Buch lesen: «Искусство французского убийства»

Colleen Cambridge

MASTERING THE ART OF FRENCH MURDER

© 2023 by Colleen Gleason

© Капустюк Ю., перевод, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Предисловие автора

Хотя в 1949 году Джулия и Пол Чайлд, а также сестра Джулии Дор жили в Париже в двухуровневой квартире на Университетской улице, 81, Табита Найт, ее дедушки и описанные в данной книге трагические события являются художественным вымыслом, плодом воображения автора.

Глава первая

Париж, декабрь 1949

У Джулии Чайлд были проблемы с приготовлением майонеза.

Я знала об этом все, все мельчайшие подробности, потому что, во-первых, я была одной из ее самых близких подруг в Париже, а во-вторых… Не удивлюсь, если все в Седьмом округе, от Бурбонского дворца до Эйфелевой башни, были наслышаны о проблеме с майонезом. Такой уж была Джулия: общительной, энергичной, легкомысленной и полной энтузиазма.

И я очень ее любила – возможно, потому, что в чем-то мы были похожи, а в чем-то я хотела быть похожей на нее. Если бы я могла вытворять на кухне хоть половину того, что вытворяла она, или хотя бы треть!

Джулия уже несколько недель жаловалась на свою проблему с майонезом и с беспокойством думала о том, что это будет значить для меня. В конце концов, если у Джулии, которая брала уроки в «Лё Кордон Блё», вдруг возникли проблемы с приготовлением майонеза – соуса, который она на протяжении многих месяцев готовила с легкостью и совершенством, что это значило для меня, человека, который едва умел варить яйца?

Последствия казались зловещими.

– Я просто не понимаю, в чем дело! – в сердцах произнесла она, когда мы шли по Университетской улице, на которой мы обе жили. Укутавшись от лютого декабрьского холода, мы направлялись на рынок. Я несла корзинку с пучками свежего шалфея и розмарина из теплицы моего дедушки для нескольких продавцов, но я собиралась сделать и некоторые покупки. Я надеялась, что Джулия поможет мне выбрать подходящую курицу для запекания.

– У тебя всегда получался такой вкусный майонез! – с завистью произнесла я. Мне еще ни разу не удалось приготовить нормальный майонез. – Такой красивый, с изумительной кремовой текстурой! Поверить не могу, что у тебя не получается.

– Это необъяснимо, – согласилась Джулия. – Соус вдруг просто перестал меня слушаться! Яйца и масло не эмульгируются, сколько бы я их ни взбивала. Вчера вечером я хотела приготовить майонез с травами, чтобы добавить его в спагетти. Но соус растекался и так и не загустел. Я пробовала три раза, пока у меня не закончились яйца. Бедняге Полу пришлось есть спагетти с черным перцем, пармезаном и маслом, – добавила она и ласково хохотнула. – Он слушал, как я стучу, взбиваю, ругаюсь, и снова стучу, бряцаю, и наконец проголодался до такой степени, что ему уже было неважно, что есть.

Пол был мужем Джулии, и именно из-за его дипломатической работы в Информационном агентстве Соединенных Штатов Чайлды год назад переехали в Париж. По словам Джулии, первое же блюдо, которое она попробовала здесь, во Франции, переключило что-то у нее внутри, как будто внезапно щелкнул выключатель или загорелась лампочка. Никогда в жизни она не получала такого удовольствия от еды. О той первой порции sole meunière¹ она всегда говорила тихим, благоговейным тоном человека, входящего в церковь.

Как она впоследствии с восторгом рассказывала всем, кто был готов ее слушать, именно тот первый ужин, за которым последовало бесчисленное множество не менее восхитительных блюд, помог Джулии найти свое призвание, свою музу, свой рай: французскую кухню, ее историю и традиции. Все это стало ее новым миром. Выросшая на простых, унылых и однообразных американских блюдах, она, приехав во Францию и познакомившись с местной кухней, испытала то, что можно назвать великим, даже духовным пробуждением.

С тех пор Джулия наслаждалась поглощением блюд французской кухни, а затем, совсем недавно, поддалась очарованию ее истории и стала учиться готовить.

Вот почему тайна майонеза так беспокоила и ее, и меня, поскольку последние несколько месяцев Джулия являлась моей наставницей и помогала мне совершенствовать свои кулинарные способности.

А что мне еще оставалось? Либо учиться готовить, либо сидеть с дедушкой и дядей Рафом на консервах, сыре, багете и вине.

Зато я хотя бы умела выбирать вино.

Прошлой весной, прямо перед Пасхой, я переехала в «город света» из пригорода Детройта, но совсем по иной причине, чем супруги Чайлд.

Недавно я разорвала четырехлетнюю помолвку с Генри Маккинноном, и мне вот-вот должно было исполниться двадцать девять лет. С тех пор как закончилась война и все солдаты вернулись домой и занялись работой, которую мы, женщины, выполняли, пока мужчин не было дома, я ощущала внутреннее беспокойство и порой не находила себе места. А тут еще в январе после продолжительной болезни умерла моя бабушка-француженка, которая помогла растить меня в Штатах.

После этого меня позвали жить к моему дедушке, в Париж.

Моя мама, которую я очень люблю и с которой мы довольно хорошо ладим, учитывая то, насколько мы разные, убедила меня поехать в Париж и остаться там так долго, как мне захочется.

Возможно, она не меньше меня устала от моей хандры и скуки. Я знаю, что мои сестры не могли дождаться, когда я выпорхну из гнезда, но полагаю, это потому, что они боролись за мою спальню.

Во время войны я направила всю свою энергию на работу на заводе по производству бомбардировщиков в Уиллоу-Ран, в том числе B-24 Liberator. Я даже научилась работать с их двигателями. Я всегда была немного сорванцом, к ужасу моих женственных француженок, мамы и бабушки. И хотя в сумочке я носила губную помаду и расческу, в кармане у меня всегда лежал многофункциональный швейцарский нож.

Мне нравилось возиться с механизмами и двигателями; мне всегда было любопытно, как устроены машины и люди – отчасти поэтому мы с Джулией так сдружились. Однажды прошлым летом, когда мы столкнулись на рынке, она упомянула, что у них барахлит радио.

Разумеется, у меня был при себе мой армейский чудо-нож, поэтому я предложила ей свою помощь. Она была безумно благодарна, когда я починила им радио, а после того, как я отказалась принять какую-либо плату за работу, она настояла, чтобы я осталась на ужин. Такой вкусной домашней еды я еще никогда не ела, и тогда я поняла, что мне нужно научиться готовить. Если я в состоянии починить двигатель самолета, то и курицу смогу зажарить. Вряд ли это такая уж сложная наука.

Хотя нет, это сложная наука.

Тот факт, что мы с Джулией жили в одном квартале и обе недавно переехали в Париж из Штатов, способствовал тому, чтобы наша дружба состоялась.

С тем, чтобы завести новых друзей, у Джулии Чайлд проблем не было; напротив, я была менее общительной, чем моя энергичная и шумная подруга. И поскольку в то время я в Париже не знала никого, кроме моего дедушки и дяди Рафа, мне было приятно познакомиться с Джулией, ее мужем Полом и младшей сестрой Дороти, которая приехала к ним жить несколько месяцев назад.

– Я беспокоюсь, что это предвестник того, что потом будет еще хуже! – восклицала в своей драматической манере Джулия, пока мы шли по извилистой дорожке от Бурбонского дворца к рынку. – Вдруг коржи для пирога не получатся слоенными? Или глазурь на торте начнет растекаться? А что, если мои суфле падут, как Римская империя? Что я буду делать? Кулинария – моя жизнь!

– Может быть, тебе стоит начать с самого начала, – предложила я, глядя на нее снизу вверх. Джулия была крепкой и высоченной, почти сто девяносто сантиметров, а я всего сто шестьдесят пять. Мое худощавое телосложение и невысокий рост всегда вызывали шквал комментариев, когда я упоминала, что работала на заводе по производству самолетов, хотя я и не понимаю, почему. Мне ведь не нужно было их поднимать или таскать. – Когда я хочу выяснить, что именно не работает, я разбираю весь механизм на части и проверяю по очереди каждую деталь. Убедившись в том, что каждая деталь работает должным образом и не повреждена, я собираю механизм обратно. Может, и тебе так попробовать?

– А что, в этом есть смысл, Табита! – сказала Джулия, резко остановившись на тротуаре. Она говорила так, словно я только что вручила ей ключ к бессмертию. – Именно этому нас учил в «Лё Кордон Блё» шеф-повар Буньяр – начинать с самого начала и осваивать каждый шаг, прежде чем двигаться дальше. Так я и сделаю. Я вернусь к самым основам приготовления майонеза. Я буду делать заметки. Буду экспериментировать. Я буду делать порцию за порцией майонеза, пока не выясню, что не так, и не исправлю это!

– Главное не забыть кое о чем, – заметила я, когда в поле зрения появился рынок на улице де Бургонь.

– О чем же? – нахмурившись, спросила она.

– Тебе понадобится гораздо больше яиц.

Мы обе громко расхохотались и, шатаясь, как пьяные, побрели по улице.

* * *

Во время войны парижане жаловались в первую очередь на немецкую оккупацию, потом на невыносимый, пронизывающий до костей холод, а лишь потом на отсутствие еды. Тот факт, что для людей, привыкших к хорошей кухне, отсутствие еды стало меньшим испытанием, чем холод, свидетельствует о жестокости зимы в «городе света».

Недавно я убедилась в правильности этого мнения. Весна, лето и осень в Париже были великолепны, и я влюбилась в этот город. Я исследовала улицы пешком или на велосипеде и не могла насытиться: ароматами, достопримечательностями, вкусной едой и прекрасными красочными парками, которые веками вдохновляли художников.

Но с наступлением зимы мы чувства к Парижу слегка поостыли (какой удачный каламбур).

Несмотря на холодный декабрь, мне нравилось, что по улицам Парижа так легко передвигаться пешком или на велосипеде. Мне нравились и люди, и ароматы, и даже неприятные запахи казались мне чудесными лишь потому, что они были парижскими. Мне нравились широкие бульвары и великолепные кирпичные здания медового или кремового оттенка, построенные бароном Османом сто лет назад.

Парижане жаловались на большое количество машин, заполонивших их улицы в связи с наплывом американских туристов, но я себя туристкой не считала. В конце концов, я же наполовину француженка! Я – часть этого места.

Повсюду были кошки, столько кошек, что они казались такой же неотъемлемой частью города, как знаменитые огни и Эйфелева башня, возвышавшаяся всего в нескольких кварталах от Университетской улицы.

И конечно же, всюду была еда, приготовленная кем-то другим, и вино!

Все просто: Париж – это рай.

Рынок на улице де Бургонь был ближайшим к кварталу, где жили мы с Джулией. Я с интересом обнаружила, что, делая покупки на парижском рынке, вы автоматически знакомитесь со всеми владельцами магазинов и продавцами. Другого выхода просто нет. Все дружелюбны и затягивают вас в свои сплетни и болтовню.

Совсем другое дело в Штатах: там человек несется как сумасшедший в продуктовый магазин, хватает все, что ему необходимо, мгновенно проходит очередь в кассу и не сбавляя темпа мчится домой. «Наш» же рынок был маленьким сообществом, и именно здесь я познакомилась со своими соседями, включая Джулию, и узнала о всевозможных интересных продуктах и о том, где их лучше покупать.

А вот приготовление блюд из моих покупок – которые я всегда совершала с величайшим удовольствием – совсем другое дело. Я уже не помню, сколько раз портила курицу или пережаривала жаркое.

Несмотря на то, что я француженка, ни моя мама, ни бабушка не увлекались готовкой, а если и готовили, то незамысловатые американские блюда, потому что такая пища нравилась моему отцу – и потому что так готовила его мать. Поэтому я выросла на той же еде, что и Джулия: обычная скучная яичная лапша или макароны из коробки, говяжье жаркое с жидким безвкусным соусом, пересушенные жареные цыплята, картофель с картофелем поверх картофеля, много кукурузы и зеленой фасоли. Тонко нарезанный белый хлеб в полиэтиленовом пакете; хлеб, который был таким пористым, что весь кусочек, с коркой и всем остальным, можно было сплющить в шарик размером с вишню. И конечно же жареная свинина. На шикарных званых вечерах в нашем мире часто подавали ломтики жареной свинины, увенчанные кусочками ананаса. Соусами служил густой суп из банок «Кэмпбелл», который выливали на мясо или картофель.

Кофе, который я пила, – это разбавленный кипятком «Фолджерс», и я любила рассказывать Джулии, что момент чувственного просветления наступил у меня с первой чашкой французского café.

К сожалению, в конце тысяча девятьсот сорок девятого года кофе оставался единственным продуктом питания, который все еще продавался по карточкам, поэтому я не мог баловать себя в кафе так часто, как мне бы хотелось. Тем не менее мой дедушка умудрялся хранить дома более чем достаточный запас кофе. Я подумала, что лучше не задавать слишком много вопросов на эту тему, хотя все открыто говорили о черном рынке.

– Bonjour, мадам Мари! – радостно произнесла Джулия, когда мы остановились посмотреть на лук-шалот и репчатый лук, предлагаемые морщинистой круглолицей продавщицей овощей.

– Bonjour, мадам Чайлд, – ответила пожилая торговка, закутанная в теплое пальто и шерстяное одеяло. В маленькой металлической кастрюльке горел огонек, чтобы она могла согреть свои узловатые руки. – Bonjour, мадемуазель Найт. Как поживаете в это холодное утро четверга?

– Bonjour, мадам, – ответила я. – Я чувствую себя отлично, за исключением того, что у меня окоченели нос и пальцы на ногах! – Для пущей убедительности я плотнее закуталась в шерстяной шарф и спрятала нос в его теплых складках.

Благодаря маме и бабушке мой французский был безупречен, но Джулия выучила этот язык только после переезда сюда. Она до сих пор испытывала трудности, когда люди говорили слишком быстро или перебивали друг друга. Я много раз сидела за столом в ее крошечной кухне на третьем этаже и практиковала с ней французский, уплетая приготовленную ею вкусную еду. Это были взаимовыгодные отношения.

Благодаря этим посиделкам я начала обучать французскому языку детей и жен американских дипломатов. По инициативе Джулии Пол Чайлд с энтузиазмом предложил мои услуги нескольким своим коллегам в посольстве США.

Мне повезло, и у меня появились четыре американских студента и один француз (последнему я помогала с английским), а это означало, что я проводила по одному уроку в день, обычно утром. Нагрузка была небольшая, и было довольно скучно. Естественно, я взяла бы больше студентов, если бы представилась такая возможность. Но на данный момент это занятие приносило мне достаточно денег, чтобы покупать себе в магазинах на Елисейских Полях стильные туфли и шляпки, от которых я никак не могла отказаться. Хотя мне и нравилось лазать по деревьям и разбирать радиоприемники, я унаследовала любовь мамы и бабушки к красивой одежде и модным аксессуарам.

В то время как Джулия тратила деньги на кухонную утварь – кастрюли, сковородки, ножи и множество других предметов, о предназначении которых я даже не догадывалась, я тратилась на обувь, шляпки, сумочки и потрясающие платья. Я оправдывала эти расходы тем, что дедушка и слышать не хотел о том, чтобы я платила за свою комнату или вносила свою лепту в расходы на питание в нашем доме на Университетской улице.

Пока Джулия копалась в корзинке с луком-шалотом, я протянула свои замерзшие в перчатках руки к огню маленького очага мадам Мари. Эта приземистая продавщица была известна как Мари-Четыре-Сезона, потому что у нее всегда были лучшие продукты на любой сезон.

Пока я не познакомилась с Мари-Четыре-Сезона, я не глядя хватала из корзины картошку или первый попавшийся кабачок, и даже – quelle horreur!² – покупала редиску уже по окончании сезона, увядшую, сухую и безвкусную. Но в самый первый раз, когда я зашла на этот рынок, Джулия и мадам Мари взяли меня под свое крыло и наставили на путь истинный.

Как-то так получилось, что они обе сунули носы в мою сумку, чтобы посмотреть, что я выбрала в другом продуктовом киоске, которым владел месье Бланш.

– Нет-нет-нет-нет! – воскликнула мадам, увидев сморщенную редиску с увядшей ботвой. – Нет, мадемуазель, такое нельзя подавать! – Не успела я среагировать, как она схватила невзрачные овощи и швырнула их на землю, бросив свирепый взгляд в сторону тележки месье Бланша. – Никому! Даже уличной собаке!

– Но это всего лишь редиска, – возразила я, с трудом сдерживая смех. Судя по всему, это была очень серьезная ситуация, раз старушка так возмущалась.

– Я тоже думала, что это просто редиска, – искренне произнесла Джулия. В то время она говорила на медленном французском, но я легко ее понимала. – Пока мадам не заверила меня в обратном!

– Вы никогда не найдете себе мужчину, если будете подавать ему сморщенную редиску или увядшую зелень, мадемуазель! – Мадам подсунула мне три своих редиски, и я была вынуждена признать, что выглядят гораздо лучше тех, что она швырнула на землю.

– Да, это верно, – заразительно смеясь, согласилась Джулия. – Мужчинам не нравится, когда им напоминают о чем-то увядающем, морщинистом или обвисшем!

Меня так поразил ее комментарий, особенно в присутствии пожилой женщины, что я разразилась смехом, наполненным и ужасом, и умилением.

Но мадам Мари глубокомысленно кивнула и похлопала меня по ладони.

– Oui, oui³, – сказала она. – Мадам Чайлд, – фамилию Джулии она произносила как «Шеельд», – знает, что говорит, non?⁴ Мужчинам нравятся длинные, прямые и очень, очень твердые продукты, потому что они напоминают им о том, какие они есть – или какими хотят быть.

Я рассмеялась еще громче, но мне не хватило духу сказать им, что мне вполне хватает двух мужчин, которые сейчас присутствуют в моей жизни и каждый из которых старше меня на несколько десятилетий. Кроме того, мне и так стоило огромного труда готовить для дедушки и дяди Рафа.

И все же, возможно, они оценили бы хрустящую и твердую редиску и не стали бы размазывать по тарелке блюдо, которое я для них приготовила.

Инцидент с редиской, если вдуматься, не только познакомил меня с Джулией Чайлд и мадам Мари, но и положил начало общерыночной инициативе: найти мне, Табите Найт, мужчину, хотела я того или нет.

Я ничуть не сокрушалась о нашем разрыве с Генри. Порвать помолвку было моим решением, я и так с ним слишком затянула. Кто был потрясен, так это моя мама. Думаю, она с нетерпением ждала, когда я, наконец, уеду из дома.

Война изменила и Генри, и меня, как и почти всех, кого я знала. Хотя мы встречались с двадцати двух лет и все предполагали, что мы поженимся (не исключено, что поэтому мне потребовалось так много времени, чтобы расстаться), мне становилось дурно при мысли, что я свяжу себя узами брака, остепенюсь, стану растить детей и работать учительницей. От этого веяло скукой и безнадежностью, как от опавшего суфле, особенно после моей работы в стиле Клепальщицы Роузи во время войны.

Когда все закончилось и мы остались хорошими друзьями, Генри наверняка испытал такое же облегчение, что и я. Так все и началось: мы были учениками на кафедре химии в Мичиганском университете. Когда я решила испортить стол нашего преподавателя уксусом и пищевой содой за то, что он поставил нам четверку, хотя мы явно заслуживали пятерки, Генри меня прикрыл.

А через две недели его призвали в армию.

И вот сегодня, когда мадам Мари спросила, как у меня дела, на самом деле она спрашивала, ходила ли я на свидания и встречалась ли с интересными мужчинами. Поэтому я нырнула под свой шарф и притворилась, что не понимаю, что она имеет в виду. Тем не менее продавщица овощей окинула меня понимающим взглядом.

– Для вас сегодня не будет сморщенной редьки или картошки, non, мадемуазель? – спросила она с огоньком в глазах.

– Нет, пожалуй, я возьму немного лука-шалота, – ответила я.

Джулия достала из корзины три луковицы и протянула их мне. Плотные, они буквально распирали свою рыжую кожицу, и я заметила, что паутинистые корешки на закругленных кончиках еще гибкие и влажные.

– Как насчет этих, Таб? О, у Табиты вчера вечером было свидание, – сказала она мадам, и мне захотелось ее пнуть.

Джулию, а не мадам Мари.

– О, так вы ходили на свидание? Правда? – Продавщица с интересом смотрела на меня.

– Это было не свидание. – Я бросила на Джулию мрачный взгляд. Она лишь рассмеялась и принялась рыться в корзине с красной картошкой. – Я тебя убью, – пробормотала я ей по-английски.

– Это было свидание вслепую, – весело произнесла Джулия, очевидно, не обеспокоенная моей пустой угрозой. – Дор ее подставила.

Дор – прозвище сестры Джулии. Мне показалось забавным, что оно звучит почти так же, как шоссе к северу от Детройта, недалеко от того места, где я жила, когда работала на заводе по производству бомбардировщиков.

– О, она действительно сходила на свидание? – Мадам была очень заинтересована. – Эта молодая женщина, Дороти, она очень высокая – даже выше вас, мадам Чайлд, и поэтому ей нужен высокий и крепкий мужчина, non?

Мне нравилось говорить о том, каким будет будущий муж Дор, а не мой, и я охотно следовала за ходом ее мысли.

– Хороший рост означает, что он уверен в себе и не побоится выйти в люди с высокой женщиной. Естественно, не выше себя. – Я улыбнулась Джулии: ее муж Пол был на десяток сантиметров ниже ее, и они безумно друг друга любили. Он обожал ее, а она – его, и хотя найти мужчину я не стремилась, их отношениям я слегка завидовала. Вероятно, это было одной из причин, по которой Джулия была полна решимости меня пристроить.

– Не увиливай от темы, Табс, – усмехнулась Джулия. – Ты избегала говорить об этом на протяжении всего нашего пути сюда, так что теперь ты просто обязана посвятить и мадам Мари, и меня во все подробности.

Я вздохнула. Лучше ответить на все вопросы сейчас, а не когда мы пойдем дальше по рынку и Джулия станет привлекать всех остальных к обсуждению моей несуществующей личной жизни.

– Итак, мадемуазель, вы расскажете мне об этом свидании вслепую, – потребовала продавщица овощей, и это было утверждение, а не вопрос.

– Вчера вечером Дор пригласила в дом Джулии нескольких своих друзей, и она позвала меня, чтобы я познакомилась с одним из мужчин из театра, в котором она работает, – объяснила я. – Вот и все.

Дор работала в офисе в коммерческом отделе Американского театра, который выступал на сцене Театра Монсо. У нее появилось много друзей как на сцене, так и вне ее, и большинство из них были американцами. После спектакля они часто заходили в квартиру Джулии и Пола и нередко засиживались до самого утра.

По словам Джулии, она и Пол не слишком возражали против таких посиделок, за исключением того, что молодые люди употребляли много спиртного. А шум мешал пожилой паре вовремя засыпать. Пол больше ворчал по этому поводу, чем его жена и взял с Джулии обещание поговорить об этом с Дор, тем более, что вчерашняя вечеринка было уже третьей на этой неделе.

– Ну и как, вы с этим мужчиной познакомились? – Мадам не собиралась оставлять эту тему. Рыночные сплетни были одной из составляющих их интереса к жизни ее и остальных продавцов.

– Да, познакомилась. Он оказался очень милым, – ответила я.

Это было правдой. Марк Джастис из Бостона, которому представила меня Дор, был милым, симпатичным и внимательным. Мы немного поговорили за бокалом виски и вина. Но он не пробудил во мне той искры, которую хочется ощутить при встрече с потенциальным партнером. По правде говоря, я не думала, что меня заинтересует американец, раз уж я переехала в Париж. Американские мужчины выглядели на фоне французов какими-то блеклыми.

– О, кстати, Джулия, я кое-что вспомнила! Возможно, я забыла у тебя дома свои перчатки.

– Я их не видела, но давай зайдем ко мне на обратном пути и проверим.

– Отлично. А теперь, – произнесла я, резко меняя тему, – мне нужно купить картофель, чтобы приготовить дедушке и дяде обед. У вас найдется что-нибудь подходящее, мадам Мари?

Старуха рассмеялась хриплым от курения смехом, и ее глаза весело сверкнули. Она поняла, что на этом разговоры о мужчинах закончены.

– Как вы знаете, мой картофель – лучший в Париже. И что же вы собираетесь приготовить сегодня вечером, мадемуазель?

– Я хотела бы зажарить курицу, – призналась я. Это было одно из немногих блюд, которое, как мне казалось, я начала неплохо готовить, и одно из нескольких блюд, которые дедушка и дядя Раф действительно съели. Как жаль, что их экономка-кухарка уехала присматривать за своей матерью вскоре после моего приезда в Париж!

– Ах, bien⁵. А для poulet rôti⁶ вам понадобится немного моркови, non, мадемуазель? – уточнила Мари с блеском в глазах и указала на свою корзину с морковью.

К этому времени старушка меня уже хорошо натренировала, поэтому я внимательно осмотрела длинные корнеплоды.

– Сейчас конец сезона, так что внутри морковь жесткая и твердая, – медленно произнесла я и искоса взглянула на Джулию, которая ободряюще кивнула. – Мне придется удалить сердцевины, не так ли?

– Oui⁷, зато вы оставите внешнюю часть, rouges des carrotte, и она будет сладкой и хрустящей, – согласилась Мари.

– Да, конечно.

– Какая репа у вас есть? – вмешалась Джулия. – О, Табита, ты сделаешь пюре из чеснока, репы и картофеля. О, боги, подлива к курице будет великолепна! – Ее глаза загорелись, и я догадалась, что она представляет себе всю эту красоту: кружочки масла, мерцающие на поверхности посыпанной травами подливки… по крайней мере, так было бы, если бы ее приготовила она.

При этой мысли у меня слюнки потекли. Вот бы я могла позволить себе нанять Джулию Чайлд, чтобы она готовила для нас каждый вечер!

– О, я не уверена, что у меня получится, – с грустью произнесла я.

– О, нет-нет! Пюре из репы – это легко! – возразила Джулия, и обе женщины принялись обсуждать мое меню. У меня не хватило духу сказать им, что будет не блюдо, а сплошное разочарование.

– Oui, пюре из репы и картофеля было бы magnifique⁸. А розмарин и тимьян вы возьмете свежими, из теплицы вашего дедушки, non? – Мари уже начала копаться в другой корзинке в поисках подходящей репы. – И шалфей, – добавила она не терпящим возражений тоном.

– Да. Я принесла немного для вас, мадам, и для тебя, Джулия. – Я указала на пучки трав в моей сумке.

– О, merci! – Мадам Мари обрадовалась и с благодарностью взяла предложенные мной травы. Я не знала, воспользуется она ими сама или продаст, но для меня это не имело значения.

Теперь, когда тема моей личной жизни была закрыта, мы втроем поболтали еще несколько минут, в основном о других продавцах и жителях района. Все друг друга знали, потому что они или чаще всего их служанки посещали рынок едва ли не каждый день.

– Pauvre⁹ мадемуазель Кларисса так рыдала сегодня утром, – сообщила Мари, когда я укладывала свои покупки в большую матерчатую сумку.

– О, нет! А из-за чего, неизвестно? – осведомилась Джулия.

Кларисса была горничной, или femme de menáge, у богатой пары, которая жила по соседству. Молодая женщина обладала жизнерадостным характером и всегда была очень вежлива, хотя и слегка сдержанна в разговорах с нами, соседями или продавцами. Кларисса носила мрачную темную одежду, но на ней всегда были новые модные туфли – любопытная деталь, на которую я обратила внимание еще в самом начале. Я не выдержала и спросила ее об этом.

Она объяснила, что ее сестра работает в мастерской по изготовлению обуви на заказ и передает ей все туфли, которые получились с дефектами или не соответствуют требованиям заказчика. Я в шутку сказала ей, что если в продаже появятся некачественные туфли тридцать шестого размера, я с благодарностью приму их из рук ее сестры, а Джулия добавила, что она уверена, что для женщин с сорок вторым размером ноги у них вряд ли что-то найдется. Мы от души посмеялись втроем, и однажды, вскоре после этого, Кларисса действительно принесла мне пару элегантных туфель «Мэри Джейнс» от Godot & Block. Заказчик забраковал их из-за крошечной зазубрины на одной стороне ботинка. Я их очень полюбила.

– О, oui, – произнесла Мари, как будто это само собой разумеется, что она была в курсе всех деталей жизни жителей района. – Кларисса расстроилась из-за того, что собака ее хозяйки сбежала прошлой ночью и они не могут ее найти.

– О, нет! – воскликнула Джулия. – Это ужасно. Надеюсь, они скоро ее найдут! Сейчас так холодно и промозгло. Даже страшно представить, если бы что-то подобное случилось с нашей крошкой Минетт¹⁰. – Она говорила о кошке, которую они с Полом приютили.

Я много раз видела, как Кларисса выгуливала по рыночной площади питомца своей хозяйки. До приезда в Париж я никогда не видела собак, одетых в зимнее пальто или свитер, но потом я познакомилась с песиком дядюшки Рафа по кличке Оскар Уайльд, у которого был целый гардероб модной собачьей одежды.

Поэтому я не удивилась, увидев, что у мадам Флуф, четвероногой подопечной Клариссы, казалось, бесконечное количество собачьих нарядов. Мадам Флуф была пуделем среднего размера цвета шампанского, с голубым ошейником со сверкающими камнями. Я не знала, настоящие это камни или подделка, но хозяйка Клариссы выглядела достаточно богатой, так что это могли быть настоящие драгоценности.

– Oui, – кивнула Мари, убирая монеты, которые Джулия положила на маленький грубый столик, использовавшийся продавщицей в качестве прилавка. – Бедная Кларисса. А вы видели, что Марсель сам соорудил новую крышу для своего ларька?

– Нет, не видела, – ответила Джулия, с улыбкой протягивая руки к котелку с огнем. – Мы еще не были на том конце рынка.

– А все потому, мадам Мари, что сначала мы обратились к вам, поскольку у вас все новости, а также лучшие овощи на улице де Бургонь! Но теперь нам пора. Джулии нужно больше яиц, – с усмешкой пояснила я. – И мои пальцы на ногах уже превратились в сосульки!

– Значит, приготовление майонеза все еще доставляет вам проблемы, мадам? – вскинув бровь, спросила продавщица овощей. – Ах, ах, какой позор. А что, если мадемуазель Табита поможет вам решить эту проблему, а?

Мы все от души посмеялись над этим нарочито нелепым предложением и распрощались. К тому времени, как мы прошли через рынок к тележке Фиделии с яйцами, моя сумка отяжелела от бутылки «Бордо-Медок» и курицы, которую Джулия помогла мне выбрать из того, что она назвала mesdames gras poulardes¹¹.

– Мадам курочка получится magnifique!¹² – заверила меня Джулия, когда я убирала курицу в сумку.

Я была не настолько уверена в себе. В последний раз, когда я пыталась зажарить курицу, а перед этим опалить остатки перьев на ее шероховатой коже, она загорелась. Я держала ту самую madame poulet¹³ над газовой плитой, и чертова курица вспыхнула. В результате у нас получилась курица, черная с одной стороны и недожаренная с другой. Я до сих пор не понимаю, как это произошло.