Часть 1. Катя
Глава 1. Вечерняя молитва
Телефон завибрировал в заднем кармане брюк, по телу
Кати прошла приятная дрожь. Стало жутко интересно, кто ей
написал. Но в данной ситуации проверить было невозможно.
Папа читал вечернюю молитву. Вся семья собралась в
зале, около иконостаса, у каждого в руках мерцала, потре-скивая, свечка. Отец в подряснике, с золотым крестом на
шее – известный в епархии протоиерей, автор нескольких
серьезных трудов по Догматическому богословию, долгое
время преподавал в семинарии, но вот уже пятнадцать лет
как переехал в Осотовку и восстанавливал старинный дере-венский храм.
Жили они в большом, на восемь комнат, приходском
доме. Кате все равно приходилось делить свою комнату с
одной из сестер. Детей у отца Романа было, как и комнат –
восемь.
«Помилуй мя, Творче мой Владыко, унылаго и недо-стойнаго раба Твоего», – папа бормотал молитву. Володя
откровенно зевал, смачно выдыхая, от чего пламя его свечки
трепетало, в ужасе пытаясь спастись от неминуемого зату-шения. Лена прислонилась головой к стенке и разглядывала
босые пальчики на своих ногах. Рома, Роман Романович, самый старший из детей, ковырял в носу, аккуратно, чтобы не
заметила мама. Настенька, самая младшая из детей, тихонько сосала мамину сиську. Все были заняты делом.
Катя аккуратно приподняла наспех напяленную поверх брюк юбку и залезла в карман. Ее четвертый айфон,
подаренный на четырнадцатый день рождения, снова подмигнул – пришло еще одно сообщение «В контакте». Аккуратно, держа телефон на уровне пупка, Катя сняла бло-кировку и открыла сообщение. Егор Коркин. Два новых
сообщения. Опять этот православный идиот. Она уже хотела снова спрятать телефон назад в карман, но любопытство
взяло верх, и она открыла переписку.
«Эх, жалко, что ты в деревне. Я бы пригласил тебя в
кафе. У нас тут такое классное постное меню. Я после заня-тий постоянно захожу. Может быть, ты все-таки приезжа-ешь в город? Хоть иногда? Или папа не отпускает?» Первое.
И второе: «Ничего, вот пост закончится, я сам к тебе приеду
в гости, можно?»
«Неужели этому маменькину сынку хватило смелости
пригласить меня на свидание?!» – Катя хмыкнула, получилось слишком громко. В ее сторону повернулись сразу трое.
Роман Романович, Лера. И мама. Катя вздрогнула, свеча в
руке дернулась, и огромная восковая капля шлепнулась
прямо на середину экрана.
– Черт, – Катя выругалась одними губами, беззвучно.
Мама поднесла палец к губам, а затем погрозила этим же
пальцем. Если папа услышит, не дай бог, отвлечется или по-вернется – нотаций потом не избежать. А то, тьфу-тьфу-ть-фу, и ремня. Катя быстрым движением убрала телефон назад в задний карман, не издав больше ни единого звука.
С Егором Катя начала переписываться несколько ме-сяцев назад. Вышло все нелепо, и никогда этот молодой человек не воспринимался Катей всерьез. Началось все с того, что мама увидела, как Катя обнимается с Витькой, одно-классником. Ничего серьезного, они просто тусили в одной
компании. Конечно, Витька наглый, он периодически говорил какие-нибудь пошлые вещи, хватал девчонок за попу, за
талию, даже пытался поцеловать, но дальше этого никогда
не заходило. Витьку никто всерьез не воспринимал. И вот
где-то в конце декабря мама заехала за Катей на машине в
школу и увидела, как она с друзьями стояла на лестничной
площадке. Слава Богу, покурить они успели перед этим, за
школой, возле мастерской. Иначе, конечно, все закончилось
бы намного хуже. Но и эти заигрывания маме явно не понравились.
Разговор она начала, только когда машина отъехала от
школы и друзья скрылись из виду:
– Я смотрю, ты уже с мальчиками тесно общаешься?
– М-а-а-м, ну прекрати, – Катя покраснела, – ничего
не было. Ты же видела. Это же просто Витька.
– Видела, – кивнула мама. Она немного помолчала, а затем продолжила: – Я понимаю, что ты уже девочка
взрослая. И… Как бы это правильно сказать… Сложная.
У тебя переходный возраст. Но и ты пойми. Ты дочка священника. И тебе нельзя вести себя вот так. Ты должна быть
примером. Не дай бог, что случись… Ну, в ваших отношениях… Если ты хочешь потом выйти замуж за священника…
Семинариста… Будущего священника… Тебе нельзя терять
девственность с каким-то Витей. Ты должна блюсти себя.
– Мам, прекрати, ничего не было. Я же сказала, – от
напоминания о том, что она поповская дочка, Катю аж передернуло. Сколько раз она мечтала забыть об этом. Стать
самой обычной девочкой. Как ее подруги, как Валя, как
Таня. Никому ничего не должна. Никто над ней не подсме-ивается…
Мама замолчала и больше в тот день не возвращалась
к этой теме. Еще до вечера Катя побаивалась, что она рас-скажет все папе. Но мама поступила по-другому. На следующий вечер она пришла к Кате в комнату, когда девочка уже
ложилась спать, и присела на край кровати.
– У меня идея, – мама умела говорить только по делу,
без лишних прелюдий, – раз уж ты начала… Начала общение с мальчиками.
– Мам, я не хочу об этом! – Катя попыталась спрятаться под одеяло. Но мама невозмутимо продолжила:
– Я тут тебя «В контакте» в одну группу пригласила.
Зайди посмотри. Понимаю, что ты еще совсем юная… Но
лучше уж так. Спокойной ночи, – она наклонилась и поцеловала Катю в щечку. Та обняла маму за шею и пожелала
спокойных снов в ответ. За телефоном она встала с кровати
только когда мама вышла из комнаты и отошла на достаточно большое расстояние. Улеглась обратно в кровать, накры-лась одеялом с головой – чтобы Лена, младшая сестра, зайдя в комнату, ничего не заметила. И открыла приложение
«В контакте». Одно уведомление. От мамы. Приглашение в
группу «Православные знакомства».
– Ох ты ж, Боже ж мой, – протянула девочка. Еще
одна идиотская выдумка. Куда сейчас только не присоба-чивают слово «православный»: православный хлеб, православный сыр, православная семья, православные, православные, православные. Как будто гетто какое-то. Вот есть
нормальные люди, а есть эти идиоты, православные. Вроде
бы мы не против, чтобы они существовали.Показываем в
новостях, как православные праздники отмечают, как ку-шают, о чем думают. Но пусть носят опознавательный знак
– длинные юбки и постные мины – чтобы все издалека видели и обходили их стороной.
Меньше всего Кате хотелось православия. Но слово
«знакомства» взяло свое, и она вступила в группу. Полиста-ла стену. «Мне тридцать восемь лет, не пьющий, двое детей
от первого брака. Ищу православную женщину для созда-ния семьи». И на какой-то убогой фотографии он в спор-тивных штанах на фоне покосившегося сарая.
– Мля… Мама, ты вообще сама сюда заходила, нет?
Витя по сравнению с этими убогими – просто Серафимчик
Небесный.
– Что? – раздался откуда-то снаружи голос. Катя
рез- ко скинула одеяло, и ее взлохмаченные черные волосы
рас- сыпались по подушке.
– Господи, Ленка! Ты можешь громче заходить в комнату? Ты чего как призрак? Напугала до жопы. Если бы это
папа был?!
– А чего ты там под одеялом материшься? Опять небось с мальчиками переписываешься? – Лена засмеялась и
улеглась на кровать.А
– Ай, ну тебя, – Катя положила айфон на пол и отвер-нулась к стене, – напугала меня. Иди теперь выключай свет.
Кто последний пришел, тот и выключает.
Про «Православные знакомства» Катя забыла начисто. Мама тоже не напоминала дочери о своем предложе-нии, видно, ей было достаточно того, что Катя послушала ее
и вступила в группу.
Но перед самым Рождеством пришло первое сообщение от Егора. Катя сидела за столом, решала математику, когда телефон взвизгнул и нарисовал на экране информацию о новом сообщении. «Добрый день, милая девушка.
Меня зовут Егор, мне 18 лет. Я увидел, что Вы состоите в
группе «Православные знакомства». Долго не решался написать – все же идет пост, но Вы мне очень понравились.
Был бы рад познакомиться».
Катя перечитала два раза сообщение. И прыснула. «Бо-о-о-же, что это? Что это за чудик?!» Она отложила тетрадку
в сторону и ушла с головой на страницу мальчика. Фото-графий было достаточно много. Школа. Вот с однокласс-никами дурачатся, выпускной. Егор в пиджаке и галстуке.
Такой взрослый, серьезный. Вот он в подряснике в храме, держит огромную дьяконскую свечу. Еще совсем молодой,
лет двенадцать. А вот уже современные – он семинарист. В
черном кителе. Посвящение в студенты, общая фотография
с ректором семинарии, отцом Ермогеном, в центре. Катя
хорошо была знакома с архимандритом, он частенько заез-жал в гости. Они с папой громко смеялись, пили коньяк и
вспоминали свои семинарские годы. Катя с самого детства
любила отца Ермогена, тот всегда привозил для детей доро-гие подарки.
– Ну тебя в жопу, – Катя отложила айфон и снова
ушла с головой в математику. Минут на двадцать. Телефон
не давал ей покоя. Он заманивал, уговаривал просто поде-ржать в руках. Что Катя и сделала. Через пять минут она
уже отправила сообщение в ответ: «Привет. Я по глупости
в эту группу вступила. Я и не хотела ни с кем знакомиться, если что. Не уверена, что у нас что-то получится. Я не
очень-то хорошо к верующим отношусь. Но давай попро-буем». Егор ответил минут через двадцать. И его сообщение
окончательно вывело Катю из себя. «А почему не любишь
верующих? Ты же православная. Ты ходишь в храм? Давно
верующая?»
Идиот, ну что за идиот? Ну кто такие сообщения девушке пишет? Разве так знакомятся? Разве так флиртуют?!
«Давай-ка с тобой прям так по православному познакомим-ся, детка». «М-м-м-м, мне нравится твой крестик». И что
это за гоповские замашки в конце: «Слы-ы-ы-шь, ты чо, не
верующая? Крестик носишь? Не? А если найду?» Короче, надо прекращать этот идиотизм.
Прошло уже четыре месяца, к концу подходил вели-кий пост, а переписка с Егором не прекращалась. Катя часто
плевалась, подшучивала про себя над молодым человеком.
Периодами он казался ей глупым, периодами – излишне
наивным. Но переписка, надо отдать должное, была очень
даже интересной. Они обсуждали «Преступление и нака-
зание», которое Катя только-только прошла по школьной
программе, говорили о семинарских предметах, присыла-ли друг другу любимые композиции ДДТ и Алисы. И вот
на пике всего этого идиотизма Катя заработала огромное
восковое пятно на экран телефона.
Молитва закончилась, все потушили свечи, папа перекрестил детей, благословил, и все разошлись по своим
спальням. Заканчивался понедельник последней недели поста, Страстной недели. В воскресенье уже ожидалась Пасха.
Пасха, которую дети ждали с огромным нетерпением.
– Спокойной ночи, – Лена быстро сняла с себя платье
и окунулась в ночную рубашку.
– Спокойной ночи и тебе, – пробормотала Катя. Но
раздеваться не стала. Спать она не собиралась. Она ждала. Минут через двадцать в окно тихо-тихо постучали. Так
тихо, что если бы Катя не ждала этого стука, она бы и не
услышала.
Лена, которая уже начала засыпать, встрепенулась.
– Что, опять? – пробормотала она. В глазах читались
настороженность и осуждение.
– Опять, – передразнила Катя. – Скажешь маме –
убью.
Она быстро накинула кофту поверх футболки, залезла на стол и открыла окно. В комнату ворвался свежий ве-сенний воздух. Катя перекинула ноги через подоконник и
сползла вниз, на улицу, где ее уже ждали друзья.
– Ну что, святая Екатерина, успела помолиться, можно идти? – Витька был в своем репертуаре. Катя привыкла и
пропустила его ремарку мимо ушей.
Одноклассники собирались небольшой группой, человек шесть-семь почти каждый вечер на спортивной площадке. Пили пиво, курили и болтали. Катька пиво пила ред-ко – только после того, как причастилась в храме. Если папа
и чувствовал запах спирта, он думал, что это от кагора. По-добные ограничения тоже частенько становились шутками
для Витьки. Но на этот раз он не выдал ни одной колкости
целых два часа. Катя хохотала, курила, ей было так хорошо, что она забыла и о телефоне, и об отце, и о том, что не сделала домашнее задание по русскому на завтра. Очнулась она
только в три часа ночи.
– Ох, мне уже пора. А то, не дай бог, заметят, что
меня нет.
Витька поднял на нее охмелевшие глаза и ухмыльнулся:
– Опа, Катька про Бога вспомнила. Ну, ты что! Темно
же. Пока темно, Бог ничего не видит, не боись. Айда посо-семся. Я, знаешь, как умею сосаться. Тебе понравится.
– Ой, ладно тебе врать, – Вера заступилась за подругу, – сосалась я с тобой, ты ж первый замялся. Языком
только мелешь. А сам слабак.
– Эй, эй. Помягче. Я, может быть, просто не хотел. Я, может, только о Катьке и мечтаю.
– Иди, проспись, мечтает он, – Катька усмехнулась и
дала Витьке подзатыльник.
– Ну вот, обижают! Поцелуй меня, м? Или Боженька
не разрешает?
Катя наклонилась к Витьке, провела указательным пальцем по его носу. И тихим, почти томным голосом процедила:
– О, я, знаешь, как умею целоваться. С языком. Да. Но
ты этого никогда не почувствуешь. Сори.
Затем она резко развернулась и направилась к дому.
– Всем пока, – уже на выходе из школьного двора
крикнула она и помахала рукой.
– Пока, любовь моя.
Витька. Громче всех остальных. Снова придуривается.
Катя довольно улыбнулась, опустила руки в задние карма-ны джинс и наткнулась на телефон.
– Черт, пятно это восковое. Надо будет одеколоном
протереть. – Катя достала телефон и, не сбавляя шага, вышла «В контакт». Егор, несмотря на поздний час, был он-лайн. Странно, но почему-то сердце забилось чаще. Роман
Романович после Пасхи поедет в семинарию, на день откры-тых дверей. Он в этом году поступает. Катя напросилась с
ним, якобы посмотреть на регентское отделение. На самом
деле она уже давно решила, что поступит в госуниверситет
на химический факультет. Но родителям пока ничего не говорила. Они бы не поняли.
«Привет. Ты чего не спишь? Я не очень-то выездная. Но
после Пасхи собираюсь приехать. Так что жди. Увидимся».
Глава 2. Озеро
В зале развернулась настоящая битва. Посреди комнаты стояли мама и Катя. Мама, с перепуганным взглядом, следит за действиями отца, при этом поддерживая дочь за
руку. Катя, чуть покрасневшая, руки сжаты в кулаки, зубы
плотно стиснуты, глаза красные. Кажется, она вот-вот взор-вется. Сейчас Катя очень похожа на отца. Тот в подряснике, борода чуть растрепана, но на груди висит наградной крест
с драгоценными камушками – подарок архиерея. Отец только вернулся с отпевания матери директора местной птице-фабрики.
– Даже слышать ничего не хочу. Этот вопрос мы
больше не обсуждаем! – отец грохнул кулаком, наградной
крест звякнул, ударившись об угол стола, и крутанулся на
цепочке.
– Я. Никуда. Не поеду, – Катя старается сдержать свой
гнев, но выходит не очень. Еще пару слов, и она даст волю
чувствам. Отец находится примерно в том же состоянии.
– Мать, забери ее отсюда. Пока дело грехом не закончилось. Она прямо издевается. Все дети как дети, а в эту как
бес вселился. Ох, избаловали тебя слишком. Мало тебя по-роли, мало.
Мама молча кивает и берет Катю за руку. Пытается
увести из комнаты, но, похоже, девочку уже не остановить.
– А что ты ко мне в третьем лице, а? Боишься напрямую обратиться? В кого еще бес вселился, это посмотреть надо. Крест красивый надел, бороду отрастил, баб-ки ему руки целуют. А ума не нажил. И, теперь, чтобы
компенсировать свою глупость, еще и детей своих в дура-ках выставляешь!
Мама успела только ойкнуть. После она не раз пыталась воспроизвести эти события в памяти, размышляла, как
могла бы избежать трагедии. Ей даже казалось, что можно
было бы что-то исправить. Но на самом деле события развивались слишком стремительно. И то, что она замерла, не
было ни трусостью, ни слабоволием. Отец размахнулся и
влепил дочери пощечину. Раздался смачный шлепок. Катя
резко замолчала, согнулась, ухватившись за правую щеку.
Но тут же подняла глаза на отца и процедила:
– Ненавижу тебя, понял? Проклинаю тебя! – с этими
словами она развернулась и выбежала из комнаты.
В коридоре стояла гробовая тишина – дети попрята-лись по комнатам и с ужасом слушали происходящий кон-фликт между Катей и отцом. Такого жуткого непослушания
в доме отца Романа еще не было. Конечно, все знали характер Кати, но таких слов не ожидал никто. Девочка пробежала по коридору, вылетела из дома на улицу, отбежала несколько метров и только там позволила себе остановиться и
разрыдаться. Катя присела на корточки и обхватила голову
руками. Правая щека пульсировала от боли, но даже не это
было самым страшным. Самое страшное было в том, что у
нее ничего не получилось. Все планы, все надежды и мечты
рухнули в один миг.
К этому разговору девочка готовилась очень долго.
Больше года. Еще год назад, после окончания десятого клас-са, когда она с братом ездила в семинарию, Катя уже твердо
решила, что не хочет быть попадьей. Ее также не прельщала
идея учиться на регентском отделении и потом всю жизнь
управлять церковным хором. Петь она умела хорошо и пела
с мамой на богослужениях. Уже тогда, год назад, она была
уверена, что поступит в госуниверситет на химический факультет.
В год, когда Катя перешла в седьмой класс, в их дере-венскую школу устроилась новая преподавательница химии, Мария Игоревна. Молодая, симпатичная девушка, она
разительно отличалась от всех остальных учителей школы.
И проработала всего полтора года – она окончила аспи-рантуру, защитила кандидатскую и уехала преподавать в
университет. Но за эти полтора года они с Катей стали если
не подругами, то очень близкими людьми. Именно Мария
Игоревна настаивала на том, чтобы Катя поступила на ее
факультет. И к одиннадцатому классу Катя была готова.
Она окончила школу, готовилась этим летом сдавать ЕГЭ по
математике и химии. Со своей стороны она сделала все возможное, чтобы осуществить мечту. Но намного страшнее
ЕГЭ был разговор с отцом.
В том, что отец вот так легко не даст согласие, она даже
не сомневалась. Именно поэтому не торопилась с разговором. Подготовка шла целый год. То за обедом она с упоени-ем рассказывала папе, как на уроках Марии Игоревны они
выращивали кристаллы. То подбрасывала вместо закладки
в папин молитвослов рекламный проспект государственно-го университета. Чаще всего папа просто игнорировал дочь, воспринимая все ее попытки лишь как детские шалости, но
бывали моменты, когда он внимательно выслушивал девочку и даже благодушно отзывался, например, о ее увлечении
химией. О ее оценках. Но все это, конечно, утонуло в по-следнем разговоре, который начался этим теплым майским
вечером, всего через несколько дней, как отзвенел последний звонок.
Когда папа возвращался с отпевания, ему позвонил
отец Ермоген, ректор Духовной семинарии, а по совмести-тельству крестный отец Кати. Папа, зайдя в дом, подозвал
дочь и радостно сообщил:
– Ну что, я тут обо всем договорился. Считай, ты уже
учишься в семинарии, на регентском отделении. Осталась
формальность – летом ЕГЭ и пулей в город. Отец Ермоген
уже ждет не дождется. Ему там как раз в храме Петра и Павла певчие нужны. Так что сразу же при деле будешь. Комнату тебе подберет, обещал, самую лучшую.
Катя сотню раз проигрывала этот разговор у себя в
голове. Представляла, как будет себя вести отец, что она
скажет в ответ на ту или иную реплику. Но все это разом
вылетело из головы, когда реальность внезапно наступила
вечерним майским разговором.
– Пап, я не хочу поступать в семинарию. Я поступлю
в государственный университет. На химический факультет.
Дальше разговор напоминал пассажирский самолет.
Который сначала убирает трап, затем медленно-медленно катится по летному полю, набирает скорость и в конце
концов все заканчивается взлетом, точнее вылетом Кати из
дома. Все подготовленные доводы тонули как в болоте. То, что поступит Катя на бюджет и отцу не придется платить, что она ни в коем случае не оставит церковь и даже готова по выходным петь в храме, проскальзывало мимо ушей
отца, а дочь и слышать не хотела про духовные скрепы, пре-емственность и место православной женщины в обществе.
Наконец Катя поднялась с колен и, утирая предатель-ские слезы, которые не хотели прекращаться, подвывая от
обиды и боли, быстрым шагом пошла по улице, как можно
дальше от дома. Почти всю ночь шел дождь и, несмотря на
то, что днем светило солнце, дороги до конца еще не вы-сохли. Легкие светлые туфельки Кати стали черными, несколько раз Катя поскальзывалась, несколько раз чуть не
упала, но темп не сбавила. Одна мысль о том, что ее может
догнать мать или кто-то из братьев и попытается вернуть
в дом, заставляла ускориться. Лишь отойдя на приличное
расстояние, Катя решила для себя, куда пойдет. На озеро.
В их с друзьями любимое тайное место. Место, где оначув-ствовала себя свободной.
Дом священника находился на центральной улице, рядом с церковью, недалеко от железнодорожной станции –
можно сказать, в элитном районе деревни. Озеро же рас-полагалось на окраине. С каждым годом оно все больше
начинало напоминать болото: воды в нем оставалось все
меньше, а камыша и водорослей все больше, но до сих пор
подросткам удавалось купаться в этой воде, несмотря на то, что сюда же, только с другой стороны, пастухи приводили
коров на водопой. Тайное место находилось и в стороне от
водопоя, и в стороне от места, куда ходили купаться дере-венские. Еще в том году на этом тайном месте была вода, но
теперь она ушла, оголив небольшой кусок песчаного дна, за-крытого от лишних глаз холмом. Там можно было тихонько
посидеть и подумать.
Уже подходя к воде, Катя наконец сняла туфли, полные грязной жижи, и закатала джинсы до колен. Она по
щиколотку зашла в воду, наклонилась и начала умываться. Слезы отступили, вместо них пришел какой-то ступор.
Девочка вышла из воды и прислонилась к огромному дубу, который удержал своими корнями холм от полного уничто-жения водой. Она залезла под корень и достала оттуда пакет, заклеенный изолентой. В мае озеро часто разливалось,
и была опасность, что вода дойдет до корней дерева, а значит, содержимое пакета может уплыть или намокнуть. Катя
оборвала изоленту и извлекла сокровища на свет Божий –
три пачки сигарет, начатая бутылка «Столичной» водки и
наполовину выпитая полуторалитровая пластиковая бутылка «Буратино». На запивон. Все, что осталось от празд-нования Последнего звонка.
Катя уселась на песок и прямо из горла сделала гло-ток водки. Секунду подержала мерзкий, теплый напиток на
языке, сглотнула. По горлу до желудка разошлось тепло. Девочка быстрым, привычным движением закрыла бутылку
водки и схватила «Буратино» – запить неприятный прив-кус. Господи, как же весело им было тут два дня назад. Левка
с Иркой всю ночь целовались, отвлекаясь только на то, чтобы выпить за компанию, Макс к утру полез купаться, его с
трудом удержали, слишком уж он был пьян. Зато Витек, несмотря на то, что выпил больше всех, вел себя вполне адек-ватно. А вот здесь, чуть в стороне, Катя делилась с подругой
планами на будущее. Они договорились, что непременно
обе поступят в ВУЗ, что обязательно встретятся в городе.
Катя радостно рассказывала, что папа непременно поможет
ей устроиться на работу в храм певчей, и что с первой зар-платы она обязательно пригласит подругу в ночной клуб, где они будут танцевать всю ночь. Девочки обменялись ку-лончиками и заверили друг друга, что их дружба навек.
Но вместо улыбки эти воспоминания снова вызва-ли приступ истеричных рыданий. Теперь все это осталось
в прошлом, мечтам, похоже, не суждено было сбыться. Да
как вообще она могла быть такой наивной? Как могла даже
предположить, что отец отпустит ее? Эта проклятая систе-ма, эти духовные скрепы – конечно, для кого-то подходил
такой образ жизни. Например, младшая сестра, Ленка, обязательно станет хорошей матушкой, родит мужу восемь
детей и будет пасти коров. У нее на лбу написано, что это
предел ее мечтаний. Но только не для Кати.
– Ну разве можно, разве так можно? Разве можно вы-думать для всех людей единый стандартный макет поведе-ния? Святость… Какая же это святость? Это клонирование
какое-то. Напяль платочек, нарожай детей и целуй мужу
ручки после благословения. К черту! – Катя сделала еще гло-ток «Столичной» из горла, но на этот раз даже не запила ли-монадом. Вместо этого она достала пачку сигарет, открыла, зубами подцепила сигарету, выковыряла специально при-пасенную зажигалку и затянулась. Обычно алкоголь рас-слаблял, помогал отвлечься, забыть о проблемах. Но на этот
раз все получалось наоборот. Чем больше девочка пила, тем
глобальнее и, главное, несовместимыми с жизнью, казались
проблемы.
Когда Катя поднялась на ноги, в бутылке оказалось
грамм двести сорокаградусной жидкости, а солнце скры-лось за горизонтом. Девочка, пошатываясь, подошла к кром-ке воды. Все это время она плакала. Слез уже не осталось, но
она продолжала всхлипывать. Ругая отца, ругая Бога, ругая
судьбу. Представляя себе картины своего безрадостного бу-дущего.
– К черту. К черту такую жизнь. Не хочу так больше.
Не хочу, – Катя зашла по колено в воду, наклонилась умыть-ся, но не удержалась на ногах и упала лицом в воду, больно
ударившись коленкой о камень. Она села на дно, обхватив
коленки руками, из глаз снова хлынули слезы.
– Ну почему-у-у-у? Почему оно вот так? Почему я
не могу быть… Быть нормальной, просто быть… Быть как
все? Господи, разве я много прошу? Разве это… Я не хочу
больше так. Не хочу больше так жить. Не хочу. Жить. Утонуть. Хочу. Утонуть… Будут знать. Не хотят живую дочь, получат мертвую.
Катя резко поднялась на ноги. Глаза, полные слез, су-жены, зубы плотно сведены. И, чуть пошатываясь, направилась вглубь. Когда вода дошла девушке до пояса, она от-толкнулась ногами от дна и поплыла. К центру озера. Берег
быстро отдалялся, озеро было достаточно глубоким, а пла-вать Катя научилась только прошлым летом. Действительно
ли девочка хотела утонуть? Маловероятно. Скорее, это был
лишь агрессивный, секундный позыв. Ее распирала обида, злость, хотелось выложить всю силу. И она плыла. Плыла
до тех пор, пока не устала. Только тогда замерла на месте, пытаясь удержаться на поверхности воды, и поняла, что за-плыла слишком далеко. В глазах мелькнул страх.
– Надо… Надо плыть назад. Дура… – Катя развернулась и направилась в сторону берега. Одежда намокла, неприятно обтягивала тело и тянула вниз. Руки порядком
устали. Хотелось уже скорее добраться до берега и лечь. От-дохнуть. Неожиданно свело правую ногу. Да так, что Катя
вскрикнула, хлебнув воды. Еще один укол в ногу, и девочку
потянуло на дно. Руки перестали слушаться, а вода залива-лась в рот и нос.
«Дура, дура, пьяная дура, сама же орала на Мишку, чтобы пьяным купаться не ходил, сама говорила, что может
утонуть. И теперь сама…» – да только Катя понимала, что
шла не купаться. Она и шла в воду с намерением утопиться.
Привычка добиваться своего любой ценой в этот раз дала
сбой. Сиюсекундное идиотское желание начало сбываться.
Катя тонула. Пытаясь удержаться, она махала руками и ногами, девочку охватила паника. Неожиданно для самой себя
она начала молиться. «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя
грешную», «Господи, не остави мене…» – в голове крути-лись спасительные молитвы. Девочка с головой ушла под
воду и, не выдержав, раскрыла рот в инстинктивном же-лании вздохнуть, но вместо этого начала хлебать ледяную
воду. «Господи, папа, помоги… Ненавижу тебя…» – мысли
начали скакать, и в глазах потемнело.
Неожиданный резкий рывок снова привел ее в чувства. Она пробкой вылетела на поверхность воды и, пытаясь вздохнуть, закашлялась, отплевывая воду. Ее кто-то тащил. Было ужасно больно в груди, в правой ноге до сих пор
стреляло, Кате удалось пару раз вздохнуть. Затем в глазах
снова потемнело, и она потеряла сознание.
Голова больно ударилась о песчаный берег, и Катя
приподнялась, ее рвало – водой, водкой, недавно съеден-ным ужином. Болела голова, болело все тело, волосы пере-пачканы.
– Вот ты дура, Катька, дуреха! – Девочка приподняла
голову, хотя и по голосу узнала спасителя – это был Витька, ее одноклассник. Он сел на песок, тяжело дыша, и еще несколько раз выругался.
– Домой… Отведи меня… Домой… – пробормотала
Катя и повалилась в новом приступе рвоты.
– Ща… Отведу, – Витька взял бутылку «Столичной» и
залпом опустошил ее. – Вот. Теперь полегче стало. Пойдем.
Придерживая под руку, Витек дотащил ее до дома. По
дороге, пропуская мимо ушей потоки мата и ругательств, Катя уловила суть – Витьке позвонила мама. Спустя час или
два, как дочь убежала, она начала переживать и обзванивать
знакомых. Судя по всему, только Витька воспринял всерьез
слова мамы и пошел искать Катьку.
– Хорошо хоть я знаю, что ты, алкоголичка старая, не
в город рванешь, как мамка твоя верещала, а в наше укром-ное место, за водкой. Вот и нашел. А если бы в город поехал, а? Если бы на трассу рванул? Кормила бы уже рыб на дне.
Дура! Вот дура!
Катя молча покачивалась на плече, с трудом перебирая
ногами. Она соглашалась со всем, что говорит Витька. Ей хо-
телось только домой. В кровать. Больше ничего. Мама пере-хватила девушку где-то у входа. Она что-то причитала, кажется, даже плакала. Благодарила Витьку. Кажется, даже, Витька
ничего не сказал о том, что она хотела утопиться. Просто на
озере. Просто пьяная. Это хорошо. Меньше проблем.
Витька ушел, а мама прямо на крыльце начала отчиты-вать дочь, что-то кричала, плакала. Катя повисла на ее плече и попросила уложить спать. Мама, продолжая шепотом
причитать, повела дочь по коридору в ее комнату. Проходя
мимо спальни отца, Катя подняла голову.
Инстинктивно, то ли надеясь на то, что отец подой-дет, то ли опасаясь этого… надеясь хоть на какую-то реакцию. Много позже этот вечер почти полностью стерся из ее
памяти, остались какие-то обрывки. Но этот образ сохра-нился навсегда. Отец стоял на коленях, спиной к ней и, уткнувшись в молитвослов, бормотал молитвы. За нее ли он
молился или просто читал вечернее правило? Это было не
важно. Сочетание боли, ненависти, унижения и безысход-ности сделали свое. Образ молящегося священника на всю
жизнь стал ненавистным.
Мама завела дочь в спальню. Катя поймала испуган-ный взгляд сестры. И даже попыталась улыбнуться ей, сказать, что ничего страшного. Но не смогла. Вместо этого прямо в одежде упала на кровать, поверх одеяла и уснула. Мама