Buch lesen: «Пересвет»
Первая часть
Всадники на лохматых конях бросились в речку, и высоко разбрызгивая воду, выскочили на другой берег. Шестеро или семеро из них помчались по неширокой луговине, у воды осталось около десятка. Они разворачивали коней, что-то кричали и махали руками. Пересвет видел их напуганные лица.
Он начал прикидывать, что со своей полусотней мог бы запросто перемахнуть речку и пойти в угон банде явно струсивших татар. Его бойцы, разгорячённые недавней схваткой, нетерпеливо поглядывали на него, ожидая команды. И как будто прочитав его мысли, татарин в ярко-синем колпаке горестно завопил и начал понукать своего коня. Но тот крутился на месте, не желая скакать к спасительному лесочку. Остальные татары тоже завопили, загалдели и явно испуганные стычкой с московскими всадниками, ринулись подальше.
Пересвет не выдержал, и оскалившись, уже вскинул руку, чтоб дать команду на погоню, как услышал спокойный голос Осляби.
– Молодец, брат, удержался, – сказал он.
С Пересвета будто свалился морок, он оглянулся. К его полусотне подъехали парни караула Осляби. Они начали кричать татарам обидные слова. Видя, что никто их преследовать не собирается, те перешли на шаг и засмеялись. Татарин в синем колпаке сплюнул и поскакал догонять своих.
– Заманить тебя хотели, – Ослябя, привстав на стременах, огляделся. – Вон, смотри, луговина справа вниз идёт, в кусты. Ну-ка, Кошкомой, дай туда стрелу, – обернулся он к одному из своих всадников.
Тот быстро натянул лук и задрав его к небу, пустил стрелу. Заметившие это татары что-то предупреждающе закричали. Стрела скользнула в кусты и через несколько секунд оттуда начали выезжать всадники. Один держал перед собой небольшой кожаный щит и раскачивая рукой, выдёргивал застрявшую в нём посылочку от Кошкомоя.
– Заманили бы к лесочку и сзади окружили, видишь, в овражке прятались, – Ослябя повернул коня. – Ладно, поехали, князь ждёт. От Деметрея гонцы приехали. Он дней через пять на Непрядве стан разобьёт. Разгонит всех куликов там. Зря только соколов взяли мы с собой.
– Каких куликов? – Пересвет махнул своим рукой, те разворачивались, уже не глядя на татар.
– Там, на берегах Непрядвы, сейчас куликов немеряно, – сказал Ослябя. – На юга полетят, в стаи сбиваются. Поля куликовы просто, травы не видать.
Пересвет замолчал, что-то его насторожило. Сзади болтали всадники, его полусотни и караульщики. Уже начали хохотать над чем-то.
– Поле куликово, – медленно сказал Пересвет и машинально погладил приклад дробовика, торчавшего из кожаного кабура с правой стороны седла. – Куликово поле. Пересвет и Челубей. Мама дорогая, это же про меня!
Он прищурился, что-то вспоминая, и начал загибать пальцы. Поморщился и дёрнул за рукав Ослябю, ехавшего рядом.
– Когда половина года была? Первое сентября? – спросил Пересвет. – Ещё Андрея Стратилата праздновали.
– Так третьего дня, – ответил Ослябя. – А год от сотворения мира нынче шесть тысяч восемьсот восемьдесят восьмой. И завтра год, как ты вылез из кустов на Волге и облобызал епископа Дионисия, аккурат в день Агафона-проповедника.
– А где поле это, где кулики-то? – Пересвет тяжко выдохнул, вытащил пачку сигарет и закурил. Про облобызание Дионисия он внимания не обратил, Родя постоянно его подкалывал той внезапной встречей.
– Да тут повсюду, – Ослябя махнул рукой. – Ты же сам видал, везде птица жирует, наедается перед отлётом. Что ни поле, то и куликово.
Лошадь под Александром Светловым всхрапнула, дёрнулась, потянулась к пучку травы. Он не стал мешать, лихорадочно размышляя. Если он и есть тот самый Пересвет, то его непременно убьют на Куликовом поле, причём в самом начале. В учебниках так написано.
За суматохой многих событий последних дней этот факт как-то и не всплывал у него в мыслях.
Ещё весной в Москву прибыли гонцы от царя Мамая. Властелин Орды приказывал князю Дмитрию московскому собрать войско к летнему солнцевороту. Также гонцы сказали, что поедут в Литву, к Ягайле. Мамай просил его о помощи, обещал отдать земли по Днепру. Рыжий царь татар и булгар готовился к бою – хан Токтамыш шёл войной на Орду.
Мамай опасался встречаться с ним в степях: где-то там рядом, в мареве южных пустынь маячили гулямы – непобедимые воины Тамерлана, союзника хана. Властелин Орды решил заманить Токтамыша на север, где в лесах и оврагах можно было раздробить его войско и разбить по частям. А Хромой Тимур, помогавший Токтамышу, вряд ли послал бы так далеко своих хмурых гулямов.
Князь Дмитрий, третий год метавшийся между московскими боярами, князьями и купцами, тянувшими его к Мамаю и епископами, толкавшими князя на объединение всех русских земель своей властью под покровом православной веры, не знал, что делать.
Купцы и бояре, разбогатевшие на торговле с Генуей, шептали, что им и Москвы хватит, главное, что деньги рекой льются, а Мамай за них постоит, ведь и ему генуэзцы немало золота приносят. А Сергий из Троицы, Герасим с Коломны и хитроумный болгарин Киприан, ставший митрополитом всея Руси, уговаривали отбросить ордынцев и заняться сбором земель православных – Смоленска, Волыни, Подолии, Галиции и других. У иерархов была своя цель. Золото их не интересовало. Они хотели создать православную державу подобно Византии, которая сейчас гибла под натиском османов и католиков-генуэзцев. Патриарх из Константинополя их поддерживал, как мог.
Если ослушаться Мамая, тот вместе с Ягайлой разорит Москву, а если с Токтамышем начнёт тут биться, так и вовсе выжгут всё. Если послушаться рыжего царя, то власть Орды останется, только людишек зря в боях положат, а мамаевы беки так же тиранить продолжат. А от Токтамыша проку никакого. Победит Мамая, спалит Москву и только. Куда ни кинь, всюду клин.
И хотя давно уже тайно Дмитрий сносится с Токтамышем, толку пока мало от этого. Голову ломали и бояре московские и епископы. Выход нашёл митрополит Киприан. Он посоветовал ещё раз отправить тайных гонцов к Токтамышу.
– Пусть они посоветуют ему не идти на Мамая сюда, на север, – сказал Киприан князю Дмитрию. – Пусть он идёт на Днепр, к порогам, где у Мамая главная ставка. Если Токтамыш тамошний улус захватит, у Мамая своей земли нисколько не останется. Царь это поймёт и уберётся отсюда.
А властелин Орды уже с начала июня собирал свои тумены на берегах реки Воронеж. Часть из них он направил на север, за Оку – здесь уже стояли всадники Деметрея и Котлубана. И хотя считались они московскими союзниками, хлопот от них было не меньше, чем от прямых врагов. Уже и Ягайло объявил сбор войска – у него были свои интересы; дела кипели бурно на Руси.
И Токтамыш уж начал подниматься от Астрахани. Вот тогда Дмитрий и внял совету Киприана. Князь Боброк срочно был услан в Нижний Новгород, с ним в свите были и Ослябя с Пересветом. На Москве сказали, что Волынец поехал договариваться с тестем Дмитрия московского о походе, на самом деле в один из дней встретился тот с темником Едигеем в мордовских лесах.
Пересвет тогда почуял в нём мощного воина. Лицо тёмное, навеки выгоревшее под солнцем азиатских пустынь, глаза чуть прищурены, молчалив, но и пошутить любит. Выслушал он предложение Боброка, кивнул и засмеялся.
– Хан Токтамыш не забудет московской подмоги, – сказал весело Едигей. – А за Дмитрия я и перед Тамерланом слово замолвлю. Пусть спокойно живёт Дмитрий.
Через месяц дошли до Мамая вести, что страшный враг его Токтамыш всеми силами идёт на Крым, на Днепр. Тогда и он сам туда кинулся. Но Деметрею и Котлубану вместе с московским войском велел пока на месте остаться; надо было точно ему убедиться, что Токтамыш на север не пойдёт. Ягайлу тоже попросил повременить.
И вот вроде стронулись татарские всадники, надо идти в сторону Крыма, там битва будет.
– Боярин! – окликнули Пересвета его бойцы. – Дёрни коня, он всю траву тут сожрёт, ехать пора.
Очнулся Пересвет от думок своих, хлопнул легко лошадь плёткой, поехал дальше.
«Учебники давно говорят, что восьмого сентября на поле Куликовом Пересвет будет драться с Челубеем и оба помрут, – размышлял он. – А Пересвет во всем княжестве Московском это я. Других нету. И друг у меня, брат названный Ослябя. Всё сходится. А если сходится, то значит, что через пять дней меня убьют. Вот ничего себе! И как быть? То есть забросило меня сюда не просто так, а в соответствии с курсом истории, утверждённом министерством образования Российской Федерации. Нужен Пересвет, вот он, пожалуйста. А меня спросили? Я вообще умирать не хочу, у меня жена недавно родила. Что же делать? Как вообще вести себя человеку, если он точно знает дату смерти своей? Такого ведь не бывает. Но миллионы людей сотни лет в России, да и не только, знают, что Пересвет погибнет восьмого сентября 1380 года, то есть через несколько дней. И это я! Обалдеть просто! Надо что-то делать».
Александр Светлов, он же Пересвет, опять бездумно погладил приклад дробовика, попавшего вместе с ним в дикие времена, и поторопил коня. Вечером, после всех дел, спокойно обдумает, как избежать почётной гибели и возможно, внести этим значительные изменения в учебники истории средних школ России.
Тройная звезда внезапно ударила по премьер-байзону Хиксу потоком ярко-жёлтых сфер. Они моментально прожгли сравнительно небольшой, диаметром всего лишь с пару миллионов километров туннель в авангардном, самом сгущённом месте атакующей оболочки. Тут же байзон ослабил натиск, прекратив разрушение звёзд. Жгучие сферы не могли его остановить, его вообще ничто не могло остановить, но работа по возврату вещества в матричный строй замедлилась.
– Дайреки близко, – решил Хикс. – Ловушку мне устроили. Но просчитались.
Запеленав летящие сферы в гравитационный рукав, он быстро проверил уровень его надёжности и вновь ударил сам. Атакующий поток свился в гигантский моток и завертевшись, принялся с невообразимой скоростью вытягивать звёздное вещество. Вскоре с тройной звездой было покончено. Мерцающий алыми искрами клубок, занявший треть светового года, вместил в себя весь изуродованный дайреками кусок матрицы. А где же они сами?!
Пространство, утратив тройную звезду со всем сопутствующим мусором – десятками исковерканных планет и триллионами обломков поменьше, очистилось. Но даже следа от дайреков не нашлось. Раскинутые на сотни парсеков поисковые модуляторы байзона не нащупали ни одной изменённой частицы.
– Хитро придумали, – Хикс выставил на границах своей мантии сторожевые сегменты и занялся мерцающим клубком, вместившим в себя когда-то колоссальную систему трёх звёзд. Сейчас, оставленная дайреками, она попала в поле матричных усилий. Алые искры постепенно гасли, клубок темнел, истаивал и гас. Надо проконтролировать, чтобы уже возрождающиеся струны не сбились с алгоритма. Полыхнула багровым вспышка, процесс стал необратим. Сейчас дайрекам делать здесь нечего.
Работа сделана; фотонные разряды гасли, уткнувшись в частичные преграды; выбросов вещества, так много и страшно коверкавших материальный каркас, не произошло.
Сигнал тревоги поступил буквально в следующий миг после окончания работы, как только Хикс удостоверился, что матричное поле восстановлено и никаких звёзд и прочего мусора здесь больше нет.
Всех байзонов жёлтого радиуса срочно приглашали в Пятизвёздье. Хикс не любил там бывать. Три голубых гиганта, мрачная шайба – сплющенный газовый фотонник и неощутимый сгусток кси-лучей, рвущихся из оков магнитного поля. Пять звёзд, летящих вместе, напоминали ему о скомканном здесь матричном поле, которое никто не собирался исправлять.
Гран-байзон Меланд не сглаживал Пятизвёздье, оставляя его примером работы, которую надо было делать постоянно, и которая никогда не кончалась.
– Отмечена возросшая активность дайреков, – сообщил защитникам матричного поля Меланд. – Они усердно оперируют сразу в десяти секторах, причём два из них суперустремлённые. Зафиксированы попытки стяжки пяти галактик, и четырёх мегаскоплений звёзд. Хикс! – он обратился к премьер-байзону: – По анализу излучений в трёх мегаскоплениях действует дайрек Джеллада. В прошлый раз ты успешно распылил его, так что займись им снова.
Хитроразумный Джеллада оперировал далеко, пришлось для быстроты пути задействовать узловые плетения матричного поля, что было не совсем безопасно. Успешно проскочив большую часть пути, Хикс решил всё-таки поостеречься, не рисковать и перешёл на обычный способ передвижения – поисковый маршрут стандартного образца. Премьер-байзон вовремя ускользнул с матричных волокон, взбудораженные фотоны уже закручивались в огромные колышущиеся спирали, похожие на клочья блестящего тумана. Вскоре меж ними протянулись лилово-жёлтые полосы: они застыли, остановив и вращение фотонных скоплений. Засияла серебристая дымка, обнажив трепещущим светом оторванные узлы матрицы и Хикс заторопился. Он знал, что сейчас будет неприятное для него продолжение. Выбросив защитные стабилизаторы, байзон расползся как можно шире, растянувшись аж на сотню парсеков – так уменьшалась возможная площадь поражения.
Лилово-жёлтые канаты вспыхнули алым, разбрызгивая багровые искры, каждая величиной не меньше светового года. Хикс поморщился – сам того не желая, он оказался создателем новой галактики. Придётся зачищать после расправы с Джелладой, пока она свеженькая.
Фотоны метались, сливаясь в одно огромное кольцо, переливающееся бледной зеленью – цвета ослабевшей матрицы. Хикс замер, исполинские багровые искры, летевшие в его сторону, были не так страшны для байзона, как удар схлопывающегося кольца. Сейчас удача Хикса зависела, в какой плоскости оно, беспорядочно крутящееся, развалится под давлением матричного сопротивления.
Вот он, миг создания галактики! Кольцо остановилось, стянулось в небольшой шар бледного золота и вдруг, после фиолетовых вспышек полилось пурпурное сияние. Хикс успокоился, плоскость расширения оказалась в стороне. Первая энергия нарождающихся звёзд понеслась во все стороны, вытесняя из только что появившегося, невзрачного пространства остатки матричного поля. Часть из них врезалась в защитные стабилизаторы, выставленные байзоном – здесь родятся сиреневые огромные, но крайне недолговечные гигантские звёзды.
– Опять галактику создал! – Хикс был недоволен. – Поторопился. Ладно, появилась она без дайреков, так что справлюсь с ней на обратном пути.
Надо было поторапливаться, появление галактики явно зафиксировал не только гран-байзон, но и дайреки. Они сейчас знают, что к ним кто-то торопится. Ждут и готовятся. И это хорошо; вдруг Хикс замедлил ход. Создание галактики может ему помочь ему расправиться с Джелладой и его коллегами. Они готовят ему ловушку, а угодят в неё сами!
Старые дела и носорог
Светлова пнули по ноге, приказали подниматься и повели на расстрел. Одного палача Светлов знал, тот приносил ему еду, и непременно плевал в чашку, перед тем как поставить на пол. Звали его Вадик. Второй был незнаком, молчаливый бугай с тарантинкой на левой руке.
– Скоро меня прикончат, – билась мысль, слабость охватывала ноги, кровь бросалась в лицо, связанные за спиной руки потели. – Одна очередь, потом Вадик подойдёт ближе, метров на пять и бросив автомат к плечу, прицельно раздробит мне голову. Это, наверное, справедливо. Ведь я тоже расстреливал ихних. А сейчас расстреляют меня.
Рассвет выползал из-за лесополосы, длинные тени тополей протянулись по перепаханному снарядами картофельному полю. Солнце выкатывалось на востоке, там, где родной дом, новые ветки метро и проблемы с отоплением. Светлов вспомнил, что хотел этим летом поменять вентиля на батареях в квартире.
– Хоть на этом сэкономлю, – подумал он. Пустота, вдруг выросшая в животе, бросилась вверх, и его затошнило. Согнувшись, он сплёвывал слизь и пену на ходу. Из-за связанных рук его перекосило и он упал.
– Вставай, паскуда! – Вадик пнул в бок и зашипел от боли, угодив пальцем ноги по кости. – Вот скотина! И тут пакостит!
Молчаливый бугай спокойно ждал, когда Светлов начнёт ерзать, чтобы подняться. Потом он наступил ему на шею и сказал: «Поваляйся пока, друже, я перекурю».
Отойдя на пару шагов, они с Вадиком начали дымить.
– Курить охота, а это вредно, – Светлов дёрнулся в судорогах. – Дали бы попить, сволочи!
Он подогнул ноги, чтоб встать на колени и подняться. Кто-то ударил его в спину и крикнул: – Лежать!
– Я не хочу умирать! – этот вопль родился где-то внутри Светлова, он непроизвольно открыл рот, но пересохшая глотка не выпустила слова, только хрип выскочил наружу. А в душе Светлова разразилась буря. Он уже не помнил себя, его начало корёжить. Отчаяние и страх рвались из него, никаких слов не было, только ураган злобы бушевал внутри. Стиснув зубы, Светлов крутнулся на земле и вскочил, развернулся к палачам и хрипло, так, что засаднило горло, заорал: – Стреляйте, сволочи!
Оскалившись, он бросился на Вадика, одним прыжком достигнув того, и головой ударил по скуле. Небывалая раньше никогда, колоссальная, чистейшая радость полилась из Светлова. Увидев спокойные глаза бугая, скинувшего автомат на руки, он подпрыгнул и …
Холод сухим морозным полотенцем стегнул его по лицу. Воздух пропал, Светлов засипел, пытаясь сделать вдох и проснулся. И тут же что-то огромное, тяжёлое метнулось в темноте, захрустели кусты у речки, раздался хруст и тонкий визг – так рвутся древесные волокна, когда ломается и падает сломанное дерево.
– Медведь! – подумал Светлов и схватил наощупь – где-то тут лежал! – диодный фонарь-лампу. Врубил на полную. Луч, белый, ослепляющий, заметался по полянке. Чёрные тени, чёрные силуэты. И вдруг ярко-красный глаз, огромный глаз! И ещё один!
Носорог! В профиль пока, но уже повернул морду и опускает её, разворачиваясь для атаки. Не думая ни о чём, на автомате, Светлов крутнулся, вскочил, не глядя нащупал ружьё, вот оно, на рюкзаке и схватив его одной рукой, зажал приклад подмышкой, взвёл курки и выпалил дуплетом в сторону носорога. Два факела вылетели с ужасающим грохотом из стволов, пугая дикое животное.
Зверюга взревела и бросилась в темноту. Поведя лучом по сторонам, наконец-то выдохнувший Светлов вдруг увидел человека. Правее места, где только что был носорог, стоял мужик с топором в руке. Видимо, он был ошарашен происходящим. Светлов хмыкнул – носорог ломился где-то уже далеко в лесу, только деревья валились с треском.
– Эй, – позвал он мужика и обомлел. Это был Вадик. Тот самый, из расстрельной команды, что шесть лет назад вывел его прогуляться на рассвете.
– Вадик! С.ка! – Светлов бросил фонарь и нагнулся за патронташем. Три секунды, стволы готовы, фонарь вновь в руке. Луч побежал по поляне, остановился на Вадике. И тот, придя в себя, дико заорал и не дав прицелиться, выпустил топор и бросился в лес. Затрещали кусты, заплескалась вода в речке.
– Падла! – два выстрела, один за другим, послал ему вслед Светлов. Перезарядил ружье, погасил фонарь и сел на туристскую пенку, где только что спал. Посидел бездумно, помотал головой, прислушался. Уже вдалеке трещал лес, сносимый испуганным и видимо, очень рассерженным носорогом, а в стороне, там, где речка, уже чуть слышно плескалась вода, это улепётывал Вадик.
Светлов закурил, даже не пряча огонёк. После такого переполоха, что был недавно, рядом никого не осталось. Наверняка все лесные жители разбежались кто куда от страха.
– Я ведь не сошёл с ума? – пробормотал Светлов, глубоко вдыхая горячий успокаивающий табачный дым. Сигарета улетела в три затяжки, он прикурил ещё одну.
Носорог, осенью, в Нижегородской области. И странный какой-то. Хотя Светлов никогда не видывал этого зверя, но полагал, что он метра три высотой, а этот был гигант, типа слона, длинноногий, и весь как в броне. Да и чёрт с ним, сбежал из зоопарка губернатора или ещё какого деляги. Удивительнее всего – откуда взялся Вадик? Может, он пастухом у носорога работает? Да нет, чушь, ручных носорогов не бывает. Он слишком мощный, чтобы быть ручным. Вадик, Вадик, ты же за мной пришёл, с топором, сука. Точно! Вчера, в деревенском магазинчике, где брал хлеб, видел же мельком лицо, чем-то знакомое, внимания не обратил. А это Вадик и был.
От курева пересохло горло. Наощупь отыскал термос, тот лежал у изголовья, хлебнул чайку, и снова хотел закурить, но нахмурился. Глаза за пару минут привыкли к темноте, и увидел – а поляна-то отсвечивает белым в свете редких звёзд. Снег выпал ночью, хотя метеосайты вроде обещали ясную и тёплую погоду на этой неделе.
– Снег меньшее из ночных зол, – хмыкнул Светлов, перезарядил ружьё, так, на всякий случай, улёгся на пенку, поправил рюкзак-подушку, закурил и открыв глаза, смотрел вверх, в небо, которого не было видно.
Утром, осмотрев поляну, он подобрал топор, старой, советской ещё работы с клеймом завода «Труд» на лезвии. Видать, Вадик упёр у кого-то здесь, не с собой же привёз. Нашлась и куча отходов жизнедеятельности перепуганного носорога. То-то он налегке и стриганул по лесу, не догнать. Светлов невольно покрутил головой, нет, Вадик не наследил, он же в штанах был, так с собой и унёс, наверное.
Топор он воткнул пока в берёзу, под которой ночевал, собрал лагерь, допил в два глотка остатки ещё тёплого чая из термоса и решил позавтракать на берегу Волги. Идти до неё вдоль лесной речки километров пять, как раз аппетит разгуляется. Собрал вещи, внимательно осмотрелся, не забыл ли чего, рюкзак за спину, ружьё на грудь – вдруг носорог опять прибежит, и пошагал по бережку.
Уже отойдя пару километров, вспомнил, что забыл топор, и попустился им. Ну, кто найдёт, тому и пригодится.
Странные ночные дела озадачили Светлова. Он опять припомнил свой расстрел, когда в прыжке летел к татуированному бугаю и вдруг обрушился на пол своей квартиры. В комнате пахло нежилым, в батареях вдруг забулькала вода – опрессовка, машинально отметил Светлов. Недолго думая, прошёл на кухню и вытащив из ящика стола нож, распилил им верёвку на руках за спиной. Потом он долго курил на балконе, глядя на суетливую московскую жизнь, сходил в «Пятёрочку», взял водки, шпроты и солёных огурцов.
Спать лёг вроде не таким уж и пьяным, а голова утром трещала. Выпил аспирину, наконец-то принял душ и не зная, что делать, позвонил своим, туда, на войну.
– Саня, короче, факт такой, – услышал он в телефоне после своего рассказа. – Вы пошли в разведку всемером, вернулся ты один и сразу в Москве оказался. Почти две недели ни слуху, ни духу. Ты больше не приезжай к нам, Саня.
Шесть лет после этого Светлов пытался забыть это происшествие. И вроде всё стало зарастать в памяти, даже подумывал жениться. На охоту стал ходить, как Ленин, чтобы успокаиваться. И на тебе! Носорог и Вадик. В Нижегородской области. Как всё это объяснить? И даже не кому-то, а просто самому себе? Да никак. Будь что будет, но надо быть внимательным.
Выйдя на берег Волги, Светлов хмыкнул. Он думал, что здесь, на Горьковском водохранилище, река будет гораздо шире. А она так себе, не очень впечатляет.
– Тут, наверное, дно глубокое, и потому берега узкие, – решил Светлов. – Впрочем, ерунда всё это.
Собрав палок и щепок, запалил костёр, приладил к нему котелок, и слопал банку сайры в масле. Заварил чайку, бросив туда сорванные по дороге листья дикой чёрной смородины и растянувшись на песке, закурил.
Парусник он заметил, когда уже собирался топать дальше, по берегу вниз по течению, в село, куда, наверняка ходил автобус из райцентра. Хотел уточнить, глянул в смартфон, да интернета почему-то не было, видно, далеко вышки стоят, да и ладно.
Большущая лодка под серым парусом, больше похожая на баржу, плыла недалеко от берега. Над бортами торчали головы, сзади стоял мужик в лохматой шапке и держался за бревно, одним концом уходившее в воду.
– Реконструкторы, – понял Светлов. – Взрослые люди, всё в солдатиков играют.
– Эй! – крикнул он и помахал рукой. – Подвезите до села.
Он давно усвоил, что когда просишь, лучше не давать оппоненту шанса отказать, поэтому не нужно спрашивать, вроде «Не подвезёте?». Здесь уже заложено отрицание и потому надо говорить утвердительно, как бы давая команду, без всяких вопросительных ноток в голосе. Но без хамства.
Мужик в лохматой шапке склонился, потом выпрямился, толкнул от себя бревно и парусник легко, даже не кренясь, пошёл к берегу. Зашипел песок под чёрными досками бортов, и на берег спрыгнули трое. Парочка невысоких, но крепеньких. Ещё один простоволосый, повыше других, со шрамом на правой щеке, за поясом длинный нож в железных ножнах. Двое в каких-то вязаных колпаках, в руках дубинки, рожи тупые, самые бандитские. Одеты в рогожу – именно это слово появилось в голове Светлова, хотя, что оно точно означает, он не знал. Широкие штаны из грубых ниток, такая же рубаха, сверху изодранные меховые полушубки. А на ногах лапти.
Светлов прямо остолбенел. Лапти. Эти реконструкторы вовсе чокнулись.
– Ты чьих будешь, боярин? – улыбаясь щербато, спросил его тот, что с ножом. А те, что с дубинками, встали у Светлова по бокам, на расстоянии верного удара.
– Точно, рехнулись, хоббиты, – подумал он. – Всё, как дети, в игрушки балуются.
– Я сам по себе, – сказал Светлов, и добавил, положа руку на ружьё: – Но военнообязанный!
Щербатый усмехнулся.
– С нами поедешь? – спросил он и цыкнул.
Из-за борта высунулся бородатый старик в синей чеплажке на голове.
– Долго вы там? – недовольно крикнул он. – Узнали, кто это?
– Говорит, что сам по себе, никому не служит, – ответил щербатый. – Рожа наглая, нам подходит.
– Пусть залезает, – распорядился старик. – Торопиться надо.
Вскоре парусник покатился по Волге, а на опустевший берег не спеша вылез из кустов Вадик, и сморщившись, посмотрел ему вслед.
На барже воняло всем, что только может вонять. Тухлая рыба, потные ноги, чеснок, всё это сдабривалось каким-то сладким, знакомым, но давно забытым ароматом. Даже свежий речной осенний ветерок не мог продуть эту вонищу.
– Ну и запашина тут, – замахал рукой перед носом Светлов. – А вы, господин Гэндальф, сделали бы что-нибудь, облегчили дыхание. Трах-тиби-дох, например.
Бородатый старик в длинной чёрной рясе, подпоясанный верёвкой и – обалдеть – тоже в лаптях, недоумённо глянул на него. Усмехающийся щербатый махнул рукой, показывая, где сесть Светлову и пояснил: – Это не Гельфан, а владыка Дионисий.
– Родя, сядь рядом, – кивнул ему старик. – А ты, как тебя кличут-то?
– Александр Сергеевич, – с достоинством ответил Светлов, ожидая глупой шутки про Пушкина, но не дождался.
– Грек? – Родион глянул на старика.
– Вряд ли, – тот пожал плечами. – Веры какой держишься?
Светлов хмыкнул – вовсе обалдели реконструкторы, так в роль вошли, что и пинком к нормальной жизни не вернёшь – молча вытащил из-за пазухи восьмиконечный серебряный крест, привезённый когда-то с Афона и перекрестился.
– Греческой веры, – засопел старик. – Откуда здесь?
– Из Москвы.
– Когда выехал, давно?
– Да дней пять уж.
Родион захохотал, старик поморщился. Вытащил чётки и начал ими клацать, о чём-то размышляя.
– Ты на змее что ли, прилетел? – Родион взмахнул руками. – Мы вторую неделю из Москвы идём, а он..
Тут старик пнул его, чтоб не болтал лишнего. Все замолчали. Мужики, сидевшие и лежавшие в барже, равнодушно посмотрели на Светлова и занялись своими делами. Старик Дионисий оставил чётки на запястье, склонился к Светлову.
– Ты, значит, московский боярин, а чей, не скажешь? – спросил он, прищурясь.
– На Москве один боярин – господин Собянин, – хмыкнул Светлов. – А я на отдыхе, устал немного. Вы то сами с кем-то воюете? С гоблинами, или опять же, с этими, как их, Саруман-то делал.
Ему стало смешно, и чтобы не засмеяться, а то рожи тут суровые, ещё дубинкой треснут, полез за сигаретами. По пути зацепил смартфон. Вытащил. Загорелся экран. Дионисий вытаращил глаза.
– Нету интернету, – поцокал языком Светлов. – А у вас есть интернет? Ловит здесь?
К ним сунулся Родион. Глянув на экран с картинкой и цифрами, он хмыкнул.
– Это новгородские штучки, наверно, – вытер под носом Родя. – И как рыбу этим ловить?
– Никак, – Светлову вдруг стало скучно с балбесами. Он сел повыше, чтоб видеть берег и воду, закурил. Бросив окурок за борт, повернулся, и увидел ошарашенные лица старика и Роди.
– Очень интересный ты человек, – Дионисий качнул головой. – Расскажи про жизнь свою. И где ты дымить научился? В Царьграде, что ли, бывал?
– Вы сами то кто? – спросил Светлов и зевнул. Солнышко припекало, надышался речным воздухом, подремать захотелось. Прикрывая рот, он немного закинул голову назад и замер.
Над Волгой летел дракон. Змеиная, только огромная башка, длинные широкие крылья, шипастый короткий хвост (для противовеса башке, бездумно мелькнуло в голове).
– Это, – Светлов захрипел, в горле пересохло. Он откашлялся. – Это кто там летит? Это я вижу, а вы видите?
Дионисий прикрыл глаза от солнца, а Родион, прищурясь, лихо засвистел. Мужики завертели головами, потом увидели дракона, начали махать ему руками. Светлов дёрнулся, спохватился, вытащил смартфон, и заснял видео на минуту – летящий дракон, с увеличением и без.
– На ютубе или тиктоке миллионы просмотров соберу, – решил он, подумал, и заснял ещё и реконструкторов.
– Это кто был? – Светлов убрал смартфон и уставился на Родиона.
– Змей летучий, – ответил тот. – Не видал, что ли?
– Видал, – кивнул Светлов. – Только что видал.
Он решил больше не спрашивать про дракона. Надо немного успокоиться. Скорее всего это галлюцинации. А он сам скорее всего спит или, или в сумасшедшем доме. На войне его, наверное, контузило и сейчас одолевают видения. Фантастическое перемещение в Москву, правда, шесть лет нормальной жизни, но у психов ведь всё это может уместиться в минуту. Палач Вадик, носорог. Это можно объяснить, но дракон! Дракона объяснить нельзя! Его не бывает или бывает? Нет, не бывает. Возможно, сейчас какое-то возбуждение мозга, вот и видятся ему не пойми кто и не пойми зачем.
– А если, допустим, уколоть себя? – подумал Светлов. – Вроде так отличают сущее от глюков? Дай-ка я себе руку прижгу сигаретой. Если станет больно, возможно, я в нормальном бытии. Надо определяться, а то с ума можно спрыгнуть. Хотя, если я и так чокнутый, то дважды психом стану или вылечусь? Дурдом! Ладно, надо прикурить.
Светлов приподнялся, чтоб вытащить из кармана пачку сигарет, поймал на себе взгляд Родиона, тот среагировал на движение. И тут страшная резкая обжигающая боль вспыхнула в правом ухе, аж дыхание спёрло, брызнули слёзы.
Захрипев, Светлов открыл рот – воздуха хватануть и увидел торчащую в борту баржи стрелу с птичьими перьями. Она ещё качалась. Она и хлестанула его по уху.
– Уходи на воду! – дико заорал, обернувшись на рулевого, Родион. – Хрисанф, Кошкомой, Ванько! Стреляйте!
