Кто читает сердце тьмы. Первый профайлер Южной Кореи в погоне за серийными убийцами

В июле 1992 года Квон Ирён был переведен в Сеульское восточное отделение полиции. Спортивную куртку и кроссовки сменила полицейская форма, к немалому удовольствию молодого детектива. В один из первых дней работы на новом месте поступил сигнал: двое рыночных торговцев рыбой, напившись посреди дня, поругались и затеяли драку, вооружившись крюками, на которых развешивали рыбу. Прибыв на место происшествия, Квон Ирён окриком попытался остановить мужчин, но один из них, увидев молодого полицейского, разъярился еще сильнее и, изловчившись, приставил к горлу детектива заостренный край крюка. В голове Квон Ирёна пронеслась мысль о пистолете – он мог бы выхватить оружие и выстрелить. Однако полицейский сдержался. Люди из толпы, собравшейся вокруг места происшествия, урезонили пьяного торговца, и в конце концов мужчина опустил крюк. Квон Ирён надолго запомнил эмоции, наполнявшие рыночный пятачок: страх, гнев, напряжение. Именно с этими чувствами чаще всего приходится сталкиваться полицейскому.

Так же хорошо он запомнил день 21 октября 1994 года. За успешную службу он должен был получить благодарность от шефа Восточного отделения, однако встречу внезапно отменили. Утром 21 октября, в 7 часов 40 минут, обрушился мост Сонсу-тэгё на реке Ханган. В воде оказался 48-метровый участок моста, полная длина которого составляла 1160 метров. Вместе с перекрытием рухнули вниз шесть транспортных средств, включая городской автобус. Место трагедии входило в зону ответственности Восточного отделения полиции. Вновь переодевшись в спортивную куртку, Квон Ирён не забыл захватить фотоаппарат «Minolta», с которым с некоторых пор практически не расставался – к тому времени Квон Ирён был не только детективом, но также исполнял обязанности эксперта-криминалиста. Он был единственным криминалистом в Восточном отделении.

В результате трагедии погибли тридцать два человека и еще шестеро серьезно пострадали. Пассажирами городского автобуса были в основном старшеклассницы, и среди них оказалось особенно много жертв: при падении вниз автобус перевернулся и упал на крышу, ударившись об обвалившийся участок моста. Многие тела были деформированы. Квон Ирён фиксировал на фотопленку страшные находки: оторванные руки и кисти рук, ноги и ступни… За годы службы в полиции такое количество трупов он видел впервые. Его работа помогла Государственной судебно-медицинской лаборатории установить личности погибших. Также Квон Ирён делал общие снимки места происшествия.

«В те дни я впервые задумался о таком преступлении, как социальная безответственность», – говорит Квон Ирён. Строительная компания, возводившая мост, допустила ряд грубых ошибок, а городские чиновники смотрели на нарушения сквозь пальцы. В ноябре 1997 года виновные в трагедии были осуждены за профессиональную халатность, ставшую причиной смерти людей. Квон Ирён, собственными глазами видевший изувеченные тела девушек, сделал для себя вывод: «Не только бандиты, вооруженные ножами, опасны для общества. Не меньшую опасность представляют и те, чья недобросовестность в исполнении профессиональных обязанностей приводит к гибели невинных людей».

Эмоции, испытанные за годы полицейской работы, мысли, приходившие в голову во время расследований, помогли Квон Ирёну лучше понимать преступников, когда он занялся профилированием. «В книге Джона Дугласа “Охотник за разумом” есть выражение: мысли как убийца. Так, по его мнению, должен работать профайлер. Поэтому, слушая рассказы преступников, я ставил себя на их место. Когда они говорили о какой-либо полученной психологической травме, я вызывал в памяти собственный болезненный опыт. Для того чтобы перевоплотиться в другого человека, требуется определенная тренировка. В первое время мне было трудно возвращаться к своему “я”», – признался Квон Ирён в одной из наших бесед.

Впервые столкнувшись с необходимостью составлять психологический портрет преступника, Квон Ирён оказался в затруднительном положении. Он был совсем один, и никто не мог подсказать, как правильно действовать. Квон Ирён понимал, что необходимо установить контакты со знающими людьми и наладить межведомственное сотрудничество. В то время криминальная психология еще не вызывала большого интереса, и к работе первопроходцев в этой области относились в лучшем случае как к чему-то эксцентричному. С этими-то «эксцентричными» энтузиастами Квон Ирён и попытался наладить связь. Так появившаяся благодаря Юн Вечхулю должность профайлера способствовала преодолению ведомственных ограничений. Одновременно Квон Ирён размышлял: «Ответ на вопрос о психологии преступления должен исходить от самого преступника. Для того чтобы провести психологический анализ личности преступника, нужно выслушать его самого».

Пионеры корейской криминальной психологии Кан Токчжи и Хам Кынсу из Государственной судебно-медицинской лаборатории тоже искали единомышленников. Зная Квон Ирёна по занятиям, на которых преподавалась методика допроса с применением гипноза, Кан Токчжи однажды обратился к старшему полицейскому Квону с вопросом о его работе. Вопрос прозвучал своевременно, и Квон Ирён рассказал, что впредь от него ожидают проведения психолого-криминалистического анализа личностей преступников, и не стал скрывать, что испытывает затруднения по этому поводу. Кан Токчжи ответил, что считает такой анализ необходимым, и предложил вместе провести несколько бесед с заключенными. Квон Ирён с радостью согласился.

Джон Дуглас и его коллега Роберт К. Ресслер в начале 1980-х годов посетили множество американских тюрем, интервьюируя серийных убийц с целью изучения психологии самых жестоких преступников. Зачастую интервью проходили так напряженно, что их впору сравнивать с рукопашной схваткой. Чтобы открыть напрочь запертую дверь в душу убийцы, Дуглас разработал специальную методику диалога. Квон Ирён, Кан Токчжи и Хам Кынсу начали с визитов в полицейские отделения страны и опроса преступников, признавших свою вину и ожидавших суда. Работа американских предшественников, ставших прототипом многих киногероев, была для корейских специалистов профессиональным ориентиром.

Беседы проводились с теми, кто совершил серьезные преступления. Например, в августе 2000 года Квон Ирён и его коллеги интервьюировали сорокалетнего мужчину, обвиненного в убийстве тайной любовницы. Позже, в октябре того же года, разговаривали с мужчиной, который в ходе домашней ссоры убил жену и расчленил ее труп. В декабре – с девятнадцатилетним юношей, помогавшим расстаться с жизнью самоубийцам, которых находил через интернет. Затем было интервью с пожилым организатором платных учебных курсов, обвиненным в сексуальных домогательствах к несовершеннолетним учащимся. Всего за два дня до исчезновения Чиён, 8 мая 2001 года, они встретились с заключенным под стражу серийным насильником. До начала следствия по делу Чиён были проинтервьюированы двадцать девять преступников, а всего до 7 июля 2004 года, когда состоялся последний выезд, были опрошены сто двадцать семь человек.

Коллег прежде всего занимал вопрос, по какой причине в схожих жизненных обстоятельствах одни становятся преступниками, а другие продолжают нормальную жизнь. Ответить на этот вопрос было отнюдь не легко. Тем более что преступники вовсе не стремились подробно и внятно объяснять, что происходит у них в душе. Общение затруднял и тот факт, что многие обвиняемые были малообразованными людьми. Зачастую преступников было трудно даже разговорить. На первых встречах Квон Ирён, Кан Токчжи и Хам Кынсу наугад забрасывали широкую сеть вопросов в расчете поймать хоть что-нибудь стоящее.

– Ваше самое счастливое детское воспоминание? А самое неприятное?

– У вас есть друзья, которые вас здесь навещают?

– Расскажите о ваших родителях.

С помощью подобных вопросов коллеги прежде всего получали представление о родственных и товарищеских связях преступника, его детских психологических травмах. Почти все их собеседники с трудом припоминали что-то хорошее, но могли подолгу рассказывать об обидах и несчастьях, пережитых в детстве. После первых интервью Квон Ирён задумался о разработке более эффективной методики опроса.

По словам Квон Ирёна, в разговоре с Чо Хёнгилем профайлер впервые пережил настоящее перевоплощение в преступника.

У Чо Хёнгиля были густые брови и полные губы. Прежде всего Квон Ирён поинтересовался, хорошо ли того кормят, и убийца четырехлетней девочки ответил, что всем доволен.

Среди прочих ему были заданы следующие вопросы:

– Почему, по его мнению, он чувствует сексуальное влечение к детям?

– Каково его отношение к женщинам и был ли у него опыт продолжительного романтического общения с противоположным полом?

– По какой причине он расчленил труп?

После завершения интервью Квон Ирён заказал обед, и они поели вместе с преступником.

На основе полученных сведений Квон Ирён составил отчет, в который были включены подтвердившиеся предположения профайла и некоторые новые данные.

Поправки к криминальному профайлу № 1,

подтвержденные заключенным Чо Хёнгилем

Преступник живет один, аккуратен и чистоплотен. Тщательно выстиранное белье было развешено в определенном порядке; даже мелкие предметы в ящиках стола (например, авторучки, блокноты и т. п.) старательно разложены.

Дом преступника, ставший местом совершения убийства, расположен в пяти минутах ходьбы от места похищения жертвы.

В настоящее время безработный. В прошлом некоторое время был официально трудоустроен на фабрике.

Имеет опыт торговли в рыбной лавке. Во время интервью сообщил, что, продавая рыбу, всегда заворачивал ее в два пластиковых пакета.

Возраст преступника – сорок лет. Окончил только начальную школу.

Преступник не имеет друзей и близких знакомых. В свободное время пьет в одиночестве, ходит в караоке-бары, смотрит дома кино и телевизионные программы.

Во время работы на фабрике потерял два пальца, из-за чего усилился существовавший комплекс неполноценности. Избегал знакомства с женщинами, пользуясь сексуальными услугами проституток.

 

Летний день, в который состоялась беседа с Чо Хёнгилем, навсегда врезался в память Квон Ирёна. Ему казалось, что он очутился в пустой темной комнате и дверь за ним внезапно захлопнулась. Он боялся, что эту дверь уже не открыть изнутри.

В книге Брента Тёрви о криминальном профайлинге подчеркивается, что профайлер в какой-то момент может столкнуться с серьезными эмоциональными проблемами. Для сохранения душевного равновесия профайлер вынужден психологически дистанцироваться от жертвы и рассматривать ее исключительно как объект, когда тело пострадавшего с любыми следами насилия считается всего лишь уликой, подлежащей анализу и каталогизации. Однако минус такого дистанцирования состоит в том, что возникает риск потерять человечность ^[14]. Действительно, чтобы понимать бессердечных убийц, необходимо самому сохранять хладнокровие. Но развивая в себе это качество, можно навсегда остаться с холодом в сердце и пустотой в душе.

Встреча с убийцей словно вытолкнула Квон Ирёна из привычного мира. «Я заказал обед и ел вместе с Чо Хёнгилем. Разве такое можно забыть? Я все время думал о том, что и впредь обречен делить трапезу с такими же чудовищами, как он».

Квон Ирён тщетно пытался понять причину преступления Чо Хёнгиля. Можно объяснить проступок Жана Вальжана ^[15], укравшего хлеб, но не изнасилование, убийство и расчленение трупа четырехлетнего ребенка. Как человек может до такой степени быть бесчувственным к чужой боли и страданию? Почему из всех приматов только человеку разумному присуще такое жуткое преображение?

23 июня 2001 года Чо Хёнгилю предъявили обвинение в похищении и незаконном удержании малолетней, которые повлекли смерть потерпевшей. Испытывал ли он чувство вины? Трудно сказать. Однако определенно заботился о собственной жизни и безопасности. Согласно книге Пхё Чханвона ^[16], написанной им в бытность профессором КГПУ, тот факт, что Чо Хёнгиль расчленил труп и оставил части в разных местах, говорит о «трусливом желании преступника замести следы». При вынесении судебного решения было отмечено, что подсудимый не демонстрирует признаков раскаяния.

Как со взрослым человеком, изнасиловавшим и убившим четырехлетнего ребенка, должно поступить общество? В судебных разбирательствах по уголовным делам наибольшие споры вызывают признание доказательств преступления и определение степени тяжести наказания. Это можно понять: так как обвиняемый часто отрицает факт совершения преступления, на первый план выходят другие свидетельства, имеющие значение для уголовного дела, и любое из них может коренным образом изменить ход процесса. Что же касается степени тяжести наказания, то при вынесении приговора учитываются различные факторы, включая мотив преступления, способ его осуществления и т. д., и даже если речь идет об убийстве, в зависимости от этих факторов приговоры могут варьироваться от условного осуждения до пожизненного заключения.

В суде над Чо Хёнгилем затруднение вызвало как раз определение тяжести наказания. Согласно закону, за совершенные преступления судья должен был либо назначить пожизненное заключение, либо приговорить обвиняемого к смертной казни.

Процесс начался в десять часов утра 6 июля 2001 года в Восточном окружном суде Сеула. Прокурор требовал высшей меры наказания и добился этого: 19 октября 2001 года, довольно быстро по меркам громких процессов, подсудимый был приговорен к смертной казни. Приговор огласил председательствующий судья с пятнадцатилетним стажем работы Ли Сонхо.

В постановлении, помимо прочего, говорилось: «Учитывая мотив, обстоятельства, способ совершения преступления и поведение подсудимого после совершения преступления; принимая во внимание возраст, образование, род занятий, семейное положение и родственные связи подсудимого; а также беря в расчет предыдущее привлечение к уголовной ответственности, невозможно не признать самой серьезной вины подсудимого и не назначить ему высшей меры наказания, определенной законом».

Как уже говорилось, на решение суда также повлиял тот факт, что преступник не раскаялся в содеянном. А кроме того, суд рассчитывал, что смертный приговор способен предотвратить другие подобные преступления, так как страх смерти будет подавлять импульс к убийству.

В ноябре того же года Чо Хёнгиль подал апелляционною жалобу о чрезмерной мере наказания. Первое заседание суда второй инстанции состоялось 7 декабря. К тому времени Чо Хёнгиль, ранее не выражавший никаких сожалений, начал писать покаянные письма. На заседаниях с 2 по 26 января 2002 года судьям были представлены пять писем, демонстрирующих глубокие эмоциональные переживания и раскаяние преступника, а также содержащих прошение об изменении меры наказания. Идею Чо Хёнгилю подал его адвокат, объяснивший, что заключенный может обратиться к суду, если действительно чувствует раскаяние.

30 января 2002 года апелляционный суд под председательством судьи Ку Уксо отменил приговор суда первой инстанции, изменив высшую меру наказания на пожизненное заключение. Во вступительной части постановления апелляционного суда говорилось: «Способ совершения преступления и поведение подсудимого после содеянного настолько чудовищны, что возникает закономерное сомнение в справедливости признания подсудимого равноправным членом общества, а также личностью, имеющей право на жизнь». Тем не менее подчеркивалось, что «смертная казнь должна применяться только в самых крайних случаях». Взвешивая все за и против высшей меры наказания, апелляционный суд оценивал степень тяжести преступления, отношение подсудимого к содеянному, число жертв и причиненный им вред, опасность рецидива и прочее.

Причины, по которым был отменен приговор суда первой инстанции, объяснялись следующим образом: «Приняв во внимание тот факт, что подсудимый Чо Хёнгиль всего лишь один раз привлекался к уголовной ответственности (за покушение на растление несовершеннолетней), а также его возраст, род занятий, образ жизни и проч., суд пришел к мнению о возможности исправления и перевоспитания подсудимого. Суд также учел, что совершенное убийство не было запланировано, а произошло случайно, когда подсудимый сдавил горло пострадавшей, заставляя ту замолчать. Кроме того, подсудимый полностью признал свою вину и готов искупать ее всю оставшуюся жизнь; он также глубоко сожалеет о содеянном».

Смертная казнь – это лишение человека жизни именем закона и общества. Существуют как доводы за смертную казнь, так и доводы против. В Южной Корее смертная казнь не отменена, однако приговоры с начала 1998 года не приводятся в исполнение ^[17].

Действительно ли возможны исправление и перевоспитание в случае с сорокалетним человеком, который дважды был уличен в сексуальном влечении к несовершеннолетним, причем во второй раз дело закончилось убийством? Суд первой инстанции посчитал, что это невозможно, однако суд второй инстанции, рассмотрев те же самые факты, решил по-другому.

Например, по-разному было оценено первое осуждение Чо Хёнгиля. Суд первой инстанции подчеркнул, что уже через год после освобождения Чо вновь поддался низменному влечению, совершив «неискупимое преступление». Однако суд второй инстанции увидел в ситуации позитивный момент, отметив, что подсудимого привлекали к уголовной ответственности один-единственный раз.

Действительно ли раскаялся Чо Хёнгиль, отправлявший апелляционному суду прочувствованные послания? Не могло ли это быть простой уловкой с целью сохранить свою жизнь? Криминальная психология учит не увлекаться философскими размышлениями, а оперировать фактами. Джон Дуглас отмечает, что важно правильно соотнести личность преступника с одной из категорий лиц, совершающих противоправные действия по отношению к детям, и выделяет два типа людей: «растлителя детей по предпочтению» и «ситуационного растлителя детей» ^[18].

Для растлителей детей по предпочтению дети являются предметом сексуальных фантазий. Такие преступники редко испытывают сексуальное влечение к зрелым женщинам. Зачастую лица, которых можно отнести к этому типу, коллекционируют детскую порнографию и имеют историю привлечения к уголовной ответственности. Среди них в большом количестве встречаются люди с отклонениями характера. Существует устойчивое мнение о том, что педофилия – это патология, не поддающаяся исправлению методами воспитания и образования. В противоположность им ситуационные растлители не испытывают устойчивого сексуального влечения к детям. Ребенок для них становится скорее случайной, нежели принципиально выбранной жертвой. Преступление совершается, например, потому что ребенок по стечению обстоятельств оказывается в поле зрения насильника либо по какой-то другой причине. Ни суд первой инстанции, ни апелляционный суд не задумались, к какому типу преступников относится Чо Хёнгиль. В Южной Корее начала 2000-х время криминальной психологии еще не пришло.

Если бы Чо Хёнгиль не был арестован полицией, смог бы он «исправиться» самостоятельно? Если бы не предстал перед судом, смог бы раскаяться и не совершать других преступлений? С помощью научного анализа определив тип личности Чо Хёнгиля, можно было бы попробовать ответить на эти вопросы. Работая над книгой, я захотел поговорить об этом с председательствующим судьей апелляционного суда Ку Уксо, уже вышедшим в отставку, однако его адвокат, через которого я пытался связаться с судьей, мне не ответил.

Если Чо Хёнгиль являлся растлителем детей по предпочтению, то с высокой степенью вероятности он бы не остановился. Брент Тёрви, рассказывая о деле одного серийного насильника в 1990-х годах, обращал внимание на то, что, хотя на суде насильник и демонстрировал глубокое раскаяние, он не останавливался до тех пор, пока не был арестован и обвинен.

Чо Хёнгиль больше не подавал апелляций: по-видимому, приговор к пожизненному заключению его устроил. Квон Ирён не сразу узнал об изменении меры наказания, а узнав, испытал настоящее потрясение: он считал, что Чо Хёнгиль однозначно заслуживает смертной казни.

О дальнейшей судьбе семьи Чиён ничего не известно. Вполне вероятно, что родителей до сих не отпускает чувство вины из-за того, что они не уберегли ребенка. «Потерпевшие не стремятся к новому общению с детективами. Большинству из них просто не хочется вспоминать о случившемся. Это обычная психологическая реакция на полученную эмоциональную травму», – говорит Квон Ирён.

Днем 31 января 2002 года, когда вступил в силу новый приговор Чо Хёнгилю, стояла прекрасная зимняя погода. Мир не проявлял никакого интереса к порожденному им чудовищу. Газетные заголовки сообщали о том, что Америка не потерпит распространения оружия массового поражения ни в Северной Корее, ни где-либо еще. Мало кто знал, что в том месяце в Южной Корее было зафиксировано восемьдесят случаев убийств и покушений на убийство.

Квон Ирён по-прежнему оставался единственным профайлером страны. Утром он, как обычно, прочел полицейские отчеты о насильственных преступлениях, произошедших за сутки. Он не знал, что совсем скоро появится новое чудовище, еще более отвратительное, чем Чо Хёнгиль.