– За что ты так со мной?! – Ксения мысленно отмахивалась от его слов, не хотела в них верить, в их цинизм, в их космический отрыв от всего человеческого.
А ведь и не один отец Воронов возносил её, все в ГРОЗ из тех, кто её знали, души в ней не чаяли. Как же, самый большой силач и скромник при этом, надёжный друг и добряк – широкая душа, такая широкая, что садись в неё как в лодку и катайся себе. Вот уж эта лодочка и потопила потом людей, да и вёслами по лбу так огрела, что те, кто выбрались живыми из того космического сонного заливчика, навсегда усвоили, что не зря нечистой силе приписывают ужасный облик. Не зря! Народ исторически никогда не был дураком, даже если множество его представителей подобны недоразвитым эректусам – прямоходящим обезьянам из сомнительно достоверного палеолита какого-нибудь. И были, и есть. Разве недостаточно было только вида его несовершенной внешности, чтобы понять, каков знак качества был наложен на него свыше за все свершения в отрицательном смысле его предков. Ведь чтобы так нарушить свою природу, надо было постараться не одному поколению. Родовые эгрегоры – слишком серьёзная вещь, чтобы отрицать их наличие, как и сами врождённые поведенческие автоматизмы. Но люди слишком доверяют всякой тупой бытовой мудрости – «с лица воду не пить», «не красна изба углами – красна пирогами», «красота обманчива» и прочее. А вот хрен этим мудрецам в глотку, поскольку внешней красоты не бывает при внутреннем неустройстве никогда! Сколько встречал он безнравственных уродов, они никогда не пленяли своей красотой и внешне. Вечно что-то торчит у них не так пристрочено, вечно нарушена та или иная соразмерность в их облике, как ни стараются их исправить в косметических здравницах. И только она одна была самым невероятным в его юности земным совершенством, самым большим его очарованием, ставшим самым невероятным обманом и самым большим самообманом.
– Пусти меня! Уйди! Ты сам этот вечный обман и мой самообман…
Принятая в столовом отсеке еда давила её изнутри, при том что Ксения чувствовала себя наполовину голодной. Ребёнок занял настолько много места в её теле, что мешал уже всему. Мешал спать, ходить, есть, и даже дышать, когда малейшее волнение охватывало её. А источник её волнения был один – тот, кто мнил себя непогрешимым совершенством и являлся таковым для неё всегда, он же её главный неправедный судья и владелец негодной вещи, каковою её считал.
Ксению настолько поразило как напоминание о забытом Кремне, Сенечке Каменобродском, так и его, Рудольфа, неугасимая злость и ревность к тому, что произошло настолько и давно. То, что она считала навсегда исчезнувшим из его-то памяти уж точно, ту их общую, горькую, ту прекрасную молодость на прекрасной и совсем другой Земле. Той Земле, которой нигде уже не найти, не обрести повторно, поскольку другие информационные потоки омыли её лик, изменили облик городов, ландшафты, лица и сами души людей, смыв к неведомым берегам вечности одних и сотворив новые поколения. Ей не хватало дыхания от наката и его и её собственных чувств. От понимания, насколько всё живо в нём, как будто только вчера намертво стёртый с её интимных файлов Сенечка посмел прикоснуться к ней.
– Ты виновата точно также в искривлении моей жизни, если уж на то пошло, не меньше, чем я виноват перед тобой. Когда я женился, ты сама не хотела оставить меня в покое, и носилась за мною повсюду, что дало повод твоему отцу обвинять меня в аморальности. Я же хотел только избавиться от тебя, остыть от того безумия, в котором пребывал по твоей вине. Ты и тогда хотела всё вернуть. Зачем? Зачем это было делать сейчас? В прошлое нет дверей.
– Хочешь, я улечу сразу же, как будет можно это ребёнку? А до того времени сидеть безвылазно в оранжереях. Ты тогда успокоишься? Нет. Ты сам не оставишь меня в покое. И всё ты врёшь! Врёшь сам себе. И тогда, и теперь. Не бегала я за тобой. Ты сам не давал мне дышать, ты сам…Ты и здесь любил, а говоришь «особые услуги».
– Да. Ты как болезнь. Но это рецидив прошлого. А люблю я одну Нэю. Тебя же любил давно. Ту первую нормальную мою девочку. Но ты же сама начала дурить. Ну, вспомни. С чего всё началось? Все те «вихри враждебные», в которых мы вертелись тогда? У тебя же снесло голову от собственной красоты, успеха у всех встречных и поперечных. Нет? Я не мог тебе ничего простить. Сейчас, да, я не довёл бы тебя до того, до чего доводил в то время. Я же был сам мальчишка. Но тогда я любил, а сейчас уже не могу, не умею.
– А это? Что это? Смотри на это уродство, которое ты мне сотворил. Это что было?
– Как ты можешь так говорить о будущем ребёнке, идиотка! Сама ты урод неизлечимый! Да! Ты продолжаешь действовать на мой низ, но уже не трогаешь ни ума, ни души. По-человечески это непотребно, и я всё понимаю.
– Я тоже понимаю, но не хочу принимать. Зачем мне это?
– А зачем было нужно, когда примчалась сюда? Я тебя звал? Сама ты всё понимала и хотела этого.
– Был плебей, им и остался!
– Я по матери из аристократических древних родов, перекрещивающихся с королевскими домами, а ты из поколений русских извозчиков, или кто там был? Какие-нибудь трактирные половые, бегающие с самоварами в рубахах навыпуск и в валенках с вышитыми подсолнухами.
– Что? Какие это подсолнухи на валенках? А твой отец кто был? Из каких домов? С кем он там совершал перекрёстное опыление? – задыхалась уже от смеха Ксения.
– Из казаков. Из прирождённых воинов.
– А не из сброда исторического, не из бродяг по большим дорогам? Мало ли кто там заглянул на огонёк в ваш королевский дом в исторической-то тьме? Какой же ты смешной! Сам как ребёнок. Кому это важно теперь? Что это значит? Твоя родовая спесь несусветная глупость. В тебе всегда было столько наива. Мой отец, помню, хохотал над твоими выходками всегда, когда не был ещё разозлён твоей последней выходкой, твоей женитьбой.
– Теперь он хохочет в чёрной дыре, куда вляпался, благодаря своему уму, лишённому всякого наива, ведь он это он управлял звездолётом. Или куда там он провалился? А ты как была моя подстилка, так ею и осталась. И я ещё тебе делаю честь этим.
– Оставь меня, – попросила Ксения, сразу устав от него, – я уже получила от тебя всё.
– А я нет, – ответил он, – ты ещё долго будешь платить мне за то, что спровоцировала моё падение здесь, а может, и вообще моё падение по жизни.
– Я? Как же это?
– Ты была первой, кого я полюбил по-настоящему, я умирал от тоски, если не видел тебя больше суток, по твоей чистоте, твоей воздушности, целовал твои пальчики на ногах, а ты… Извалялась с первым встречным после ничтожной ссоры. Да и потом, с кем ты только не была! Проснулась спящая красавица, сбросила свои пуанты и галопом помчалась по ночным клубам всех подметать, кто этого хотел, понятно.
– Я в отместку тебе так делала…
– Ты была девушка, и если раз так сделала, надо было гордо уйти. А ты носилась за мною, на всё шла, лезла, даже когда была Лора. Потому что понимала моё ещё не остывшее влечение. Но любви, уважения уже не было. И в этом я был не волен. Я так устроен. И уже никогда не полюблю тебя.
– Твоя инопланетная фея тоже убегала. Даже дочь заимела от другого.
– Она была изгнана мною самим. Всё было иначе. Она гордо ушла. Я сам её умолял вернуться ко мне. Она не стала бы унижаться как ты. Не к кому было уходить, ушла бы в одиночество. Ты, к сожалению, не сопоставима с ней. Ни в чём.
– Как же зовёшь? Зачем, если…
– В низости своей ты, конечно, её превосходишь. А я, веришь, устал жить всё время на горной вершине. У меня уже кислородное голодание. Хочу такую как ты. Я всё же не создан звёздным жителем.
И подумал, что будь она ему верна, то и бы они прожили в райской низине всю жизнь, как и большинство людей, не устремлённых в заоблачные высоты. Иллюзия всё это. В Космосе же и нет никаких высот. Это только на Земле – верх, низ, общепринятая пространственная система координат. Как говорил её отец ему в лицо: «Ты гад ползучий». Сотворили из гада ползучего гада летучего, но гад не может летать. Вот он и ползает, как и ползал, и в Космосе тоже. А птичка-щебетунья Нэя продолжает порхать, как и порхала прежде в недостижимой своей высоте. Это очень услаждает высокие сферы души, но потребности гада никуда не исчезли.
– Я без тебя дремал, – сказал он Ксении, – Моя щебетунья меня убаюкала, а ты всё разворошила, всю мою пригретую брюхом привычную подстилку, так что теперь грей моё брюхо, мне иначе неуютно..
Они стояли в центре их обитаемого мирка, под куполом. Он уже ничего не боялся. А те, кто их видели, не обращали внимания, из чего Ксения сделала вывод, ни для кого они не сенсация.
– Чем всё же не устраивала тебя твоя щебетунья? Конкретно?
– Всем устраивала. Она слишком воздушная. Она же порождение другого мира, её надо щадить, мы люди очень плотные, меня для неё слишком много. Поэтому ты и была нужна, чтобы взять на себя мою избыточную тяжесть. Ясно? А тебе ничего другого было и не надо. Все эти твои воздушные полёты остались в твоём полудетском периоде. На фиг они тебе сейчас?
– Ну да. Я как стойловая кобыла. Захотел сел, поехал, захотел – оставил в стойле.
– Кобыла не кобыла, это всё слова. Я уже на тебя настроился. Поэтому терпи, если влезла ко мне.
– Ну, ты и муррзавец! Мур- мурр, больше не мирись со мной. Предъявляй право на свои дополнительные часы, а в душу не лезь!
Он со смехом засунул руку между её ног:
– Всё зависит от того, где у тебя её локализация.
Ничего не хотелось сейчас Ксении так непереносимо и отчаянно, как оказаться на Земле в доме отца и матери, где она жила с Ксеном тихо и мирно. За это она отдала бы сейчас свою никчемную молодость. Ах, Ритка – змея соблазнитель, выманила её из тихой тени, из насиженного закутка. Как бы она сейчас расставила мамину коллекцию, натёрла бы до блеска прозрачные полочки, включила разноцветную подсветку и, сев в свой любимый диван в холле, любовалась бы стройными фарфоровыми рядами, а потом сама представила бы зеркальной стене забытые позиции, и никто не стал бы смеяться её неуклюжести, некому там было. Иногда она так делала, и к ней там, на Земле, возвращалось ощущение забытой воздушной лёгкости, состояние пёрышка, у которого нет никакого низа. И никто был ей не нужен, ни этот воитель, ни Артур. А Ксен, он что есть, что нет его. Он ничему не мешает. Он всегда был извне. Рядом. Нужный, незаменимый, не замечаемый.
Ей не спалось. Да и не могла она уже уснуть на чужом месте. Она поймала себя за мысль: «Чужое место». Это было «чужое место», так и не ставшее её местом. Не было здесь её места. Только там, в их обжитом кое-как закутке с Ксеном, в одном секторе с их лабораторией и оранжереями. Она оделась и пошла к себе, к Ксену. Он ещё не вернулся из своих миров формул, цифр, сплетений химических элементов, их бесконечных пасьянсов, которые изобретал. Какую вселенскую тайну он стремился разгадать? Какие хитроумные узлы распутать, завязанные неизвестно кем? Разве мог его уникальный ум заменить какой-то искусственный супер интеллект?
Рудольф своим практическим и весьма ограниченным умом в подметки ему не годился. Вояка и потенциальный душитель. Но главный человек на спутнике надо всеми, гордый своей «супер» человеческой оболочкой. Ксен же не гордый, у него нет такого надутого внешнего качества, но ум этого маленького человека глубок и велик. А они все, десантники, потешаются над тем, чего не в состоянии понять и приблизительно. «Гороховый стручок – огородный старичок». Кто бы вас тут кормил так сочно, если бы не такие вот волшебные огородники? Туман рассеивался, и у розовеющей полосы нарождающегося будущего дня, на таком близком, – рукой можно дотянуться, – горизонте кто-то маячил, кто-то ждал её…
Страшная тайна Лёни Губанова
Произошло это событие как раз перед тем, как Нэя в скором времени бесследно и необъяснимо ни для кого пропала. В купольном городе поднялась невообразимая суета, нечто вроде торнадо, в который затянуло всех. Всех, кроме Лёни Губанова. Полусонный по виду и как всегда неспешный, он один продолжал сидеть в своих подземных уровнях, и его, как ни странно, никто так и не потревожил. Настолько все живущие вверху воспринимали его не причастным к событиям, происходящим в их замкнутом социуме.
И никому не пришло в голову, что загадочное событие, связанное с драгоценной пропажей, напрямую затронуло и Лёню. Но к моменту наступления той небывалой и трагической суматохи сам Лёня, как и все остальные, пребывал в младенческом неведении, а что же произошло? И только очень продвинутый психиатр и смог бы раскрутить ту свёрнутую в незримую уже точку информацию, что и таилась где-то в лабиринтах подсознания Лёни.
…В то условное утро, – ибо какое же утро в подземных технических и уже вещественно-реальных лабиринтах глубокого залегания? – Лёня спал и видел чудесный сон. Ему снилась Нелька в голубом длинном платье, с белым шарфом, играющая на скрипке. Нелька играть на скрипке не умела. Когда-то на скрипке играла мать самого Лёни. И голубое шифоновое платье было у матери, длинное до пят, из-под которого виднелись узенькие мыски белых туфелек. Почему именно Нелька обрядилась в платье матери, об этом во сне Лёне никто не сообщил. Только у мамы была короткая стрижка, волосы тёмные, а у Нельки длинные и очень светлые. Они сливались с шарфом, окутывающим её плечи. Золотистые пылинки в потоках застывшего и будто бы стеклянного Солнца кружились в вальсе вокруг шарфа и волос….
Кто-то постучал. Лёня вскочил и не успел он продрать глаза, так и не смахнув с них солнечные пылинки, как в его личный отсек вошла Нэя. В её руках зачем-то был рюкзак.
– Лёня, – обратилась она к нему ласково и певуче, – я гуляла по нижним ярусам…
Лёня обомлел, не понимая, зачем она тут?
– …мне стало нехорошо. Можно я полежу на твоей постели. А ты куда-нибудь отлучись на часик-полтора. Ты же всегда найдёшь, чем тут заняться. Уходи же, скорее! А то я упаду…
Поскольку Лёня спал в неурочное время, он был облачён в рабочий комбинезон. Он вскочил, засуетился, делая попытку связаться с врачами, но маленькая жена Венда с неожиданной силой выхватила у него контакт и отбросила в сторону, – Я сказала, не надо! Полежу и всё! Само пройдёт!
Решив, что она сошла с ума, и уже не задавая никаких вопросов, поскольку женщина не обычная, а жена самого ГОРа, он вышел наружу и прикрыл за собой дверь.
Она крикнула вдогонку, – Лёня, не смей никому ничего сообщать! Через час всё будет в норме! Я уже приняла лекарство!
Решив выждать положенный час, он отправился на осмотр вверенных объектов. Пойти против её воли, означало одно. Она перестанет его замечать, обидится, не будет ласково общаться, прикрывать мелкие грешки по возможности. Например, то, что Нелька к нему иногда приходит даже в рабочую смену. Нелька – её подружка, и Нэя вполне может настроить её против него. Да и вообще…
Если сошла с ума, почему он должен ставить ей диагноз? Разве он врач? Пришла женщина, попросилась отдохнуть. А зачем пришла в подземные уровни, пусть муж потом выясняет.
Вернулся Лёня почти через два часа, углубившись в такие дальние уровни, в которые давно уже и не залезал никто из живых, только роботы там и копошились. Он вполне здраво рассудил, что Нэя могла и прикорнуть. Так зачем будить?
Войдя, он обомлел уже от леденящего ужаса. Нэя стояла посреди его личного отсека в невероятно нарядном платье, что само по себе не стало бы причиной того, что у Лёни буквально отнялись ноги, и он не мог сдвинуться с места. На постели лежала окровавленная медицинская простынь, а на ней какой-то предмет, завёрнутый в кусок такой же медицинской простынки.
– Лёня, ты немедленно уничтожишь без следа эту простынь и то, что на ней лежит. Я только что скинула мёртвого, недоношенного ребёнка. Никто не должен о том узнать. Ты отлично знаешь, как и где можно уничтожить всё, что угодно, без всякого следа.
С нарастающей степенью ужаса Лёня смотрел в пустую и потемневшую синеву её глаз на сине-бледном лице. Так что она напоминала скорее говорящую покойницу, чем живую женщину.
– Тебе совсем скоро возвращаться на Землю. Зачем тебе разбирательство, почему я оказалась у тебя? Я могу сказать что-то и не то. Такое, что тебя опять замуруют в какую-нибудь полую планету. Ты не женишься на Нелли и не увидишь Землю ещё долго. Ты скроешь все следы моего присутствия у себя, ты зачистишь все информационные носители на нужное время. И не говори, что ты того не умеешь. Ты отлично владеешь этим умением. Ребёнок всё равно умер. Умер, ещё находясь в утробе! Да это и не ребёнок, а недоразвитый пока эмбрион, зачаток человека.
Судя по её изменённым глазам, так что они казались провалами куда-то в синюю бездну, скорее… Нэя приняла какое-то сильнодействующее лекарство. Вполне уверенно, что было бы и удивительно, не находись Лёня в состоянии эмоционального шторма, Нэя прошла мимо него и скрылась за открывшейся панелью, утащив и свой рюкзак.
Не имея ни малейшего желания рассматривать то, что таилось в куске простынки, он лишь убедился, что там ничего уже не шевелится. Лёня выжидал довольно долго, не желая становиться убийцей, пусть и недоношенного плода. Но ни шевеления, ни писка так и не возникло. Пот градом катил по его спине, настолько ледяной, что его потряхивало. Потом одним махом он сгрёб окровавленную медицинскую простыню, не пропускающую жидкость, и скомкав её деревянными руками, потащился в самые нижние уровни, чтобы уничтожить в плазменной топке то, что и держал в охапке…
Куда и в каком направлении пропала жена ГОРа, он не знал. Голова его работала чётко, и данное задание он выполнял как безупречный робот. Страх затаился где-то на уровне живота и мерзко сползал в ноги, делая их также деревянными, но отчасти. Он всё-таки мог двигаться.
Лёня не был безжалостным убийцей, а всего лишь несчастным и довольно мягкосердечным человеком. Он жалел и подбирал котят, когда жил на Земле. Он всегда умилялся детишками, он любовался красивыми девушками, никогда не позволяя себе ничего низкого или циничного в отношении них. Он имел друзей и любящих родителей. А то, что произошло однажды, то, как он столкнул в пропасть, в бездну, одного гнуса, Лёня и теперь поступил бы также. Тот человек убил женщину, зарезал её, думая, что никто не видит, а нечаянному свидетелю Лёне пригрозил, вытерев свой нож о его курточку и штаны, что сам станет свидетелем того, что убил Лёня. Тот человек был ГОРом, то есть его шефом на одном из космических объектов, а та женщина обнаружила бесконечные нарушения деятельности ГОРа и третирование вверенных ему людей. Она прибыла в группе проверяющей команды инспекторов, а задержалась, к своему несчастью, ради вдруг найденного друга юности. Помощником у того ГОРа был Семён Каменобродский. Семёна все считали парнем неплохим, но у него давно уже во мнении Лёни поехала крыша, то есть сдвиг мозговых структур просматривался вполне чётко из-за его же сумбурных порой поступков и странных речей. Особенно после того, как покалечилась его любимая жена-красавица Вега Корунд. Но как-то не находилось Каменобродскому замены, а Лёня дни считал, что вот уже совсем скоро вернётся он, молодой практикант, на Землю заслуженным уже профессионалом среди прочих строителей космических колоний. С накопленным багажом во всех смыслах.
Лёня не уступал в силе полубезумному ГОРу. И взвесив, что тот точно его подставит, сбросил мразоту в адскую бездну, как тому и подобает. Но доказать ничего не смог. Каменобродский и слушать его не стал. И разбирательство более тщательное произвести тоже не поспешил. Он отослал Лёню в полую планету, к настоящим уже преступникам, где Лёня и оставил невозвратные годы своей молодости. Мразь ведь успел предварительно стащить с Лёни его браслет связи, фиксирующий всё досконально, после чего и скинул эту неподкупную и неустрашимую штуковину в ту же адскую расщелину, вслед за женщиной.
Поверил ему только Венд, когда уже оказавшись на более щадящей работе, на вполне себе статусном и вольном спутнике Гелия, Лёня рассказал в личной беседе всю ту историю. Но вернуть Лёне годы жизни не мог, понятно, дав обещание скорого возвращения на Землю с отличной аттестацией его заслуг и безупречной профессиональной работы на спутнике. А также обещал личное содействие в пересмотре его дела уже в земных условиях, используя все связи, как и компетентных людей в самой ГРОЗ на Земле. За что Лёня получил бы некоторую компенсацию за пережитые страдания из-за также преступной халатности со стороны уже Каменобродского. И хотя Венд, во мнении Лёни, принадлежал к той категории лиц, кого именуют подавляющей личностью по своему воздействию на окружающих, он был, очевидно, справедливым, психологичным и умным. Слов и обещаний в вакуум не бросал.
Поэтому, узнай о том, что натворила его жена в отсеке у Лёни, Венд уж точно отправил бы бывшего уголовника туда, откуда его и доставили. Планета по её черновому названию «спутник Гелия» после тех мест казалась Лёне если и не раем, то его прихожей. В панике Лёня и затёр всю информацию в наблюдающей системе, что наловчился делать уже давно. Никаких подтверждений его словам уже не имелось бы. Роковое повторение прошлого, – пусть и не детальное, но столь же страшное по своей сути, – могло укрыть лишь молчание. Молчание камня, молчание идиота, каким многие и считали бывшего рафинированного мальчика Лёню Губанова, сломленного жутким событием во время его первой же космической практики…
Вернувшись в отсек, он уловил остаточный запах крови, разумно включил вентиляцию, после чего поспешно сбегал в туалет. Сев на постель, он вдруг подумал, а не являлось ли происходящее продолжением его странного сна? И ничего не было. А теперь он проснулся, и следов произошедшего нет, что и естественно. И Лёня, бывший и амнистированный уголовник, являясь по факту теневым, образно выражаясь, ГОРом подземных уровней, не уступая в своей технической компетентности, а то и превосходя ГОРа настоящего, то есть Венда, вдруг успокоился. Мысленно уже нажал незримый значок «удалить информацию» в своей собственной голове, после чего повалился в бездну сна, пытаясь остатком бодрствующего сознания ухватить Нельку за подол голубого платья или за кончик белого шарфа, чтобы вернуть её в прерванное солнечное сновидение… И вот уже что-то голубое и переливающееся своими гранями, как некий дивный суперкуб, летело ему навстречу… то была Земля! Приближающееся и неотменяемое никаким привидевшимся бредом, блаженство…
Лёня так никогда и не узнал, что вовсе не его ухищрения помогли ему скрыть информацию с фиксирующих и вездесущих систем слежения на спутнике, восстановить которые не составляло особого труда для ГОРа Венда. Точно так же, как в своё время Каменобродскому, чтобы спасти Лёню Губанова от незаслуженной им кары. Но Каменобродский того не захотел по причине сугубо шкурной. Опасался, что тёмные тайны скинутого в пропасть ГОРа – убийцы повлекут для него уже лично нежелательные последствия. Начнут расследовать всю деятельность бывшего ГОРа на спутнике досконально, а потому и самому Каменобродскому достанется, поскольку тот часто прикрывал делишки своего непосредственного шефа. Это навлекло бы штрафные санкции, а Каменобродский стремился вырваться со спутника поскорее, чтобы уже полноценно излечить изуродованную Вегу Корунд. Проще было пожертвовать судьбой Лёни Губанова.
В подземные лабиринты приходил Хагор. И уничтожил все записи настолько основательно, что восстановлению они уже не подлежали.