Дверь. Я широко шагнул к ней, бросив брюки. Очень осторожно, как взрыватель снаряда, двумя ладонями, я намертво обнял круглую, с «кнопкой» замочной скважины, латунную ручку. Навалился плечом, всем телом – на дверь.

В ПТУ мы так «играли»: придавишь дверь, – как заперто, мастер не поймёт ничего, прислушается – тихо, дверь закрыта, где все? Подёргает, идёт на вахту за ключом или разбираться с наставником, куда группа подевалась, кто аудиторию закрыл?

Поворачивал ручку по часовой. Примерно я понимал принцип работы таких замков: если поворачивать ручку до упора, то снаружи её не открыть. Поворот – щелчок, поворот – щелчок, (как громко), ещё пол оборота, – всё. Прислушался: за дверью, вальяжно, шло простонародное обсуждение некоторых сексуальных позиций. Двое или трое. Хихикали про мазь лыжную.

А у нас в кабинете тихо – тихо… Вслушиваясь, Лена сузила глаза:

– Теперь точно, мне…

А мне?! «Сибирской» графинчик, и двойную пельменей поставят?! Только отстирали… Так я, с «постирушками», тут надолго застряну. Меня потом вообще, хер отстирают. Бежать. Я принялся лихорадочно одеваться, напяливать одёжу, рассовывать всё своё со столика по карманам. В окно. В окне решётка.

– Просто ты не выйдешь отсюда, – безнадёжно сказала Лена.

– Выйду. – пообещал я ей, – по-любому. Как вы меня… – Я шнуровал ботинки на подоконнике крепко, – нам надо валить отсюда, слышь, обоим.

– Мы не выйдем отсюда. – шептала Лена. – Он очнётся и поднимет крик.

Ага, пусть орёт. Буду бить стёкла, звать на помощь, милицию… Меня осенило: может у него оружие есть? А? Пистолет. Буду валить или стрелять в воздух, менты приедут, вызовет же, кто ни будь?!

Я кинулся к Махмуду, принялся шарить у него по карманам. Ни черта у него нет, авторитет сраный; портсигар, зажигалка, бумажник – думал кобура, кусачки маникюрные…

– Ты ещё и вор, – Лена смотрела тоже не убаюкивающе.

Истерическое моё вырвалось само-собой:

– А-а, – «Мах-мудщик» – признался я, – лихо всё подстроил! Сработал виртуозно! Бачь, кака падла! Мишурит с обеда по авторитетам!

Эта девушка смотрела на меня с жалким удивлением:

– Ты понимаешь, что они, теперь, с тобой сделают?

Даже не думать. Бежать любой ценой! Окно выходило во внутренний дворик. Квадрат двора и арка. Мне бы туда, – в арочку, и на улицу, к людям… Я кинулся к окну, дёрнул за ручку раму. Навесят жалюзи, суки. Это не надёжная сберкассовская решётка из арматуры. Новая, изящная, из полосы «двойки», с причудливым несимметричным рисунком. Функция этой решётки больше сводилась к украшению фасада, нежели защите помещения. И собирал её, видать не сварщик, и даже не путный слесарь сборщик… В некоторых местах полосы были только прихвачены, прожжены – не приварены друг к другу. Простой лом или кувалдочка и тут делов секунд на восемь… Где их только взять… Ни молотка, ни домкрата. Монтажку бы…

– Есть, что ни будь железное?

У кого-то в машине, вдалеке на улице, заиграло радио. Музычка пошла. Лена в прострации покачала головой. Схватился за длинный, слабенький элемент решётки – какой-то «райский» гладиолус, дёрнул металл руками. «Играет», сука. Вспомнились мамины гладиолусы на даче, и то, что она просила меня найти и привезти ей какой-то редкий сорт – «Плащ гладиатора». Самоё время вспомнил: луковицы, «детки», «бабки» … Выкорчевать бы цветочек… Порезал ладони о необработанную кромку. Щипит ладонь. Выгибается полоса, – не ломается.

Рычаг надо. Булыжник. Иначе не порву, не пролезу.

Ты хоть, лежи, «друг» мысленно обратился я к распростёртому на ковре Мухмуду. Не могут же они там вечно стоять. Интересно, что они думают, что он её трахает в тишине? Тактичные.

За дверью послышался как, ой то шум.

Вот как оно – «ёкает», оказывается, сердце. Быстрее – я гнул полосу, – не фига.Лена подняла голову. Это, наверное, «наши»: Аркаша и Вадим.

Эти меня рекомендуют.

«Каравай, каравай, кого хочешь – выбирай!». Но за дверью слышались только женские голоса. «Пустите нас к ней, пусть они при нас разговаривают!» – различил я в гуле голосов.

– Вера Николаевна, – пояснила на удивление радостным шёпотом Лена.

– Она не может там тихо посидеть, где – ни будь?– разозлился,– Пошить чё-нёдь… Чего они сюда-то прутся?

Ну, правильно: активная гражданская позиция. Если Вера Николаевна с коллективом, будет настаивать, то всё объясниться быстрее. Они позовут его, он не ответит, они – выломают дверь, а тут я, без пулемёта… Только этих баб мне сейчас не хватает…

– Ушли их. – зашипел я, – Скажи, крикни; чаевничаем, решаем, всё нормально… Пусть не волнуются! Скажи хорошо…

– Пошёл ты! – Лена направилась к двери.

– Стоять! Тихо! – Я зацепил её за трикотаж ниже локтя, – я не шутил: – А то я и тебя рядом с ним положу.

Правда, не хотел, а кулак поднял и сжал.

– Ну-ну, – усмехнулась она. Но от двери, глядя на меня, отступила…

– Они не помогут, пойми, – убеждал, – что мы им покажем?! Этого!?

Опять кинулся к решётке. Хоть бы рукавицы брезентовые, чтобы взяться нормально! Буквально, спустя рукава куртки, – обмотав ими полосу давил этот сучий цветочек изо всех сил… Всё-таки полоса держалась… Выгибается, отгибается, но толку… Время, время, – меня уже лихорадило, уверенность, что её можно выломать голыми руками таяла. Я тяжело дышал. Попробовал всунуть между элементами вазу и ей отжать, зафиксировать вроде бы нормальную щель, – ваза лопнула. От напряжения я ударился лбом. Надо ещё одного мужика. Там стоят. Попроси подержать.

– Поможешь мне? – вспомнил я, – гандболистка…

«А в ответ тишина»Л

– Лезь тогда сама, я удержу! Потом встретишься со своим Вадимом, разберёшься. Я если не смогу, скажу им; ты его завалила и свалила. А я мимо шёл, сам не местный, -предлагал я сходу бредовые варианты я, – На меня потом всё свалишь. Они щас двери начнут ломать, дура! Дай хоть мне тогда выйти отсюда, держи! Или лезь, оттуда мне раздвинешь, как сможешь. Чего ты молчишь?

Тупая.

– Мы лезем или не лезем? – я начал выходить из терпения.

Молчит! …Я увидел в окне юного панка, который зашёл с улицы за угол.

– Мальчик! – закричал я ему, – иди сюда! Быстро!

Молчит. Смотрит.

– Иди сюда! Помоги мне, у меня тут… Шпингалет заклинило…

Стоит, как вкопанный. Дебил, что ли…

– Ну иди сюда, … Помоги пожалуста, подай мне вон ту трубу, – я заметил выкинутый, негодный водопроводный стояк, с «мёртвым» чугунным вентилем на конце.

Обкурился он что ли, щегол этот, или дури какой ни будь, нанюхался, вроде клея; его координация вызывала предположения. Как его сподвигнуть?

– Давай братуха, – придумал я, – пока менты не приехали…

Тут «Братуха» зашевелился. Парень не спринтер, конечно. Но, о как, разогнался, – как в штыковую пошёл! Гвардеец! Я успел отскочить.

Пытался действовать как рычагом, этот ещё с той стороны виснет придурок… Гнилая водопроводная трубка трижды согнулась как пластилиновая. ****ство.

– Дай мне вон тот камень, – попросил я его, – денег дам! Потом. Щас. У меня тут навалом.

Панк посмотрел туда, куда я показывал. (Толи панк, толи хиппи, может умственно отсталый).

– Вон, пожалуйста, – я жестикулировал, пытаясь подержать его работу мысли.

Тот пошёл. Наклонился, руки – как два арбуза держит. Штангист! Я сложил руки рупором:

– Ты чё делать собрался?! – психанул я, – оставь бордюр в покое! Ты его в жизни не поднимешь! Придурок питерский! Рядом камень!

Не слышит. Рвёт бетонный метровый бордюр из земли, и всё. А тужиться! Не могу орать.

За дверью, мне слышалось, слышалось: женщины настаивали, их не пускали. Саввоевцы обещали:

– Сейчас, сейчас, все по очереди, а вы женщина – крайняя… Она освободиться, сейчас, ваша Лена, всех примет.

– Мы сейчас милицию позовём! – всё тот же неугомонный женский голос.

А вот это правильно, и лучше – роту, на всякий случай. Не выйдет ничего – сам позвоню, но только в крайнем случае, – начнётся же: менты, протокол происшествия, документы, имя-фамилия… А светиться перед этими бандюками не к чему, никак нельзя мне. Надо решётку ломать.

Вдруг голоса стихли. Я испуганно насторожился.

В коридоре явно говорил Вадим. Всё. Я начал тихо гнуть другой вензель. Вместе со своим дыханием слышу:

– Хорошо, хорошо. Нет, милицию вызывать не надо. Мы сами разберёмся.

Женщины галдят. Вадим спокойный.

Мы здесь все не разминёмся. Вы идите. Сейчас всё будет как надо.

«Не давайте ему пройти», – с тоской защемило у меня. Ничего себе: «Хорошо, хорошо»…

Лена шмыгнула к двери. Спотыкаясь о Саввоя я успел схватить её за запястье.

– Пусти, – тихо уже велела она, – другая её ладонь легла на замочную ручку.

Видать в глазах у меня отпечаталось многое. Опасность, просьба, – что-то остановило её на секунду.

– Подожди, Лен. Открыть никогда не поздно… Стой, – шептал я прислушиваясь.

Этот Саввой зашевелился. Дать ещё?! Только его тут не хватает. Семь бед – … За дверью, в коридоре, Вадим обращался уже не к женщинам: