Игра знамёнами. Часть вторая: «Крамола небесная»

Тем временем остальные вои противника стали сплачиваться за спинами двух богатырей. На глаз их было ещё десятка два – вдвое меньше, чем уже успели «накрошить» дружинники. Однако времени они сейчас могли отнять изрядно. Терять которое как раз было нельзя.

Эх-х-х, будь их сейчас хоть немного побольше!

Не успел Олег об этом подумать, как боги поспешили прийти ему на помощь. В набитую живыми и мёртвыми телами людскую ввалилось ещё полторы дюжины воев. Да не абы каких, а ближних дружинников княжича Бориса Вячеславича!

Причём, с ним самим во главе!

Ох, как вовремя…

– Борис, тесни их туда! – Олег махнул рукой в нужном направлении – Они прикрывают Можая! Он может уйти! Там – подземный ход!

Братанич сориентировался мгновенно. Его гридни тут же сбили плотный строй, прикрывшись щитами и ощетинившись копьями.

Под натиском их «ежа» даже Шуйца с Десницей были вынуждены податься назад.

Дверь, к которой надо было прорваться, оказалась открыта. Княжич, не мига не медля, устремился туда. Он не оглядывался – знал, что его гридни последуют за ним.

Уже знакомый коридор юноша преодолел буквально в два прыжка.

В проём выбитой двери он заскочил сторожко, ожидая встретить там любую опасность.

А там его ждала…

Полосатая кошка. Та самая, которая постоянно отиралась в его светлице, когда он был здесь гостем. А потом показала дорогу сюда.

При виде знакомого человека она раскрыла пасть и издевательски мявкнула.

Похоже, поздно.

Если Можай уже снаружи, где его искать?

Эх-х, и почему он не догадался оставить здесь охрану?

Олег нырнул в знакомый лаз. В этот раз ползти через него было куда способнее – никто не мешал ни спереди, ни сзади.

И вот он снова на склоне холма, откуда начался их путь в крепость.

Чисто. Никого.

Значит, всё-таки ушёл.

Эх-х-х!!!

Собираясь с досады выкинуть что-нибудь эдакое, княжич поднялся в полный рост и сделал несколько шагов.

Его нога неожиданно зацепилась за что-то увесистое.

Он посмотрел вниз.

Кошель?!

Уж не Можай ли его обронил?

Взгляд юноши скользнул дальше, в траву. И зацепился за торчащую из её зарослей подошву сапога. А потом он разглядел и всё тело.

Оно лежало на животе. В том самом алом плаще с двуцветной оторочкой.

Из шеи у него торчало древко короткого тонкого дротика.

Ещё дальше – в зарослях пожухлого кустарника сидела жена.

Нет, девка.

Её лица не было видно, поскольку то покоилось на коленях, прикрытых распущенным тёмным волосом.

Спина же содрогалась в рыданиях.

Безымянка всё-таки пошла за ними следом.

Только со своей целью.

Которой, похоже, и добилась.

Тому, кто лежал сейчас у её ног, ни на какой суд, ни Смолянского, ни Черноградского князей, попасть было не суждено. Свой приговор утончённому ценителю виршей, одежды и напитков, сочетавшего всё это с натурой лютого бойника, вынесла последняя представительница истреблённого им рода.

И тот обжалованию не подлежал.

Глава 2
«Как волки ходят»

Середина осени. Полуночный рубеж вятских земель

Погост был не то чтобы очень бойким, но и глухим углом его назвать было нельзя. Дом тиуна на пригорке, непременное капище Волоса на соседнем, да улица между ними. Одну сторону которой составляли пара постоялых дворов, кузня, да несколько торговых подворий с дюжиной лавчонок. Вторую – три десятка обнесённых заборами дворов, казавшихся красными из-за обсыпанных спелой ягодой рябиновых кустов. Чуть в стороне, через небольшой пустырь, высились макушки приземистых курганов, напоминавшие издалека бородавки на жабьей спине. Было их никак не меньше полутора дюжин. То ли раньше это место было городищем, с собственной княжьей династией, то ли здесь так было принято хоронить уважаемых мужей. Например, жрецов. Или тех же тиунов. Всё это окружал невысокий частокол с единственными покосившимися воротами, безо всякого намёка на дозорную вежу. Причём брёвна в нём обновляли, похоже, только со стороны дороги. Во всех прочих местах они кренились в разные стороны, напоминая зубы во рту дряхлого сорокалетнего старика.

А ещё поселение с одного бока обнимала неширокая речка.

В общем – то, что нужно. Настоящий волк никогда без крайней нужды не полезет в место, из которого нет, по крайней мере, двух выходов. Этому принципу путник, наблюдавший сейчас за погостом, никогда не изменял. Ни в этой, ни в прошлой жизни. В последний раз он помог ему избежать верной смерти. Ведь в полон тем воям он ни за что бы не сдался.

Воспоминание о роковом дне до сих пор лежало на душе тяжкой незаживающей раной, которая вряд ли когда-нибудь могла до конца зарубцеваться.

Глум… Желудяк… Отважные братья Кудряши… Могучий Звенибор… Последние его товарищи. Суждено ли нам ещё когда-нибудь помять вместе старые тропы?

То дюжину дюжин раз проклятое урочище они посчитали прекрасным укрытием. Мало им показалось прежнего печального опыта. Их стоянку с двух сторон прикрывали лесистые взгорки, с вершин которых прекрасно обозревались окрестности. Тем более что вокруг лежал далеко не густой непролазный лес, а практически открытая местность. Их же преследователи, до того не дававшие житья несколько седмиц, как раз немного успокоились, на какое-то время оставив беглецов в покое.

Ну чем не повод немного расслабиться? Отлежаться в тишине, дать роздых усталым мышцам, залечить раны, да отъесться впрок набитой дичиной. Хотя бдительности они, конечно, не теряли – не смотря ни на что, на плече самого высокого из пригорков всегда сидел дозорный.

Последним туда отправился Желудяк. Именно поэтому о его судьбе никаких сомнений не было.

Какие тут могут быть сомнения, если путник своими глазами видел, как его тело рухнуло прямиком в устроенное посреди маленького стана кострище?

Можно было предположить что вой, например, втайне от товарищей наелся найденных в лесу грибов-веселушек, к которым имел давнюю расположенность, и, наказанный за это духами, попросту свалился со склона. Вот только человечий разум в тот миг, как и почти всегда в подобных ситуациях, словно канул куда-то, дав полную волю волчьим инстинктам. Которые всегда выбирали худший из возможных вариантов. Они же приказали ему забыть о спутниках, как и обо всех вещах, оставленных в лагере, и со всех ног бежать прочь от того места. Причём не кратчайшим путём, где его наверняка бы перехватили, а самым неудобным, о котором их преследователи вряд ли успели проведать. Сначала в узкий распадок у подножия яра. Затем почти вертикально вверх по склону. Потом – через едва заметную седловину.

Уже на ней, перед тем как со всей силы припустить вниз, он не удержался, и бросил прощальный взгляд на ложбину, ставшую для его ватаги последним прибежищем. И успел мельком разглядеть три могучие фигуры – Звенибора и братьев Кудряшей, да наползающую на его друзей серую массу преследователей.

По небу тогда плыли рваные кучевые облака. В обычное время он любил представлять, в какой рисунок их можно было сложить. И почти всегда выходило довольно забавно. В тот же раз никакой цельной картины из них не собиралось. Только какая-то бело-серая муть. Впрочем, сейчас он точно знал, что тогда хотели изобразить на небе боги.

Отчаяние.

Путник мотнул головой, отгоняя дурные воспоминания, и решительно зашагал в сторону погоста.

Поршни с чавканьем месили жирную грязь. Левая нога слушалась его почти так же, как до ранения. Если бы он её специально не берёг, то, наверное, не почувствовал уже никакого отличия от правой.

Тот последний взгляд на ложбину обошёлся очень дорого. Кто-то из лучников, не исключено – тот же самый, что отправил Желудяка на свидание со щурами, успел напоследок зацепить и его. Благо ещё это оказался не срезень, как тогда – на Киржачи, а бронебойная стрела, предназначенная для поражения доспешного воя. Никакой важной жилы в стёгне она не перебила, но в мясо вошла довольно глубоко. Её древко он тут же сломал, чтобы не мешало бежать, а вот оголовье осталось внутри.

Наверное, одни боги уберегли его тогда. Он не упал со склона, не запнулся о древесный корень, не поскользнулся – ни на мокрой траве, ни на гладких камнях в ручье, и не сверзился в какой-нибудь овраг. Ноги словно сами по себе несли его вперёд, избегая любой опасности.

Впрочем, по-другому волки по лесу и не ходят.

Даже раненые.

Точно так же, как лесной хищник поступает в подобных случаях, он сначала направил погоню по ложному следу, доведя цепочку следов до быстрого лесного ручья, а потом забрался в глухую марь, окружённую топкими трясинами, куда в другой ситуации ни за что не сунулся, побоявшись тревожить болотного духа.

Зато и враги там его не нашли. Да и не могли.

Чувствуя, что теряет сознание, беглец скороговоркой выкрикнул все нужные слова, развязал висевший на поясе кошель и щедрой горстью рассыпал вокруг себя стеклянные глазки – в дар болотнику. После чего в изнеможении упал под куст жимолости.

И только после этого его настигла лютая боль, от которой захотелось, подобно лесному собрату, поднять голову к небесам и завыть. Да так, чтобы всем богам показалось тошно.

К счастью, усталость оказалась сильнее. Он почти сразу провалился в тёмный, как колодец Чернобога, сон без сновидений.

В той мари он провёл следующие полторы луны, сначала выжидая, когда гной сам вытолкнет наружу оголовье стрелы, затем – когда затянется рана, а потом – когда снова сможет ступить на левую ногу.

Болотные травы и мох, вкупе со слюной и волчьим здоровьем, помогли излечить рану. Синие же ягоды, обильно усыпавшие ветки маленького деревца, дали сил продержаться первые несколько дней.

А потом он наткнулся на гнездо полёвок, мясо которых начало возвращать его к жизни. Лесной хищник такое мясо не любил. Но, за неимением лучшего, мог довольствовался и этим.

К исходу излечения та марь стала для него почти родной. Хотя там и приходилось спать под открытым небом, позволяя мочить себя осенним дождям. Но разве могла могучему, хотя и раненому зверю, чем-то повредить обычная, падающая с небес вода?

Тем не менее, гневить болотного духа, оставаясь в его владениях дольше необходимого, он не стал. Как только понял, что нога снова слушается, отблагодарил хозяина ещё одной горстью глазков, и раскланялся на все двенадцать сторон света.

Прежде чем снова идти к людям и узнавать о судьбе брошенных товарищей, надо было придумать про себя складную историю. За охотника-промысловика он вряд ли бы сошёл. Никакой подходящей снасти у него с собой не имелось, да и сезон сейчас для этого был – не самый лучший. По сходным причинам он не мог притвориться бортником, или, например, купцом. Хотя последние часто бродили по лесам в поисках нового места для сбыта или покупки товара. Но для этого нужно было владеть некоторыми специфическими навыками, которые к достоинствам волка не относились.

Оставалось выдать себя за травника, собирающего в лесу редкие растения. Осень для этого – практически идеальное время. Да и знаний доставало. Если только не сталкиваться с «собратом» по этому ремеслу. Так что дело вышло за малым – найти нечто напоминающее котомку и наполнить её разными травами. Для этой цели сгодился убитый по дороге русак. Точнее его выскобленная и высушенная шкура. Она сейчас болталась на палке у него за спиной, набитая борецом, бородавником, копытнем и ещё тремя десятками видов встреченных по дороге целебных растений. Если он, конечно, правильно помнил их названия.

Воротная створка отъехала назад с ужасающим скрипом, перебудив, наверное, всех, кто ещё не успел проснуться на погосте в этот ранний час.

Ого! Здесь что – нет стража? Тут настолько безопасно, что местным жителям некого опасаться? Тем лучше. Путник уверенно зашлёпал по широкой полосе грязи, заменявшей здесь дорогу.

– Эй, парень! – окликнул его из-за спины скрипучий голос. – Ты кто такой и откуда?!

Он обернулся. Неприятный дискант принадлежал тощему старикашке, чья морщинистая голова, покрытая редкими седыми патлами, торчала из узкого окна крохотной клетушки, притулившейся сразу за воротами. Видимо это был местный мытарь.

И здороваться здесь, наверное, не было принято.

Ну, вот и первое испытание.

– Волченя меня кличут! Травник я! А откуда… – он помялся – Да можно сказать, что ниоткуда… Из леса.

Старик в окошке насторожился.

– Как это неоткуда?! А роду-племени какого?! Без роду и без племени одни бойники ходют! Да изгои ещё! Ты из них что ли? Это погост боярина Глузда! Нам здесь такие не нужны!

Ого! Самого Глузда!

А вот теперь нужно было быть крайне осторожным. Этот мытарь, конечно, ляпнул первое, что ему пришло в голову, но попал не пальцем в небо, а как заправский лучник – точно белке в глаз.

– Да нет, ты что, отец! Я не из таких! – поспешил опровергнуть его домыслы Волченя – Родом из вятичей… Отец из вятичей! – тут же поправился он. – А мать из кривичей. Ни те, ни те принять не захотели. Вот они в лес от них и ушли. Там я и родился. А потом померли в один год от поветрия морового. Я один остался… Вот, травничаю.

Он потряс палкой с привязанной к ней котомкой.

Да – если хочешь кого-нибудь обмануть, нужно говорить как можно больше правды! Тогда не так заметна будет вплетённая в неё ложь.

Недоверия на лице старика стало поменьше. Правда, ненамного.

– А травы разбирать где выучился?

Вот въедливый! Точно клещ лесной.

– Дык от матери! Знахарка она была… И меня всему обучила.

Поверил? По этим холодным глазам-колючкам ничего толком не разберёшь.

Обычно такие знания передают от матери к дочери. К сыну же они попадают только в исключительных случаях.

– А идёшь-то ты куда, мил-человек! Дело пытаешь, аль от дела лытаешь?

– Так это… – путник развёл руками в стороны – Особо никуда не иду! Посмотреть, может, где товар мой сгодиться! Не глянется никому, так дальше пойду тропы мять! Муж я смирный, не буйный – никакой неправды чинить не собираюсь!

Подумав немного, старик махнул рукой. Иди уж, мол.

Никакого мыта у него он не потребовал.

Видимо, его полагалось платить только с повозок. Ну, или с лошадей.

– Послушай, отец… – вдруг спросил Волченя. – А что, сам боярин Глузд – здесь нынче?

Тот смерил его скептическим взглядом. В котором явственно читалась что-то вроде – «а ты на диво глуп, паря!»

Ну да – можно было самому догадаться. Был бы здесь боярин – над домом тиуна наверняка реял бы его стяг.

Да и стража на воротах стояла бы.

Ноги вынесли путника на единственную улицу погоста. Чуть ли не по щиколотку заплёванную рябиновыми косточками. По утреннему времени она была ещё совсем безлюдной. Гостя поприветствовал только мелкий и весьма дружелюбный на вид пёс, весь в колтунах из свалявшейся шерсти. Он радостно завилял хвостом, собираясь, видимо, подбежать к путнику. Но учуяв запах зверя, тут же передумал и в страхе метнулся под ближайшую калитку, откуда вскоре раздался заливистый лай.

Волк не обратил на это ни малейшего внимания.

Ноги сами понесли его на постоялый двор. Тот, который поближе. Выбирать лучший из двух не было никакого смысла. Они, скорее всего, ничем друг от друга не отличались. И там и там путников ждало вначале обширное дворище с конюшней, а потом гостиный дом и корчма, где можно было отдохнуть и поесть с дороги.

Последнее путнику требовалось сейчас больше всего остального.

В обширном полутёмном помещении харчевни, заставленном двумя десятками столов, было совсем немного народу – от силы с полдюжины мужей. То ли купцы, то ли их слуги, то ли местные – из числа тех, кому дома некому было приготовить снеди. А скорее всего – и те, и другие вперемежку.

Во всяком случае, никто из них не обратил на новоприбывшего ни малейшего внимания. Ну а что – место бойкое – мало ли тут какого народа бывает!

За длинным столом у стены, отгораживавшим людскую часть от кухни, клевал носом долговязый корчмарь.

– Чем могу помочь, уважаемый? – мгновенно встрепенулся он при виде нового гостя.

Действительно, здороваться не принято. И имя своё называть тоже.

Ну и люди. Неужто бояться, что язык отсохнет?

Волченя бросил палку с котомкой на ближайшую из скамей.

– Что у вас есть из яди?

Тот смущённо потупился.

– Уж прости, уважаемый – с утра разносолами небогато! Чуть попозже бы подошёл, мы бы тебя и свежей убоинкой попотчевали, и рыбкой, и пирогами с морквой да визигой. А сейчас только просол есть. А из свежего – мелены.

Путник задумался. Солёная рыба – это было совсем не то, чего ему сейчас хотелось. А к меленам он относился несколько иначе, чем местные жители. Но брюхо уже какой день так и подводило от голода.

Волк, конечно, зверь выносливый, но и ему надо питаться.

– Неси свой просол! – махнул он рукой – И мелены тоже!

Корчмарь тут же проорал слова заказа куда-то себе за спину.

– Чем-то ещё могу помочь, уважаемый? – снова повернулся он лицом к гостю.

– В вашем гостином доме горницы свободные есть? Мне на пару дней.

Тот хмыкнул.

– Как не быть! Вот только…

Он выразительно пошевелил в воздухе пальцами.

Волченя намёк понял. Запустив ладонь в калиту на поясе, он, один за другим, выложил на столешницу три стеклянных глазка.

Такого добра у него осталось ещё полкошеля. Вполне достаточно чтобы какое-то время ни в чём себе не отказывать.

– Здесь за две ночи, и за угощение!

Судя по одобрительному взору корчмаря, пенязей с преизлихом должно было хватить и на то, и на другое. Он шлёпнул ладонью по столу, после чего с него разом исчезли все глазки. Зато вместо них там появилась маленькая, причудливо оструганная дощечка в виде рыбки.

– От главного входа по всходу на второй поверх, и там прямо по коридору вторая дверь ошую.

Путник кивнул и забрал «рыбку».

Он хотел уже было плюхнуться на скамью – ожидать, когда ему принесут обещанное угощение. Но вдруг подумал, что – раз уж начал выдавать себя за травника – надо соответствовать этому образу.

– А скажи мне… м-м-м… уважаемый! – нет ли на вашем погосте такого мужа, которого бы заинтересовали целебные травы? Самые лучшие – с лешачьих полян и кикиморовых болот!

Волченя похлопал ладонью по туго набитому боку своей котомки.

Корчмарь в ответ задумчиво уставил глаза в закопченный потолок и пожевал губами.

– Медовару нашему ты, мил-человек, вряд ли пригодишься – наконец промолвил он. – Он сам для себя всегда травы собирает. Может быть, твоим товаром знахарь заинтересуется? Толочко кличут. Его на капище можно найти – он там волхву помогает.

Путник поблагодарил за сведения кивком головы.

Нет уж – местное капище было последним местом, куда бы он хотел наведаться.

Тут принесли его снедь. На широкой плоской доске, которую притащил какой-то шустрый отрок, высилась горка толстых меленов. Рядом лежал и здоровенный кусок рыбы. Кроме того, там стояла высокая кружка, полная питного мёда.

Последний, видимо, полагался бесплатно, в довесок, просто за то, что сделал заказ.

Волченя принял доску, с наслаждением вдохнув почти уже позабытые ароматы.

– Хотя, знаешь что, уважаемый – ухватил его за плечо корчмарь – Попробуй-ка ты зайди в лавку к Скавроне! Там вроде серой приторговывают. Авось твои травы и сгодятся!

Снова благодарно кивнув, тот взглотнул слюну. Однако причиной её появления во рту был уже не голод, а слово «сера», вылетевшее из уст собеседника. Её он не жевал уже о-очень давно. С тех самых пор как вместе со своими товарищами вступил на великое капище, и принёс ту клятву… После которой потерял право общаться со щурами.

Интересно, а если «серу» приготовили не в его роду, а на таком вот погосте, и не для правых целей, а просто так – пожевать – он имеет право её попробовать?

Вопрос был не из самых лёгких.

Не очень простая предстояла и трапеза. Мелены среди его народа почитались исключительно поминальным блюдом, которое надлежало вкушать только на тризнах.

Но ведь и он теперь – уже не часть своего племени.

Да и брюхо уже так сводило от голода, что терпеть не было никаких сил. Даже у лесного хищника.

А что если он будет снедать, и вспоминать при этом усопших? Это ведь тоже можно посчитать чем-то вроде тризны?

А-а-а – гори оно всё!

Волченя ухватил с горки верхнюю из плоских лепёшек и жадно отправил её в рот.

М-м-м… вкусно!

Зубы волка заработали, словно жернова мельницы, давшей название этому блюду. Только та его производила, а они наоборот – уничтожали. Желудок постепенно начал наполняться, разливая по телу приятную сытость и истому. А в сознании, словно сами по себе начали всплывать до боли знакомые лица.

Глум… Желудяк… Отважные братья Кудряши… Могучий Звенибор… Последние его товарищи.

Да уж – точно тризна получилась.

Хотя, может быть, некоторые из них всё ещё на этом свете? Говорят ведь, поминать живых – большой грех.

А ещё говорят – если кого-то поминали при жизни, значит сроку тому отмерено – в два раза больше положенного!

И мёд тоже оказался на диво вкусен. Тот кто его варил, явно не пожалел приправ. Такому и вправду ни к чему товар захожего травника.

Волченя прикончил мелены и отвалился от стола.

Уф-ф-ф! Просол, пожалуй, уже не влезет.

Ну да ничего – и на потом сгодиться.

Кусок рыбы перекочевал в котомку.

Тут его сознание, пребывавшее всё это время словно под каким-то спудом, вынырнуло, наконец, из глубин, и он обратил внимание на то, что происходит вокруг. Точнее за соседними столами.

А там велись очень даже интересные беседы. Так, например, солидно одетый середович рассказывал своему собеседнику – куда более молодому и скромнее облаченному мужу, о некоем странном проповеднике, который ходит от веси к веси, от городища к городищу, и пугает всех гневом высших сил. Заверяет, что совсем скоро грядёт великая битва, именуемся гневом богов, после которой придёт неизбежный конец света, и требует от людей сделать выбор – за какие силы они будут стоять в свой последний час – старые, которым молились их предков, или новые – пришедшие сюда вместе с завоевателями. От этого, мол, зависит – попадут они после смерти в ирий или будут стынуть на вечном морозе.

– Лютые чудеса творит! – вещал середович, активно – видимо для пущего эффекта, размахивая руками – Какая баба-большуха ему наперекор говорить учнёт – зачем, мол, тут воду мутишь? – так он на неё посохом укажет – Злой дух, говорит, в тебе живёт! Потом сделает у неё малый надрез на плече, или ещё где, а оттуда глядь – ящерка или змея выползет!

Волченя навострил уши, желая услышать новые подробности. Эта история показалась ему очень знакомой. Ведь нечто подобное происходило и на землях его прежнего народа, перед тем как началась та роковая война.

Но буквально тут же потерял всякий интерес к разговору, сообразив, что этот муж говорит о делах, происходящих далеко отсюда – в Залесье. Те места его сейчас совсем не интересовали.

Куда больший интерес у него вызывала его горница в гостином доме.

Ладно, разговоры можно и потом послушать. Без сожаления покинув корчму, путник пошёл вселяться в отведённое ему помещение.

– Кого это ещё лешие принесли?! – долетел из-за массивной двери в ответ на стук в неё же чей-то недовольный голос.

Причём странно знакомый.

– Отворяй, давай! – жилец пришёл!

Из-за двери недоверчиво хмыкнули.

– А откуда мне знать, жилец ты, или не жилец?! Ты знак покажи.

Ах, вот оно что!

Волченя поднёс к прорубленному в досочной крепи треугольному «глазку» выданную корчмарём «рыбку».

– Оно?!

Ответа не последовало.

Вместо этого дверь отворилась.

Так вот почему голос похожий! Буравя гостя недоверчивым взглядом, его впустил внутрь брат-близнец, как ему показалось, того самого мытаря, что встретил его за воротами погоста. Ну, или тот сам успел сюда доковылять.

Комнатка оказалась не очень просторной. Скорее тесной. Узкий топчан в углу. Пустой ларь в другом. Да ещё неширокое окошко, затянутое бычьим пузырём. Вот и всё.

Впрочем, большего и не надо. Он ведь и не собирается задерживаться здесь надолго. Да и ему ли придираться – мужу, проведшему больше полутора лун под кустом жимолости?

Закрыв дверь на засов, Волченя закинув котомку в сундук и, не раздеваясь, даже не сняв поршней, растянулся на ложе, в тот же миг погрузившись в глубокий спокойный сон.

Пусть это было и не самым мудрым поступком, уснуть вот так – посреди – вполне вероятно – вражьего поселения, совсем не зная, что его ждёт впереди. Но ведь и волкам иногда требуется отдых.

Зато через несколько часов он поднялся с топчана свежим, отдохнувшим и полным сил. Словно и не было всех этих седмиц блужданий по лесу.

Теперь горница была освещена куда лучше. Значит, дневное светило уже проделало по небосводу значительную часть своего пути.

Ух-х-х! Ядрёна сиська!

Хорошенько потянувшись, путник почувствовал себя словно только что натянутый боевой лук.

Хотя нет – как набравшийся сил лесной хищник.

Но если тому по его природе надлежало действовать под покровом ночи, то его далёкому потомку это следовало делать прямо сейчас.

Первым местом, которое стоило посетить, был, конечно, местный торг. Ведь туда, как известно, стекались не только товары, но и последние известия с окрестных земель. А именно они были сейчас для Волчени ценнее всего остального.

В отличие от утреннего часа, теперь единственная уличка погоста была довольно многолюдной. На глаз можно было насчитать десятка три человек. Чьи-то челядинцы в двухцветных одеждах. Насквозь пропахшие рыбой промысловики. Подмастерья в кожаных фартуках. Хмурый купчина в плаще с меховым подбоем. Стреляющая глазками по сторонам разбитная молодка в ярком дубасе. Странник в отрепьях. Стайка шустрых отроков, с хохотом гоняющая по улице гогочущих гусей, которые при этом успевали клевать густо усеивавшие землю косточки рябины.

Вряд ли всё это были местные жители. Тем лучше – в такой толпе куда легче затеряться, чем в какой-нибудь веси, где все друг друга знают. Ну или, по крайней мере – новое лицо не вызовет много вопросов.

Народ активно сновал между двумя постоялыми дворами, полудюжиной лавок и кузней, коптившей небо столпом едкого чёрного дыма.

В последнюю путник и направился.

Вот ещё одна вещь, к которой очень трудно привыкнуть.

Среди его бывшего народа работа с металлом давно не почиталась сакральной, и ковалей уж несколько веков как перестали считать ведунами. Тем не менее, непосвящённым видеть её по-прежнему запрещалось. Поэтому и в городах и в весях такие мастерские ставили на отшибе – подальше от сторонних взоров.

Здесь же – у кривичей, их свободно возводили прямо посреди поселений, ничуть не опасаясь ни сглаза, ни других подобных вещей.

Это что – прямо с горна – на продажу? Не дав отлежаться и не наложив никаких заговоров?! Ну и народ!

Впрочем, и пусть им – чужое капище – свой устав! Главное сейчас было – ничему не удивляться и делать вид, что всё происходящее вокруг – обыденность.

Впрочем, до конца правду местные не утратили. Вместо кузни с печью и наковальней за дверью оказалась довольно просторное помещение с прилавком, прямо на котором был выложен предлагаемый товар.

– А ещё бают – какой муж супротив него слово молвит, глянет на него своим престрашным зраком – тот и замрёт столпом, и простоит так хоть день, хоть два, пока чары с него не спадут! – долетел до его ушей обрывок разговора.

А потом голос говорившего заглушил звонкий перестук молотков.

И здесь тоже обсуждают того проповедника?! Неужто нет никаких других вестей?!

Ага! – речь-то вёл всё тот же встреченный им в корчме середович, разряженный в непривычную для здешних мест крытую аксамитом свитку, высокую шапку из паволоки и остроносые сафьяновые сапоги.

Тут новоприбывшего заметил хозяин – высокий кряжистый муж с расчесанной надвое бородой, стоявший за прилавком и ведший беседу с тем самым человеком. Которая, правда, тут же прервалась.

Стих и грохот металла за стеной.

– Я что-то могу предложить… уважаемому?! – спросил у Волчени то ли лавочник, то ли коваль, безуспешно пытаясь придать подобострастия своему громоподобному голосу, явно привыкшему перекрикивать оглушительный гвалт кузни. – Есть отличные оголовья для стрел. Крючки на рыбу. Рожна на остроги. Кольца. Цепи. Ножи. Топоры. Иглы. Сошники. Вилы. Рогатины. Коли нужно – можем коня подковать!

Ага – значит, с первого взгляда он не смог определить род его занятий. Вот и перечисляет ему весь товар. Странно – неужели по его виду можно предположить, что он входит в число тех, кто ради пропитания ковыряется в земле? Этот муж что – ничего в жизни не видел, кроме своей кузни? Ни одна из перечисленных им вещей Волченю не интересовала. Взор лесного хищника сразу ухватился за предмет, которым тот с удовольствием украсил бы свой пояс – широкий аршинный кинжал с вытравленным на лезвии рисунком в виде пикирующего коршуна, «вороньим глазом» на крестовине и ухватистой рукоятью из оленьего рога.

До недавнего времени на боку у Волчени висела ничем не худшая снасть. Правда, с другим хищником – не небесным, а земным. Жаль только она в числе прочих осталась на том самом урочище. Он долгое время вынуждено пользоваться засапожником, предназначенным, как известно, совсем для других целей. Неудивительно, что за несколько седмиц клинок сточился, превратившись в жалкий огрызок, годный разве что для того, чтобы чесать им спину.

Однако пенязей, которые таились сейчас на дне кошеля, хватило бы, в лучшем случае, на оплату одной только рукояти вожделенного кинжала.

Может быть, не стоило так щедро одаривать болотника? Нет – лесной волк никогда не жалеет о содеянном!

Так что его уделом был, судя по всему, куда более скромный клинок, лежавший на прилавке чуть ниже – тоже довольно крепкий, только поуже и покороче, безо всякого рисунка, «вороньего глаза», и даже без крестовины, с простым черешком из падуба, усиленным двумя металлическими кольцами.

В него путник уверенно и ткнул перстом.

– Это беру! Сколько просишь?

Хозяин лавки смерил гостя оценивающим взглядом.

– А чем уважаемый будет расплачиваться? Мехами? Серебром? Солью?

Волченя отрицательно помотал головой и тряхнул калитой на поясе.

– Стекло!

Торговец ненадолго задумался.

– Полтора десятка глазков!

Ляпнув такое, он, видимо, ожидал, что новоявленный покупатель тут же начнёт с ним торговаться, пытаясь сбить заломленную цену, и приготовился перечислять достоинства товара, даже открыв для этого рот.

Вот только гость ему такого удовольствия не доставил.

Волки не торгуются.

Но если их обманывают, потом возвращаются и мстят.

Запустив руку в кошель, Волченя выложил перед собой на стол горсть переливающихся кругляшей.

Даже больше чем нужно.

– То, что сверху – на ножны!

С трудом втянув обратно в глазницы готовые уже вылезти наружу очи, хозяин быстро, пока тот не передумал, выложил перед покупателем обе требуемые им вещи, бормоча при этом что-то вроде, «мол, отличный нож, отличные ножны, и тому и другом – сносу не будет». А если возникнет на то желание, уважаемый сам может в этом убедиться, испробовав клинок на прочность. Ну, или ножны на разрыв.