Живой как жизнь. О русском языке

Очень интересная книга, которая не только показывает развитие языка, но и заставляет задуматься о своем отношении к новомодным словечкам и в целом к манере разговора, потому что проникаешься таким чутким отношением и знанием языка Корнея Ивановича и невольно стараешься использовать как можно меньше канцеляризмов и ненужных заимствований в своей речи.

Его стиль, конечно, сильно отличается от современных писателей. А чувство юмора не оставит никого равнодушным, правда порой он бывает немного жесток в своих оценках.

Ее определенно стоит прочитать тем, кого интересует история (пусть и не подробная) развития родного языка.

«Живой как жизнь» Корнея Чуковского — удивительно глубокая и увлекательная книга. Каждая её глава наполнена мыслями, заставляющими читателя остановить взгляд, глубоко задуматься над темой и нередко вступить в оживлённую внутреннюю полемику с самим автором. Есть ряд глав, которым хотелось бы уделить особое внимание.

Глава третья. «Иноплеменные слова». Здесь я хотела оставить цитату, которая отозвалась в моем сердце: «…не тот язык по-настоящему силен, самобытен, богат, который боязливо шарахается от каждого чужеродного слова, а тот, который, взяв это чужеродное слово, творчески преображает его, самовластно подчиняя своей воле, своим собственным эстетическим вкусам, требованиям, благодаря ему слово приобретает экспрессивную форму, какой не имело в родном языке».

То есть «какое бы слово ни было, свое или чужое, лишь бы выражало в нем мысль». Если «чужеродное слово» лучше выражает ее, то почему бы не использовать его в своей речи.

Глава четвертая. «Умслопогасы». Она посвящена «насильственно введенным в русский язык» сложносокращенных словам.

Некоторые советские читатели полагали, что они портят родную речь. Не могу полностью не согласиться с этим мнением, так как бездумное сокращение слов, например, «Ростглавстанкоинструментснабсбыт», не только «непонятны читателю, но и превращают русскую речь в тарабарщину». «В подобных словах нет ни складу, ни ладу, ни благозвучия, ни смысла».

Я попробовала быстро произнести Ленгоршвейтрикотажпромсоюз вслух, но уже где-то на середине забыла, о чем говорила.

Еще один феномен, который заслуживает отдельного внимания, — это «агрегаты имен и фамилий», то есть в советское время люди составляли из трех слов одно: Ивилькос (Иван Ильич Косоротов). Я очень рада, что такая традиция не сохранилась, иначе это была бы какая-то «катавасия».

Нельзя сказать, что использование сложносокращенных слов заслуживает только отрицательной либо только положительной оценки. Среди них есть отличные, которые до сих пор используются в нашем языке, но, безусловно, есть и «гомункулы, изготовленные бюрократическим способом».

Как справедливо отмечает Корней Чуковский: «Народ проверяет слова раньше всего на слух. Ему необходимо благозвучие. Лишь те из новых слов он сохраняет в своем языке, которые соответствуют его фонетическим нормам»

Эту цитату можно и отнести к двум последним главам книги — «О складе и ладе» и «О пользе невнимания и забвения», которые посвящены словам, «нарушающие логику».

У нас в языке существуют слова, первозданная образность которых давно потухла. В живом разговоре или на письме мы употребляем их уже в новом значении. Некоторые советские люди пылко восставали против того «потухания образности, которое всегда сочеталось с забвением исконных словесных корней». Н. Н. Асеев в своей статье потребовал, чтобы «писатели вернули словам их первоначальную образность; чтобы, вводя в свои произведения слово печаль, они помнили бы, что оно происходит от печи, а говоря, например, о кручине, держали бы в памяти, что слово кручина происходит от слова крутить». «Поэт уверен, что в этом оживлении корнесловов —один из наиболее действенных методов всякого литературного творчества». Корней Чуковский отвергает это мнение, говоря о том, что оно «возвращает наш богатый язык к диктаторским стадиям его бытия».

Здесь я полностью согласна с автором, ведь язык — это искусство, а не математика, которая должна подчиняться только законам логики. «Языкотворцу-народу, великому художнику слова, мало одной рационалистической стороны в языке. Ему нужно, чтобы речь была складной и ладной, чтобы в ней был ритм, была музыка и, главное, была выразительность».

«Побольше рутинных, трафаретных, бескрасочных слов, никаких живописных и образных!» — таков был призыв советских читателей. На это требование Корней Чуковский отвечал следующим образом: «Русскому языку не нанесли существенного ущерба ни проникшие в него иностранные термины, ни так называемые умслопогасы, ни студенческие, ни школьный жаргоны (о них говорится в главе «Вульгаризмы»)». «Недуг», который «в тысячу раз зловреднее всяких жаргонов, так как он может привести — и приводит! — нашу современную речь к худосочию, склерозу и хилости. Имя недуга — канцелярит».

Это и вправду очень серьезная проблема нашего (да и не только нашего) языка. Я заметила, что тоже очень часто использую этот бездушный язык. Почему именно бездушный? Потому что он все превращает в шаблон. Я бы его еще назвала языком-лицемером. Хоть и Чуковский дает в своей книге рекомендации, как вылечиться от канцелярита, но все же это не так легко, как может показаться. Трудно, но это не значит невозможно.

Свой отзыв я бы хотела закончить цитатой Корнея Чуковского, взятой из последней главы: «Культура речи не отделима от общей культуры. Чтобы повысить качество своего языка, нужно повысить качество своего сердца, своего интеллекта...».