую обеспокоенность медиков вызывало лечение знахарками и повитухами детских болезней «маковкой», отваром из незрелых маковых головок. Его давали и младенцам, и ребятам постарше в неограниченных количествах, постоянно купали в нём. Доктора-педиатры не отрицали, что благодаря содержанию опия «маковка» в малых дозах помогает успокоить больного ребёнка. Но постоянное и не дозированное её употребление делало детей вялыми и в принципе задерживало развитие всех их жизненных функций. Осуждению подвергался и метод лечения детской пупочной грыжи исключительно заговорами и её «грызением». В то же время уездные врачи сообщали о результативном лечебном действии детской присыпки против опрелостей из сосновых гнилушек; о средстве из копытника при детских сыпях и ряде других исцеляющих снадобий, применяемых деревенскими повитухами. Они констатировали, что в лечебной деятельности знахарей действительно много бестолковых, грубых и суеверных способов лечения. Например, таких как «перепекание», когда больного ребёнка сажают на лопату и отправляют в горячую печь, чтобы он «заново испёкся», или «переродился». Однако методы народной медицины, обеспечивающие выздоровление, уездные медики советовали всесторонне изучать и использовать.

Дипломированные врачи отдельно выделяли знахарей и знахарок, специализировавшихся на костоправстве. Те умели искусно вправлять вывихи, накладывать на переломанные кости повязки из лубочков и дощечек. Растяжения и ушибы костоправы и костоправки лечили «правлением», сильно и равномерно натирая больное место мылом или маслом. Довольно скоро боль у пациента уменьшалась, а опухоль на повреждённом месте исчезала. Врачи сходились во мнении, что массажи, искусно выполняемые знахарями, представляют собой большую медицинскую ценность. А знахарские заговоры, нашёптываемые во время лечения, прогрессивные доктора конца XIX – начала XX веков стали называть первоисточником медицинских гипнотических внушений. (30. С. 25—26) По их мнению, особый успех подобные внушения имели при остановке знахарями крови. Те шептали заговор, накладывали на рану руку, обливали больного холодной водой или использовали другие приёмы, после чего кровотечение останавливалось. Один из подобных способов остановки крови записал от знахарки в Гродненском уезде Гродненской губернии псаломщик И. О. Карский. Знахарка сначала шептала заговор-угрозу: «Кроу кровушка! Перестань цечы! Будзешъ у здоровумъ целе и у жилахъ жици и разомъ Бога хвалици; а коль не перастанешъ цечы да зъ цела ици, то цебе не будуць обсарвоваци, але собаки будуць лизаци. Годзижь табе ици, ици годзи, бо у гэтого чалавека хворого посоловели очи, да помлели руки ноги». Затем пациенту-мужчине рисовала его кровью крест на лбу, а пациентке-женщине перевязывала ногу красной ниткой. Кровь мгновенно останавливалась. (59. Т. II. С. 540)

Именно благодаря знахарям врачи стали использовать керосин для натирания от ломоты, смазывания язв и больного горла. Издавна применяемые народными лекарями от болей в сердце ландыш и горицвет в 60-х годах XIX века были исследованы и признаны официальной медициной сильнейшими лекарствами от сердечных недугов. Подсолнечник, одно из важнейших знахарских средств лечения лихорадки, начали использовать и патентованные врачи. Так же медики не раз замечали, что снадобья из одних и тех же растений, получаемые больными в аптеках или в больницах, оказывались менее эффективными, чем приготовленные знахарями. «Успех сельских лекарей в излечении самых застарелых болезней одними известными, невинными травами зависит единственно от собирания оных на природных своих местах, так же от надлежащего их приготовления и сбережения от влияния воздуха и температуры, которые большей частью изменяют или вовсе уничтожают целебную силу действительнейших растений… Опытные деревенские знахари все вообще целебные растения, собранные на своих природных местах, умеют хорошо сберегать от сырости, плесени, гнилой порчи и других повреждений, уничтожающих лучшие их силы. Они привешивают их в мешках или кульках в сухом месте, сырые же содержат в холодных покоях и погребах, куда бы мороз не мог проникнуть. Свежие корни, назначаемые для разводу, хранят тоже в погребах, а весною высаживают», – объясняли причину успеха знахарей авторы лечебника «Целебные силы природы». (56. С. 6, 8)

В начале XX века белорусские врачи по распоряжению Российского Медицинского департамента стали употреблять для лечения брусничную траву, одновременно исследуя её воздействие на больных. В то же время беспокойство вызывали знахарские снадобья из сильнодействующих растений: чистотела, одолень-травы, царь-травы. Многие знахари применяли их по принципу «душа сама ведае, кольки травы трэба». Но иногда душа ошибалась, что приводило к тяжелым последствиям для пациентов.

Отдельно в медицинском сообществе стоял вопрос о доносительстве, в первую очередь фельдшеров и дипломированных повивальных бабок, на незаконную лечебную деятельность народных лекарей и деревенских повитух в соответствии со статьями 130, 131, 132 Врачебного устава. Многие уездные врачи, руководствуясь собственными профессиональными наблюдениями, настаивали на том, что фельдшерам и повивальным бабкам было бы лучше не отпугивать от себя знахарей и повитух протоколами, а внимательно изучать наработанные веками исцеляющие методы народной медицины.

Большое влияние на отношение официальной медицины к знахарям оказал III Всероссийский Пироговский съезд, проходивший в Санкт-Петербурге в январе 1889 года. Большинство делегатов поддержали выступление знаменитого российского врача Николая Фёдоровича Здекауэра (1815—1897), профессора Императорской Медико-Хирургической Академии, лейб-медика Императорской семьи. Профессор полагал, что «только путём гуманного отношения к народным лекарям можно добиться их доверия и откровенности. А врачам необходимо осмыслить народную медицину, очистить её от суеверных примесей и установить для неё более правильные показания и дозы. Ибо, сколько бы ни открывалось лечебных пунктов, как бы не увеличивалось число патентованных врачей, но основная масса населения предоставлена в деле врачевания своим знахарям, которые родственны народу, и связь с которыми освящена веками». (28)

КАК СТАНОВИЛИСЬ ЗНАХАРЯМИ

Передача знахарства преемнику

Среди этнографов и фольклористов конца XIX-начала XX века бытовало мнение, что знахарем может стать любой человек; главное – получить знахарские знания путём их передачи. Но сами знающие не соглашались с таким выводом. Они пытались донести до собирателей-фольклористов следующее: только талантливый человек, с хорошей памятью, с определёнными свойствами ума и души достоин стать знахарем или знахаркой. Ведь, чтобы лечить людей, требовалось читать по памяти множество заговорных текстов, знать различные целебные средства и уметь правильно их использовать. Передавалось знахарство по кровному родству старшей дочери или старшему сыну, ибо народная традиция наделяла первенцев «лёгкой рукой». Если дочь или сын отказывались продолжать родительское дело, то знахари выбирали преемника из близкого окружения, соблюдая главное условие – передать знания и умения человеку более молодому, чем они сами. В противном случае ни один заговор не действовал. Передача происходила по-разному. Чаще всего знахарь читал преемнику все свои заговоры и пристально смотрел ему в глаза. Иногда после передачи заговорных текстов оба пили из одной чашки. В редких случаях старые знахари или знахарки плевали в чашку с водкой или водой и наказывали преемнику всё выпить.

Порой никто из близких не желал принять на себя знахарский дар. Тогда знахарь отдавал его Матери Сырой Земле, ложась на землю и совершая все действия, которые надлежало провести с преемником. Или проводил обряд передачи знахарства зерну. Наговаривал все свои заговоры на собранные в корзинку хлебные зёрна, затем уходил глубоко в лес, вешал корзинку на ветку дерева и там оставлял.

Бог даёт знания

Белорусы представляли Бога старичком, который правил миром, сидя на небе, но иногда спускался на землю к людям. Спустившись, Господь отправлялся странствовать, общался с людьми, одаривал их благами или наказывал. Он же наделял тайными знаниями тех, кого избрал в народные лекари. Знахари и знахарки, получившие дар непосредственно от Бога, имели славу наиболее сильных знающих. Когда Бог давал дар знахарства незамужней девушке, то ей запрещалось выходить замуж. В противном случае она теряла полученные от Бога способности и сама начинала сильно болеть. Однако замужние женщины в подобной ситуации продолжали жить в браке, обеспечивая свою семью материальным благополучием и передавая по традиции дар старшей дочери. В народе сохранилось довольно много рассказов о том, как Бог в образе старичка обучал знахарству.

Как прозрела и сделалась знахаркой Степановна из Доморадчины

«Вот что рассказывала Доморачиха своей куме. «Не видела я ничегошеньки и уже замужем была. Вот на самый Христов день все из дома разошлись, кто в церковь, кто ещё куда. Остались дома только я и муж мой. Говорит мне мой муж: «Хоть бы, ты, слепая, воды принесла, а то сидишь тут чурбаком». Я заплакала, вёдра на плечи взяла и пошла за водой. Иду и плачу. Встречается мне человек:

– Здравствуй!

– Здравствуй! – отвечаю.

– Почему ты плачешь?

– Да вот слепая я, не вижу, где та вода.

– Идём, я тебя до воды доведу.

Привел он меня к колодцу и дал мне косточку в колодец бросить. И что ты думаешь? Я видеть стала, а косточка эта плавает поверх воды в колодце. Я бух тому старичку в ноги: рада-радёшенька, что увидела свет Божий.

– Черпай водицу, – говорит он мне, – а косточку эту возьми себе. Ты будешь знать много, очень много. Станешь отхаживать от болезней скот и людей; станешь отговаривать от злого человека и дурного взгляда. Тебе ведомо будет, что делать, чтобы скот вёлся у кого не ведётся; как дом строить нужно. Только смотри, деточка, чтобы у тебя эту косточку не украли!»

А муж её слушает наш разговор и любуется, на жену глядючи, (в то время его жена Доморачиха сильно была в славе), да и говорит:

– Вот же дошла. Ну, слепая, так слепая!

А Доморачиха так себе скромненько отвечает:

– Это Бог милостивый мне показал». (11. С. 75—76)

Как Арина знахаркой сделалась

«Несла Арина работникам еду. Встретился ей седой-преседой старичок.

– Здравствуй, деточка! Куда же это ты идешь?

– Несу на покос работникам поесть.

– Поставь горшочки, я тебе травку покажу.

– Дядечка, мне надо еду нести.

– Так это же не забавиться (не развлекаться). Ну, пойдём.

Три дня он её водил и всё показывал травы, какие и от чего, и всё уговаривал:

– Не иди ты замуж… Но ты выйдешь, не вытерпишь… Не послушаешь меня!..

Так он её водил, показывал разные травы и вывел на прежнее место. Так и вышло. С тех пор, как поговорила она со старичком, как ребёночек у кого заболеет, она ребёночку пользу даёт. От сглаза лечила, от ломоты, и если возле сердца ноет – от всего пользу. Всё он ей показал. Стала она сама себе на кусок хлеба зарабатывать.

А как вышла замуж, так сразу все знания забыла. Да и с мужем она не живёт. Арина и сейчас еще жива, только почти слепая: глаза её стали низкие, только немного свет видит перед собой». (11. 74—75)

Как Бог бобылку бабкой-повитухой сделал

«Ходил дедуля Бог по деревне, просился пустить переночевать. Но все жители, не имея чем его накормить, отсылали старика к бобылке. Пришёл старик к бобылке и просится на ночлег. Она тоже хотела отказаться, говорит: «Негде у меня». А дедуля ей на это: «Ах, моя голубка, я переночую и под лавкой». Согласилась бобылка пустить старика: «Что же, ложись на лавке, дам тебе что-нибудь подостлать». Бог вошёл в дом, лёг на лавку и говорит: «К тебе сегодня придут трое просить перебабить детей (принять роды)». Бобылка ему отвечает: «С чем же я пойду в бабки, если у меня нет ни дробинки соли, ни куска хлеба?» «Нет, не отказывай им. Возьми только пелёночку под пояс и иди. Но перед тем как бабить, посмотри, что там будет делаться». Так бобылка и поступила.

Пришли за ней первый раз, отвели в дом роженицы. Только посланец зашёл в сени, а она раз – и под окно. Видит – на столе много вина, хлеба-соли. Все пьют и закусывают. Приняла она ребёночка. Потом пошла второго младенца принять. Но сначала снова под окно посмотрела. А там носятся с саблями и ружьями, и все колются. Пошла она в третий дом, и опять под окно. Увидела, как пьют, закусывают, гуляют и плачут. Утром, как только проснулся тот дедуля, стал спрашивать, где она была и что видела. Она ему обо всём и рассказала. «Первый твой внук (все принятые повитухой новорождённые считались её внуками), где пьют и закусывают, бесчисленно будет богат. Второй внук, где колются, в солдаты пойдёт. А третий внук, где гуляют и плачут, обвенчавшись, едучи с венчания утопится. На этом, баба, будь здорова, живи – не тужи. Я твои обошёл клети и засеки». «Что ты, миленький, у меня же там ничего нет», – воскликнула бобылка.

Пошёл дедуля со двора, а баба та – в клеть. Как открыла дверь, так хлеб и посыпался через порог… Догадалась тогда баба, что у неё Бог ночевал. Очень обрадовалась она, что ничего обидного ему не сказала. Ну а всё то, что он предсказал, так и случилось. Один внук богато стал жить. Второй в солдаты пошёл. А третий, услышав от неё о своей судьбе, купил перед свадьбой воловью шкуру и обшил ею колодец. Вот, едучи с венчания, захотелось ему сильно пить. Подошёл он попить к вырытой свиньями яме, нагнулся попить, так там и захлебнулся». (41. С. 13)

Лекари-немцы

Порой Бог, прежде чем наделить избранника знахарским даром, посылал ему тяжёлые испытания, в том числе мучительной болезнью и болью. А затем отправлял к страдальцу своих посредников для исцеления и посвящения.

«Одна баба три года болела, с постели не вставала, высохла, как былинка. Как-то раз заехали к ним во двор лекари-немцы. Трав лекарственных везли они большие возы. Зашёл у них разговор с мужем, давно ли хозяйка больна.

– Три года уже, – говорит муж.

– Надо бы ей помощь дать.

– Помогите, сделайте Божью милость.

Дали немцы больной травы на три раза:

– Надо три раза это выпить.

Потом сказали, что с ней случится от той травы:

– После первой будет спать. После второй скрутит её, совсем плохо будет, но всё равно надо выдержать и третью выпить.

Третий раз как траву дали, так у неё лицо к затылку завернуло. Муж испугался и удивился:

– Вот урод, так урод. Ни самому посмотреть, ни людям показать!

Захотелось бабе в баню. Пошла, а там вся кожа с неё слезла, как рубаха. Выздоровела баба и сама стала знахаркой и костоправкой». (11. С. 77—78)

Получение знаний от Лесового и Лесовихи

Народное мифотворчество населило лес лесными духами, каждый из которых управлял территорией от опушки до опушки. Жилище Лесового, где он обитал с женой и детьми, находилось в самой глубине чащи. Но домой лесной дух заходил редко, обычно ночуя на верхушках сосен или в лесных оврагах, а днём расхаживая по буреломам и валежнику. Лесовой любил принимать разные образы. Его могли видеть стариком с белым лицом, тусклыми свинцово-синими неподвижными глазами; или человеком со сплющенным клинообразным лицом и такой же клинообразной бородой, одним глазом и одной ногой пяткой вперёд. Порой Лесовой «надевал» на себя настоящий человеческий облик, и распознавали его лишь по неподвижному правому глазу, значительно больше левого, и запахнутой левой полой одежды поверх правой, в отличие от обычных людей.

Лесной дух наделял знаниями тех, кто его почитал и приносил ему и его семейству в лес относы-жертвы в виде хлеба, сала и соли. Особое отношение у Лесового было к детям, проклятым матерями в полдень. Он их забирал к себе в лес, учил, а через семь лет возвращал в семью. Все семь лет ученик Лесового оставался невидимым и вёл жизнь созерцательную, набирался мудрости, питался «губяшечкой и труташечкой» («губяшечка» – нарост на берёзе, «труташечка» – трут), пил луговую воду. Лесной дух водил девочку или мальчика по полям и лесам, по городам и местечкам, по деревням и фольваркам, показывал разные житейские ситуации и давал собственные поучения на их счёт. Вернувшиеся после обучения юноши и девушки обладали большой серьёзностью, сосредоточенностью, сильными целительскими способностями, даром предвидения и начинали заниматься знахарством. Они продолжали сохранять добрые отношения с Лесовым, получали от него помощь в своём деле. Но если девушка, обретшая от Лесового знания, выходила замуж, то она сразу забывала всё, чему была обучена.

Лесовые запрещали ученикам после их возвращения к людям рассказывать о житьи-бытьи и наружности своего учителя, позволяя описывать только обучение и случавшиеся жизненные истории. Вот одна из них.

Лесная девка

«Была дочка у матери. Стала она в полдень просить есть и надоедать. А в полдень есть такая минута, в которую что мать ни проговорит, то и сбудется. Мать сказала со злости:

– Иди ты к чёрту! Убирайся! Что ты ко мне привязалась?

Как стояла дочка в избе, так лесовик взял её за руку и повел из избы. Мать не видит лесовика, а дочка видит, хозяин он теперь её. Так и увёл.

Пришли все домашние с поля полдничать. Мать зовет дочку, а той нигде нет. Мать удивляется:

– Куда же она делась? Тут же она была. Позовите её с околицы!

Бросились домашние за околицу, звали, искали, нигде девки нет. Заколотилось у матери сердце. Все сидят и полдничают, а она плачет. Искали девку долго, везде спрашивали. Туда пойдут узнавать – тут её нет. Сюда пойдут – тоже нет. И в воде искали, а потом стали поминки служить: как нет, так и нет. Вот год прошёл и второй. И девку эту всегда в церкви поминали. Как поминают, так матери на сердце легче.

Семь лет этой девки не было, семь лет водил её лесовик. Чем только она ни питалась, чем только душа её жива была. Даст ей лесовик губяшечку. Губяшечка, она как просвирочка, вкусная такая. Она потом рассказывала: «Как съем её, так до завтра и есть не хочется. И думать о еде не хочется». Приходит время спать. Приходят они к поляне, мхом поросшей, и так ей там мягко и тепло. А она всё время в одной рубашечке.

Придут они невидимые на свадьбу. Будет на той свадьбе тихо и хмуро, все гости задумчивые, затуманенные, молчат: словно тёмное облако повисло. А как придут лесовик с девкой, так сразу веселье, песни, игры. Пройдут они возле стола – и молодые целуются.

Заходят они в дома. «Там мой путеводитель порядок проверяет, – рассказывала девка. – Если что не в порядке, то кривится, не по нутру ему непорядок. Когда в доме хлеб из сеяной муки, он, пожалуй, откушает. А из не сеяной – обязательно откажется. Муку важно просеивать. Если кто хлеб, отобедавши, кладёт на лавку, это совсем не хорошо. Лесовик к нему не притронется. Если же кто воду процедит, наливая в дежу, то хлеб очень полезен, и есть его приятно. Ещё в закромах муку надо накрывать покрышкой.

Зашли мы раз в избу. В ней одни спят, не помолившись. И это нехорошо. А другие перед сном помолились. Это правильно. Ложась спать, надо перекреститься и Богу помолиться. И детей перед сном перекрестить. Перекрещённого во сне ангелы охраняют, а не перекрещённого – нет.

Входя в хату, где ссоры нет, он всегда долго стоит, всё осматривает. А если ссора не дай Бог, то торопит: «Здесь не будем, не будем. Здесь и Бог не бывает». Каждый день мы не больше, чем в двух дворах побудем, и снова в лес.

Как какой престольный праздник в селе, какая ярмарка, так мы уже тут. Будем ходить по рынку. Пойдёт он мимо лавок, товара не будет брать бумажного. Не берет, а только смотрит на него. Пройдёт возле лавок, возле всех. Послышится крик: водку пьют и льют, как разливное море. Купцы разрываются от азарта, народ наперебой их товар расхваливает, а Бог цены строит.

Возьмёт он и мне даст пряник, баранку, ореха два-три. Тут и съем, а в запас ничего брать нельзя… Будет, словно не нарочно, водить на ярмарке возле матери, возле всей моей родни. Как гляну я – слёзы катятся из глаз, ноги подкашиваются, жалко мне их – стараюсь задеть их хотя бы локотком. Он позволяет, но ни отцу, ни матери я не видна.

– Тебе родни не надо, пойдём, – говорит и уводит меня от них. Слышит ли их сердце, что я так близенько была возле них?

Стоим мы раз перед окном. Огонь горел, а потом погас. Сидит мать над больным ребёночком. А ребёночек кричит, – день и ночь всё кричит. «О, Господи Милостивый, пришли человечка, чтобы толкнул его немножко, дурь сбил», – просит мать.

А он всё стоит и слушает. «Пойдем, девка, покачаем дитёнка!» Как вошёл в хату, три раза качнул ребёночка, тот успокоился и затих, матери поспать дал. Та благодарит:

– Благодарю Господа Вышнего. Слава Богу, мой ребёночек спит.

Проспал ребёночек три дня. Пришли мы спустя три дня. Ребёночек опять закрикивается, а мать просит:

– Господи Милостивый! Хоть бы ещё того человека Бог привёл. Я бы ему молебен благодарный отслужила.

– Зайдём, девка, опять колыхнём его, пока жизнь его не прикончит: он немного проживёт. А она Богу молится – помолится и за наше здоровье. Дитя успокоится, а нам будет от матки благодарность!..

Обо всех думает, добрый. Подумает ли обо мне, приведёт ли меня когда-нибудь к матери и отцу?

Как седьмой год прошёл, привел он меня к корчме, где лавки на улице выставлены. Там мои мать с отцом сидят и горелку пьют. Отец выпьет стакан и матери даёт: «Пей!» А матери как-то не пьётся.

– Пей ты сам!

Отец налил второй стакан и опять даёт матери. А я всё мать толкаю. Она как крикнет:

– Водка какая противная!

И шлёп водкой через плечо прямо мне в глаза. Лесовик говорит:

– Вот когда тебя мать заберёт! – и оттолкнул меня от себя. Видна стала я людям и бросилась на грудь матери.

– Дочушка моя родимая! – закричала мать.

Схватила я её за шею – рук не разнять. Стала она бледная, как кора у берёзы.

– Как же ты мхом обросла, и кусочки одёжы приросли к твоему тельчику. Находилась, деточка?

– Ах, находилась, ах, находилась, мамочка!»

Стал народ приходить и дивиться лесной девке. Стала она лечить и ворожить, и говорить истинную правду. Ладная была девка, но очень уж серьезная». (11. С. 78—81)

Лесовиха, жена Лесового, тоже наделяла людей знахарскими способностями. Существовало следующее поверье. Родив ребёнка, она оставляла его голенького лежать на ветке дерева. Если проходивший мимо человек замечал младенца и накрывал своей одеждой, Лесовиха появлялась перед ним и предлагала на выбор богатство, власть, знания. Пожелавший иметь богатство сразу получал полные карманы золота. Но, выйдя из леса, он обнаруживал там лишь перегоревшие угольки. Совсем по-другому Лесовиха относилась к желавшим получить знания, одаривая их даром знахарства, как крестьянина Петрока.

Как Петрок прикрыл в лесу ребёнка и получил знания

«Косил Петрок сено на обочине леса. Стал к вечеру одолевать его сон. Видит он то ли во сне, то ли наяву: лежит ребёночек голенький-голенький, и весь в цветах. Очень жалко стало ему того ребёночка, и прикрыл Петрок его своей курткой. И тут, будто во сне, является к нему лесная девица, волосы распустивши, и говорит:

– Что тебе дать, Петрок, за то, что прикрыл моего ребёнка? Что ты хочешь: богатство, власть или знания?

– Не хочу я власти и того богатства. А нельзя ли мне получить знания?

Понравились слова крестьянина лесной девице.

– Хорошо, Петрок. Сделаю это для тебя. Ты будешь шептать, много шептать. И много пользы дашь и людям, и скоту.

С тех пор наш Петрок стал знахарем, а лесная девица его не забывала, часто наведывалась к нему. Он с ней советовался и много толковал. О чём – это уже их дела, нам это неизвестно. Жена Петрока рассказывала: «Лежу с Петроком, а к Петроку приходит лесная девица, волосы распустивши, вся в белом. Я лежу, от страха ни жива ни мертва, вся сжавшаяся. А она мне: „Что ты, кумонька моя!..“ А мне и страшно, и не хочу помешать их беседе, как они о своём толкуют, что к чему относится. Ох, хитра она, очень хитра! А потом она так скромненько уходит от него, как и пришла. Так это ведётся у них».

Раз Петрок пассажирку на чугунке (пассажирский поезд на железной дороге) остановил. Пьяный был, расхвастался: «Остановлю и остановлю!» И действительно, пассажирка раз и стала. А ему потом из города, откуда он ехал, пришлось переезда два месить по грязи». (11. С. 89—90)