Buch lesen: «Перья»
Последняя роща
– Ты что смерти моей хочешь? Я и так уже не молода, а ты привёл в дом эту… эту… – мама всё пыталась найти подходящие слова, но в гневе будто растеряла весь свой словарный запас, – с позволения сказать, девушку в наш дом! А если эта нищенка что-то стащила?
– Луиза, ну что ты в самом деле аж в крайности ударилась, такое только в фильмах и бывает. – Не то чтобы отец защищал сына, но хотя бы пытался сохранять рациональное зерно в споре.
– В фильмах? Фильмах, Ларс?! Ты вспомни эту суку, которая украла мои серьги. Вспомни как я ползала на корячках по всему дому, заставляла вас поднимать каждый диван, собрала своими ладошками тонну грязи из-под них, как дура последняя лазила, не щадя коленок, а она всё говорила, что даже их не видела. А потом раз, и одна нашлась серёжка, а потом бац-бац, и вторая вдруг оказалась под шкафом, у которого я трижды смотрела, и не только я, что, не было такого?!
Мама Марселя была намного худее своего мужа, она выглядела как те «хрупкие» леди из фильмов и мультфильмов, но, знающие её люди описали бы её как высохшую ведьму, которая, «наверняка пьёт кровь младенцев, иначе почему она не выглядит как та самая ведьма?». Разговаривая с Ларсом, она могла быть похожей на Моську, лающую на толстого мужа-слона, но Ларс был ниже неё, поэтому Луиза как бы нависала над ним, была во всех смыслах выше. Таким образом, она могла уничтожить всех и каждого своим непоколебимым и жестоким голосом, если мысли этого ничтожества, с которым она почему-то разговаривает, шли вразрез с её мыслями.
– Была, Луизочка, дорогая.
– И что я сказала после этого?
– Ты хочешь слышать слово в слово?
– Да, Ларсочка, – специально исковерканное, имя мужа она произнесла, выплёвывая яд наружу.
– «Чтобы всяких прошмандовок я больше в своём доме не видела, даже если это родня».
– И что я увидела сегодня?! Хорошо, что из карманов этой мадамы не доносился звон нашего серебра, когда она уходила! Или она аккуратно сложила его в мягкое полотенце?
Смотря и слушая своих родителей, Марсель всё больше и больше грустил, впадал в некоторое отчаяние.
«Вот вроде бы умные люди, несколько образований у каждого, такой опыт за плечами, мудрость даже, наверное. Откуда ж в вас столько злости, столько ханжества, столько… это ведь даже не консерватизм, это снобизм! Откуда его столько?» – думал Марсель. – «Скорее бы уже восемнадцать, уеду учиться, может даже имя сменю, лишь бы подальше от них. Хорошо, что осталось совсем чуть-чуть. Приеду потом лет через 5-7, повидаться, когда они соскучиться успеют, и дальше жить свою жизнь с Кирой, бедная девушка даже не пискнула, хорошо ещё что мать дождалась пока она уйдёт, а не при ней весь этот кошмар устроила».
Всё это время родители что-то кричали сыну. Ну как «кричали» – кричали было средним арифметическим, потому как мать практически орала, видимо, чтобы её слышали и соседи, а отец «компенсировал» маму, разговаривая голосом чуть тише своего обычного.
– Останешься без наследства с такими выходками! Я не для того тебя столько лет растила. – Мать попыталась выдавить из себя слёзы.
– Маааа, ну что за театральщина? Ты что, в дешёвом сериале?
– Засранец! – Луиза вытерла наигранную слезу, и, не давая никому вставить своё «последнее» слово, ушла в зал, включила телевизор, прибавила громкости, так чтобы слышно было во всём доме, и демонстративно скрестив руки, стала «вникать» в показываемую передачу.
Любящий маму Марсель, хотел бы проявить заботу, пожалеть свою маму, и раньше он бы так и сделал, тем более, что любой случайный прохожий, который увидит данную сцену, тоже захочет её поддержать, хотя бы просто морально, чтобы та не чувствовала себя такой оскорблённой, весь её вид мог говорить о том, что она бедная и беззащитная женщина. Может быть она и была таковой, но где-то настолько глубоко в душе, что и за несколько веков не докопаешься. Кроме того, Марсель привыкший к такому, знавший маму много лет, и изучивший все её повадки, понимал, даже видел, видел по её глазам, что она не смотрит передачу, что ей не нужна помощь или поддержка, в её глазах можно было увидеть очертания планов, которые она строила; слов, которые она скажет – почти сценарии; воспоминания, или даже ситуации, вырванные из прошлого, о которых можно было бы исподтишка напомнить, всадить в совесть собеседника, бросить ему их в лицо как комок грязи, от которой просто так не отмоешься: всё это пролетало в её глазах, как температурные сны, только наяву.
– Сынок, ну что ты в самом деле? Неужели со всего класса, или со всей школы, неужели не нашлось никого более… – отец пытался подобрать слова.
– Более какой пап? Какой? Аристократичной? Богатой? Перспективной? Статусной? Я что, свиноферму для бизнеса подсматриваю или любимого человека ищу, чтобы он был рядом со мной всю жизнь, и это добавляло счастья? По-вашему, лучше я женюсь на той, у которой черная икра присохла к блузке, а потом буду всю жизнь по любовницам бегать?
В этот момент мама оглядела свою белую блузку, провела руками по воротнику и под ним не то в поисках возможно упавшей еды, не то очередного повода для скандала, но не найдя ничего, только фыркнула и продолжила смотреть в экран телевизора.
– Зачем же сразу так категорично, зачем сразу любовницу? Я же как-то обходился и обхожусь без них, – в спину Ларса полетели копья, ножи, топоры, стрелы баллист, всё холодное оружие мира летело из сверкающих глаз Луизы в спину её мужа, ведь они оба знали, что Ларс врёт.
Знали они, что врёт и Луиза, несмотря на то, что она ни слова не сказала. Ведь пока Ларс «развлекался со своими лахудрами» в командировках, она развлекалась со своими кобелями, и это они тоже оба знали. Только Ларс не метал ничего в сторону жены – «у человека, тем более мужчины, должна быть семья, а у детей – отец», размышлял он и ничего не делал с этой ситуацией, раз семья цела, и всем вроде как нормально, «всех всё устраивает», то зачем что-то менять.
Оба знали, что изменяют друг другу, но оба делали вид, будто знаний этих нет, равно как нет и измен, – я люблю твою маму уже очень много лет, и счастлив с ней, но ведь она родом из такой же семьи, как и моя, как наша.
Всё это время Луиза не повернулась ни на градус, ни один нерв не дернулся на её теле, она практически никак себя не выдавала, но если бы её глаза или голова имели возможность повернуться на 180 градусов и смотреть назад на мужа с сыном, да так чтобы они каким-то чудом этого не увидели, то Луиза уже смотрела бы на них и уничтожала взглядом. Практически не выдавала себя Луиза, но предательски вели себя уши, которые «стараясь» расслышать каждое слово, каждую интонацию, каждый вздох и каждый другой звук, немного двигались, напрягались в сторону мужа и сына.
Тем страннее было наблюдать за всем этим сыну, он ведь тоже знал, что их супружеская совесть нечиста, только он не знал с кем они её марают, а родители не знали, что он знает обо всём этом. Для Марселя только одно оставалось загадкой, почему на измены мужа мама реагирует так остро, хотя сама же и изменяет, откуда это лицемерие, и почему отец не реагирует также?
Вот и получалась такая ироничная ситуация: мать и отец учат сына семейной жизни, но сами жить не умеют. Родители «интересуются» его жизнью и жизнью друг друга, но по факту ничего друг о друге уже не знают.
После этого разговора прошло несколько недель, и ситуация была как бы «забыта», на самом же деле, она покоилась в умах каждого члена семьи: Луиза со злостью ждала момента поставить всех на место, Ларс со страхом ожидал новой истерики, а Марс надеялся, что ему дадут наконец выбирать как жить.
– Сынок, мы скоро купим участок рядом с нашим домом, там живёт какой-то нищий фермер, участок большой, а толку ноль, он уже им не занимается, только живёт себе в своём домишке и всё. Мы вот всё ждём, когда он уже или согласится продать землю или прикупит другу ферму себе.
– И?
–И, и, – передразнила Луиза сына, – и построим там НОРМАЛЬНЫЙ дом, отдадим его тебе, будешь жить там с НОРМАЛЬНОЙ девушкой, детей растить, нам помогать, будем в гости друг к другу ходить.
Все понимали, что не будет… Луиза пыталась подкупить своего сына, размышляя старыми установками, ей казалось, что раз у сына «всё» есть, то он должен быть счастлив, и любить её безмерно. Одно ей было невдомёк, что дети любят за добрые минуты, а не за дорогие монеты.
– А моя девушка чем не нормальная?!
– Марс! Ты прекрасно знаешь моё мнение об этой особе, не заводи меня ещё больше, а то к 18-летию получишь коробку от холодильника и путёвку к вокзалу!
Луиза могла бы подумать, что показала, кто тут главный, что правда и право на её стороне, но «Марс» видел в её криках только слабость. Неумение жить как человек, а только как «скотина», хотя хороших полезных животных ему обижать не хотелось, но из литературы он знает в основном только такое сравнение – живёт по заданному алгоритму, жрёт, срёт, и зарабатывает денег побольше, чтобы можно было жрать и срать лучше и больше. Видел, что мама даже не догадывается, что счастье не эквивалентно деньгам, но счастья становится больше, когда деньгами умеешь пользоваться. Уж в случае их семьи точно.
Он понимал, что если бы в этой ситуации выбирали победителей, то выбрали бы его, но от этого ему становилось только обиднее, тоскливее и даже тошнотворнее.
Ещё через пару месяцев, их семья купила соседний участок и сразу же с самого раннего утра потащила Марселя на обход новых владений.
– Смотри, дорогой, вон та халупа – так сказать дом в котором жил фермер.
– А куда он всё же делся?
– Прикупил другую ферму, дорогой, на постоянку. Так, смотри туда, – мама указала рукой на небольшой холм, – не знаю почему он не построил дом там, думаю, что его развалину всё время водой топило, но может ему и приятнее было в болоте жить. В общем, на этом холме построим тебе дом, я, конечно, уже не молодая, но и рассудок свой не потеряла, мне думается, кажется, верится, в общем, наверное, такому молодому парню как тебе хочется жить в доме современного вида, это нам старикам подавай хоромы как у дворян, с золотом и прочим, а вам молодым сейчас нужен… ну я не знаю, может шале?
– Шале хорош для вечеринок и старой жизни, как по мне. Хотя тоже, смотря как его сделать… Если вариантов иметь дом или не иметь нет, то я бы выбрал что-то более «современное»: минимализм или хай-тек…
– Ну это мы ещё разберемся, составим всякие там планы и чертежи, заказ сделаем и будем наблюдать из пока что и для тебя нашего дома как строится уже твой собственный. Земля здесь хорошая, кроме этого небольшого холмика ничего нет, равнина, хочешь – сажай, хочешь – строй, не хочешь сажать и строить – хоть забетонируй тут всё, хотя, конечно, не стоит, мы с отцом хотим из окна видеть красивый соседский участок.
– Ага, мам…
– Ну что ты такой кислый? Ты ведь уже стал совсем взрослым! 18 лет бывает только раз в жизни, да и подарок мы с отцом какой тебе сделали, тебе не нравится?
– Мам, любой возраст бывает раз в жизни, и «взрослость» не зависит от возраста, к сожалению.
– Да ладно тебе, вроде только повзрослел, а уже как дед говоришь, не нуди, смотри какая красота вокруг. А и да, ты же помнишь, что сегодня мы уезжаем по делам отца и будем через два дня? Может, конечно, больше, билеты на самолет пока что взяли в одну сторону, но вряд ли мы пробудем там дольше, если честно. И еще, я понимаю, что молодая кровь и всё такое, но в нашем доме чтобы никого не было, захочется тебе вечеринки – возьми деньги, да снимите какой-нибудь дом, клуб, ресторан, где щас молодёжь празднует свои праздники?..
– Хорошо, мам. – Уже с улыбкой сказал Марсель, потому что действительно забыл об отъезде родителей, и их отсутствие сегодня – повод позвать свою любимую в гости и отпраздновать с ней, а уж с друзьями можно повеселиться и потом.
Уже в полдень Марсель махал в след уезжающему такси с родителями и искренне улыбался, он был рад их поездке, потому что наконец-то можно было побыть одному. Вся эта ложь, ненависть, облако яда, витающее вокруг матери, отравляющее всё рядом с ней, даже если она молчала, весь этот дискомфорт и прочий негатив катятся на колесах перевозчика, уезжают из дома на несколько дней.
«Ироничная и грустная мысль, если самолёт с родителями разобьётся, то таксист станет как бы помощником Харона…», – подумалось Марселю. – «Таксист, или лётчики?»
– Наверное я слишком требователен и от этого жесток к маме, может надо быть благодарным за то, что она хотя бы вообще есть?.. Подожду минут пять и позвоню Кире.
Давно на душе не было так легко, так свободно, так тепло, появилось чувство нужности кому-то. Марсель ощущал себя, будто вокруг него расступился смог, и он теперь видел хоть что-то хорошее, и чем дольше смотрел, тем больше хорошего замечал. И хотя дом был пуст, ощущение тотального одиночества, отречённости отступило.
– Интересно, есть ли хоть в одном языке мира, одно слово, которое обозначает чувство противоположное одиночеству, чувство, когда понимаешь, что ты кому-то нужен, что всегда есть к кому обратиться, что-то рассказать, пошутить и тебя поймут во всех этих случаях? Ведь это не просто «нужность», это когда люди рады твоему присутствию в их жизни просто за то, что ты есть. Блин, может если покопать чисто с прагматической точки зрения, то всё это завязано на различной материальной и нематериальной выгоде, но ведь обычно люди не задумываются о том, что вот щас я позвоню Селин, и сразу настроение станет лучше, они просто звонят потому что соскучились… Черт, надо хоть кошку завести, чтобы не самому себе это всё говорить. Может тогда своё придумать? Запишу его на бумажке, потом где-нибудь использую, а как стану известным, его занесут в словари, – на этих словах Марсель рассмеялся, – пусть это будет «Опсолум» – от латинского Oppositum Solum – противоположный одинокому, глупо, конечно, но ведь и я не лингвист, чтобы придумывать такие слова и делать за них их работу.
Марсель глянул в окно – родители не вернулись, тогда он посмотрел на часы, прошло 4 минуты.
– Щас еще минутку подожду и позвоню ей. А как сказать, что чувствую себя противоположно одинокому? Опсолумно? Опсолумностно? Или может сократить до Осолумно? Звучит как слабоумно или остроумно… Простите, но мы нашли у Вас Осолумство третьей степени, оно не операбельно, Вам осталось два месяца. – Пародировал врача Марсель. – И мужчина отвечает: «О нет, им болела моя тётя Харсол, я читал об этом Осолумтсве, и чтобы не заболеть пил рассол, ел фасол, лазил на антресол, не ел сол, пил антифастроректамсол. Все вокруг говорили, что это всё поможет избежать этой болезни!» А доктор ему так головой покачает, и скажет, что Осолумство очень часто нападет на людей по тем или иным причинам, обнимет его и уйдёт, чтобы сообщать другим их диагнозы. – Марсель кривлялся как ребёнок, играл сценку сам с собой, и пусть это было ребячество, но какая разница, если оно забавное?
Посмотрев снова на часы, он увидел, что прошло в общей степени больше пяти минут, тогда он мигом добежал до окна, и увидел там, спускающийся туман, но не увидел родителей, тогда он помчался к телефону, чтобы позвонить своей девушке.
– Алло? Кира? Привет, солнышко, смотри, собирайся скорее и мчи ко мне, будем праздновать мой день рожденья… Нет-нет, никого не будет, только ты и я… Не беспокойся, родни тоже не будет, они поехали в аэропорт, улетают куда-то по делам, мы с тобой будем совсем одни. Приставать? К тебе, милая? Только если ты сама захочешь, ты же знаешь, что я совсем не тороплюсь и тебя не хочу торопить. Давай, жду… А! Кира-Кира-Кира-Кира, ты тут, алло? Фух, смотри, там то ли туман будет сильный, то ли дождь, не понятно, возьми с собой дождевик, чтобы не промокла… Да, я знаю, что у тебя есть глаза и ты не маленькая девочка, и нет я не глупый, хе-хе, но я же думаю о тебе, поэтому лучше на всякий случай скажу… Всё-всё, я понял, не нудю… Не правда! Я не генерал Нудность, всего лишь полковник, ахах, всё, лети сюда, солнце моё, жду. И я тебя муа. – он сделал жест рукой посылая воздушный поцелуй своей девушке.
В течении следующих 20 минут Марсель пританцовывая и напевая куски песен, которые он мог вспомнить, готовился к празднованию дня рождения: поставил чайник, достал торт, разогрел вкусной еды на двоих, достал и разложил в красивую посуду разные маленькие вкусности, на случай, если захочется разнообразить ужин ещё больше, или если еда закончится раньше фильма. Когда же в дверной звонок кокетливо позвонили, Марсель и вовсе запрыгал как ребёнок, прыгал прямо до двери, чтобы срочно открывать дом своему солнцу.
– Марс!!! – чуть ли не крича, улыбаясь и прыгая на месте, здоровалась девушка. – С днём рождения тебя, дорогой!
– Кира! – с таким же воодушевлением Марс сначала поприветствовал, а затем и обнял свою даму сердца, хотя обнимать всё ещё прыгающую девушку было не очень удобно. Но после всех приветствий они наконец-то оказались в доме, Марс легко поцеловал Киру в щёку, от чего и без того румяная кожа, стала ещё краснее.
– Раздевайся, мой руки, и пойдём скорее смотреть фильмы, кушать и всё такое, как я по тебе скучал, как я рад тебя видеть, и у нас с тобой сколько угодно времени в эти несколько дней. Захотим – сутки, захотим – минуты, но они все наши! – Марс смотрел своими горящими глазами в такие же глаза, полные чистоты и тепла. – Слушай, Кир, что-то туман так быстро и так сильно сгустился, может мы позвоним твоим родителям, и мы вдвоём отпросим тебя с ночёвкой? Если захочешь или будет нужно – постелю тебе у себя, а сам посплю в гостевой или в зале, что скажешь?
Кира оглянулась на улицу, наблюдая туман изнутри дома, она вдруг осознала, что он действительно выглядит непрогляднее, страшнее, чем, когда идёшь по улице. Туман был такой силы, что было видно только соседние здания, и то, чем дольше она стояла, тем сильнее ей казалось, что и они растворяются.
– Ну, звучит достаточно логично, нечего шляться по такому туману, ещё какой-нибудь выпивший собьёт, или просто водителю не повезёт, а дома всяко спокойнее, я думаю, что мама отпустит, тем более она тебя знает и хорошего о тебе мнения.
– Хе, ну хоть одна мама обо мне хорошего мнения. – С горькой улыбкой сказал Марсель.
– Марс, ну ты чего, – Кира мягко улыбнулась ему, такой улыбкой, будто это не сложная семейная проблема, а просто пятнышко, которое легко выстирается, но это была не легкомысленная улыбка, а улыбка человека, пропускающую твою боль через себя, но с фильтром уверенности в хорошем исходе. – Всё будет хорошо, вот увидишь, просто нужно время.
– Сколько ж ещё времени надо? Разве 18 лет недостаточно, чтобы понять, что свою кровь надо и можно любить? Что мама – это не просто женщина, которая родила и сделала так, чтобы её ребенок не помер. Ведь мама такое нежное и ласковое слово, сколько в нём тепла, а в моей матери, наверное, и Костоправу стало бы страшно рядом с ней. Хотя иногда я задумываюсь, может я слишком много требую, и надо быть благодарным за то, что она у меня вообще есть?
– Милый, «нет ничего дурного в том, чтобы хотеть тепла», тем более от родной мамы. – Кира мягко обняла Марса, тот сначала стоял столбом, но воздушное тепло его девушки очень быстро растопило всю печаль, не вылечило, но хотя бы спрятало, оттеснило, заместило. Сейчас – можно и нужно радоваться жизни, а погрустить всегда успеется.
– Ну ладно, мой синнабончик, пойдём смотреть твои фильмы и кушать твои вкусняшки, хи-хи. А что за фильм, кстати?
– О, милая, надеюсь тебе понравится, это – «Вендетта по-корсикански», старый, но очень забавный фильм, и идёт в целом не так долго, а после уже решим вместе, что смотреть, хорошо?
– Я согласна. – улыбкой полной веры в своего мужчину ответила Кира. – но сначала отпросим меня у моих родителей.
Телефонные переговоры не затянулись слишком долго, ни мама, ни папа Киры не хотели бы, чтобы их дочь подвергала себя опасности в такую погоду – идти надо было вдоль дороги, а полотно мокрое, видимость слабая, да что там слабая, дальше пяти метров уже ничего не видно, любая ошибка водителя или самой девушки, может обернуться трагедией, поэтому были быстро согласованны условия ночёвки с «начальством», сказаны все самые лучшие поздравления и пожелания, и закончилось всё горячим прощанием.
Радостная парочка бросилась на диван, Марсель обнял Киру, она положила свою руку ему на колено, но без каких-либо пошлых помыслов, почти без них, и они оба стали с интересом смотреть кино.
Среди всех обсуждений фильма, у них поднялся интересный вопрос, прямо во время сцены в лесу: «Каким деревом они хотели бы быть?»
– Я бы хотел быть голубой елью.
– А мне очень нравятся липы, такие благородные деревья, и многие из них очень красивые.
– Слушай, глупо, конечно, но я видел недавно штуку, что мол после смерти человека не закапывают на кладбище, а кладут в специальную капсулу с ростком дерева, которое потом вырастает в нормальный экземпляр. Вот я бы хотел, чтобы из меня выросла как раз ель, если возможно – голубая.
– Почему? Это странно как-то.
– Это непривычно, как по мне. Но я думаю, что лучше мои родственники будут приходить к красивому живому дереву, которое даёт им тень, которое позволит мне плодоносить и после смерти, и даже быть полезным, когда умру – кислород и все дела.
– Всё равно странно, но, если так, тогда уж я буду липой, большой раскидистой липой. Да, пусть меня похоронят так, уж к этому времени я точно привыкну, мне уже начинает нравиться.
– Но ведь ты сейчас стройная, почему ты будешь большой липой? – спросил, хихикая, Марс.
– Дура-а-ак, да и вообще, ты что, не знаешь, что после свадьбы люди сразу становятся толстыми? – теперь уже смеялась Кира.
– Мы не станем. – Марс снова поцеловал её в щеку, ненадолго приобнял чуть сильнее обычного, и они продолжили смотреть фильм.
Дорогая аудиосистема и хорошая звукоизоляция дома позволила им не экономить на громкости, поэтому, когда всё их внимание уже как полчаса было захвачено фильмом, в дом вошли родители Марселя. Недовольный отец тут же пошёл на кухню, чтобы выпить бокал коньяка, Луиза же сразу направилась в сторону громких знакомых звуков, фильму столько лет, что Луиза может узнать его даже по звукам машин, если надо будет, поэтому интерес пересилил безумную усталость.
Уже приближаясь к комнате, прямо из коридора, она видела как её сын обнимал какую-то девушку, и ей бы очень хотелось, чтобы этой девушкой была хотя бы проститутка, но не та, о которой она думала…
– Мадам, собирайтесь домой, а ты, Марсель… Я даже не знаю, если бы здесь лежало сто пьяных тел, я отнеслась бы с большим пониманием, но это… Ты меня разочаровал, Марсель. Ну да ладно, с тобой поговорим потом. ЛАРС! – почти провизжала Луиза.
– Да, дорогая?! – кричал с кухни муж.
– Надо отвезти эту девчонку домой, и поговорить с её родителями.
– На какой адрес вызывать такси, дорогая?
– Ни на какой, сами отвезем, быстрее будет.
– Но милая, я уже немного выпил.
Луиза направилась на кухню.
– Ларс, сколько ты там выпил, тебе того коньяка как слону дробина, как говорят русские, так что давай, быстрее доедем меньше алкоголя всосётся.
Марсель уже помог одеться Кире, она улыбалась и говорила ему, что всё будет хорошо, а он хоть и грустил, но тоже верил, что будет, только попозже.
– Прости, родимая, за них. Мне очень жаль,.. и стыдно. Если бы ты знала, как я себя сейчас ненавижу…
– Не надо, Марс, – мягко улыбнулась ему Кира, – не впускай их гнев и злобу в своё сердце, оставь негатив у родителей, понимаешь?
– Не очень, солнце… – Марсель смотрел на свою девушку с глазами, в которых читалось большое разочарование в себе.
– Всё, на выход, мадам и ЛАРС! давай живее!
– Завтра объясню, милый, – мягко улыбнувшись, она пошла в сторону машины, и легко, прямо как принцесса помахала ему рукой.
Марс стоял на крыльце и махал рукой своей Кире, в его голове крутилась мысль: «Иронично, но если бы мы были героями фильма жанра драмы или мелодрамы, не понимаю я отличий, то можно было бы пафосно сказать: «хорошо, что сейчас идёт дождь, под ним можно спрятать свои слёзы», но мы не герои, это не драма, и всё у нас будет хорошо, да и слёз-то нет».
– И слёз нет. А завтра приду к её родителям, всё обсудим, мне-то уже 18, теперь возможностей жить стало больше. Потенциально больше. Ничего Кир, мы будем счастливы теперь и навсегда. Будем – это точно.
Вернувшись к телевизору, Марсель постарался досмотреть фильм, всё же разговор с родителями обещал быть неприятным, бросать фильм на середине не хотелось, тем более, что это комедия и можно зарядиться положительными эмоциями перед нервотрёпкой.
Это было удивительно, но даже спустя почти два часа, родителей всё ещё не было дома.
– Ну, не удивительно, может остались бухать с родителями Киры, или заехали куда-то по пути. Чёрт их знает, что им там в голову придёт, – Марс разговаривал сам с собой, листая каналы телевизора.
Когда же прошло ещё несколько часов, он всё же пошёл спать. Нервотрёпка никуда не денется, если мать захотела провести «серьёзный разговор», то она проведёт его даже через 40 лет, даже если ты спас мир от смертельной болезни, или что-либо ещё. Всё это померкнет перед важностью этого разговора, особенно, если он нужен, чтобы отчитать сына. Так что, разговор будет всё равно, а вот здоровый сон могут и отобрать.
Где-то посреди ночи в дверной звонок начали крайне настойчиво звонить. Много времени чтобы проснуться Марселю не понадобилось, его и без того мучали тяжелые сны, так что сон был на волоске от краха, и дверной звон разбудил его буквально сразу.
– Они что, набуханные потеряли ключи где-то? – возмущался Марс…
Будь жизнь Марселя, как он и сказал – фильмом, то возможно следующие 10 секунд для него выглядели бы иначе: время тянется как горячая карамель, что называется слоу-мо – замедленная съёмка, Марсель крупным планом, его лицо ничего не ожидает, вот он открывает дверь, в проёме стоит человек, камера показывает его одного, очерченного светом фонарей или фар машины, или вовсе со спины, так, что ничего не видно, кроме этой самой спины. В доме Марселя темно, на улице же наоборот, очень контрастно ярко горит освещение. И вот эта фигура говорит Марселю…
Но нет, жизнь не кино, и в ней крайне редко случается слоу-мо, но открыв двери, Марс действительно увидел фигуру, очерченную светом фар, но даже эти очертания моментально растворились в слезах от резкого перепада яркости для глаз Марселя.
– Здравствуйте, Вы Марсель па Донтуа?
Строгий, но мягкий голос сразу же вывел Марса из сна, даже настолько плохого, он вытер слёзы, которые пытались увлажнить глаза, и очертания неизвестного человека сложились в фигуру полицейского.
– Да, мсье, это я.
– Странная у вас приставка к фамилии, не слышал такой никогда…
– Наверное… Я не задумывался, какую дали с той и живу, – он слегка улыбнулся полицейскому.
– На самом деле простите за бестактность, я в полиции недавно и ещё не приходилось сообщать такие вести.
– Какие такие? – В голове Марса начали крутиться мысли о том, что родителей арестовали, или они устроили дебош, или просто кому-то нагрубили, но не было ни единой мысли про Киру, так как он знал, что с ней точно всё хорошо, не может быть иначе.
– Мне жаль Вам сообщать, но машина, в которой ехали Ваши родители, попала в аварию. И,.. – мужчина замешкался, ему было сложно произнести это вслух, будто они адресованы ему, а не от него, – Ваши родители скончались на месте, примите мои соболезнования.
– Как это? – он не знал, что делать, что думать.
«Получается я – сирота теперь? И что делать? Хорошо, что 18 – не отправят в детдом… Я должен плакать сейчас? Почему я не хочу плакать? Где слёзы? Погоди-ка!»
– А Кира? Кира жива? – он требовательно смотрел на полицейского, будто это он не довёз что-то Марселю, а не его родители.
– Девушка в автомобиле? Нет, никто не выжил… Она Вам кем-то приходилась?
– Она мне приходится любимой.
– Мне жаль, – только и сказал полицейский.
– И что дальше?
– Ничего такого, сынок, скорее всего, есть нотариус или другой юрист, у таких людей его не может не быть. Вот он придёт, принесёт все документы, ты распишешься, получишь наследство и начнётся твоя долгая и трудная, но учитывая наследство, чуток более простая, взрослая самостоятельная жизнь.
– Как легко Вы это говорите… Но всё же, спасибо большое. Если Вы не против, то, наверное, я отправлюсь спать, видимо, это самое верное решение на данный момент.
Полицейскому не было легко, ни говорить, ни в целом смотреть на парнишку. Своими словами, он не просто сгладил углы всей этой ситуации, он оберёг парня настолько, насколько это вообще было возможно в этой ситуации. Для Марселя сейчас, на протяжении всех процедур, связанных с этим инцидентом, на похоронах и всю жизнь после, его родители просто погибли в автокатастрофе. Как было на самом деле доподлинно не известно, на этом участке дороги не было ни свидетелей, ни камер. Известно только то, что по какой-то причине, водитель автомобиля с алкоголем в крови, не справился с управлением, машину занесло и вынесло с мокрой дороги. Нелегко было полицейскому, потому что это он видел, как автомобиль родителей Марселя обнимал дерево как кольцо, капот и багажник автомобиля почти соприкасались, со всеми вытекающими из этой картины обстоятельствами. Фраза «здесь не на что смотреть» обрела совершенно иной смысл.
Все процедуры, связанные с похоронами и наследством, действительно не принесли никакого дискомфорта, если не считать само горе. У родителей уже всё было расписано в завещании, всё выбрано, чуть ли уже не оплачено и сделано, единственное, что они хотели, чтобы их похоронили на своей земле, Марсель так и сделал, но место выбирал он, и этим местом оказался угол участка, самый дальний, на отшибе, так чтобы никогда его не видеть. А Киру, после разговоров с её родителями и с их согласия, он похоронил прямо в центре участка, чтобы всегда с любой точки можно было дойти за одинаковое количество времени, и чтобы всегда её было видно. Единственная проблема, которая возникла, это уговорить родителей Киры сделать как она хотела, чтобы из неё выросла липа. Было довольно тяжело объяснить, что это её желание, что это эстетически и физически может быть даже лучше, чем каменная плита. Родители согласились, но с одним условием, чтобы рядом с деревом стоял маленький алтарь с фотографией, и возможно разными подставками для свечки, или чего-то подобного.
В результате, в центре участка, этого большого и пока ещё пустого участка с домом Марселя на краю, был посажен саженец липы, около которого стоял небольшой, изящный, но без лишнего шика и пафоса, алтарь. Недалеко расположились маленький фонтанчик, из которого при желании можно было попить, и несколько деревянных скамеек с навесами. В углу, под забором, сиротливо стояли две прямоугольные плиты.
