Buch lesen: «Мозаика времен плюрализма мнений»

РЕКВИЕМ ПО ВЕЛИКОЙ ЭПОХЕ ПИШУЩИХ МАШИНОК

Еще в начале нашего века, включая его первое пятилетие, все крупнейшие издательства, редакции известных журналов и газет охотно принимали от авторов рукописи в машинописном виде.

Но затем как-то незаметно наступил непродолжительный период «междуцарствия».

Миллионы пишущих машинок еще стучали деловито по всей стране, но молодая, дерзкая, множившаяся день ото дня, победоносная армия компьютерной техники уже проводила повсеместно ползучую экспансию.

Вот и в нашем славном городе на Неве многие офисы, даже небольшие, практически в одночасье перешли на современную оргтехнику. Пишущие машинки списывались оптом, сотрудникам предлагали забирать их в личное пользование, причем совершенно бесплатно. Но желающих находилось мало.

Был даже такой краткий период, когда на площадках возле мусорных контейнеров по утрам можно было узреть вполне исправную, а то и новехонькую пишущую машинку.

Петербургские журналисты и литераторы в массовом порядке меняли ориентацию, выбирая электронный набор текстов.

Меня тоже всё настырнее донимала мысль о покупке компьютера, но поскольку редакции, с которыми я сотрудничал, по-прежнему принимали к рассмотрению машинописные оригиналы, то я не торопился расставаться со своей портативной машинкой производства ГДР «Консул», которая верой и правдой служила мне на протяжении добрых пятнадцати лет.

Но вот однажды на ее валике появились микротрещины, которые постепенно расширялись, превращаясь в выбоины, отчего страница с отпечатанным текстом выглядела «полуслепой».

Как быть?

И тут мне вспомнилось, что пару-тройку лет назад, проходя случайно по Большому Казачьему переулку, я увидел на фасаде одного из зданий, выше уровня витрин и парадной двери, широко вытянувшуюся надпись, составленную из крупных черных букв, прикрепленных по отдельности к стене: «Ремонт пишущих машинок».

Да, но уцелела ли эта мастерская в яростном вихре компьютерных атак?

Я снял валик, аккуратно завернул его в бумагу и отправился на разведку.

К моей несказанной радости, бюро ремонта функционировало в нормальном режиме.

Судя по обилию частично разобранных машинок разнообразнейших моделей, что громоздились на рабочих столах и полках, недостатка в клиентах здесь не испытывали.

Старый мастер кивнул мне, как доброму знакомому:

– Что у вас?

Я объяснил, достав из портфеля приготовленный сверток.

Он повертел валик в руках. В его манерах чувствовался профессионал высшей категории.

– Хорошая машинка, этот «Консул», – сказал он. – Надежная и долговечная. Если, конечно, смазывать ее регулярно, чего многие владельцы не делают. – (Камешек в мой огород.) – Но валик – ее слабое место. Рано или поздно начинает рассыпаться… – Он снова повертел деталь в руках. – Ладно, что-нибудь придумаем…

– Не боитесь остаться без работы? – спросил я перед тем, как попрощаться.

– Чего бы это вдруг? – ответил он с оптимизмом умельца, не желавшего признавать, что его профессия уже перешла в разряд отмирающих. – В нашем городе есть люди, и их, поверьте, немало, которые ни при каких обстоятельствах не расстанутся со своей пишущей машинкой. Извольте убедиться… – красноречивым жестом он обвел рабочие столы.

– Удачи вам!

Через несколько дней я забрал заказ.

Валик служил мне исправно еще несколько месяцев, до той поры, когда, наконец, я всё же решился перейти на компьютерный набор.

Машинку убрал в футляр, а тот пристроил в дальний угол чулана (в коем мой «Консул» хранится и поныне, как некий рудимент прошлого).

В последующем я нет-нет, да и сворачивал в Большой Казачий переулок. Старый дока оказался неважным пророком. Мастерская уже закрылась, в ее витринах красовалась реклама, предлагавшая сервис по части компьютерной техники, но вверху по-прежнему зазывно темнел четкий ряд букв, выстроившихся в слова, которые заключали в себе некую магию, понятную журналистам и литераторам моего поколения, сформировавшимся во времена безраздельного господства пишущих машинок. Я невольно замедлял шаг, размышляя о той неотвратимости, с которой старое безжалостно вытесняется новым.

Как-то раз в парке возле ТЮЗа я встретил знакомую писательницу.

Разговорились, и я поведал ей о старомодной надписи «Ремонт пишущих машинок», чудом сохранившейся на фасаде здания в Большом Казачьем переулке.

До самого переулка было рукой подать, и моя собеседница, явно заинтригованная историей, близкой по духу и ей самой, попросила меня показать ей этот феномен.

Я провел ее по Гороховой улице, от которой отходил короткий отросток изломанного под прямым углом Большого Казачьего переулка. Именно с этой точки сразу же открывался вид на интересующее нас здание.

Увы, сюрприза не получилось.

Буквы уже были сбиты, и только их бледные следы еще угадывались кое-где на облицовке.

В тот момент я понял, что великая эпоха пишущих машинок канула в вечность окончательно и бесповоротно.

А еще чуть погодя, над заведением появилась вывеска из крашеной белой краской жести, на которой синими буквами было написано: «Копировальная техника».

Теперь ничто уже не напоминало о временах ундервудов, ремингтонов и прочих «консулов».

P.S. Но вот совсем недавно попалась мне в Интернете любопытная заметка. В ней говорилось о том, что ведущие спецслужбы планеты, обеспокоенные проникновением в их компьютерные системы хакеров конкурирующих разведок, реанимировали пишущие машинки для подготовки наиболее засекреченных документов.

Кто бы мог подумать, что они еще вернутся, буквально из небытия…

ЗАГАДКА СТАРОЙ ДОРОГИ

Вот уже добрых полтора десятка лет меня преследует навязчивое видение.

Стоит мне прочитать в прессе очередную заметку об отвратительном качестве наших дорог, либо услышать по «ящику» репортаж о волнах и выбоинах, появившихся на новеньком, широко разрекламированном автобане, в строительство которого была вбухана чертова уйма миллиардов, либо увидеть собственными глазами во время прогулки по нашему славному городу, как ремонтируют прогнувшийся, совсем недавно выложенный красивыми плитками тротуар, то память тотчас воскрешает картину трехкилометрового участка старой, простейшей укладки лесной дороги, что тянется в районе железнодорожной платформы «63-й км» по Выборгскому направлению.

После долгих прикидок я решил восстановить эту картину на бумаге, теша себя надеждой, что мои былые наблюдения покажутся небезынтересными и современному читателю.

1.

Весной 1989 года ленинградским писателям выделили место под садоводство недалеко от платформы «63-й км».

Как водится, площадь была поделена на участки и распределена между претендентами по жребию.

Поскольку я переселился в Северную Пальмиру лишь в августе того же, 89-го, то к «раздаче слонов», понятное дело, не успел.

А вот мой товарищ, собрат по перу и бывший земляк, обосновавшийся на берегах Невы несколько ранее меня, свой дачный надел получил.

Будущее садоводство нуждалось в выкорчевке бесчисленных пней, в основательной очистке от поваленных сосенок, буйно разросшегося колючего кустарника, вросших в землю крупных камней и т.д.

Как не помочь товарищу!

В течение нескольких сезонов я периодически выезжал с ним в нарождающееся садоводство, внося посильный вклад в окультуривание участка.

Постепенно на месте сплошного бурелома поднялся дачный поселок, с электричеством и водопроводом, поселок, в котором еще долгое время новенькие кирпичные и бревенчатые особняки соседствовали с жилыми вагончиками, избушками-курятниками и даже шалашами.

2.

От платформы к писательскому «раю» вела старая грунтовая дорога, которая выныривала откуда-то из глубины леса, пересекала переезд и уводила в такие же сосновые дебри, минуя другие, уже обжитые дачные поселения.

Писателям, членам их семей и гостям надо было пройти по этой дороге примерно три километра, а затем свернуть под прямым углом и прошагать по расчищенной просеке еще метров триста до шлагбаума, за которым, собственно, начинались загородные владения литераторов северной столицы.

Старая дорога, повторюсь, относилась к разряду грунтовых, но так называемого профилированного типа.

То есть, под нее сначала было приготовлено ложе, в которое затем улеглось полотно из послойно утрамбованной, предварительно просеянной земли.

Об этих и других подробностях мне поведали знающие люди, ветераны здешних мест.

По их рассказам, дорога была построена финнами незадолго до зимней войны, когда окрестные леса еще принадлежали стране Суоми. В ту пору здесь не существовало никаких садоводств, лишь тянулись болотистые сосновые дебри, перемежаемые редкими хуторами. Дорога, скорее всего, имела оборонительное предназначение.

После известных событий вся эта территория отошла к СССР.

С той поры дорога ни разу не ремонтировалась капитально, о чем свидетельствовали боковые дренажные канавки, заросшие во многих местах кустарником, однако всё еще сохранявшие свой профиль.

Полотно не выглядело ровным, кое-где на нем образовались выбоины, впрочем, не слишком глубокие.

В общем, дорога как дорога. На первый взгляд, ничего особенного.

Но вскоре пришла пора удивляться.

3.

Однажды, когда я гостил у товарища и собрата, разразился ужасный ливень.

Переждав его, я отправился на электричку.

Песчаный отросток, проложенный от садоводства до старой финской дороги (так называли ее многие дачники), превратился в кисель, в вязкое месиво, в некое подобие непролазного болота.

С немалыми ухищрениями взобравшись на прилегавший пригорок, я двинулся по лесной тропинке вперед, мысленно представляя, что и грунтовка раскисла до неузнаваемости и что мне придется топать до платформы по щиколотки в грязи.

Каково же было мое изумление, когда я обнаружил, что земляная поверхность старой лесной трассы, несмотря не недавний водопад с небес, абсолютно пригодна для прохождения по ней человека, даже обутого в сандалии.

Лишь кое-где поблескивали лужицы, которые быстро высыхали на солнце.

4.

Вот тогда-то и начала донимать меня мысль о том, почему же обычная грунтовка, которой уже шел, как минимум, шестой десяток лет (по состоянию на тот момент), ни разу не подвергавшаяся капитальному ремонту, продолжает, тем не менее, исправно выполнять свое прямое предназначение.

Быть может, по ней ездят только велосипедисты, и ее полотно не испытывает предельных нагрузок?

Я предпринял «секретную» акцию, достойную именоваться «проверкой на дороге».

Да, велосипедисты тоже наличествовали, но куда интенсивнее мимо меня проносился легковой транспорт, а также грузовики со стройматериалами и мебелью, тягачи с прицепами, перевозившие трубы и прочие длинномерные грузы, кроме того, нередко проезжали фуры, а также трейлеры, нагруженные экскаваторами, бульдозерами и прочей тяжелой техникой.

Итак, профилированная грунтовка работала на полную мощность, при этом не осыпалась, не прогибалась, не проваливалась, не покрывалась гребешками.

Очевидно, не меня одного удивляло качество этой скромной транспортной коммуникации.

Я не раз замечал, как иные дачники нет-нет, да и топнут по ней ногой, будто дивясь небывалой прочности ее полотна, сооруженного из самого доступного материала.

5.

К тому времени я уже знал со слов другого писателя, страстного поборника развития ремесел, промыслов и малого бизнеса в России, о том, что в не таком уж и отдаленном прошлом идея земляного строительства успешно развивалась в исконно русском, северо-западном крае.

В конце 18 века архитектор Николай Александрович Львов, заручившись поддержкой императора Павла I, построил в Гатчине знаменитый Приоратский дворец – из земли, точнее, из суглинка, который лежит у нас под ногами. Техника «землебита» заключалась в том, что тщательно просеянный, освобожденный от корешков, стебельков и прочих примесей грунт засыпали в специальные опалубки и утрамбовывали почти вдвое против первоначального объема. Затем готовили следующий слой, и так до самого карниза. Для связки между слоями использовали известковый раствор.

По преданию, однажды новостройку, еще не завершенную, осмотрели государь Павел I, великий князь Александр Павлович и его очаровательная супруга Елизавета Алексеевна.

Не утерпев, великая княгиня попыталась испытать прочность земляной стены посредством острого конца своего летнего зонтика. Убедившись, однако, что ее молодых сил хватило лишь на высверливание крошечной лунки, Елизавета Алексеевна воскликнула с немалым изумлением, обернувшись к архитектору: «Я никак не ожидала, мсье Львов, что ваша земляная стена может быть такой твердой!»

6.

Эпизод из хроники строительства Приоратского дворца я привел отнюдь не в качестве агитации за канувший в Лету «землебит», а лишь для того, чтобы ближе подобраться к загадке старой финской дороги, загадке, которая, как представляется, содержит ключ к более серьезным вещам.

Послушайте: если простая грунтовка способна служить так долго, то какой же запас прочности могут иметь дороги, проложенные на основе современных материалов и технологий! Представим на минуту, что наши трассы – бетонные, асфальтированные, гравийные, щебеночные и прочие выдерживают без ремонта, без постоянного латания дыр хотя бы несколько лет. Да ведь при таком допущении просторы нашего отечества, ныне утопающего в периоды распутицы в непролазной грязи, в кратчайшие исторические сроки покрылись бы сетью разнообразных по способу покрытия, но одинаково замечательных по качеству дорог, неподвластных ударам стихии.

«Почему они, наши соседи, обитающие в точно таких же климатических условиях, строят надежно и качественно? – спросил я знакомого начальника дорожного строительства, с которым мы были почти в приятельских отношениях. – В чем загадка?»

«Нет никакой загадки, – пожал он плечами. – Надо в точности выполнять всю технологическую цепочку, только и всего».

«А мы этого не можем?»

«Можем», – уверенно кивнул он.

«Почему же не выполняем?»

Он ответил мне преисполненной таинственности улыбкой.

7.

На рубеже нового века мой товарищ и собрат по литературным мытарствам обменял свою писательскую «фазенду» на «курятник» в другом районе.

С той поры мне не приходилось более бывать на 63-м километре.

Не имею ни малейшего представления о том, в каком состоянии находится старая финская дорога сейчас.

Быть может, запас ее прочности уже истек, и она пришла в полный упадок.

А может, по-прежнему несет свой крест, дивя неравнодушный люд загадочным долголетием.

ВПОЛНЕ ШПИОНСКАЯ ИСТОРИЯ

Довелось мне однажды подготовить для популярной питерской газеты по просьбе ее редакции статью об использовании разведками мира различных ядов.

Материал носил обзорно-познавательный характер, охватывая период от эпохи царя-«токсиколога» Митридата VI Евпатора, тонкого знатока, ценителя и дегустатора змеиных ядов, до наших дней.

В ту пору с выходом в Интернет у меня были определенные трудности.

Зато имелся богатый, причем систематизированный архив газетных и журнальных вырезок, которые я собирал на протяжении многих лет, располагая возможностью кромсать ножницами широкий и пестрый спектр периодических изданий.

Итак, вырезки из нужной папки, выдержки из полудюжины книг, где затрагивались аспекты заказанной темы, плюс впечатления от просмотра двух-трех соответствующих телепередач, всё это вместе взятое и послужило мне «источником вдохновения».

Пропустив сию информационную массу через сито собственного воображения, я выстроил самостоятельный сюжет, стараясь не увлекаться историческими экскурсами, а плотнее загрузить текст «горячими» примерами из современной шпионской практики.

В одном из эпизодов рассказывалось о том, что израильская разведка, которая считается одной из наиболее профессиональных спецслужб мира и даже включалась некоторыми исследователями в «большую тройку», наряду с КГБ и ЦРУ, обладает своего рода «лицензией на убийство», с тем лишь ограничением, что операции должны проводиться непременно на чужой территории.

Так, «Моссад» ликвидировал одного за другим всех террористов, причастных к расстрелу израильских спортсменов на Олимпиаде-72 в Мюнхене.

Вместе с тем, на протяжении длительного времени спецслужбам Израиля удавалось скрывать, что в своих тайных «литерных операциях» они используют особые яды, не поддающиеся выявлению обычными методами анализа.

Громкий «прокол» произошел в сентябре 1997года, когда группа агентов «Моссада» пыталась «бесшумно» устранить на территории арабской страны одного из руководителей организации ХАМАС.

Агенты выполнили задание, однако в силу роковой случайности были задержаны местной полицией.

Их жизни, как, впрочем, и жизнь жертвы, висели на волоске.

Однако, в конечном итоге, было найдено «соломоново решение».

Израильские власти прислали врача, который ввел пострадавшему антидот.

В свою очередь, местные власти, убедившись, что пациент идет на поправку, передали схваченных ликвидаторов израильской стороне.

Согласно источнику, которым я располагал, эта история приключилась в Омане.

Главка «Оманский обмен» занимала в моем материале, подготовленном в электронном виде, весьма скромное место, соседствуя с рассказом о ликвидации «Черного Араба» Хаттаба, а также версиями об отравлении премьер-министра Грузии Зураба Жвания и нашего «оранжевого» соседа Виктора Ющенко.

Пробежав свежим оком по окончательному тексту, я внес пару мелких исправлений, после чего с легким сердцем отправил статью по назначению.

Остается только добавить, что питерская редакция располагала в ту пору целым рядом «дочерних» пунктов на территории СНГ, а также в Германии и Израиле, причем подготовка очередного номера велась во всех этих точках одновременно, на основании материалов, полученных из «материнской» конторы.

Спустя день-другой, мне позвонил редактор.

Мол, очерк по ядам выходит в следующем номере, подготовка которого заканчивается сегодня, однако возникли вопросы, требующие экстренного уточнения.

В этой газете на тот момент я опубликовал уже пару десятков статей, и еще ни разу меня не дергали в процессе выпуска номера.

Значит, случилось нечто из ряда вон, мелькнула мысль.

Собственно говоря, вопрос был один.

В редакцию пришел факс от израильских партнеров, которые утверждали, что «обмен» произошел вовсе не в Омане, а в Аммане, столице Иордании, что об этом «знает весь Израиль», и что автор, видимо, недостаточно компетентен, коли позволяет себе доверять непроверенным источникам.

– Вас не затруднит внести ясность в это недоразумение? – деликатно осведомился редактор, относившийся ко мне, как к автору, с неизменной благосклонностью.

– Без проблем, но мне нужно поднять свою папку.

– Через полчаса я перезвоню, – сказал он.

Нет, я ничуть не сомневался, что ошибка с моей стороны исключена.

Подготовив тот или иной текст, я всегда перепроверял упомянутые в нем даты, фамилии, должности, географические названия, даже если в том не было особой нужды. Такая уж выработалась привычка за годы работы в прессе.

Хорошо помнил я и саму вырезку – целевую полосу из популярной московской газеты. Помнил я и заголовок материала, и фамилию автора, весьма модного тогда столичного журналиста.

Одного только никак не мог припомнить, куда же я сунул эту вырезку после завершения работы?!

Есть хорошее правило: пользуешься архивными данными, возвращай каждый листочек на место!

Увы, оно соблюдается не всегда.

Я принялся лихорадочно ворошить свои рабочие папки, и, конечно же, безрезультатно.

В одной из них сверху лежали все другие вырезки по теме, но та, единственная, самая необходимая сейчас отсутствовала!

О боги, где же ее искать, в какой кипе бумаг?!

Когда редактор снова позвонил, мне пришлось вымаливать себе отсрочку.

Наконец, применив метод дедукции, я разыскал «беглянку» вложенной в другую, такую же по размеру вырезку, и только тогда перевел дух.

Нет, никакой ошибки! Согласно тексту, провалившаяся операция проводилась именно в Омане!

Сам же источник назвать «непроверенным» просто не поворачивался язык.

Это было обстоятельное интервью многоопытного экс-руководителя израильской разведки. Речь шла о последнем теракте в центре Москвы. Положительно оценив действия российских спецслужб в операции по освобождению заложников, гость редакции рассказал об особенностях борьбы с терроризмом, которую вели силовые структуры его страны. Вот тут-то, наряду с другими примерами, и прозвучала та самая история, как и место действия – Оман! Причем название именно этого арабского султаната израильский генерал повторил несколько раз.

Вдобавок, из преамбулы материала следовало, что журналист встречался со своим собеседником еще раньше, в Тель-Авиве, следовательно, он, интервьюер, по идее, также находился в курсе того, о чем «знает весь Израиль».

Теперь в моих руках был веский аргумент!

Позвонив редактору, я изложил свои соображения.

Кроме того, напомнил о другом шпионском скандале, эхо которого тогда еще не улеглось: о задержании в Катаре наших агентов по подозрению в ликвидации чеченского эмиссара Яндарбиева.

Интрига обоих провалов имела схожие черты; местная полиция и там и там действовала одинаково; оба арабских государства, по сути, являлись соседями…

Эта параллель, пускай косвенно, но тоже свидетельствовала в пользу оманского варианта.

Редактор ответил, что он тотчас составит письмо и отправит его факсом израильским партнерам.

Он выразил уверенность, что на этом обмен «любезностями» между Петербургом и Тель-Авивом будет завершен, да и номер пора уже сдавать…

Прощаясь, он, однако, попросил меня оставаться на связи.

Очередной звонок из редакции раздался еще через полчаса.

– Они только что прислали бумагу по факсу, – сообщил редактор. – Пишут, что проконсультировались со специалистами. Хотя, по их мнению, это простая формальность. Амман, и никаких гвоздей! Иначе, мол, весь Израиль будет хохотать! Ибо второго похожего инцидента не было в природе – ни в Омане, ни в других местах!

– В таком случае, как они объясняют утверждение своего генерала – героя интервью?

– Ошибка с его стороны, как и оговорка, исключена. По их мнению, чего-то там недопонял журналист.

– То есть, оказался недостаточно компетентным? – не удержался я от язвительного выпада.

– Нет, – рассмеялся редактор. – Так вопрос не стоит. Скорее, как допускают наши партнеры, вкралась техническая ошибка. – Он вздохнул: – Однако всё это лирика. А нам пора сдавать номер. Вы, конечно, знаете о нашей ссылке на то, что ответственность за изложенные факты несет автор. Ваше слово, только быстро, прямо сейчас: оставляем «Оман» или исправляем на «Амман»?

Что ж, таково уж свойство журналистской профессии – порой приходится выбирать, вопреки тем очевидным фактам, которые, что называется, у тебя в руках.

– Исправьте на «Амман», – сказал я.

– По-моему, так вернее, – согласился он. – А вас прошу заглянуть на днях в редакцию и принести вашу вырезку. Я сделаю ксерокопию и отправлю ее в Тель-Авив, пусть похохочут.

На том и порешили.

Позднее в Израиле рассекретили часть документов по этому делу, информацию о котором я старался не упускать из виду.

Жертвой покушения должен был стать глава политбюро организации ХАМАС Халед Машаль (впрочем, это и раньше не являлось тайной).

Его «приговорили» за организацию взрывов в Иерусалиме.

Операцию, санкционированную на самом верху, планировалось провести «бесшумно», дабы все выглядело, как естественная смерть, и исключало всякое подозрение о причастности к ней Израиля. Потому в качестве оружия возмездия выбрали яд, разработанный в секретной биохимической лаборатории «Моссада». Нескольких капель препарата было достаточно, чтобы жертва сначала лишилась сознания, затем впала в состояние комы, а еще спустя несколько суток отправилась бы в мир иной. Что же касается ликвидаторов, то выбранный способ возмездия почти стопроцентно гарантировал их беспрепятственное возвращение на родину. Сама вероятность провала считалась ничтожной.

В принципе агенты выполнили задание, но без должного артистизма, чем и привлекли к себе внимание со стороны нежелательных свидетелей, призвавших на помощь иорданскую полицию.

Шпионская легенда рухнула бесповоротно, это был классический провал.

Разгневанный король Иордании заявил, что если Машаль, который уже был подключен к системе искусственного жизнеобеспечения, не встанет на ноги, то израильских агентов будут судить по местным законам, что, по сути, означало публичную казнь через повешение.