Каруна Сагара

© Ксана Гильгенберг, 2021

ISBN 978-5-0053-3932-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается всем

пленникам Майи

Каруна Сагара

Этот день не задался с самого утра, с самого начала. Я бы даже сказала, что раньше, чем сначала, потому что я еще даже не проснулась, когда все пошло не так. И в тот момент, когда, наконец, барабанный стук в дверь вырвал меня из сладких объятий Морфея, было уже поздно что-то изменить. Я опоздала. Проспала, одним словом.

Подскочив на кровати, с бешено стучащим сердцем, я ринулась к двери, на ходу понимая, что это пришла хозяйка квартиры, чтобы забрать ключ от входной двери. В идеале, я должна была встретить ее с дружелюбной улыбкой на лице и чемоданом в руке, но вместо этого…

Как назло сломалось такси, которое должно было доставить меня на вокзал, и в итоге я опоздала на поезд. Следующий должен был быть в час дня. У меня было достаточно времени и, сдав багаж на хранение, я решила просто побродить по любимому городу. Я бывала здесь не так уж часто – приезжала навестить семью дочери, понянчить мою пока единственную внучку, Милу. Вспомнив, как она очаровательно улыбается и агукает, я заулыбалась. Жаль, что я не могла оставаться подольше. У Веры и Вити, моей дочери и ее мужа, была однокомнатная квартира, и я не хотела их стеснять, поэтому снимала на пару дней отдельную. Два дня в месяц – это все, что я могла себе позволить. К тому же, дома меня ждал муж.

Вспомнив о нем, я забеспокоилась, не сидит ли он там голодный и полезла в сумку за телефоном, чтобы позвонить ему. Телефона там не было. Захотелось поплакать. Усилием воли сдержав слезы, я судорожно стала вспоминать, где я его оставила. Может, в такси? Бинго! Только как теперь получить его обратно? Ведь из-за того, что я проспала, такси я поймала на улице и даже не запомнила номер машины. Зато я помнила, где произошла поломка, и в моей душе загорелась маленькая, очень маленькая, искорка надежды. Бросив взгляд на часы, и оценив оставшееся время и расстояние, отчего-то мой мозг принял решение проверить, до сих пор ли на том месте сломавшееся такси. О, как же он ошибался!

Такси давно и след простыл. Искорка, которая по дороге к месту поломки успела разгореться в небольшой костер, снова стала искоркой и, зашипев от негодования, погасла. Надо было возвращаться к вокзалу, но мужчина, который привез меня к месту моей угасшей надежды, заявил, что назад меня не повезет. Он торопился на обед. Любимая молодая жена с нетерпением ждала его.

«Чем пообедал мой муж, я теперь узнаю лишь вечером», – подумала я. «Надо будет приготовить что-то особенное на вечер, чтобы порадовать его».

Мои мысли занялись выбором блюд на ужин, вспоминанием того, какие продукты оставались в холодильнике в день моего отъезда, анализом того, что нужно будет докупить, в каком магазине и в каком количестве. А моя левая рука в это время «голосовала», пытаясь остановить хоть какого-нибудь водителя, чтобы добраться до вокзала.

По непонятным причинам (которые мой ум не мог осознать, да что там осознать, хотя бы найти одну из них вследствие того, что был поглощен иллюзорным приготовлением ужина) ни одна машина не останавливалась. Время поджимало. Очень поджимало. Кажется, я часто смотрела на часы, но стрелки циферблата никак не вмещались между приготовлением соуса к спагетти и шарлоткой, ароматно-пахнувшей из духовки. Когда же, наконец, зрительному образу наручных часов каким-то чудом удалось протиснуться к точке своего назначения в задней части мозга, из моего горла вырвался очередной возглас негодования.

Я не знала, кого винить, себя, судьбу, бессердечных водителей, проносящихся мимо по своим делам, а, может, Бога.

Я снова опоздала на поезд. Я снова сдержала слезы. Усилием воли. На этот раз ее потребовалось намного больше. Мне даже показалось, что я использовала весь свой запас. И все же одной слезинке удалось прорваться сквозь железный заслон и она одиноко повисла на краю нижней ресницы. Сразу же рука потянулась смахнуть ее. Нет! Я сильная. И, вообще, ничего такого не случилось. Подумаешь, опоздала на поезд! Руке было стыдно просто так возвращаться в свое исходное положение и она почесала нос, дав возможность слезинке высохнуть самой.

В город я приехала лишь вечером. Было уже сумеречно. Начинала побаливать голова, живот недовольно бурчал – его сегодня не покормили. Кто же знал, что поездка, всегда занимавшая меньше четырех часов, растянется на день? Чемодан тянул руку и она начинала ныть. До автобусной остановки было далековато по мнению тела, которое кормили двадцать четыре часа назад, но делать было нечего. Денег на такси не осталось. Натянув шапку посильнее на замерзшие уши, я зашагала вперед.

Муж, наверное, уже переживает. Наверняка, звонил мне, а я не отвечала. Позвонил Вере и она сказала, что я должна была уехать еще утром. Я ведь не стала ей говорить, что проспала, чтобы не беспокоить. Это с ней я разговаривала по телефону в том злополучном такси. Теперь и она тоже беспокоится. А что если у нее пропадет молоко от беспокойства? Мое маленькое солнышко, моя сладкая принцесса Мила останется без молока…

Мысли о внучке вновь вызвали улыбку на моем лице. Вздохнув, я прибавила ход.

В подъезде стояла непроглядная тьма. Максимально раскрыв глаза, я пыталась разглядеть хоть что-то. Уставший и голодный мозг недоумевал, пытаясь понять, сгорели ли все лампочки разом, разбили ли их хулиганы, а, может, их просто украли, но главным вопросом было, почему сегодня. Почему именно сегодня? Почему не завтра, когда, наверняка, все будет чуть лучше, чем сегодня? Ответа не нашлось, даже когда ступая медленно и на ощупь, стараясь игнорировать угрозы желудка, готового начать переваривать самого себя, я добралась до своего этажа.

– Кто? — спросил такой родной и любимый голос.

– Это я! — ответила я устало и уже занесла правую ногу, готовую переступить через порог.

Дверь почему-то не открылась и нога неловко ткнулась в железо. За дверью молчали. Мои уши казалось улавливали его едва различимое учащенное дыхание. Я снова постучала, а он молчал.

– Милый, что происходит? Почему ты молчишь? — я не понимала, что происходит. Десант из гормонов произвел высадку в кровоток, внутри живота произошел маленький атомный взрыв и волны паники окатили меня холодным потом. Чемодан на время превратился в стул.

Переведя дух, я снова постучала.

– Где ты была весь день? – спросил из-за двери дрожащий от злобы голос.

– Ты не поверишь… – начала я, поднявшись с чемодана.

– А я должен? – хмыкнул он.

– Понимаешь, я забыла телефон в такси и я опоздала на поезд.

– Дважды опоздала? – злобно спросил он.

– Да, – тихо сказала я, понимая, что, скорее всего, он мне не поверит, – открой, пожалуйста, дверь и я тебе все объясню.

Щекой я прижалась к двери, словно это было его плечо.

– Тут нечего объяснять. Я все знаю! Хватит с меня твоего вранья! Знаю я, куда и к кому ты ездишь каждый месяц. Ни стыда, ни совести! Еще и дочь сюда впутала.

Глаза привыкли к темноте. Теперь они различали темные силуэты дверей, за которыми, как мне казалось, притаились соседи и жадно вслушивались в нашу ссору.

– Антон, пожалуйста, открой дверь, – попросила я ласково-требовательно, я хочу есть. Я весь день ничего не ела…

– Что же твой любовничек тебя не покормил? – взвыл он от возмущения и злорадства, которое словно волной оттолкнуло меня от двери, – ах, да! Вам, наверное, не до этого было!

Было слышно, что муж зашагал туда-сюда по коридору прихожей.

Я облегченно вздохнула, поняв, что это какое-то недоразумение, которое мой, хоть немного и обезумевший от голода, мозг быстро разрешит. Только вот я упустила из виду, что это был день неверно-принятых решений, усугубляющийся тотальным невезением.

Голосом, срывающимся от злобы и негодования, муж заявил, что утром звонил некий Иван и просил напомнить мне о встрече с ним. Я предположила, что этот Иван ошибся номером, но муж не сдавался, утверждая, что он назвал мое имя. Ревность и задетая честь якобы обманутого мужа за день успела растечься по всей квартире, затопив все островки благоразумия. Мы препирались еще где-то с полчаса. Голова теперь не просто болела, она гудела, шумела и почему-то становилась все тяжелее, хотя внутри нее нарастала пустота. Я вяло отвечала на обвинения и оскорбления, летящие сквозь железо двери и, видимо, оттого жалящие больнее. Если бы дверь была деревянной и с обивкой, наверняка, она бы немного смягчила твои слова, – отчего-то подумала я.

– Ты откроешь мне дверь? – спросила я и не узнала свой голос. Это был не мой голос. Это была не я. Это была моя усталость, боль и разочарование. Разочарование было самым большим из них троих.

– НЕТ! – твердо сказал он, – Иди туда, откуда пришла!

Сидеть под дверью было невыносимо. Спотыкаясь едва ли не на каждой ступени, я спустилась во двор и разместилась на скамье под нашим окном. Пусть видит, что я не ушла ни к какому Ивану, и что мне, вообще, некуда идти.