Buch lesen: «И тысячу лет спустя. Ладога»
Баютовой Вере, моей учительнице по русскому языку. Спасибо, что стали тем самым лучиком света в моем темном царстве, и я не отложила перо!
Пролог
«Мальчик опустил голову, но его заставили смотреть. Взяли за рыжие длинные волосы, намотали их на кулак и дернули. Они подняли его голову так, что из шеи мальчишки чуть не вылетел кадык, и заставили смотреть. Его отец умер сразу. Конечно, было бы странно, если бы человек мог прожить хотя бы минуту без головы. Хотя мальчик надеялся, что его отец снова встанет и побежит, как та курица, которую они обезглавили накануне, чтобы наварить бульона. Но отец не встал, и мальчик не понимал почему. Он никогда не видел мертвых людей прежде. Голова отца как раз была в ногах его матери. Мать же еще была жива. Она была там, у стола, на котором еще оставалась миска вчерашнего бульона, но мальчик свою мать не видел. Тучное тело чужака, размером с медведя, нависло над его матерью, и отчего-то стол содрогался, шатался, стучал о стену, а вот мать… молчала. А потом, когда все с ней было кончено, пришла очередь старшей сестры. Медведь отошел от стола, взревел, зачем-то засучил рукав, вынул нож и сделал легкий надрез чуть выше обратной стороны локтя. Когда он убрал нож, следующую жертву, рыжеволосую сестрицу, потащили за ноги из угла к столу. Зверь оскалился и снова вернулся к столу спокойной походкой, будто насиловать женщин было обычным и бытовым для него делом, как рубка деревьев или заточка меча. И тогда мальчик, уже не в силах этого выносить, начал молиться.
– Отче наш… сущий на небесах… – мальчик сложил ладони вместе, потому как руки его были свободны – его держали за длинные волосы. – Да святится имя Твое…
– Эй! Ты! – тот, кто держал его сзади, резким движением руки повернул мальчика к себе. – Не смей говорить со своим ложным богом при нас!
– Да приидет Царствие Твое… – протянул мальчишка, глотая и сопли, и слюни, и слезы. Краем уха он слышал, как Маккенна, в отличие от матери, не жалела своего голоса и груди. Он слышал, как миска перевернулась на столе и куриный бульон полился на пол. Затылком он чувствовал и видел, как его сестре больно. – Да будет… да бу… дет… воля Твоя…
– Думаешь, он поможет тебе? Тогда молись! Молись, щенок! Да погромче! Чтобы твой бог пришел и спас твою сестрицу! Ну, где же твой Иисус?
Мальчик замолчал, пытаясь проглотить ком в горле, что мешал ему дышать. Его волосы натягивали все дальше, и кадык, который еще не до конца сформировался и не подарил мальчишке томного голоса, казалось, вот-вот порубит шею надвое. Мальчик чувствовал запах крови, пота, мочи и куриного бульона, что они варили с матерью накануне.
– Я закончил, – послышалось впереди, у стола. – Берите, пока она еще жива и хороша. Девственница. Повезло! А после – покончите с ней как с ее христианской шлюхой-мамашей.
– Кажется, твой бог не пришел, малец? Почему же ты не спас ее? Смотри на меня, мальчик! Почему не спас? Слышишь меня? Это ты виноват, – последние слова мужчина пропел и просмаковал будто сладкую песнь. – Ты-ы-ы винова-а-ат.
Мальчишка хотел освободиться, рванул вперед, оставив клок своих рыжих волос в руке насильника, но кто-то третий ударил его в затылок. А после он не помнил ничего. Только то, что больше он не Райан. Не Райан МакДауэлл и не сын ирландского судьи. Раб. Трэлл, – так звали его новые хозяева.»
отрывок из книги Мирославы Новиковой «Трэлл»
Глава 1. Поводок
27 марта 2020
Ленинградская область
Последнее, что она видела, перед тем как лед треснул и вода проглотила ее тело, – это желтые глаза ее пса, тонущего вместе с ней. Последнее, что она слышала, – голос мужа, где-то вдалеке зовущий ее по имени. Намокшее зимнее пальто тянуло вниз, будто камень, привязанный к ноге утопленника. Девушка отчаянно пыталась плыть вверх, болтала ногами и поднимала руки, но они предательски упирались в толстый и неприступный слой скользкого льда. Как только она смогла нащупать отверстие, поводок обвился вокруг ее ног и связал их между собой. Ошейник душил, и пес сдался первым. Сорок килограмм мокрого меха повисли на ее ногах, и она, наглотавшись воды, сдалась второй.
Ее муж подоспел к берегу реки, когда уже все закончилось. Стояла идеальная мертвая тишина, будто пару минут назад никто не уходил под лед, не кричал в воде, пуская пузыри, и не боролся за жизнь. Вода была спокойной и гладкой – ничто ее не тревожило. Мужчина сбросил с себя верхнюю одежду и сел на колени перед прорубью. Вода была чернее ночи, казалась вязкой и липкой.
– Мирослава! Бруни!
Никаких признаков жизни или присутствия жены и пса. Чем больше он смотрел в черную дыру, тем больше она казалась бесконечной и бездонной. Голова кружилась. Страх воды парализовывал. Александр никогда не умел плавать. Он начал считать пальцы. Раз. Он коснулся большим пальцем мизинца. Два. Безымянного. Три. Среднего.
Прежде чем нырнуть в воду, он попытался увеличить прорубь, ломая лед руками, но пальцы не слушались, а лишь краснели от невыносимого холода. Александр стянул с себя ботинки и отбросил их в сторону. С громким стоном, полным ужаса, он солдатиком прыгнул в прорубь. Внутри было темно. Тишина давила. Александр открыл глаза, но и это не помогло. Тогда мужчина зацепился левой рукой за кромку льда, чтобы не потеряться, поворачивался из стороны в сторону. Правой рукой он пытался нащупать жену или пса. Но все его попытки оказались тщетными. Тела словно исчезли, растворились, были проглочены жадными языками воды. Даже полицейским водолазам не удалось их позже отыскать.
Ноги начали неметь. Александр изо всех сил подтянулся и наполовину вылез из воды. Казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди и сломает ребра. Синие губы жадно ловили холодный мартовский воздух. Мужчина сделал последний рывок и полностью выбрался на поверхность, ударившись головой об лед. Его тело забилось в конвульсиях. Началась паническая атака.
Он не помнил, сколько так пролежал. Два рыбака, шедших к реке, бросили ведра и удочки и помогли Александру подняться на ноги, подхватив его под обе руки.
– Там моя жена… – едва слышно прошептал он, сплевывая воду и слюни.
– Что-что говорите?.. – один из рыбаков похлопал его по лицу приводя в чувства.
– Моя жена… – повторил Александр и упал на колени. – Вот видишь, Мира, я прыгнул за тобой… – он обернулся и прошептал в жуткую прорубь, проглотившую его жену. – Я все-таки прыгнул… Я прыгнул…
Его тошнило, он ничего не ел с прошлого дня, и оттого становилось только хуже и больнее: ничего не выходило наружу, кроме воды. Желудок сводило и царапало.
– Дружище… течение у Волхова1 нынче сильное. Если твоя жена упала, то она уже давно не здесь… не к чему было нырять… Понятно, что ты ее не нашел, – посочувствовал один из рыбаков Александру, а на деле сделал только хуже.
– Ну да, ну да, – подхватил второй. – Я вон слыхал, одна дама как-то бросилась в прорубь с головой, ее тут и унесло… водой-то. Аж в километре тело нашли.
Глаза Александра блеснули. Он молчал, но смотрел на рыбаков с ненавистью. Как они смели не то что говорить, но думать о подобном? Его жена? Умерла? Утонула? И ее тело где-то в километре отсюда? Ну уж нет. Не бывать этому! Только не сейчас! Она жива! Она должна вернуться! Она должна знать, что он прыгнул за ней, должна знать, какой он смелый и сильный!
Рыбаки вызвали полицию и скорую. Александр до их приезда так и не проронил ни слова. Из Петербурга был приглашен оперуполномоченный тридцатипятилетний Марк Аристов. Он прибыл с напарником, точнее стажером, – мужичком вдвое толще и вдвое короче самого Аристова. Их приезда в деревню, где произошел несчастный случай с Мирославой Новиковой, пришлось ждать целых десять часов. Они говорили в узкой комнатке, обустроенной на время под допросную, уже после заката. Было около шести вечера. Стажер занимался документами в соседнем помещении.
– Я не видел, как они падают… под лед… – Александр сидел с бледным лицом и отвечал на вопросы так сухо и равнодушно, будто он был лишь свидетелем. Шок давал о себе знать.
– То есть вы не уверены, что ваша жена вообще утонула? Вы же понимаете… – следователь небрежно затушил сигарету о стеклянную пепельницу, – понимаете, на что это все похоже? Вы приезжаете с женой якобы на отдых к черту на куличках в самый что ни на есть нетуристический сезон и…
– Нет, не понимаю, – Александр поднял на следователя свои черные глаза, настолько черные, что в них нельзя было разглядеть зрачки. – Я повторюсь… Мы гуляли вдоль реки… наверное, в километре или двух от крепости. Там есть что-то вроде рощи… возле Танечкиной пещеры2. Мы были на противоположном берегу. Я шел позади, говорил по телефону, а Мирослава с Бруни были впереди. Пес вдруг вырвался, залаял, побежал в самый центр реки как сумасшедший, будто кого-то увидел… Моя жена сорвалась и побежала за ним… Я сначала помедлил, закончил разговор, а потом побежал следом и услышал ее крик… очень короткий, звонкий, испуганный… Вероятно, они выбежали на реку, и лед треснул.
– Ага, – следователь достал новую сигаретку и закурил. – Будете?
– Я не курю, – Александр опустил глаза и сжал челюсти.
– С кем говорили по телефону?
– Эм-м… ну по работе… – взгляд Александра вернулся на полицейского.
– С кем именно?
– С риелтором… договаривался о встрече на следующий понедельник. Можете проверить, – фыркнул тот.
– Знаете, что странно, – Аристов сжал зубами сигаретку во рту и вдруг сменил тему. – Рыбаки, нашедшие вас, сказали, что лед в этом году очень толстый.
– На что вы намекаете?
– Я не намекаю. Напротив. Я говорю очень прямо. В этом году лед на реке толщиной как минимум двенадцать сантиметров.
– Мне это ни о чем не говорит, – Александр начал хрустеть пальцами рук. – Хотя я не удивлен. В воде была кромешная темнота – выколи глаз.
– Любой рыбак знает, что при такой толщине льда по реке могут безопасно передвигаться снегоходы, квадроциклы…
– Видимо, рыбаки ошибаются, – съязвил Александр. – Ведь моя жена не может быть тяжелее снегохода, верно?
– Вопрос в том, как лед мог вдруг треснуть под ней?
– Вы следователь или я? Что, если она упала уже в…
– Прорубь, сделанную другими рыбаками? Была такая версия.
Аристов откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
– Вы видели эту дыру? Любому рыбаку станет стыдно. Прорубь делается круглой и аккуратной, – он повторил свои слова руками, соединив пальцы в круг. – То, куда упала ваша жена… я не знаю… из такой дыры только китов доставать или устраивать в ней крещенские купания.
– Полагаю, вам нужно найти другую версию? – Александр продолжал отражать удар.
– Это будет звучать безумно, но такая дыра могла быть сделана только искусственно, и делали ее очень варварскими методами. Ковыряли чем только могли. Ломом, например, или железной палкой.
– Вы только еще раз подтверждаете теорию, что она упала в уже готовую прорубь. Не ковыряла же она ее сама, чтобы утопить себя? Быть может, это проделки детей или плохого рыбака.
Следователь ничего не ответил, затянулся еще раз дымом и посмотрел в окно. Он и сам не знал, как ответить на все эти вопросы. Мысли хаотично проносились в голове одна за другой, так и не складываясь в единую картину.
– Быть может, она вообще… не там… я не видел, чтобы она упала. Не видел, – добавил шепотом Александр, будто говорил уже сам с собой. – Но тогда где? Что случилось с ней?..
– Собака-то какая была? – Аристов заговорил не поворачивая к Александру головы.
– Это тут сейчас самое важное? – резко съязвил опрашиваемый и облизнул нижнюю губу от вылетевшей слюны. – Собака?
– Ну, я думаю, если мы найдем утонувшую собаку, то это будет нам на руку… Ну знаете, чтобы понять… А может, мы просто найдем собаку, и она будет живой, и это тоже хорошо.
Опер говорил очень невнятно и тихо, жуя сигарету и перекидывая ее языком с одной стороны губ на другую.
– Это был… была… это волчья собака, – произнес Александр и пожал плечами.
– Чего? – Аристов не смог сдержать улыбку.
– Порода такая. Служебная. Немецкая овчарка, скрещенная с волком.
Презрительная улыбка тут же пропала с лица следователя. Ему не понравилось, что он ничего не знал об этой породе. Ему вообще не нравилось чего-то не знать, и маленький нарцисс внутри него недовольно топал ножками.
– Фотография есть? Пса. – продолжил он уже более суровым голосом. – Чтобы знать, что ищем.
Александр кивнул, достал телефон, сделал несколько медленных движений большим пальцем и показал следователю фотографию. Незнающий человек действительно не смог бы отличить эту собаку от волка. Высокий и худой кобель с волчьей мордой смотрел на следователя желтыми, почти янтарными глазами. Его окрас был самым простым: немного серого, немного белого, коричневого и черная полоска, идущая по хребту до самого кончика хвоста, который свисал вниз, как у обычной дворняжки. Тем не менее вид у пса был суровый. Такую собаку не хотелось бы встретить ночью в подворотне.
– А что вообще можно делать в Старой Ладоге в такое время года? – с искренним любопытством поинтересовался полицейский, возвращая телефон подозреваемому. – Я бы понял, если бы летние каникулы… но конец марта? Да тут в принципе нечего делать. Это ж деревня…
– Село, – едва слышно поправил Александр себе под нос.
– Что? – следователь поморщился, снова затягиваясь дымом, будто увидел нечто неприятное.
Александр отвел глаза в сторону. Его все еще синие губы слегка дрогнули в усмешке, когда он вспомнил последнюю ночь с женой, перед тем как она утонула. «Нет, не утонула – исчезла», – поправил себя мысленно Александр.
***
На веснушчатом лице Мирославы играл огонек от догорающей свечи. Она сидела на краю кровати и перебирала рыжие кудри перед сном. Вечерами после ванной девушка любила зажигать свечи. Под полупрозрачной ночной рубашкой беспокойно то поднималась, то опускалась грудь. Александр подошел сбоку, поцеловал ее в тонкую белую шею и ласково провел рукой по вставшим от холода соскам. Он удивился тому, что сделал это. Было непривычно и странно, но что-то заставило Александра коснуться своей жены именно так.
– Я ожидал большего от этой деревушки. Здесь абсолютно скучно. Ты была права. Из всего, что можно посмотреть, – одна только крепость. Но, быть может, все-таки дела пойдут лучше, и мы найдем здесь подходящую землю для моего…
– Это село, – игривым голосом перебила его девушка и повела плечом.
– В чем же разница?
– В деревнях нет церквей, – она также игриво закатила глаза, а затем посмотрела на руку мужа на своей груди. Мирослава и сама удивилась этому жесту. Он никогда прежде не касался своей жены так. Но было уже слишком поздно.
Александр опустил руки на ее живот, и она, стиснув зубы, простонала.
– Еще болит?..
– Немного.
– Выздоравливай, – Александр отдернул руку и помял пальцы: слишком долго она лежала на плече его жены, и касание то было невыносимым.
– Саш?
– Что?
– Я… я хочу развода.
***
– В деревнях нет церквей, – повторил Александр и уставился на следователя.
– Так… – Аристов провел языком по передним зубам, сдерживая себя от язвительного комментария. – Вы не думали о версии самоубийства?
Александр засмеялся, и это была первая яркая эмоция, которую он проявил за последний час допроса.
– С собакой? Вы издеваетесь? Вы бы стали убивать себя, прихватив кошку, собаку, дочь например? Я не понимаю… не понимаю, как вы здесь работаете? Вы пытаетесь найти удачную версию, я не знаю… чтобы там… закрыть дело? Слиться? – глаза Александра бегали и метали молнии. – Так не получится, господин полицейский, дознаватель, следователь или кто вы там? Вы закроете это дело только тогда, когда я увижу ее. Живую или… Живую. Я увижу ее живую.
Он постучал указательным пальцем по деревянному столу, который был старше его самого и шатался, словно маятник, от каждого движения то следователя, то Александра.
– Как скажете, – молодой следователь прочистил горло покашляв. Он не ожидал такой резкости со стороны Александра. – Хорошо, давайте дальше. Так зачем вы с женой сюда приехали?
Александр почесал бровь, вздохнул, чтобы собраться с мыслями, но ничего не вышло. Он вдруг закрыл глаза дрожащей рукой и тяжело застонал.
– Вот, держите воды, – следователь протянул граненый стакан, но подозреваемый отказался.
Через минуту-другую Александр смог взять себя в руки и продолжить.
– Моя жена пишет книгу.
– Разве она… не преподает в университете? – Марк небрежно копался в документах.
– Верно. Историю.
– Если не секрет… о чем писала ваша жена?
– Про викингов там всяких… Ну… как в том сериале… про Рагнара. Разве Ладогу не он основал? Потому мы и приехали… – Александр нервничал, но хорошо это скрывал. Он пытался казаться умником в том, в чем на самом деле был профаном. Он ничего не знал. Ни про варягов. Ни про славян. Ни про Рагнара, который Ладогу вовсе не основывал. Александр орудовал лишь теми фразами, что краем уха слышал от жены, когда она пыталась добиться его внимания своими пылкими рассказами. – В последние месяцы дела шли из ряда вон плохо. Она искала… вдохновение.
Вдохновение. Очень удобное слово для тех, кто не хочет, чтобы другие знали правду. В той поездке Александр преследовал собственную выгоду, лишь прикрываясь заботой о вдохновении его жены. Скажи он правду – это никак бы не повлияло на следствие, но – как! – на его самолюбие.
– Неплохо для женщины.
Александр лишь презрительно ухмыльнулся и взглянул на экран своего телефона. На заставке стояла ее фотография. Девушка широко улыбалась, обнажив два ряда белых ровных и крупных зубов. Локоны рыжих волос падали на веснушчатое лицо. Ее брови были совсем светлые, потому она подводила их ярким карандашом. От этого ее зеленые глаза казались еще зеленее. «Два изумруда», – говорил Александр, хвастаясь перед другими красотой женщины, которая ему досталась.
Марк Аристов краем глаза заметил заставку. Можно было подумать, что убийца собственной жены не стал бы ставить ее фотографию на телефон. Или стал бы? Или это был плохо продуманный трюк, чтобы отвести подозрения, и Александр поставил фотографию перед самым допросом?
– Фотография жены? – уточнил он натуженно невинным голосом.
Александр тут же заблокировал экран и положил телефон на колени.
– Да.
– Давно стоит?
– Всегда, – прошептал допрашиваемый и поменял положение тела в кресле.
Марк догадался сразу: фотографию Александр действительно поставил только сегодня. Следователь еще не видел пропавшую (его стажер только готовил документы в соседнем кабинете и запрашивал их из Петербурга), но не стал просить телефон у Александра – он лишь мысленно удивился, как похожа была девушка на ту, что он водил несколько недель назад на свидание. Впрочем, рыжие волосы и веснушки всех людей делают похожими друг на друга.
– Если бы вас услышала моя жена, то, в отличие от меня, она бы знала, что вам ответить.
– Очередная феминистка? – следователь не стал ждать ответа на свою колкость и продолжил копаться в документах, небрежно перекладывая их с места на место. Теперь Марку было не по себе, после того как он мельком увидел фотографию. «Она или не она?» – вертелось у него в голове.
– Скорее, настоящая ирландка.
– Даже так… по имени и не скажешь, – лицо следователя на мгновение стало по-человечески сочувствующим, а голос мягким. – Как так вышло?
– Ее удочерила русская пара в Лимерике.
– Лимерик? Где это? – тихо задал вопрос Аристов, мысленно ругая себя за то, что снова чего-то не знал.
– В Ирландии, очевидно, – допрашиваемый заметил смущение опера и не упустил возможности поддеть его. Хотя до встречи со своей женой Александр и сам ничего не знал об Ирландии. – Ее удочерили еще в младенчестве. Биологическая мать подбросила Мирославу на порог.
– И они, конечно, сочли нужным ей об этом рассказать, чтобы травмировать на всю оставшуюся жизнь? – ухмыльнулся Аристов, возвращая «мяч».
– Трудно лгать, когда дочь рыжая и в веснушках у родителей-брюнетов.
– Как она попала в Россию?
– Приехала учиться.
– Из Ирландии? Сюда. Ну и ну.
– А вы что… страну свою не любите, которой служите?
– Я… вовсе…
Аристов многозначительно посмотрел на допрашиваемого, помедлил, будто подбирая новый ответ для удара, но в последний момент что-то заставило его передумать.
– Рыбаки сказали, вам стало плохо у воды?
– Я не умею плавать, – произнес Александр и пожал плечами. – И вообще, я боюсь воды, – решил признаться он, хоть и далось это нелегко. Он решил, что такая подробность будет ему на руку: тот, кто боится воды, не будет топить в ней другого.
– С чем это связано? – облизнул губы Аристов, откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
– Сестра моей бабки утонула, когда была ребенком. Во время блокады Ленинграда, когда детей вывозили через Ладожское озеро. Потому моя бабка сама не подходила больше к воде и не пускала к ней своих детей. А если те шли, устраивала им хорошую взбучку. Так воды стали бояться в семье абсолютно все. Это, так сказать, передается по наследству.
– Но вы все же прыгнули?
– А вы бы не прыгнули? За своей женой?
Аристов только покачал головой, вздохнул и еще раз осмотрел Александра. Мужчину, который сам себе боялся признаться в том, что прыгнул он в первую очередь не для того, чтобы спасти жену, а для того, чтобы показать ей и доказать ей, что она теряет и с кем вздумала развестись.
– Последний вопрос. Я так и не понял. Вы приехали сюда, потому что жена искала вдохновение, или все же… встретиться с риелтором?
– И то, и другое, – Александр поджал нижнюю губу и немного вскинул брови, как бы удивляясь заданному вопросу и раздумывая над ответом.
– Что было первой причиной?
– Даже не знаю. Все как-то сложилось. Моя жена пишет об этом месте, а я… гостиничным бизнесом занимаюсь, и мы решили съездить сюда отдохнуть, землю посмотреть под будущий отель.
– В марте?
Александр медленно моргнул, затем показательно перевел взгляд куда-то за спину Аристова. Там был бумажный настенный календарь.
– Да, кажется, в марте… если я не разучился читать после купания в проруби.
Опер натянуто улыбнулся, засчитывая очередную издевку как удавшуюся.
– Понял, понял… Наверное, на сегодня я могу вас отпустить. Вам нужно прийти в себя. Водолазы продолжат работу завтра. Будем искать ближе к Новой Ладоге. Волхов впадает в озеро. По нашим расчетам, если тела унесло течение, то стоит начать оттуда. Конечно, сами знаете, никуда не уезжаем, сидим в домике… Вы же дом сняли? Никого самостоятельно не ищем…
– Знаю, – Александр встал со стула и натянул зимнюю шапку на растрепанные черные волосы.
Потенциальный подозреваемый пошел к двери не оглянувшись и не попрощавшись. Выходя, он лишь незаметно покачал головой. Следователь ему не нравился и не внушал доверия. Александру было досадно от того, что он стал подозреваемым, когда не меньше своей жены являлся жертвой. И вот это он получает вместо жалости и сочувствия?
Марк вдруг встал из-за стола и догнал его в душном узком коридоре, застеленном дырявым линолеумом.
– Простите, если был резок. Это всего лишь моя работа. Если хотите, я могу заехать к вам завтра-послезавтра, и мы побеседуем в более дружеской обстановке. Оставайтесь пока здесь.
Аристов протянул руку.
– Я подумаю, – Александр нехотя пожал ее.
– Подумаете? У вас же в любом случае в понедельник встреча с риелтором? – Аристов выгнул левую бровь и не отпустил руку собеседника, он проверял его.
– Боюсь представить, каким вы можете быть мужем, если считаете, что я побегу решать свои дела… как ни в чем не бывало… после того, что случилось сегодня… – покачал головой Александр, выдернул руку из цепких пальцев опера и вышел из здания.
Аристов не знал, что ответить и как съязвить в этот раз. Зрачки его расширились. Он поджал губы и прикусил их с внутренней стороны. Вспомнил о своей бывшей жене и возненавидел Александра за то, что тот будто всегда знал, где у Марка самые больные и уязвимые места.
Из соседнего кабинета показался другой полицейский. Он лениво почесал живот, на котором едва сходились пуговицы пиджака, и отпил из грязной чашки растворимый кофе.
– Марк Алексеич, ну что там?
Молодой опер перевел глаза с двери на коллегу. Вид у него был обеспокоенный.
– Он что-то недоговаривает. Чертов ублюдок с раздутым эго!
– Думаете, это он? Я вам, кстати, скинул ее фотку, посмотрите. Тут принтер даже не работает. Красотка! Жалко, если и вправду утонула.
Швыркая кофе, толстый полицейский сделал еще один глоток. Марк достал телефон из левого кармана, сделал пару ловких движений большим пальцем и открыл сообщения.
– Вот черт…
– Что случилось?
– Ее точно зовут Мирослава?
Глаза Марка нервно забегали. Вся его напускная уверенность и холодность мгновенно улетучились.
– Точно-точно, – толстый полицейский зажевал творожную слойку и стряхнул крошки с груди. – А что? Вы ее знаете?
– Не уверен, но тут нечто странное, – Марк заблокировал экран и поднес телефон к губам, будто пытался что-то вспомнить. – Что скажешь про ее мужа? Что нарыл?
Стажер махнул рукой, зазывая Марка в свой кабинет. Он с трудом сел в кожаное потертое кресло и начал рыться в бумагах на столе.
– Александр Анатольевич Новиков. Тридцать два года. Есть свой бизнес в Питере. Тут у него и хостел, и пятизвездочная гостиница недалеко от Площади Восстания, и жилой комплекс у залива… Предприниматель, короче. Даже больше. Настоящая шишка. О нем много чего можно почитать в интернете. Кажется, он…
Александр был не самым симпатичным молодым человеком из тех, с кем его жене приходилось встречаться. Он был выше ее на полголовы, и потому в его присутствии она никогда не носила каблуки. Густая кучерявая борода и морщины в области глаз прибавляли возраст. Однако он был не по годам умен и серьезен. Выходец из бедной семьи, он сам поднялся с колен, усердно работал и к тридцати двум годам нажил себе квартиру в центре Петербурга, машину, прибыльный бизнес и жену-красавицу. Рос без отца и потому стал опорой для собственной матери и бабушки, которым построил немаленький загородный дом с баней и садом, чтобы тем было чем заняться.
Александр не был мыслителем. Скорее, исполнителем. Он не умел вести беседы, философствовать и не верил в то, что душа есть и что она умеет болеть. Он никогда не задавался вопросом, почему возникла проблема. Он просто решал ее и пытался сделать это с наименьшими потерями. Особенно финансовыми.
Но только не сегодня. Не двадцать седьмого марта две тысячи двадцатого года… Впервые настал тот день, когда никакие деньги не могли успокоить Александра, не могли заткнуть дыру в его душе, в существование которой он не верил. Как она могла уйти вот так? Уйти, когда ее последние слова были словами о разводе?
– Ладно, неинтересно, – Аристов махнул рукой и, опершись подбородком на руку, уставился куда-то на стену за спиной стажера. – Мне надо знать все о пропавшей. Где она была, что делала весь последний месяц, с кем встречалась…
– Почему так сразу? – хмыкнул толстячок. – Вы подозреваете… что это преступление? Думаете, муж?
Аристов медленно перевел взгляд на стажера, сфокусировался на нем, несколько раз хлопнул ресницами, будто думая, какой ответ выдать, чтобы его напарник перестал задавать лишние вопросы.
– Меньше знаешь – крепче спишь! – отшутился опер и встал с кресла.
– Вот совсем не так, Марк Алексеевич! – простонал с обидой мужчина. – Чем больше не знаешь – тем меньше спишь и больше додумываешь!
– У тебя тут… – опер улыбнулся и ткнул пальцем себе в подбородок, – творог… от слойки. Все, я ушел спать.
– Марк Алексеич?
– Ну что?
– А вам когда-нибудь говорили, что вы похожи на этого… как его там… актера…
– Макконахи? Да. Только вот ты вовсе не Мартин3. Работай давай. Я ушел.
Аристов всегда раздраженно реагировал на подобное сравнение, скрывая то, как на самом деле ему это льстило. Даже от самого себя.
В следующую ночь Марк вовсе не спал. Он все думал и думал: «Она или не она? Она или не она?..»
***
Александр неторопливо вернулся в туристический деревенский домик, в котором они были с женой последние два дня. На кровати до сих пор лежало нетронутое смятое одеяло, пахнущее ее духами, и открытый ноутбук. Чашка недопитого кофе стояла на столе. Они так и не позавтракали с утра: Александр торопился по своим делам, по которым они и приехали в Старую Ладогу. Он вспомнил, как в очередной раз отказал ей в занятии любовью и стиснул зубы. А после она сообщила о том, что хочет развестись. Что это? Вина? Неужели он впервые ее чувствовал? Или все же задетое эго? Александр осторожно нажал на клавишу, и на экране засиял лист документа, испещренный строками.
Александр по привычке насыпал в миску собачий корм и позвал Бруни. Никто не пришел, хотя на мгновение он даже зажмурил глаза: вдруг это все сон? вдруг чудеса существуют? вдруг она сейчас откроет дверь? Вся замерзшая, заплаканная, что потеряла дорогу домой, и бросится на шею, а Бруни будет лезть на руки виляя хвостом. Нет, тогда бы все было иначе. Пусть она только вернется. Он сделает все, чтобы стать хорошим мужем. Так ему казалось.
Александр открыл глаза, но комната оставалась по-прежнему предательски пустой и тихой. Тогда он забрался на кровать, поставил ноутбук на колени и долго изучал текст, никак не решаясь начать читать.
На самом деле Александр никогда прежде не читал ее работ. Он часто слушал ее рассказы, идеи и монологи и потому знал, о чем пишет жена, но не знал того, как она пишет.
«Я обязательно посмотрел бы такой сериал», – это была его дежурная фраза, и ему казалось, что она работала.
«Я не читаю не потому, что считаю, что ты плохо пишешь… Я просто вообще не читаю. Я не люблю книги, а не… не тебя! Вот!» – а эта фраза была второй.
«Зачем ты просишь у меня совета, а потом обижаешься?.. Я же не литературный критик», – и третьей.
Таких фраз было много. Теперь, перебирая их в голове, он ненавидел себя. Он ненавидел себя еще больше, когда не смог остановиться читать. Ему хотелось, чтобы Мирослава видела его сейчас и гордилась им. Он с трудом мог поверить в то, что читал, в то, что вообще было возможно так описывать и изящно сформулировать. Слова звучали как мелодия. Звучали так, будто каждая фраза была подобрана к другой с особой тщательностью. Словно клавиши под ее руками были клавишами фортепиано, а не клавиатуры.
Он стал читать вслух. Он читал потеряв счет времени. Правда, к рассвету уже утомился. Он познакомился с жадными и жестокими викингами, со славянскими девушками, язычниками и их обычаями. Он побывал в холодных морях и древнерусских городах. Во Франкии и Уэссексе. Он видел князей и рабов. Он видел богов. Он видел ее. В каждой строке, в каждом слове он ловил себя на мысли, что слышит и чувствует ее. Мирославу.
Александр познакомился с Ним. С тем самым идеальным, несуществующим мужчиной, которого каждая писательница, дав волю желаниям и фантазиям, оживляет в своих романах, чтобы отчаянно любить, пока под боком храпит неидеальный, но существующий муж.
