Buch lesen: «Розовый завод»

Schriftart:

Предисловие

Я нашёл эту рукопись в подвале обувной фабрики "Веретье". Тетрадь лежала в странной желеобразной массе, сохранившей каждую фиолетовую букву, выведенную неумелым, округлым почерком. Не знаю, сколько лет прошло со времени написания этого загадочного труда, но его содержание повергло меня в шок.

Никакого сомнения, автор был нездоров психически. Примитивное построение предложений, оперирование поверхностными прямолинейными смыслами – всё это затрудняло чтение, но, в то же время, свидетельствововало об искренности и правдивости корреспондента.

Только потому, что я поверил написанному, я решил довести найденное до широкого читателя, ибо если автор действительно пережил всё, о чём свидетельствует, мы все обречены и нам лучше знать эту, пусть горькую и страшную, но всё-таки правду об окружающей нас реальности.

Глава первая. Лудислав

Я дебил.

Мама говорит.

Она родилась в совке. Нет, не в том, что с веником! Я дебил, но не кретин. В Советском Союзе! Среди сталинских лагерей и карточек на хлеб. В отсталой стране, где не хватало колбасы, красивых штанов и свободы слова. Ей не понять новый мир, не понять меня.

От не понимания (я специально написал раздельно) – страх, от страха – защита – хочется называть непонятное идиотизмом, а непонятного дебилом.

Я не глуп. Окончил Политехнический институт в Таганроге. С красным дипломом. Инженер автопрома. Могу с закрытыми глазами собрать и разобрать "копейку". Если мне помогут с тяжёлыми операциями, разумеется. Поднять "копейку" руками я не могу.

Кстати, у меня "копейка". Приехал на ней в мастерскую "У Ромео". Понятно, что Ромео не итальянец, а армянин. Армяне любят романтические имена. Но проблема армянских имён волнует меня существенно меньше скрежета в коробке передач.

– Это хороший сервис?

Мужчина в сияющем чёрном костюме и туфлях "Гуччи" просвечивал меня туманными серыми глазами. Его вопрос был расплывчатым, как тронутый теплотой июньского дня куриный холодец.

– Сервис? – уточнил я. – Вероятно, автомобильный? "У Ромео"?

Мужчина кивнул.

– Не могу ответить однозначно. Коробку передач переберут качественно, особенно, если у вас "копейка" или "двушка". "Пятак" и "десюлик" чуть похуже. Но у вас не русское… Это ваше?

– Да. "Бугатти. Диво".

– Среднемоторная? Полный привод?

– Откуда знаете? Этих машин выпустили не так много.

– Сорок одну.

– Как вы!..

– Я инженер!

– Восхитительно! А что у вас за проблема с "копейкой"?

– Коробка передач отжила.

– А почему не купите новую машину?

– Я не так богат.

– Правда? С вашим умом? А как вас зовут?

– Лудислав.

– Очень интересное имя. А если, допустим, Лудислав, вы поедете со мной туда, где вам всё починят быстро, качественно, а главное, бесплатно?

В глазах странного мужчины разгорался азарт. Любит машины так же страстно и нежно, как я.

– А куда ехать?

В сумочке незнакомца запиликало. Он поморщился, серебристая коробочка сверкнула бриллиантами и остановилась возле уха, отягощённого серебряной серёжкой.

– Да, господин министр! – максимальная любезность. – Конечно, господин министр. Сейчас же выезжаю. С удовольствием. И я рад. Сердечно рад. Буду. Понимаю ваше нетерпение. Сам. Безумно.

– Вот как, милый Лудислав, – грустно вздохнул мужчина, засовывая смартфон в сумочку. – Никогда не знаешь, куда направит твою голову в следующее мгновение вечности неумолимая ладонь рока. Впрочем, куда, конечно, понятно… Но вот когда. Тем не менее, позвольте узнать вашу фамилию?

Я был тронут. Этот загадочный человек с первого взгляда понял, как важна для меня техническая сторона жизни и хотел говорить, обсуждать, может быть, даже фантазировать… Но… министр…

– Моя фамилия Горохов, – сказал я, – а как зовут вас?

– Ваал. Для вас просто Валик.

Мужчина сел за руль и, уже отъезжая, крикнул в окошко: «До свидания, Лудислав!»

От молчаливого созерцания тающего в грязно-серой дымке "Бугатти" меня оторвал голос автослесаря:

– Что за лингня у вас с "копейкой"? – молодой человек в сверкающей янтарными солидоловыми брызгами кепке "Нью-Йорк Янкиз" ловко орудовал оранжевой тряпкой, избавляя руки от мазута.

– Коробка, – просто ответил я.

– В йону все эти РАЗы! Один лин все развалятся через год. Купили бы "Мерседес" и не страдали бы этой лингнёй с тантранутого конвейера российского автопрома. В гуд он тантрись.

Разухабистый автослесарь, яркий солнечный день и скрывшийся в бесконечности интересный мужчина сложились в моём уме в одну ясную отчётливую мысль. Российский автопром! Только он мешает стране, мешает народу почувствовать несомненное величие Федерации, доступное в полном объёме людям нового времени. Стоп! "В полном объёме" всё-таки канцелярит, употреблять его не следует даже в момент столь важный и знаменательный… Эка меня… Всё от того, что по литературе в школе была твёрдая пятёрка.

Так вот. О чём я хотел подумать? Ну ведь да! Яркая вспышка понимания развеяла ленивый туман мыслей, и я увидел, как с конвейеров АвтоРАЗа съезжают в большую красивую российскую жизнь прекрасные автомобили с фантастическими характеристиками, а отягощённая догмами совка мама, стоя у окна, утирает счастливую слезу и говорит трескающимся голосом:

– Лудислав, мальчик мой, твоя новая Россия не такая уж и безнадёжная!

Глава вторая. Заманчивое предложение

– Понимаешь? Когда наши автомобили станут лучшими, у россиян проснётся национальная гордость. Даже у таких, как ты!

Зинаида сидела на хлипком стареньком табурете, уперев ладошки в коленки, и слушала внимательно, но без одобрения. Как мама. Обе пессимистки. Высокая фиолетовая причёска раскачивалась из стороны в сторону, как толстощёкая голова пластмассового китайца, приклеенного "Моментом" к приборной панели "пятака" у Гришки Седова из восьмого дома.

– Пойми, Зина, если уставший россиянин будет ложиться спать, сознавая, что автомобили нашей страны лучшие в мире, он и проснётся с такой же мыслью. А это значит, что на своём рабочем месте… Ой! Ничего, что я использовал уточняющее местоимение "своём"? Здесь не критично?

– Ничего, – снисходительно кивнула Зинаида. – Так что на рабочем месте?

– Ага. На всяком рабочем месте всякий россиянин… Ой! Это лексический повтор, да, Зина?

– Не страшно, продолжай.

– Ага. Россиянин будет трудиться на совесть. Чтобы соответствовать уровню автопрома государства. Зарплаты воспитателей и учителей вырастут в разы. А кожаный пояс, временно затянутый на пенсионерах, можно будет расслабить. И тогда Россия встанет с колен даже в сознании самых что ни на есть совкарей. Понимаешь?

– То есть в ТВОЁМ сознании страна уже давно бежит трусцой?

Мама говорит, Зинаида только мне кажется тупой. Для остальных социальных групп населения она как бы кандидат философских наук и автор десяти книг. Думаю, мама ошибается, просвечивая слайды собственного мозга на полотно сознания человечества. Весь мир не может быть слеп. О, этот сорт людей, не желающий замечать очевидного! Такие как мама. Спрятались в черепашьи панцири советских идей и голову наружу не высовывают. Специально, из упрямства, не смотрят телевизор. Даже Первый канал. Примитивные асоциальные существа.

А ведь десять лет назад взгляд Зины был другим. Тогда у неё сломался пылесос Bosсh. Красный. Моющий. Циклонный. Она переживала. Плакала. Я поменял щётки на двигателе. И в благодарных глазах этой женщины отразился бог (с маленькой буквы пишу, потому что метафора, а не буквальное утверждение). Вот тогда было приятно. А сейчас непонятно. Что сделало с ней время? Я, например, стал умнее. Красный диплом, знаете ли…

– Зина, после революции 1991-го, когда мы покончили с коммунистами, всё только налаживается. Это в вашей Америке…

– Понятно, – Зинаида тяжело вздохнула, – ты не осознаёшь пустотность данной интенциональности. Безсущественность.

Как она любит заумности! Думает, скажет непонятное, и собеседник сразу забудет, за что страдал и боролся. Только меня таким дешёвым приёмчиком не возьмёшь.

– Ты, Зина…

Бодрая песня: "Три танкиста, три весёлых друга – экипаж машины боев…" – оборвала мысль.

Я поднёс покрытый трещинками экран смартфона Сяоми к уху.

– Да, слушаю!

– Здравствуйте! Извините, что беспокою. Лудислав Святозарович Горохов?

– Да. Это я.

– Очень приятно. Это Ростовский Автомобильный Завод. Менеджер Кукушкин Феофан Альбертович. Вы ведь инженер?

– Да.

– Прекрасно. Разрешите вам, как инженеру, и даже, насколько я понимаю, опытному инженеру, предложить участвовать в развитии российского автопрома.

Я слышал много анекдотов о прослушке ФСБ, но чтобы так. Нет, вряд ли это шутка. Голос такой правильный.

– Вы серьёзно? АвтоРАЗ?

– Предельно. Приглашаю вас на собеседование. В отдел кадров. В любое удобное для вас время. Хоть сейчас. Мы находимся в Ростове, на берегу…

– Я знаю. Береговая, 34, строение номер три, вход с северной стороны.

– Прекрасно. Ждём вас. Российский автопром очень рассчитывает на вашу поддержку! До встречи!

– До встречи!

Зина наморщила лобик.

– Кто звонил?

– "АвтоРАЗ".

– Серьёзно?!

– По-моему, да. Приглашают поднять автопром. Им нужны опытные инженеры.

– Как совпало. А меня инженер не хочет поднять на опытные руки и положить вон на тот диван?

– Какая ты странная, Зина! Ты что, вещь? Ладно. Пойду я, съезжу на завод. Они сказали, в любое время. Пока!

– Пока, – Зинаида смотрела с какой-то странной обидой.

Чего обижаться? Ведь предельно ясное дело – если поднимется автопром, поднимется вся страна!

Глава третья. «Один раз – не водолаз!»

Бетонный фасад завода высотой примерно 19 метров 48 сантиметров сиял глубоким голубым светом. Высокие десятиметровые окна, по сути бесцветные, отражали бесконечное небо и создавали полную иллюзию небесного происхождения предприятия. Всё портили большие красные буквы над входом: "АвтоРАЗ – не водолаз!".

Глупая метафора! Примитивная параллель между автомобилестроением и водолазным делом? Намек на поговорку с известным началом «Один раз»? Обыгрывается слово «первый»? Не лучше ли: «Первый автомобиль – всегда комом»? Вот! За секунду придумал. Про блинчики. И близко к народной мудрости, и параллель какая тонкая! Первый блин – первый автомобиль. Классно же! Да, с русским языком у них очевидные проблемы!

В большом светлом зале торговали "пятаками". Симпатичные "РАЗы" пятой модели горели пятью знаменитыми цветами: белым, зелёным, салатным, изумрудным и хаки. «Пятаки» занимали центр магазина. Влево и вправо простирались торговые пространства, заполненные с одной стороны «двушками» и «копейками», с другой новейшими "десюликами".

Парень слегка за двадцать в белой рубашке, длинном чёрном галстуке, чёрных брюках и сверкающих тёплым апельсиновым цветом туфлях взмахнул чубчиком, приятно улыбнулся:

– За машиной?

Я не сразу уловил зерно вопроса. Не каждый день, знаете ли, бываешь на «РАЗе», тем более по приглашению. Говорят же, попасть сюда сложнее, чем устроиться на пост ГИБДД между Ростовом и Батайском.

– Автомобиль покупать? – переформулировал парень, видимо, решив, что лексическое значение слова «машина» не входит в сферу моих понятий.

– Да, – наконец очнулся я. – Нет. То есть, я вообще не за машиной. Я на работу. Меня пригласили. Менеджер Кукушкин.

Паренёк поскучнел, но слой вежливости, надетый перед работой поверх биополя, был толст, отчего любезность продолжала звучать в жестах и интонациях:

– Вон, видите, лестница наверх?

Я увидел. Винтовая чугунная завитушка в конце зала оптимистично восходила к длинной узкой металлической площадке второго этажа.

– Там двери. Несколько. Вам нужна фиолетовая.

Я кивнул.

– Спасибо!

Парень улыбнулся левой половиной лица и заспешил к новому клиенту, заглянувшему в сияющий храм автопрома.

Восемь оборотов вокруг толстого чугунного стержня – и стопа моя с церковным звоном опустилась на металлический ажур то ли балкона, то ли корабельной палубы, плывущей над восхитительным пространством бушующего человеческими радостями и надеждами завода. Симпатичную площадку размером тридцать на пять метров ограничивали с одной стороны крепкие, чугунные, в готических листочках поручни, с другой – восемь "кают". Деревянные двери, искусно отделанные неведомыми, но, сразу понятно, опытными плотниками лаково блестели восемью цветами. «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Именно в таком порядке слева направо они располагались: Красная, Оранжевая, Желтая, Зеленая, Голубая, Синяя и Фиолетовая. Из гармонического ряда выбивалась левая дверь, чёрная, как космическая дыра в скоплении Феникса, что несколько разрушало образ традиционной радуги.

Я подошёл к фиолетовой, постучался и, услышав раздражённое:

– Кто это ещё там?!

Вошёл.

В кабинете обнаружились два менеджера.

Один за большим, буквой «Т», столом, второй за крохотным столиком у входа.

– Я по поводу звонка. Меня пригласил на работу Феофан Альбертович Кукушкин. Поднимать российский автопром.

Квадратный человечек за большим столом пристально посмотрел на худого высокого с длинными усами брюнета и сказал:

– Феофан Альбертович, вы у нас уже, как бы, на работу приглашаете?

– Ну… Юрий Кириллович… Звонок… Помните? Директор!

Квадратный уставился на меня растерянно.

– Горохов?

– Да, – улыбнулся я. – Лудислав Святозарович.

– Что же вы сразу не сказали! Конечно же, помню. Скажите, а вы случайно нашему, скажем прямо, министру, не родственник, в некоторой степени?

Я не понял, какой министр и пожал плечами.

– Понимаю! Конфиденциальность! Поддерживаю, в определённом, так сказать, смысле. Присаживайтесь вот сюда, да не на стул! Что же вы, право! Вот кресло. Да. Удобно?

– Я хотел бы работать!

– Это успеете. Скажите, как вы относитесь к… гомофобам?

Странный вопрос! Ко всяким гомо у меня отношение конкретное! И я ответил:

– Не люблю!

– В каком смысле?

– Все эти западные веяния нам, российским людям, чужды! Я бы всех этих гомофобов!..

– Прекрасно, прекрасно. К гомофобам – отрицательно, – он что-то черкнул в бумагах. – Паспорт, диплом принесли?

– Да, вот, пожалуйста.

– Пока Феофан Альбертович всё оформит, в рамках компетенций… Возьми бумаги, Феофан… Ага, давайте чаю или кофейку?

– Кофе вредно. По телевизору объясняли. Для сердца опасно.

– Согласен. Тогда чаю?

– Да.

– Отлично.

Пока вода в сером чайнике набирала градус кипения, Феофан Альбертович всё оформил и вернул мне документы.

– С завтрашнего дня, – сказал он, – выходите на работу в магазин.

Я не понял, почему магазин, ведь меня пригласили на завод, и спросил:

– А почему в магазин, меня же пригласили на завод?

– Не переживайте! – вступился квадратный Юрий Кириллович, он тоже пил чай за компанию со мной из кружки с бело-синим, в технике гжель, Чебурашкой. – Это испытательный срок, в каком-то смысле. А вы, вероятно, хотели бы, допустим, в службу безопасности?

– Нет! – я почувствовал недопонимание. – Я хочу в цех! На завод! Я хочу сделать российский автопром лучшим в мире!

Кадровики переглянулись, и добродушный Юрий Кириллович похлопал меня по плечу.

– Молодец Лудислав Святозарович! Вот это, я понимаю, так сказать, порыв! Таких бы работников нам, например, десяток и всё – заткнули бы за пояс, фигурально выражаясь, и немцев, и корейцев. Да, Феофан Альбертович?

– Сто процентов! Заткнули и переткнули!

Глаза у обоих загорелись, сразу видно, как и я, одержимы идеей революции в автопроме, только вот не могут. Отдел кадров – не то место.

Я допил чай.

– Спасибо. Было очень вкусно. Во сколько мне быть на рабочем месте?

– Завтра в восемь ноль-ноль! – улыбнулся Юрий Кириллович.

– В восемь ноль-ноль, – подтвердил Феофан Альбертович.

Глава четвёртая. Территория продаж

Я подошёл к дремлющему заводу за тридцать три минуты до открытия. Солнце уже оторвалось от горизонта, заливая заводские корпуса жёлто-фиолетовыми лучами. Длинные таинственные тени вытянулись в сторону мелкого Азовского моря.

На всякий случай постучал в двери. Эхо запрыгало внутри по колоннам и перегородкам. Затихло. Никого.

Первый работник, мужчина в чёрном балахоне, появился без пяти восемь. Торжественно щёлкнул ключом, приоткрыл дверь и пристально посмотрел на меня.

– Вы к кому, молодой человек?

– Я на работу. Лудислав Горохов моя фамилия.

– Не помню. Возможно. Зайдите внутрь, подождите начальство.

Я вошёл. Перехватило дыхание. Копейки, пятерки, десюлики… Теперь это – моё. Я буду делать настоящие машины! Своими руками! Как же это… На ум просилось просторечное «круто», но душа требовала чего-то возвышенного. Я перебрал десяток синонимов, ни один не понравился. Ладно.

Ровно в восемь в дверях случился форменный затор. Протискивались по двое и даже трое одновременно. Пыхтели, кряхтели, тужились, но лица работников не светились недовольством или злобой. Привыкли люди. Понимают. Обычный рабочий момент. Как в стоматологии, когда ребёнок кричит за дверью, никто же не врывается с дубиной спасать. Все знают, что так работают врачи. Вот и здесь. Тесно, но надо же как-то начинать рабочий день.

Странно, но я не видел женщин. Или им разрешено приходить позже мужиков, или стоят, стесняются лезть в давку. Глянул в окно. Нет. Не стесняются. Одни мужики. Что в принципе и правильно. Работа здесь всё-таки суровая, по-настоящему тяжёлая. Не для хрупких женских пальчиков.

– Вот! – человек в балахоне подвёл ко мне высокого, судя по внешнему виду – руководителя. Синий пиджак господина не кричал вызывающе, как у всякого рода клерков, а успокаивал, настраивал на долгую и продуктивную работу. – Горохов его фамилия. На работу пришёл.

Я кивнул.

Мужчина осмотрел меня с ног до головы. Хмыкнул и оглянулся по залу.

– Игнат Павлович! – заметил он в стороне, где «пятаки» смыкались с «десюликами», молодого парня, чуть старше меня, в коричневых клетчатых брюках и ярко-красном галстуке на черную рубаху. Тот метнулся к нам:

– Да, Николай Петрович! Какие задачи на день?

– Вот, смотри. Человека надо пристроить. Горохов.

– Лудислав! – добавил я.

– Лудислав! – подхватил Петрович. – И имя редкое, и Сам просил поспособствовать.

– Сам? – удивился Игнат Павлович.

– Сам, – серьёзно кивнул Николай Петрович. – В продажи.

– Ого! Ну пойдёмте, Лудислав, в офис, поставлю, так сказать, цели и задачи.

Я проследовал за энергичным парнем по витой лестнице наверх, на этот раз не в фиолетовую, а в синюю дверь.

Обнаружился большой кабинет с десятью рабочими столами. За девятью сидели сотрудники. Все сосредоточенно стучали по клавиатурам. Из аудиоколонки на книжном шкафу звучала приглушённая «Калинка-малинка» на английском языке.

– Вот, знакомьтесь, наш отдел. Здесь старшие менеджеры. Я тоже. Буду командовать лично вами. Продаём «копейки». Знаете, что такое «копейки»?

Я не обиделся. Откуда Игнату Павловичу знать, что я закончил Таганрогский институт с красным дипломом. Наоборот, терпеливо пояснил:

– Да, это первый автомобиль «РАЗа», выпущенный в 1970-м году. Ещё при советском режиме. Заднеприводный. Переднемоторный. Седан. Четыре ступени трансмиссии. Шестерни переднего хода косозубые, с постоянным зацеплением, заднего хода прямые…

– Ух ты! – перебил Игнат Павлович. – А я подумал, по знакомству. Слесарь?

– Инженер.

– Вот как! Редкая птица на нашем предприятии.

Я не понял метафору про птицу, но сделал вид, что понял, и сказал:

– Что нужно делать?

– Как что делать? Продавать. Пойдем, расскажу, покажу.

Целый час новый начальник терпеливо водил меня между «копейками» и объяснял, чем отличается входящая продажа от исходящей, какие скрипты дают максимальные закрытия, как нащупать боль клиента и правильно «демандить», чтобы достичь заветной АВС.

Я не полностью понимал, о чём идёт речь, но кивал и пытался казаться умным, потому что работать на АвтоРАЗе хотелось страшно.

Через час я заметил вчерашнего знакомого. «У Ромео». Хозяин «Бугатти – Диво». Ваал. Валик. Он тоже заметил меня, заулыбался и поспешил навстречу.

Мы пожали руки. А мой новый начальник как-то поскучнел, покраснел и маленькими шагами отодвинулся в сторону. Наверное, всё, что мог, уже объяснил.

– Как завод? – спросил Валик.

– Хорошо. Меня тут продавцом приняли. А вы «Бугатти» отремонтировали?

– Некогда было. Сегодня поеду. Может, ко мне в кабинет? Чайку попьём? У меня есть хорошая классика. «Иваново детство». Вы любите Тарковского?

Я не знаю, кто такой Тарковский, но растеряться не успел. Возле нас нарисовался суровый мужчина в военной форме и чёрных очках.

– Срочно к оперативному телефону! – сказал он моему знакомому. – Папа.

Валик поскучнел.

– Ну вот, – выдохнул он. – Снова мы с вами не пообщались. Не обижайтесь. Такое ощущение, что министр следит за каждым моим шагом. Ну пойдёмте, Юрий Владимирович.

Я проводил взглядом душевного единомышленника и почувствовал, как меня осторожно трогают за плечо. Обернулся. Шеф.

– Лудислав… Как вас по отчеству?

– Святозарович.

– Лудислав Святозарович, вы можете по свободному графику. Хотите, продавайте «копейки», хотите, чайку попейте – там каптёрка продавцов. Я вам чашечку…

– Хочу продавать.

– Хорошо. Вон видите, Аватар?

Я оглянулся в поисках высокого синего существа, но ничего похожего не обнаружил.

– Вы не туда смотрите. Вон, мужчина с толстой золотой цепухой на груди.

Я увидел пухлого толстячка, бритоголового, в подранных джинсах, расстегнутой до пупа рубахе. На груди его среди буйной поросли курчавых волос сиял рассветным огнём крест, величиной с диск переднего тормоза «пятака». Я даже подумал, что это священнослужитель, но тут же отбросил греховную мысль, ведь «роскошь – удел католического епископата, а русским духовным лицам издревле присущи скромность, пост и нестяжательство». Честно говоря, я не совсем понимаю суть последнего из этих трёх слов – «нестяжательство», но дословно цитирую один из церковных журналов, мнению которого доверяю с удовольствием и безусловным приятием. Я вообще сильно рад, что совок не смог убить русскую православную церковь, душу нашего народа…

– Увидели? – перебил поток благостных мыслей начальник. – Подойдите и впарьте. «Копейку». Я буду рядом. Подстрахую. Лады?

– Лады.

Я осторожно подошёл к толстяку, и он посмотрел на меня с интересом, какой, наверное, проявляется у влюблённого в работу энтомолога при виде доселе неизвестного науке таракана.

– Вы хотите купить машину? – спросил я отчего-то срывающимся голосом.

– Да, капитан!!! – просиял улыбкой толстяк. – Я хочу купить машину. Ты угадал. Ты просто гений дедукции!

Похвала приятно радовала, но нужно было «впаривать». И я показал рукой на «РАЗы».

– Вот, выбирайте, какой цвет нравится.

– Цвет! – хмыкнул толстяк. – Я чо те, баба? На кой мне цвет? Мне надо, чтоб они до Франции доехали.

– «Копейки»? – на этот раз удивился я.

– «Копейки», «копейки», родной. Кое-кому во Франции очень интересны наши «копейки».

– Но у них же есть «Рено», «Ситроен», «Пежо», «Бугатти»…

– Э, брат! С таким настроением ты мне слона не продашь! Ты чо, типа честный продавец?

Я моргнул.

– Ты смотри. Редкий вид. А скажи, честный продавец, по какой минимальной цене ты мне впаришь партию «копеек»?

Я растерялся. Цен местных я не знал. Знал только рыночные. Но Гришка Седов из восьмого дома говорил, что цена на «копейку» падает в два раза сразу после выезда из заводских ворот. Нужно умножить на два? Но покупатель хочет оптовую цену.

Выручил шеф.

– Сколько машин надо? – деловито спросил он толстяка.

– Я разве с тобой разговариваю? – нахмурился тот. – Я с честным торгуюсь. Какую цену скажет, по такой и куплю.

Я, наконец, умножил в уме.

– Четыреста тысяч рублей. Но на эти деньги вы можете купить приличного бэушного «Форда».

– Четыреста? – поморщился толстяк. – Ладно. Пацан сказал, пацан сделал. Заверните мне десять штук. Там перед входом прицеп. Загоните. Где у вас тут касса?

– Вон там! – заботливо подсказал Игнат Павлович. – Позвольте, я вас провожу.

И повёл христианина к месту расплаты.

Я растерялся и стоял на месте, пока шеф не вернулся.

Выглядел он странно. И вопрос задал странный.

– Вы кто?!

– В смысле?

– Вы – Бог? Просто притворяетесь новичком? Из любви к искусству? Вы скажите мне. Я не проболтаюсь. Вы проверяете «АвтоРАЗ», да? Из министерства, да? Бывший продажник, да? Признайтесь!

– Я просто продавец.

– Просто продавец, – ухмыльнулся Игнат Павлович. – Звучит как песня. Просто впарили десять «копеек», которым розничная цена «триста», по «четыреста» за штуку. Просто сделали левого навара за пять секунд – миллион. Ну конечно, конечно, я верю в любые ваши слова, дорогой мой Лудислав Святозарович!

Мне стало некомфортно, легкая тошнота подступила к горлу. Получается, что «копейки» стоят триста. Выходит, я обманул хорошего человека. Доверившегося мне. Да ещё и с крестом.

– Но бэушные «копейки» стоят двести! – возразил я неуверенно.

– Это политика «АвтоРАЗа». Мы принимаем на металл по двести любые наши машины. В течение пяти лет после выпуска. Поэтому барыгам нет смысла продавать дешевле. Ну, разве что машинке больше пяти лет. Это «пятак» стоит четыреста.

Я ясно вспомнил, что бэушные «пятаки» тоже продают по двести. Стало совсем стыдно.

– Ну пойдёмте, дорогой наш новичок! Я угощаю! Вы перевыполнили индивидуальный месячный план. Пойдёмте, пойдёмте. Чего вы так краснеете? Слава, она, конечно, тяжёлое бремя, но приятное. Вот, прошу! Сюда. Я открою вам удивительный мир «РАЗовского» закулисья. Только не забудьте потом забрать меня в те райские кущи, откуда прибыли на эту унылую планету.

Почти два часа шеф пил водку, а мне, как трезвеннику, подливал квас «Никола».

– Жальштотынепьёшь, – пробормотал Игнат Павлович, не разделяя лексические единицы. Но я понял, потому что русский квас «Никола», в отличие от западных сладких газированных напитков, не притупляет мышление, а наоборот, обостряет. – Красивый такой, умный, а не пьёшь. Жаль. Как другу должен тебе заметить. Ты не прав.

Я напрягся. Почему не прав? Я же гений продаж? Он мне сам объяснил.

– Нельзя говорить, что лучше купить «Форд». Это не патриотично. Чего краснеешь? Понимаешь? Я могу закрыть глаза, а вот коллеги могут не закрыть. С открытыми глазами будут осуждать и препоны ставить. Понимаешь? Интриги, подозрения, наветы… «РАЗ» – лучший! Всё остальное – вражеская пропаганда и дискредитация. Ты понимаешь, что такое дескри…дискредитация?

– Понимаю в целом. Лексическая семантика мне доступна: и денотация, и коннотация…

– Неважно. Так вот. Мы должны гордиться, что работаем тут. В смысле здесь. Сознаёшь? А иначе они придут и развалят. Всё развалят, шваны! Понимаешь?

– Кто они?

– А ты типа не понял?

Я догадался, что Игнат Павлович имеет в виду либералов и толерастов, которых ненавидит всякий понимающий, что происходит в России, гражданин. И кивнул.

– Понимаю я, Игнат Павлович. Я их тоже ненавижу.

– Вот, красавелла! Давай ещё по рюмочке.

– Вам уже хватит, Игнат Павлович. Давайте на этом остановимся.

В каптерке появился паренёк с бегающими глазками. Один из продавцов. Он осторожно приблизился к шефу, подобострастно улыбнулся и ласково сказал:

– Там Ваал Ваалович ищет новенького. Мы ему про вас не рассказали.

– Это правильно. Слыш, Святозарыч! Сходи от греха подальше. Встреть Ваалыча. Я тут ещё немного посижу. Не выдавай меня.

– Хорошо, – я поднялся и посмотрел на продавца. – Куда идти?

Валик ждал у лесенки к менеджерам.

– Вот, – улыбнулся он. – Освободился. Так что, ко мне? Есть, кстати, Кроненберг. Любите Кроненберга? Утверждают, будто он казуальнее Линча и не так психоаналитически формален, но Кроненберг лично меня цепляет больше. Дёргает за живое. Понимаете?

Я пожал плечами. Шеф пьян. План на месяц выполнен. Почему не посидеть с приятным человеком и не поговорить о кино.

– Вот и отлично! – обрадовался Валик. – Пойдёмте!

И потащил меня за руку куда-то вглубь магазина, потом через улицу и шлагбаум с пограничниками к огромному кирпичному зданию, крыша которого, как мне показалось, терялась в пушистых облаках. У красивой двери с надписью «Директор» дремал охранник, но, заметив нас, вытянулся в рост и отдал честь.

Странно, что мы будем смотреть кино рядом с кабинетом начальства, а то и в нём, но, может, другого телевизора нет, а директор уехал, допустим, в командировку. Приключение! Этот Валик такой прикольный!

Меня поразил лифт. Размером с зал маминой квартиры. С красным кожаным диваном, зеркальной стеной, паркетным полом. Мы вышли на третьем этаже. В широком холле у белой позолоченной колонны стоял суровый офицер в военной форме. Ничего не сказал. Видимо, Валика здесь хорошо знают и не возмущаются появлением, даже в компании с незнакомым человеком. Мы прошли по коридору, похожему на кремлёвские покои, как их показывают по телевизору, и остановились у высокой двери с золотыми ручками-грифонами.

– Ваал Ваалович! – по коридору за нами спешил тот самый офицер. – Там прибыл Юрий Владимирович! Что-то очень срочное! С безопасностью. Уровень «особой важности».

– Надолго? – с тоской спросил Валик, явно опечаленный тем, что любимый фильм посмотреть так и не удастся.

– Ну, вы же знаете Юрия Владимировича. Если «особой важности», то на полдня как минимум.

– Простите меня, любезный Лудислав Святозарович, – в глазах Ваала сверкнули слёзы. – Отчего-то не везёт нам с фильмом.

– Не расстраивайтесь! Когда-нибудь посмотрим!

– Вы думаете? Благодарю. Так приятно понимать, что вам тоже этого хочется. Возвращайтесь по той же дороге к зданию магазина. Я позвоню на КПП, чтобы вас пропустили.

– Хорошо. Я побежал.

– До свидания!

На КПП дорогу преградил восточного разреза глаз смуглый рядовой с автоматом Калашникова АКС-74У.

– Дыхните! – приказал он, выговаривая «и» как «ы», а «е» как «э».

Я дыхнул.

Он принюхался.

– Пили?

– Я не пью!

– Ага, конечно! Наденьте маску.

– Какую маску?

– Обычную. Медицинскую. Карантин же в стране. Пандемия. Разве не знаете? Хотите всех позаражать?

– Скользиев! – на порог стеклянной будки выскочил старший лейтенант. – Пропусти парня! По нему звонили.