Ревность 2

Часть 2. После ревности. Глава 1

Приходи на меня посмотреть.

Приходи. Я живая. Мне больно.

Этих рук никому не согреть,

Эти губы сказали: «Довольно!»

Каждый вечер подносят к окну

Моё кресло. Я вижу дороги.

О, тебя ли, тебя ль упрекну

За последнюю горечь тревоги!

Не боюсь на земле ничего,

В задыханьях тяжёлых бледнея.

Только ночи страшны оттого,

Что глаза твои вижу во сне я.

А. Ахматова, 1912

– Мирка, я дома! – после хлопка входной двери по квартире разнёсся звонкий голос Марины.

– Я на кухне! – крикнула в ответ.

Через несколько минут, в течение которых я слышала пыхтение в коридоре, мокрая черноволосая макушка показалась в дверном проёме.

– Ты не представляешь, снежище завалил все улицы, пробки жуткие. Без малого два часа до дома добиралась. Хотя тут ехать от силы минут тридцать.

– Да, видела в окно. Снег сыплет весь день не переставая, могу себе представить хаос на улицах. У тебя чёлка вся в снежинках, и ты похожа на снегурочку.

– Снегурочка блондинка, а я брюнетка.

– Тогда… – задумалась, припоминая сказочных красавиц, – будешь Белоснежкой!

Подруга скептически покосилась на меня и скривила губы в недовольной гримасе: – За ночь снега ещё больше выпадает. Завтра будет сущий ад. Как добираться на работу?

Стало понятно почему у неё сердитый вид.

– На вертолёте? – я в ответ сморозила глупость, ну а чем не вариант.

– Где бы его взять. В аренду что ли?

– А-ха, фантазёрка. Поедешь как все.

– Все на автобусах или пешком, а я так не хочу. – Раздражение в подруге засело крепко.

– Значит вызовешь такси, сегодня же доехала.

– Угу, и всю дорогу слушала отборные маты от водителя. Вёз даму, а ругался как прораб. Удивительно, почему ему до сих пор никто язык не укоротил.

– Пожалей бедолагу, он весь день через автомобильные заторы катался, вот и не сдержался мужик.

– Конечно, тебе легко рассуждать сидя в тёплой, уютной квартире. Два часа тесного замкнутого пространства в компании с неизвестно-когда-в-последний-раз-мытым и матерящимся через слово мужиком и, поверь, твоя хвалёная терпимость пойдёт глубокими трещинами.

Я промолчала. Последнее время мысли о безделье доводили до приступов бешенства из-за собственной недальновидности. И почему я в своё время не отстояла желание не сидеть истуканом дома, а работать? Теперь же при наличии диплома проблематично устроиться даже на самую низшую должность. Оказалось, что такие, как я, ежедневно пачками рассылали резюме работодателям в поисках работы.

– Извини, Мир. Я не хотела тебя обидеть, – подруга покаялась первой. Я же, чтобы не нагнетать и не разводить ссору на пустом месте, сразу ответила:

– Иди, мой руки. Будем ужинать.

Пока Маринка умывалась, успела накрыть на стол. Жаркое по рецепту тёти Маши пахло изумительно.

– Я решительно настаиваю, чтобы ты оставалась со мной как можно дольше, – с набитым ртом, глотая куски, толком не прожевав, подруга выражала свою признательность.

– Ты обед пропустила что ли?

– Шеф решил озвереть в новом календарном году.

– Вроде ты собиралась увольняться? Кстати, он лютует не по причине выписанной тобой отставки?

– И собираюсь до сих пор. Подыскиваю варианты. А из-за чего он бесится – понятия не имею, может жена плохо даёт или вообще не даёт.

– Да уж… Я наискалась вариантов, что тошнит от предложений на должность секретарши с бюстом не меньше третьего размера. Такими темпами работодатели вскоре вместо проверки дипломов о полученном образовании и тестов на профпригодность выставят фейсконтроль на пухлость губ и глубину глотки. Фу, чтоб всем сволочам пусто было, – меня непроизвольно передёрнуло от омерзения.

– А как ты хотела, подруга. В наш век демократии и процветания феминизма роль женщины по-прежнему – удовлетворять и вынашивать. На большее по мнению «сильного и умного» пола мы не способны, да от нас иного и не требуется. С остальным мужики сами успешно справляются, поэтому двух функций от женщин им вполне достаточно.

– Маринка, перестань. Ты говоришь отвратительные вещи.

– Зато честно.

– Хорошо. Если честно, то хочешь сказать, что твой Савелий такой же и ему от тебя нужно лишь удовлетворять и вынашивать?

– Хотела бы я тебе сказать, что он не такой, но реальность жестока.

Я округлила глаза в неверии:

– Ты не можешь говорить такие слова, после того как сама утверждала, что он весь из себя идеальный образчик мужчины и ты от него без ума.

– А как мои симпатии соотносятся с его желаниями? – Марина невозмутимо парировала в ответ, – мои чувства всего лишь отражают сделанный гормонами выбор подходящего самца, способного дать мне здоровое потомство. Я для него такая же подходящая самка, которая в состоянии выносить то самое потомство. Ну, и параллельно качественно удовлетворить. Или ты думаешь, он мечтает стоять со мной у живописного обрыва, трепетно держать друг друга за руки, встречая рассветы и провожая закаты? – она зло рассмеялась и резко отодвинула тарелку от себя, так и не доев до конца.

– Мариш, – мой севший голос полностью отражал всколыхнувшееся внутреннее переживание. У подруги явные сложности с доверием, – ты ведь не всерьёз? Мне кажется твоё состояние «после Самохина» говорит за тебя.

– Вот же ирония судьба, да Мирка? Мне можно сказать повезло, что гнилое нутро подонка-Самохина проявилось раньше времени. Я хотя бы не успела узаконить отношения. А после всего произошедшего со мной, ты умудрилась вляпаться по уши в точно такое же говнище. Только уже побывала замужем и потратила уйму времени на того, кто в итоге оказался козлиным ублюдком.

Так-то Гера был рождён в законном браке своих родителей и мало подходил под определение «ублюдка», но заводить дискуссию на эту тему я поостереглась, учитывая настроение Марины, при всём том «козлом» он оказался самым настоящим.

– Может сменим тему? А то что-то невесело.

– Как всегда сделаем вид, что у нас всё хорошо. Мы наслаждаемся обыденными вещами вроде выпавшего снега и говорим всем подряд, что у нас всё замечательно, просто зашибись, – злость, исходящая от неё волнами, заполняла пространство кухни, искря и потрескивая как при высоком напряжении.

– Тебя бешеные мухи покусали в январе? Что происходит?

– Не знаю, Мир. Наверно месячные скоро.

– Врёшь.

– Когда собираешься переезжать в свою новенькую квартирку? – она демонстративно сменила тему, чётко давая понять, что откровенничать не намерена.

– Теперь даже не знаю. Хотела в ближайшие выходные, чтобы тебя среди недели не дёргать. Но сегодняшний снегопад спутал планы. Наверно, как распогодится, тогда и займусь переездом.

– Да и чёрт с ним, со снегом. В субботу перевезём твоё барахлишко. Кстати, может на пару переедем к тебе? Тётя Маша натаскала тебя в кулинарии так, что ты можешь смело открывать собственный ресторан, раз уж она отказалась. Вкусно обалдеть, я чуть вилку не проглотила.

– Давай поживём у меня, я только «за».

– Вот если бы отпуск дали, – Маринка мечтательно зажмурилась, – я бы с удовольствием. А то придётся везти не только чемодан с одеждой, но и чемодан косметики и всяких женских штучек.

– Предположим, моих запасов вполне достаточно, чтобы удовлетворить нас обеих. Раз уж мы с тобой вывезли из особняка все мои вещи, – возразила, ибо нечаянно предложенная подругой идея нравилась мне всё больше.

– Вот зря ты от драгоценностей отказалась. Очень зря, Мира. Хотя бы в качестве компенсации могла оставить себе. Да к тому же мало ли что. На тот же чёрный день.

– Ты заставила меня забрать шубу.

– Описаться и не жить, подруга! Ты откуда свалилась? Зато ты оставила ему три других, которые он теперь передарит своим любовницам. Не думаешь о себе, могла бы вспомнить обо мне. Я, между прочим, от подарка не отказалась бы.

– Ни за что не поверю, что ты оденешь что-то подаренное Подольским, – засмеялась над театральным сребролюбием Маринки. Она могла дурить кого угодно, но я слишком давно её знала и, как она верно заметила, мы многое пережили вместе. Поэтому обе с лёгкостью читали между строк.

– Вот же гад, я и не подумала. Ты права. Значит следовало их забрать, сложить в чемодан и припрятать в дальний угол, на приданое бы сгодились, – неугомонная Марина никогда не сдавалась и не отступала просто так. Признавать поражение – черта характера, которую она тщательно обходила стороной.

– Их моль съест до того, как они на что-то сгодятся, – я уже открыто хохотала над её безумными идеями, – всё, завязывай. Я, между прочим, получила более чем солидные отступные, на которые даже не рассчитывала, так что мне грех жаловаться.

– Жаловаться на четырёхкомнатную квартиру в центре города с ремонтом и мебелью? Я бы тебя сама прибила, если бы ты начала ныть и стенать.

– Как ты говоришь, что мне там положена? Компенсация за физический и моральный ущерб, кажется.

– Слушай, Подольский – конченый мерзавец. Если бы он вдобавок заразился эпидемическим скупердяйством и додумался деньги зажать, то я даже не знаю кем бы он тогда назывался…

– Пьём чай и ложимся спать, меркантильная моя, – улыбнулась, включая электрический чайник.

– И вовсе не меркантильная. Просто я справедливая, – Маринка не могла не возразить и не вставить последнее слово, отстаивая личную позицию. Но несмотря ни на что, благодаря исключительно её неиссякаемому оптимизму, вере в светлое будущее для нас обеих, её словесным подзатыльникам, которые держали меня в несгибаемом тонусе, я храбрилась. Я пыталась жить. Я пыталась научиться думать не о нём.

Переезжали мы с подругой шумно и весело. В многоквартирном доме, где мне предстояло обитать, на лестничной площадке наличествовали две квартиры – одна принадлежала отныне мне, вторая тоже обладала, ясное дело, хозяевами. В какой-то момент, когда возможно мы с Мариной слишком громко смеялись или обсуждали что-то между собой, дверь соседней квартиры отворилась и недовольная женщина возрастной категории сорока пяти-пятидесяти лет решила с нами познакомиться:

– Что за шум? Новые соседки? Чего галдите как оглашенные? Смотрите девочки, у нас дом приличный, люди живут интеллигентные, воспитанные. Все соседи обращаются к друг другу уважительно, по имени отчеству. Мы каждого знаем в лицо и чужаков не терпим. Поэтому предупреждаю заранее, в нашем подъезде мужчин водить возбраняется.

Я успела лишь ошарашенно вылупить глаза на «интеллигентную» дамочку, завуалированно назвавшую нас с подругой…

– Ты тётка совсем берега попутала? – Маринка вперёд меня сообразила кто кого и как назвал. – Ты кого шалавами называешь, а? – подруга распахнула полы чёрного пуховика и упёрла руки в бока, одновременно грозно надвигаясь на побледневшую женщину, поджимавшую и без того тонкие губы. Моя защитница оглядела дамочку сверху вниз, я проделала тоже самое. Тощая словно жердь, и даже пересохшая, питающая нездоровую склонность к диетам, моя теперешняя соседка с салонной укладкой волос и толстым слоем яркого макияжа, которому было не по силам замаскировать самое главное, что в нём нуждалось больше всего – стервозный характер. Дамочка скорей всего не ожидала встретить достойный отпор, особенно учитывая манеру речи, избранную подругой. Маринка же специально злила тётку ещё больше, подражая работницам самой опасной и нелёгкой «профессии», в которой соседка нас неосмотрительно обвинила.

Дамочка постепенно соображала, что сценка развивалась не по запланированному ею пути. Потому как украшавший «тощую жердь» брючный домашний костюм, пошитый из натурального шёлка с вышитыми яркими павлинами, казалось, взбледнул и в одночасье растерял вслед за хозяйкой яркие краски.

– Предупреждаю заранее: за левое обвинение, краля, отвечать придётся по всей строгости. Или ты борзая, пока мужик за спиной? Так мы твоего мужика быстренько в оборот возьмём, ойкнуть не успеет, как стоя на коленях будет вылизывать мне и подружке. – Соседка резко сменила бледность на алые красные пятна, которые не пощадили не только лицо, но и шею, бесцеремонно спускаясь в зону декольте. Маринка же, заметив реакцию, ядовито и надменно рассмеялась: – Я вообще-то говорила о сапогах, но ты явно подумала о чём-то другом. Извини, тётка, но, чтобы сделать то, о чём ты только что подумала, твоему мужику придётся выпрыгнуть из собственной шкуры. Мы с подругой себя не на помойке нашли, чтобы опускаться до всяких. И запомни, если не хочешь проблем, то скройся с глаз и впредь не смей рот разевать, пока не узнаешь с кем говоришь. Тоже мне нашлась интеллигенция… Хреновина с морковиной ты, а не интеллигенция.

Маринка, подойдя вплотную, угрожающе цыкнула на дамочку, которая несмотря на отповедь стояла с гордо вздёрнутым подбородком и выпрямленной спиной, словно ей в позвоночник вживили идеально прямую палку. Но опасной близости воинственно настроенной подруги дама всё же не выдержала. Ойкнула, отшатнулась, выпучив глаза в испуге, затем схватилась за сердце, что-то пробормотала, скорей всего ругательство, но, как пить дать, исключительно интеллигентное, и скрылась в своей квартире, не забыв напоследок громко хлопнуть дверью.

– Другое дело, – подруга обернулась ко мне с широченной улыбкой, удовольствие сочилось из каждой её поры. Она весело мне подмигнула и похлопала ладонями друг о друга, будто стряхивая налипшую грязь, – мы тоже умеем быть интеллигентными, когда суровые обстоятельства того требуют, но при этом не позволяем опускаться до оскорблений незнакомых людей. Правда же, Мир?

– Конечно. Ты, как всегда, права. Но, Мариш, ты бы полегче как-то. Мне с этими людьми всё-таки соседствовать предстоит.

– Вот именно, Мира. Поэтому нужно сразу расставить всё и всех по своим местам. Ты же видишь, дамочка, не спросив наших имён, предположила худшее и обвинила в непотребстве. Сразу не поставишь на место, потом она вечно будет о тебя ноги вытирать.

– Согласна, но ты бы слова выбрала попроще, что ли.

– Да куда уж проще! – Маринка громко хохотнула, – Я на самом простом, так сказать, изъяснялась. Тем более она, оскорбляя нас, слова не выбирала.

Я предпочла свернуть странный спор ни о чём и продолжила заносить сумки в квартиру.

– А вообще Подольский молоде́ц, – как-то совсем неожиданно высказалась Марина, когда мы разбирали чемоданы и сумки в моей новой спальне, оформленной в светлых тонах, в отличии от прежней в особняке. Удобный закуток встроенной гардеробной ниши с лёгкостью должен был вместить все мои вещи, привезённые из бывшего дома. По большому счёту с собой у меня только одежда, да косметика. Больше я ничего не брала: ни подарков, ни тем более драгоценностей и горько оплакиваемых Маринкой шуб. Никакие брильянты и меха не помогут залатать сквозную дыру в душе.

– Странно, раньше ты величала его не иначе как, – демонстративно загибая пальцы, начала перечислять, – козёл, идиот, ублюдок, иногда козлиный ублюдок, чтобы это ни значило, недоносок, мерзавец, урод и тому подобные «лестные» эпитеты. Почему сейчас он резко возвысился до молодца́?

– Мира, а ты квартиру свою хорошенько рассмотрела?

В ответ я лишь вздёрнула брови.

– Не знаю как ты, но я вижу, что выбирал он её исключительно для тебя.

На это возразить, к сожалению, было нечем. Бывший муж, как ни удивительно, оказался не конченным подонком, хотя многие его последние поступки кричали именно о том.

Глава 2

Несколькими днями ранее.

Я поверить не могла в собственную удачу, когда через две недели после моего побега, к подруге неожиданно заявился пожилой усато-бородатый представительный мужчина преклонных лет, представившийся Семёном Абрамовичем. Он оказался поверенным моего мужа и привёз с собой бумаги на развод. Честно говоря, молчаливое согласие «Бывшего» по поводу нашего расставания уже виделось мне благословением фортуны. Потому как внутренне я готовилась даже не к сражению, а к кровопролитной битве. Ибо, зная Подольского, сложно было предположить, что он отпустит меня просто так, не потрепав изрядно нервы и не выпив напоследок пару вёдер свежесцеженной тёплой кровушки, в чём изрядно поднаторел за последние месяцы нашего с ним совместного быта.

Когда мне были озвучены отступные в виде недвижимости, я признаться лишилась дара речи. Вот уж не ожидала, что после всех выходок Подольский оформит на моё имя дарственную на шикарную квартиру в центре города. Но когда Семён Абрамович поведал о денежной сумме, переведённой на мой банковский счёт, я не удивилась… я испугалась. Мне до дрожи не хотелось чувствовать себя хоть в чём-то обязанной человеку, который предал всё самое светлое, что искренне дарила ему моя душа. Я отлично понимала, что никто не расстаётся с деньгами просто так. И банковский счёт не та вещь, ради которой я могла поступиться собственными принципами, внезапно обретённой свободой или хотя бы пресловутой гордостью, каковую некоторые люди пафосно хают, а прочие – излишне на неё уповают. Но пожилой мужчина понял меня по-своему:

– Я получил чёткие указания от Георгия Родионовича. В случае если сумма окажется недостаточной, вы просто указываете свою и деньги в течение нескольких дней поступят на ваш банковский счёт.

– Что? Он совсем умом тронулся. Мы же не на базаре в конце концов! – громко возмущалась я, пересекая Маринкину кухню туда и обратно, не забывая нервно заламывать кисти рук.

– Мирослава Андреевна, вы ведь понимаете, что я ничего не решаю. Я просто передаю пожелания Георгия Родионовича. Если вам не подходит квартира или не устраивает денежная сумма, то вы можете позвонить супругу и обговорить с ним любые детали.

– Нет! Никому звонить я не стану.

Я больше никогда не заговорю с человеком, который вволю поиграл моими чувствами, вознёс на самый высокий пьедестал, клялся в верности и пожизненной преданности, а после низверг до роли бесправной секс-рабыни. Я согласна принять квартиру за своё истерзанное сердце, за обманутую веру, за то, что он заставил меня в одиночестве переживать потерю нашего неродившегося ребёнка. Приму, потому что у меня не было жилья, работы, постоянного дохода и неизвестно сколько времени мне понадобится, чтобы обрести под ногами твёрдую материальную почву. В действительности было множество причин согласиться, но при всём при том мне понадобилось достаточно времени, чтобы собраться с духом и поставить личную подпись на бумагах о разводе и договоре дарения.

Сюрреализм: люди влюбляются, женятся, живут рука об руку под одной крышей тысячи дней подряд, смотрят друг другу в глаза сотни тысяч часов, проводят вместе миллионы минут, но достаточно единственного краткого мгновения, одного росчерка пера – семьи больше нет. Минуты-часы-месяцы-годы, подвластные воле двоих, растворяются в пространстве, осыпаясь невидимой пылью, оставляя после себя лишь горькие воспоминания, также лишённые какой-либо долговечности напрочь.

Больше всего меня волновало то обстоятельство могла ли я, имела ли право принимать от Подольского деньги. «Лицемерка. О квартире ты не побеспокоилась, а о деньгах испереживалась», – попрекнула сама себя, но как поступить правильно не понимала.

– Подождёте минутку, я всё-таки позвоню кое-кому? – предупредила Семёна Абрамовича и выскользнула в коридор, чтобы, закрывшись в спальне подруги, набрать её телефонный номер.

– Мариша, вопрос жизни и смерти, выйди пожалуйста куда-нибудь. Мне очень надо, – сходу предупредила, стоило ей ответить на звонок, ведь рабочий день в самом разгаре, и она могла быть занята.

– Секунду…, – в трубке сначала раздался стук её каблуков, а после беспокойный голос, – говори, Мирка, что ещё стряслось.

– Гера прислал адвоката с бумагами на развод.

– Ого, шустрый.

– Мне отходит большая квартира и деньги уже переведены на банковский счёт.

– Отличная новость. Не ожидала, но Подольский поступил, как мужик. А в чём проблема?

– Не могу я так, Марин. Квартира ещё куда ни шло. Жить мне всё-таки где-то нужно. Но деньги… Я чувствую себя, словно он от меня откупился, а я продалась.

– Мирка, я тебя расстрою, – она развязно хохотнула, – но это именно так и называется. Ты главное помни, что следует просить больше, всё равно дадут меньше.

– Ма-ри-на, – зашипела яростно, – я вообще не хочу никаких денег. Я жила с ним, потому что любила, а не из-за того, что нуждалась в подачках.

– И что ты получила за свою любовь? – не менее разъярённое в ответ, – певца серенад под окнами? Побои, унижение и хамское отношение – вот и всё, что ты получила. Я уж молчу, что он выбрал весьма удачное время для своих подлых выкрутасов, когда ты была особенно уязвимой после выкидыша. Так что нет, милая. Он обязан откупаться от тебя, и чем щедрее, тем для него же лучше. Твои фотографии с увечьями я до сих пор храню на отдельной флешке. Поэтому можешь смело торговаться, не стесняясь в цифрах.

Что ж позиция Маринки более чем прозрачна. Вести бесперспективный спор по телефону, в исходе которого каждый останется при своём, я не видела смысла. Я отлично понимала подругу, пережившую когда-то гораздо больший ад, чем я недавно, но применить её принципы к себе не могла. К неожиданному решению меня подвёл, как ни странно, Семён Абрамович.

– Я подпишу бумаги о разводе и приму дарственную на квартиру, но с денежной суммой не согласна, – сообщила мужчине своё решение.

– Прекрасно, Мирослава Андреевна. Вот вам ручка. Места, где нужно поставить автограф, помечены карандашом. А насчёт денег, просто напишите на оборотной стороне нужную сумму.

– Вы меня неправильно поняли, Семён Абрамович, мне в принципе не нужны деньги от этого человека. Квартира – единственное, что я согласна принять при разводе.

– Кхе, – он крякнул и в удивлении вздёрнул брови, глаза первоначально сверкнули недоверием, но тут же замерцали хитрыми бликами. Семён Абрамович неспешно откинулся на спинку стула, а после смерил меня совсем другим, более глубоким взглядом.

– Хотите бесплатный совет? – не дождавшись от меня ответа, он продолжил сам, – впрочем я в любом случае озвучу его, милая барышня. Не знаю, что послужило причиной распада вашей семьи, да и не моё это дело. Но вот, что я успел повидать на своём веку, Мирослава Андреевна, так это как люди, связанные кровными узами, готовы друг другу глотки перегрызть зубами ради лишней монетки в свою пользу. Множество примеров мне довелось увидеть собственными глазами. Когда дети после смерти отца оставляют мать без крыши над головой, без стыда и совести выбрасывая бедняжку за порог дома, в котором она прожила вместе с супругом бо́льшую часть жизни, всецело посвятив себя семье – мужу и тем самым детям, которые в итоге обрекли страдалицу на нищенскую старость. Или, например, после смерти обоих родителей сыновья вступают в кровопролитную битву ради делёжки наследства. Их не смущает, что они жаждут свести родного брата в могилу вслед за родителями. Или совсем недавно я стал невольным свидетелем отвратительной гадости. Внуки без стыда и совести, не смущаясь присутствующих, делили наследство здравствующих по сей день бабушки и дедушки, пожелавших составить завещание на случай кончины, и выдвигали собственные условия, идя на откровенный шантаж и подлость, лишь бы ухватить кусок пожирнее да выгоднее с их точки зрения. Это безобразно, Мирослава Андреевна. Думаю, про бракоразводные процессы, браться за которые, кстати, не гнушается отец Георгия Родионовича, нет смысла рассказывать. Вы и сами прекрасно понимаете, с чем остаются несчастные бывшие жёны, облапошенные мужья и никому ненужные дети. Вас по счастливой случайности миновала грязная война, после которой, будьте уверены, не остаётся победителей. Воспользуйтесь преподнесённым нечаянным даром, не побрезгуйте. Супруг сам, по доброй воле выделяет вам хорошую сумму отступных, которая вас ни к чему не обязывает.

На последних словах я метнула в него недоверчивый и настороженный взгляд, заметив который он понимающе хмыкнул в бороду.

– Поверьте, знающему своё ремесло старику, Мирослава Андреевна, и квартира, и деньги переходят в вашу собственность без каких-либо оговорок. Георгий Родионович не сможет претендовать на них в будущем, возможностей оспорить дарственную у него также не будет. Вы можете пользоваться имуществом движимым и недвижимым по своему усмотрению. Например, вы продадите квартиру и купите другую, хоть в этом городе, хоть в другом. А деньги возможно пожертвуете на благотворительность или приобретёте золотые слитки – это ваше личное имущество, милая барышня, и только вам решать, как распоряжаться им, – в конце он вдруг проказливо подмигнул и добавил, – тем более оно само плывёт вам в руки, зачем же отказываться. И кстати, чуть не забыл, – он вдруг хлопнул себя ладонью по лбу, – Георгий Родионович выдвинул одно единственное маленькое условие.

Морозные иголки моментально впились мне под кожу. Именно этого я боялась больше всего – условий. Особенно тех, которые сопровождались эпитетом «маленькое». Как правило всё маленькое или же написанное мелким шрифтом влекло за собой совсем не маленькие последствия.

– Подождите пугаться, барышня. Условие номинальное, но тем не менее ваш супруг пожелал стребовать с вас обещание.

Тут мои глаза вовсе полезли на лоб. Что задумал Подольский? А Семён Абрамович намеренно затягивал с объяснением и вдоволь тешил себя моей растерянностью.

– От вас требуется немного, Мирослава Андреевна – оставить при себе фамилию супруга и никогда её не менять.

«Странные шутки, однако».

– Это действительно единственное условие Георгия Родионовича. Он пожелал, чтобы вы дали слово не менять фамилию, полученную в браке с ним. – Видимо мысли отразились на моём лице, либо я произнесла их вслух, если Семён Абрамович повторно озвучил условие Геры, чтобы я не сочла будто мне послышалось.

– А если я в будущем решу выйти замуж повторно, я всё равно должна остаться Подольской? – моё недоумение было настолько сильным, что начало раздражать меня саму. Или же блажь почти бывшего супруга действовала на нервы.

– Это уже будет на вашей совести, Мирослава Андреевна. По крайней мере, когда я задал аналогичный вопрос Георгию Родионовичу, то услышал именно такой ответ. Как я понял, он рассчитывает на вашу порядочность и полученного от вас обещания ему будет вполне достаточно.

– Бред какой-то. Что ему даст то обстоятельство, если я останусь Подольской?

– Не могу знать, барышня. По моему скромному мнению, условие не из ряда оскорбительных или невыполнимых, не так ли?

Я ничего не понимала. Какую цель мог преследовать Гера, требуя с меня оставаться при его фамилии? Но на мой неискушённый взгляд озвученное условие действительно меня ни к чему не обязывало. Держать слово или нет – моё собственное решение в будущем. Я, честно признаться, как-то не задумывалась о смене фамилии на девичью —Каляеву хотя бы потому, что отсутствие собственного жилья, работы и любых вразумительных перспектив ближайшего будущего заботили меня гораздо сильнее. Даже сейчас я больше переживала о том, как найти работу, как вообще влиться в новую для меня жизнь, ведь я даже близко не представляла, что такое жить одной, жить без Него.

Пожилой мужчина меня не торопил. Я периодически всматривалась в его невозмутимое лицо, напряженно выискивая двойное дно в произнесённых им словах, но естественно ничего не находила. Поэтому пометавшись и посомневавшись какое-то время я тем не менее поставила подписи везде, где требовалось, а также официально подтвердила своё согласие не менять фамилию документально. Освободив стол от бумаг и проявив позабытое радушие, я угостила Семёна Абрамовича кофе с бутербродами, мы мило поболтали на отвлечённые темы, а после душевно распрощались с неожиданным визитёром, на поверку оказавшимся весьма приятным собеседником.

Я же с того дня обзавелась статусом разведёнки, но при жилплощади и солидном банковском счёте, а для безработной меня это весомая поддержка на первое время.

*****

– Так что ты решила? – обратилась к подруге, когда, разобрав вещи, мы устроили чаепитие в гостиной комнате с эркером, застеклённым панорамными окнами. Тяжёлые светлые бархатные шторы распахнуты до упора и комнату, внутреннее убранство которой соответствовало всей квартире в кремово-бежевых тонах, заливал солнечный свет.

– Ты про что? – Маринка вздёрнула бровь, отвлекаясь от внутренних дум.

– Переедешь ко мне? Хотя бы на время.

– Не знаю, Мирка. Надо подумать.

– Я смотрю на тебя последние пятнадцать минут, и ты только и делаешь, что думаешь. Случилось что?

– Нет. Всё нормально. Просто задумалась.

– Последнее время ты частенько задумчивая. У вас с Савелием как?

– Не парься. Ничего не случилось. Тебе надо свои нервы лечить, а не моими думками грузиться.

– Нет у меня никаких нервов, – отвернулась в сторону окна, обиженная на скрытость и неразговорчивость ближайшей подруги.

– Особенно когда ты воешь по ночам в подушку, думая, что я не слышу.

Я незамедлительно полыхнула алым смущением. Мы обе врушки, обе утверждали, что всё хорошо, но внутренности грызла тоска. Мои то причины более чем ясны, но что происходило с Мариной?

– Нечего подслушивать, – буркнула ей недовольно. Кому понравится обнажение тайн во всеуслышание?

– Даже не собиралась, звукоизоляция дерьмовая. Но считаю, что лучше дать тебе время обвыкнуться с новой жизнью, новой квартирой. Иначе ты продолжишь сбегать от реальности и прятаться за кулинарными хлопотами, готовя для меня ужины и наводя порядок. Ни к чему тебе затыкать дыру после бывшего мужа подругой.

– Любимой подругой, – уточнила самое важное и повернулась обратно к ней. Её голубые, широко распахнутые глаза больше не смеялись и не искрили беззаботным весельем.

– Конечно, любимую, – моментально подтвердила она в ответ, – но ты просто заполняешь мной пустоту. Лучше наведи сейчас порядок в собственных мозгах и разберись с чувствами к Подольскому, а дальше видно будет.

Маринкина отповедь безжалостна, но честна и прямолинейна. Как и всегда моя подруга в своих высказываниях не утруждала себя упаковать слова в красивую обёртку для облегчения принятия суровой действительности и её дальнейшей удобоваримости.