Buch lesen: «Старик»

I

Снег подтаивал в предрассветных бледных лучах; старик, с изборожденным морщинами заветренным смуглым лицом и иссиня-голубыми глазами с воспаленными кровяными прожилками, наливавшихся всегда по утрам кровью, сходившей в течение дня, отвоёвывая с каждым днём всё больше, внимательно смотрел на виновника зарождавшегося дня: бледный диск в тумане, диск не имевший той оранжево-золотой насыщенности свойственной… Уголки губ едва растянулись в улыбке, что тут же померкла… яйцам домашних курочек. Бледность мела, как и всё в этом большом многокультурном, переполненном городе, суетящихся оболочек людей. Кто ещё мог позволить себе размышлять, глядя на солнце, небо, облака, разглядывать строения и лица? Бездельник? Сумасшедший? Пришелец, спустившийся с гор. Мёртвый для своей семьи. Одиннадцать лет я здесь, а так и не нашёл себя… Не понял, предназначение. Всё – скука. Старик, вздохнул. Нахмурил кустистые седые брови. Его ресницы, не свойственные мужчинам, повторяли объем ресниц, унаследованных от его матушки – пышные, длинные, будто нарочно зачесанные кверху. Какой десяток ему шёл? Восемьдесят первый год… Старик, сел, расстегнув пуговицы, погрузил заледеневшие большие мозолистые ладони – за ворот плотной льняной рубашки – и, растирая грудь, плечи, прокрутил резко головой, до хруста в шее. Очередной день грядёт… Мне осталось так мало времени, ничтожно мало, а до сих пор я ничего не понял… Я любил, похоронил жену, воспитал сыновей, не уделив внимания внукам и внучкам, но, мне стало скучно… Мир в моей душе пошёл трещинами с ушедшей Марьям… Моя жена… Старик, вспоминал, прошлую жизнь, юность. Ярко-рыжие курчавые волосы его жены. Зелёные-изумруды глаза с золотыми крапинками. И сердце забилось чаще – извлекая память – не о её сочных губках, даривших сладкие поцелуи, и не её стройном теле с узкими плечиками и талией, широкими бедрами и с фантастической грудью; сердце чаще забилось помня её объятия, застенчивый румянец на лице, то как она касалась его щеки своей и ласкала пальцами окуная в волосы. Старик закрыл глаза. Стараясь ощутить её ладонь на лице. Ласкавшие руки касаясь щёк, её объятия… Удивительные глаза со вниманием, смотревшие в его. Они прожили пятьдесят пять лет вместе. Как в тринадцать он, мальчишка, встретил её, двенадцатилетнюю девочку; их дружба, разговоры, нескончаемые и увлекательные разговоры, о будущем, о прошлом, о звездах и чувствах… В семнадцать лет, он заработал на калым – традиционную плату родителям невесты, но в их случае – родственникам его избранницы, сироты, с пятилетнего возраста; у них была спокойная семейная жизнь, они родили и воспитали чудесных детей. Все вышли в люди. Никто не воровал и худого ничего никому не помышлял. Все достойными людьми выросли… Но, с её смертью… Старик, открыл глаза и щурившись, преодолевая резавшие лучи, всматривался в поднимавшееся из рассасывавшейся дымки всё выше солнце. Два года… Я скорбел. Два года… Увидел внучку и… сынициировал свою смерть в горах. Волчьи люди, державшие у себя нищих и калек, помогли отправиться в город. Взяли почти всё, что имел и депозит… Старик усмехнулся. Но, сделано невообразимое – я без личности, невидимый, живу так, как никогда не мог представить, борясь за крохи пищи, выживая на улице и слушаю, смотрю, осязаю, пытаюсь разгадать, каждую деталь сущего вокруг меня, вырванный из потока… Старик поднялся, с неприязнью ощущая, сколь сильно застоялись мышцы и с какой болью отдаётся бедренный сустав. Природный запас сил и здоровья, проходил испытание, как никогда прежде. Город, превращает в обезличенных, каждого живущего в его овладевающих разумом и телом границах, заставляя душу мыкаться, что в объятиях обвивающего суетливо паука, страшась и пугаясь, не признавая, что душа слишком велика и каждый чудовищный хищник слишком мелок; но, не видят и сдаются, не дав отпор, как следует, прекратив барахтаться и вырываться, позволяют яду проникать и проникать, разъедать внутренности, делаясь кислотно-желчным угощением… Бредут не люди – суповые похлёбки. Старик разминался, поднимая поочередно колени с приличествующей возрасту медлительностью и, наклоняясь, растягивая поясницу, плечи, давая понять холоду, что тот отпрянет, рано или поздно, медленно или быстро, но, безусловно отпрянет, уступив оживляющему теплу. Он выпрямился и посмотрел на солнце, слыша мелодичный голос его Марьям… Как часто он просил повторить её только что сказанное… С какой лаской она звала его по имени… Мой Георгий… Мой Георг… Он, прослезился. Теперь он был Стариком, ищущим смысл в жизни, не ожидающим от идущей к нему на прямик Смерти ни уловок, ни внезапности; он ощущал конец, не думал, что кардинально что-либо новое она внесёт в его жизнь, но, хотел успеть обрести смысл, который позволит в неизвестности быть не один на один с собственной слепотой и глупостью. Однажды, ему сказали, что любившие друг друга души, никогда за границами смерти не встретятся, им уготовлено невообразимое изменение. Вся сущность его противилась такому утверждению. Старик любил, продолжал любить; пронёс годы верность и любовь и даже если Бог не возжелает услышать и простить, Георгий, будет изо всех сил тянуться к ней… Однажды я встретил тебя… Обрёл чувство, в котором мы пережили и невзгоды, чувством, с которым пронесли всю жизнь радость и теплоту друг к другу, чувством, с которым победили бесплодие… Мы жили… Ты продолжаешь жить в моём сердце… Я, понимаю, что не было начала нашему чувству… Из нас исходил согревающий огонь, многоликий и с которым каждый встретиться, который будет задуваться ветром, будет топиться сыростью и дождём, но который обязан случиться… Нет конца нашему огню, нашему чувству… Мы вновь встретимся… Но, я обязан, моя Марьям, я обязан победить скуку, я обязан найти смысл… Я ещё что-то должен сделать. Из нашей любви возникло много жизни и пришли наши дети на эту Землю… Но, чувствую недосказанность и то, что время подходит… Не знаю как, но я окажусь в нужном месте и правильный час, и всё пойму… Пойму… Солнце загородила тень. К нему приближался высокий и худощавый мужчина, с суетливым взглядом. Встав рядом, Старик осмотрел шрамы на лице, отмечая закономерность в них. Тот, достал карточку и протянул к нему. Старик, не переводя взгляда, ловко потянул карточку спрятав в рукаве одной правой, как бывалый картежник.

– Вы понимаете, что должны остаться не замеченным и выполнить сегодня в первой половине дня… – голос был грубым, но чувствовалась ломкость, присущая подросткам, которая не вовремя вклинилась и голос стал похож на девчачий.

– Андроид… – Старик сжал губы.

– Как? – мужчина перед ним отклонился, озираясь назад и медленно отошел на пару шагов. – Я не…

– Андроиды вне закона стали. Тебя выдал не голос. Хотя странно, чтоб у мужчины так ломался… Но, всякое бывает. Шрамы на лице… Сделано очень хорошо. – Старик хотел приблизиться и разглядеть, но сам отшагнул назад вплотную к стене здания, беря в расчет силу андроида, а напуганный и скрывающийся андроид мог выкинуть что угодно. – Шрамы… Хороши… Удалил ваши светящиеся дуги… В шрамах есть закономерность. Так не должно быть.

– Мы… – андроид замолк, смотря с испугом на карточку с заказом в рукаве старика перед ним и переводя взгляд от руки к ничего не выражавшим кроме вспыхнувшего интереса глазам, размышляя, как поступить.

– Я не сдам ни тебя, ни твоего анонимного заказчика. Знаю, сколько платят за сведения о вас. Мне собственно деньги не нужны. Мне интересно заниматься расследованиями. Я никогда не видел андроидов… Вот так перед собой. Живой… Живой же… Несправедливо, что произошло… Людей промыли… Кинули новость с командой ненавидеть и бояться. И они… люди… Ненавидят и бояться. Думаю, если так пойдет, то из нормального отголоска здоровых людей будет только ваша братия. Правда… Но, в таком будущем меня не будет, но… – Его глаза сверкнули. – Когда из людей останутся только вырождающиеся твари… Они запрутся в изоляции. Ещё будут дети. Спасите детей будущего от разрушения… мирными действиями… Вот моя просьба. Вы долго функционируете. Ваше время, к сожалению, ещё придёт. Говорят, Бог не предаст огню Землю покуда на ней будет хотя бы десяток праведников. Будьте праведниками… Не сухими и карающими из книг, а учащих любви и заботе. Разговорился я… – старик поднял с множеством ремешков матерчатый рюкзак и кусок большого картона и отправился вдоль здания вправо, оставив ошеломленного андроида.