Полное собрание стихотворений

«Я помню ночь. Мы с ней сидели...»

 
Я помню ночь. Мы с ней сидели.
Вдруг – теплый дождь! В лучах луны
Все капли в нем зазеленели,
Струясь на землю с вышины.
 
 
Зажглась заря. Вновь упадая,
Все капли ярко разожглись
И, в блеске утреннем пылая,
Дождем рубинов пронеслись.
 
 
Где эта ночь с ее значеньем?
Где годы те? Где взять ee?
И сам живу я под сомненьем:
Остаток дней – не бытие...
 

«Соловья живые трели...»

 
Соловья живые трели
В светлой полночи гремят,
В чувствах – будто акварели
Прежних, светлых лет скользят!
 
 
Ряд свиданий, ряд прощаний,
Ряд божественных ночей,
Чудных ласк, живых лобзаний...
Пой, о, пой, мой соловей!..
 
 
Пой! Греми волнами трелей!
Может быть, назло уму,
Эти грезы акварелей
Я за правду вдруг приму!
 
 
Пой! Теперь еще так рано,
Полночь только что прошла,
И сейчас из-за тумана —
Вот сейчас – она звала...
 

«Заря пройдет, заря вернется...»

 
Заря пройдет, заря вернется
И – в безучастности своей —
Не может знать, как сильно бьется
Больное сердце у людей.
 
 
А чтоб заря не раздражала,
Своих огней для нас не жгла,
Пускай бы по свету лежала
Непроницаемая мгла!
 
 
Что день грядущий? Что былое?
Все прах, все кончится в пыли, —
А запах мирры и алоэ
Сойдет с небес на труп земли...
 

«Бежит по краю неба пламя...»

 
Бежит по краю неба пламя,
Блеснули по морю огни,
И дня поверженное знамя
Вновь водружается... Взгляни!
 
 
Сбежали тени всяких пугал,
И гномов темные толпы
Сыскали каждая свой угол,
И все они теперь слепы;
 
 
Не дрогнет лист, и над травою —
Ни дуновенья; посмотри,
Как все кругом блестит росою
В священнодействии зари.
 
 
Душа и небо, единеньем
Объяты, некий гимн поют,
Служа друг другу дополненьем...
Увы! на несколько минут.
 

«Как думы мощных скал, к скале и от скалы...»

 
Как думы мощных скал, к скале и от скалы,
В лучах полуденных проносятся орлы;
В расщелинах дубов и камней рождены,
Они на краткий срок огнем озарены —
И возвращаются от светлых облаков
Во тьму холодную родимых тайников, —
 
 
Так и мои мечты взлетают в высоту...
И вижу, что ни день, убитую мечту!
Все ту же самую! Размеры мощных крыл,
Размах их виден весь!.. Но кто окровенил
Простреленную грудь? Убитая мечта,
Она – двуглавая – добро и красота!..
 

«Лес густой; за лесом – праздник...»

 
Лес густой; за лесом – праздник
Здешних местных поселян:
Клики, гул, обрывки речи,
Тучи пыли – что туман.
 
 
Видно издали – мелькают
Люди... Не понять бы нам,
Если бы не знать причины:
Пляски или драка там?
 
 
Те же самые сомненья
Были б в мыслях рождены,
Если б издали, случайно
Глянуть в жизнь со стороны.
 
 
Праздник жизни, бойня жизни,
Клики, говор и туман...
Непонятное верченье
Краткосрочных поселян.
 

«Как на свечку мотыльки стремятся...»

 
Как на свечку мотыльки стремятся
И, пожегши крылья, умирают, —
Так его бесчувственную душу
Тени мертвых молча окружают.
 
 
Нет улик! А сам он так спокоен;
С юных лет в довольстве очерствелый,
Смело шел он по широкой жизни
И идет, красиво поседелый.
 
 
Он срывал одни лишь только розы,
Цвет срывал, шипов не ощущая;
В чудный панцирь прав своих закован,
Сеял он страданья, не страдая.
 
 
О, господь! Да где же справедливость)
Божья месть! Тебя не обретают!
Смолкли жертвы, их совсем не слышно,
Но зато – свидетели рыдают...
 

«Во мне спокойно спят гиганты...»

 
Во мне спокойно спят гиганты,
Те, что вступали с небом в бой:
Ветхозаветные пророки,
Изида с птичьей головой;
 
 
Спят те, что видели Агору
И посещали Пританей,
Те, что когда-то покрывали
Багряной сенью Колизей;
 
 
Почиют рати крестоносцев,
Славянский сонм богатырей,
И ненавистный Торквемада
В кругу чернеющих друзей;
 
 
Спят надушенные маркизы,
Порой хихикая сквозь сон,
И в русском мраморе, в тивдийском,
Положен спать Наполеон.
 
 
И все они, как будто зерна
В своих скорлупках по весне,
В свой срок способны раскрываться
И жить, не в первый раз, во мне!
 
 
И что за звон, и что за грохот,
И что за жизненность картин,
Тогда несущихся по мыслям, —
Им счета нет – а я один!
 
 
Какая связь меж всеми ими
И мной? Во тьме грядущих дней
Какое место будет нашим
В грядущих памятях людей?
 
 
О нет! Не кончено творенье!
Бог продолжает создавать,
И, чтобы мир был необъятней,
Он научил – не забывать!
 

«Погасало в них былое...»

 
Погасало в них былое,
Час разлуки наступал;
И, приняв решенье злое,
Наконец он ей сказал:
 
 
«Поднеси мне эту чашу!
В ней я выпью смерть свою!
Этим связь разрушу нашу —
Дам свободу бытию!
 
 
Если это не угодно
Странной гордости твоей,
Волю вырази свободно,
Кинь ты чашу и разбей!»
 
 
Молча, медленно, высоко
Подняла ее она
И – быстрей мгновенья ока
Осушила всю до дна...
 

«Полдень декабрьский! Природа застыла...»

 
Полдень декабрьский! Природа застыла;
Грузного неба тяжелую высь
Будто надолго свинец и чернила
Всюду окрасить любовно взялись.
 
 
Смутные мысли бегут и вещают: .
Там, с поднебесной, другой стороны
Светлые краски теперь проступают;
Тучи обласканы, жизни полны.
 
 
Грустно тебе! Тяжело непомерно,
Душу твою мраком дня нагнело...
Слушай, очнись! Несомненно, наверно
Где-нибудь сыщешь и свет, и тепло.
 

«В чудесный день высь неба голубая...»

 
В чудесный день высь неба голубая
Была светла;
Звучали с церкви, башню потрясая,
Колокола...
 
 
И что ни звук, то новые виденья
Бесплотных сил...
Они свершали на землю схожденье
Поверх перил.
 
 
Они, к земле спустившись, отдыхали
Вблизи, вдали...
И незаметно, тихо погасали
В тенях земли...
 
 
И я не знал под обаяньем звона:
Что звук, что свет?
Для многих чувств нет меры, нет закона
И прозвищ нет!..
 

«Заката светлого пурпурные лучи...»

 
Заката светлого пурпурные лучи
Стремятся на гору с синеющей низины,
И ярче пламени в открывшейся печи
Пылают сосен темные вершины...
 
 
Не так ли в Альпах горные снега
Горят, когда внизу синеет тьма тенями...
Жизнь родины моей! О, как ты к нам строга,
Как не балуешь нас роскошными дарами!
 
 
Мы силами мечты должны воссоздавать
И дорисовывать, чего мы не имеем;
То, что другим дано, нам надо отыскать,
Нам часто не собрать того, что мы посеем!
 
 
И в нашем творчестве должны мы превозмочь
И зиму долгую с тяжелыми снегами,
И безрассветную, томительную ночь,
И тьму безвременья, сгущенную веками...
 

«А! Ты не верила в любовь! Так хороша...»

 
А! Ты не верила в любовь! Так хороша,
Так явственно умна и гордостью богата,
Вся в шелесте шелков и веером шурша,
Ты зло вышучивала и сестру и брата!
Как ветер царственный в немеряной степи,
Ты, беззаботная, по жизни проходила...
Теперь, красавица, ты тоже полюбила,
Насмешки кончились... Блаженствуй и терпи!
 

«Не наседайте на меня отвсюду...»

 
Не наседайте на меня отвсюду,
Не говорите сразу, все, толпой,
Смутится мысль моя, и я сбиваться буду,
Вы правы будете, сказавши: «Он смешной!»
 
 
Но если, медленно окрепнувши в раздумье,
Я наконец молчание прерву,
Я, будто в море, в вашем скудоумье,
Под прочным парусом спокойно поплыву.
 
 
Что я молчал так долго, так упорно,
Не признак слабости мышленья и души...
Не все то дрябло, хило, что покорно...
Большие силы копятся в тиши!
 

«Славный вождь годов далеких...»

 
Славный вождь годов далеких!
С кем тебя, скажи, сравню)
Был костер – в тебе я вижу
Сиротинку-головню.
 
 
Все еще она пылает...
Нет, не то! Ты – старый дуб,
В третьем царствованьи крепок
И никем не взят на сруб.
 
 
Много бурь в тебе гудело,
И, спускаясь сверху вниз,
Молний падавших удары
В ленту черную свились.
 
 
Все былое одолел ты
От судеб и от людей;
Не даешь ты, правда, цвета,
Не приносишь желудей...
 
 
Но зато листвою жесткой
Отвечать совсем не прочь
И тому, что день подскажет,
Что тебе нашепчет ночь!..
 
 
Голоса твоей вершины —
В общей музыке без слов —
Вторят мощным баритоном
Тенорам молодняков...
 

«Гляжу на сосны, – мощь какая...»

 
Гляжу на сосны, – мощь какая!
Взгляните хоть на этот сук:
Его спилить нельзя так скоро,
И нужно много, много рук...
 
 
А этот? Что за искривленье!
Когда-то, сотни лет назад,
Он был, бедняга, изувечен,
Был как-нибудь пригнут, помят.
 
 
Он в искривлении старинном
Возрос – и мощен, и здоров —
И дремлет, будто помнит речи
Всех им подслушанных громов.
 
 
А вот вблизи – сосна другая:
Ничем не тронута, она,
Шатром ветвей не расширяясь,
Взросла – красива и стройна...
 
 
Но отчего нам, людям, ближе
И много больше тешат взор
Ветвей изломы и изгибы
И их развесистый шатер?
 

«Не померяться ль мне с морем...»

 
Не померяться ль мне с морем?
Вволю, всласть души?
Санки крепки, очи зорки,
Кони хороши...
 
 
И несчитанные версты
Понеслись назад,
Где-то, мнится, берег дальний
Различает взгляд.
 
 
Кони шибче, веселее,
Мчат во весь опор...
Море места прибавляет,
Шире кругозор.
 
 
Дальше! Кони утомились,
Надо понукать...
Море будто шире стало,
Раздалось опять...
 
 
А несчитанные версты
Сзади собрались
И кричат, смеясь, вдогонку:
«Эй, остановись!»
 
 
Стали кони... Нет в них силы,
Клонят морды в снег...
Ну, пускай другой, кто хочет,
Продолжает бег!
 
 
И не в том теперь, чтоб дальше...
Всюду – ширь да гладь!
Вон как вдруг запорошило...
Будем умирать!
 

«Сквозь листву неудержимо...»

 
Сквозь листву неудержимо
Тихо льет церковный звон,
Уносясь куда-то мимо
В бесконечность всех сторон.
 
 
Сквозь большие непорядки
Душ людских – добро скользит...
Где и в чем его задатки?
И какой влечет магнит?
 
 
Дивной силой притяженья
Кто-то должен обладать,
Чтобы светлые явленья
В тьме кромешной вызывать.
 

«Молчи! Не шевелись! Покойся недвижимо...»

 
Молчи! Не шевелись! Покойся недвижимо...
Не чуешь ли судеб движенья над тобой?
Колес каких-то ход свершается незримо,
И рычаги дрожат друг другу вперебой...
Смыкаются пути каких-то колебаний, —
Расчеты тайных сил приводятся к концу,
Наперекор уму без права пожеланий,
И не по времени, и правде не к лицу...
О, если б, кажется, с судьбою в бой рвануться!
Какой бы мощности порыв души достиг...
Но ты не шевелись! Колеса не запнутся,
Противодействие напрасно в этот миг.
Поверь: свершится то, чему исход намечен...
Но, если на борьбу ты не потратил сил
И этою борьбой вконец не изувечен, —
Ты можешь вновь пойти... Твой час не наступил.
 

«Не храни ты ни бронзы, ни книг...»

 
Не храни ты ни бронзы, ни книг,
Ничего, что из прошлого ценно,
Все, поверь мне, возьмет старьевщик,
Все пойдет по рукам – несомненно.
 
 
Те почтенные люди прошли,
Что касались былого со страхом,
Те, что письма отцов берегли,
Не пускали их памятей прахом.
 
 
Где старинные эти дома —
С их седыми как лунь стариками?
Деды где? Где их опыт ума,
Где слова их – не шутки словами?
 
 
Весь источен сердец наших мир!
В чем желать, в чем искать обновленья?
И жиреет могильный вампир
Урожаем годов оскуденья...
 

«Над глухим болотом буря развернулась...»

 
Над глухим болотом буря развернулась!
Но молчит болото, ей не отвечает,
В мох оно оделось, в тину завернулось,
Только стебельками острых трав качает.
 
 
Восклицает буря: «Ой, проснись, болото!
Проступи ты к свету зыбью и сверканьем!
Ты совсем иное испытаешь что-то
Под моим могучим творческим дыханьем.
 
 
Я тебя немного, правда, взбаламучу,
Но зато твои я мертвенные воды
Породню, чуть только опрокину тучу,
С влагою небесной, с детищем свободы!
 
 
Дам тебе вздохнуть я! Свету дам трясине!
Гром мой, гром веселый, слышишь, как хохочет!»
Но молчит болото и, погрязши в тине,
Ничего иного вовсе знать не хочет.
 

«Люблю я время увяданья...»

 
Люблю я время увяданья...
Повсюду валятся листы;
Лишась убора, умаляясь,
В ничто скрываются кусты;
 
 
И обмирающие травы,
Пригнувшись, в землю уходя,
Как будто шепчут, исчезая:
«Мы все вернемся погодя!
 
 
Там, под землей, мы потолкуем
О том, как жили, как цвели!
Для собеседований важных
Необходима тишь земли!»
 

«Горит, горит без копоти и дыма...»

 
Горит, горит без копоти и дыма
И всюду сыплется по осени листва...
Зачем, печаль, ты так неодолима,
Так жаждешь вылиться и в звуки и в слова?
 
 
Ты мне свята, моя печаль родная, —
Не тем свята ты мне, что ты печаль моя;
Тебя порою в песне оглашая,
Совсем неволен я, пою совсем не я!
 
 
Поет во мне не гордость самомненья...
Нет, плач души слагается в размер,
Один из стонов общего томленья
И безнадежности всех чаяний, всех вер!
 
 
Вот оттого-то кто-нибудь и где-то
Во мне отзвучия своей тоске найдет;
Быть может, мной яснее будет спето,
Но он, по-своему, со мной одно поет.
 

«Меня здесь нет. Я там, далеко...»

 
Меня здесь нет. Я там, далеко,
Там, где-то в днях пережитых!
За далью их не видит око,
И нет свидетелей живых.
 
 
Я там, весь там, за серой мглою!
Здесь нет меня; другим я стал,
Забыв, где был я сам собою,
Где быть собою перестал...
 

«Я плыву на лодке. Парус...»

 
Я плыву на лодке. Парус
Режет мачтой небеса;
Лебединой белой грудью
Он под ветром налился.
 
 
Море тихо, волны кротки
И кругом – везде лазурь!
Не бывает в сердце горя,
Не бывает в небе бyрь!..
 
 
Я плыву в сияньи солнца,
Чем не рыцарь Лоэнгрин?
Я совсем не стар, а молод,
И плыву я не один...
 
 
Ты со мною, жизнь былая!
Ты осталась молода
И красавицей, как прежде,
Снизошла ко мне сюда.
 
 
Вместе мы плывем с тобою,
Белый парус тянет нас;
Я припал к тебе безмолвный...
Светлый час, блаженный час!..
 
 
По плечам твоим высоким
Солнце блеск разлило свой,
И знакомые мне косы
Льнут к волнам своей волной.
 
 
Уст дыханье ароматно!
Грудь, как прежде, высока...
Снизойди к докучным ласкам
И к моленьям старика!
 
 
Что? Ты плачешь?! Иль пугает
Острый блеск моих седин?
Юность! О, прости, голубка...
Я – не рыцарь Лоэнгрин!
 

«Здесь все мое!– Высь небосклона...»

 
Здесь все мое!– Высь небосклона,
И солнца лик, и глубь земли,
Призыв молитвенного звона
И эти в море корабли;
 
 
Мои – все села над равниной,
Стога, возникшие окрест,
Река с болтливою стремниной
И все былое этих мест...
 
 
Здесь для меня живут и ходят...
Мне – свежесть волн, мне – жар огня,
Туманы даже, те, что бродят, —
И те мои и для меня!
 
 
И в этом чудном обладанье,
Как инок, на исходе дней,
Пишу последнее сказанье,
Еще одно, других ясней!
 
 
Пускай живое песнопенье
В родной мне русский мир идет,
Где можно – даст успокоенье
И никогда, ни в чем не лжет.
 

«Мой сад оградой обнесен...»

 
Мой сад оградой обнесен;
В моем дому живут, не споря;
Сад весь к лазури обращен —
К лицу двух рек и лику моря.
 
 
Тут люди кротки и добры,
Живут без скучных пререканий;
Их мысли просты, нехитры,
В них нет нескромных пожеланий.
 
 
Весь мир, весь бесконечный мир —
Вне сада, вне его забора;
Там ценность золота – кумир,
Там столько крови и задора!
 
 
Здесь очень редко, иногда
Есть у жизни грустные странички:
Погибнет рыбка средь пруда,
В траве найдется тельце птички...
 
 
И ты в мой сад не приходи
С твоим озлобленным мышленьем,
Его покоя не буди
Обидным, гордым самомненьем.
 
 
У нас нет места для вражды!
Любовь, что этот сад взращала,
Чиста! Ей примеси чужды,
Она теплом не обнищала.
 
 
Она, незримая, лежит
В корнях деревьев, тьмой объята,
И ею вся листва шумит
В часы восхода и заката...
 
 
Нет! Приходи в мой сад скорей
С твоей отравленной душою;
Близ скромных, искренних людей
Ты приобщишься к их покою.
 
 
Отсюда мир, весь мир, изъят
И, полный злобы и задора,
Не смея ринуться в мой сад,
Глядит в него из-за забора...
 

«Сколько хороших мечтаний...»

 
Сколько хороших мечтаний
Люди убили во мне;
Сколько сгубил я деяний
Сам, по своей же вине...
 
 
В жизни комедии, драмы,
Оперы, фарс и балет
Ставятся в общие рамы
Повести множества лет...
 
 
Я доигрался! Я – дома!
Скромен, спокоен и прав, —
Нож и пилу анатома
С ветвью оливы связав!
 

«Порой хотелось бы всех веяний весны...»

 
Порой хотелось бы всех веяний весны
И разноцветных искр чуть выпавшего снега,
Мятущейся толпы, могильной тишины
И тут же светлых снов спокойного ночлега!
 
 
Хотелось бы, чтоб степь вокруг меня легла,
Чтоб было все мертво и царственно молчанье,
Но чтоб в степи река могучая текла,
И в зарослях ее звучало трепетанье.
 
 
Ущелий Терека и берегов Днепра,
Парижской толчеи, безлюдья Иордана,
Альпийских ледников живого серебра,
И римских катакомб, и лилий Гулистана.
 
 
Возможно это все, но каждое в свой срок
На протяжениях великих расстояний,
И надо ожидать и надо, чтоб ты мог
Направить к ним пути своих земных скитаний, —
 
 
Тогда как помыслов великим волшебством
И полной мощностью всех сил воображенья
Ты можешь все иметь в желании одном
Здесь, подле, вкруг себя, сейчас,
без промедленья!
 
 
И ты в себе самом – владыка из владык,
Родник таинственный – ты сам себе природа,
И мир души твоей, как божий мир, велик,
Но больше, шире в нем и счастье, и свобода...
 

«Всегда, всегда несчастлив был я тем...»

 
Всегда, всегда несчастлив был я тем,
Что все те женщины, что близки мне бывали,
Смеялись творчеству в стихах! Был дух их нем
К тому, что мне мечтанья навевали.
 
 
И ни в одной из них нимало, никогда
Не мог я вызывать отзывчивых мечтаний...
Не к ним я, радостный, спешил в тот час, когда
Являлся новый стих счастливых сочетаний!
 
 
Не к ним, не к ним с новинкой я спешил,
С открытою, еще дрожавшею душою,
И приносил цветок, что сам я опылил,
Цветок, дымившийся невысохшей росою.
 

«Ты часто так на снег глядела...»

 
Ты часто так на снег глядела,
Дитя архангельских снегов,
Что мысль в очах обледенела
И взгляд твой холодно суров,
 
 
Беги! Направься к странам знойным,
К морям, не смевшим замерзать:
Они дыханием спокойным
Принудят взгляд твой запылать.
 
 
Тогда из новых сочетаний,
Где юг и север в связь войдут,
Возникнет мир очарований
И в нем – кому-нибудь приют...
 

«И вот сижу в саду моем тенистом...»

 
И вот сижу в саду моем тенистом
И пред собой могу воспроизвесть,
Как это будет в час, когда умру я,
Как дрогнет всё, что пред глазами есть.
 
 
Как полетят повсюду извещенья,
Как потеряет голову семья,
Как соберутся, вступят в разговоры,
И как при них безмолвен буду я.
 
 
Живые связи разлетятся прахом,
Возникнут сразу всякие права,
Начнется давность, народятся сроки,
Среди сирот появится вдова,
 
 
В тепло семьи дохнет мороз закона, —
Быть может, сам я вызвал тот закон;
Не должен он, не может ошибаться,
Но и любить – никак не может он.
 
 
И мне никто, никто не поручится, —
Я видел сам, и не один пример:
Как между близких, самых близких кровных,
Вдруг проступал созревший лицемер...
 
 
И это все, что здесь с такой любовью,
С таким трудом успел я насадить,
Ему спокойной, смелою рукою,
Призвав закон, удастся сокрушить...
 

«Шестидесятый раз снег прело мною тает...»

 
Шестидесятый раз снег прело мною тает,
И тихо льет тепло с лазурной вышины,
И, если память мне вконец не изменяет,
Я в детстве раза три не замечал весны, —
 
 
Не замечал того, как мне дышалось чудно,
Как мчались журавли и как цвела сирень
Десятки лет прошли; их сосчитать нетрудно,
Когда бы сосчитать не возбраняла лень!
 
 
Не велико число! Но собранный годами
Скарб жизни так велик, так много груза в нем,
Что, если бы грузить – пришлось бы кораблями
Водою отправлять, а не иным путем...
 
 
Противоречия красот и безобразий,
Громадный хлам скорбей, сомнений и обид,
Воспоминания о прелестях Аспазий,
Труды Сизифовы и муки Данаид,
 
 
Мученья Тантала, обманы сына, брата,
Порывы глупостей, подряд или вразброд;
Б одних я шествовал на подвиг Герострата,
В других примером мне являлся Дон-Кихот...
 
 
Шестидесятый раз снег предо мною тает...
Лазурна высь небес, в полях ручьи журчат...
Как много жизнь людей всего, всего вмещает,
И что же за число в две цифры – шестьдесят!..
 

«Вот она, великая трясина...»

 
Вот она, великая трясина!
Ходу нет ни в лодке, ни пешком.
Обмотала наши весла тина, —
Зацепиться не за что багром...
 
 
В тростнике и мглисто, и туманно.
Солнца лик и светел, и высок, —
Отражен трясиною обманно,
Будто он на дно трясины лег.
 
 
Нет в ней дна. Лежат в листах нимфеи,
Островки, луга болотных трав;
Вот по ним пройтись бы! Только феи
Ходят здесь, травинок не помяв...
 
 
Всюду утки, дупеля, бекасы!
Бьешь по утке... взял... нельзя достать;
Мир лягушек громко точит лясы,
Словно дразнит: «Для чего ж стрелять?»
 
 
Вы, кликуши, вещие лягушки,
Подождите: вот придет пора, —
По болотам мы начнем осушки,
Проберем трясину до нутра.
 
 
И тогда... Ой, братцы, осторожней!
Не качайтесь... Лодку кувырнем!
И лягушки раньше нас потопят,
Чем мы их подсушивать начнем...
 

«Если б всё, что упадает...»

 
Если б всё, что упадает
Серебра с луны,
Всё, что золота роняет
Солнце с вышины —
 
 
Ей снести... Она б сказала:
«Милый мой пиит,
Ты того мне дай металла,
Что в земле лежит!»
 

«Из моих печалей скромных...»

 
Из моих печалей скромных,
Не пышны, не высоки,
Вы, непрошены, растете,
Песен пестрые цветки.
 
 
Ты в спокойную минуту
На любой взгляни цветок...
Посмотри – в нем много правды!
Он без слез взрасти не мог.
 
 
В этой песне – час страданий,
В этой – долгой ночи страх,
В этих – месяцы и годы...
Все откликнулось в стихах!
 
 
Горе сердца – дар небесный,
И цветы его пышней
И куда, куда душистей
Всех цветов оранжерей.
 

«Воды немного, несколько солей...»

 
Воды немного, несколько солей,
Снабженных слабою, животной теплотою,
Зовется издавна и попросту слезою...
Но разве в том определенье ей?
 
 
А тихий вздох людской? То – груди
содроганье,
Освобожденье углекислоты?!.
Определения, мутящие сознанье
И полные обидной пустоты!
 

«Я помню, помню прошлый год...»

 
Я помню, помню прошлый год!
Чуть вечер спустится, бывало,
Свирель чудесная звучала,
Закат пылавший провожала,
Встречала розовый восход.
 
 
Короткой ночи текст любовный
Ей вдохновением служил;
Он так ласкал, он так пленил,
Он так мне близок, близок был —
Совсем простой, немногословный.
 
 
Свирель замолкшая, где ты?
Где ты, певец мой безымянный,
Быть может, неба гость желанный,
Печальный здесь, а там избранный
Жилец небесной высоты?
 
 
Тебе не надобно свирели!
И что тебе, счастливец, в ней,
Когда, вне зорь и вне ночей,
Ты понял смысл иных речей
И мировые слышишь трели...