Верить Судьбе

Верить Судьбе

Кира Каменецкая

Дизайнер обложки

 Светлана Хрусталёва

© Кира Каменецкая, 2018

© Светлана Хрусталёва, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4493-2524-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В качестве предисловия…

Этот сборник – больше десяти лет моей жизни, мой (надо отметить, длинный и не самый простой) путь от юной девочки к той, кем я являюсь сейчас. Не знаю, к сожалению или к счастью, но назвать нынешнее своё состояние взрослостью или зрелостью я не могу. Для состояния этого, как мне кажется, вовсе нет определения. Это просто я, дошедшая из пункта «А» в пункт «Б». И данный сборник – зарифмованная карта, на которой красными флажками отмечен мой маршрут.

А ещё этот сборник – моё новое начало. Моё признание самой себе в том, что я переросла страх под названием «стихи сейчас никому не нужны». Нужны. Они нужны в первую очередь мне, потому что благодаря им, благодаря этой способности превращать эмоции в слова, я лучше понимаю и саму себя, и остальной мир. Мои стихи – это зеркало, и я предлагаю всем вам посмотреть в него вместе со мной и увидеть. Только не спрашивайте: «Что?», потому что у меня нет ответа на этот вопрос. Есть лишь надежда, что увиденное будет для каждого своё (разное, спорное, противоречивое или, напротив, восторженное), но всё-таки БУДЕТ. И для меня, как для автора, ничего важнее нет.

Слова покидают мой дом…

«Всё заметёт, и однажды проснёшься радостной…»

Всё заметёт, и однажды проснёшься радостной,

Словно тебе всего десять неполных лет,

Словно на кухне мама готовит сладости,

Словно тоски и печали на свете нет.

Словно совсем уже скоро запахнет праздником:

Ёлка живая и мисочка рыжих солнц.

Будет легко и, конечно, совсем без разницы,

Что забирает с собой уходящий год.

Разве, когда тебе десять, боишься возраста,

Опыта горького, чьих-то чужих проблем?

Разве в неполные десять попросишь: «Господи!

Просто спаси меня, Боже, от этих стен!»

В десять проснуться под утро легко и радостно,

Ближе подвинуть любимый высокий стул,

Встать на него босиком, посмотреть на «градусник»,

Слушать за окнами зимнего ветра гул.

Блинчики с чаем на завтрак, а после – улица:

Снова играть в снежки до потери сил.

Мама сегодня – родная, совсем не хмурится,

Больше не просит у Бога, чтоб «он любил».

Маме сегодня, похоже, легко и радостно,

Мама сегодня готовит, целует в нос,

Тихо зовёт тебя «мелкой любимой сладостью»,

Вновь обещает, что «будет и Дед Мороз».

Ты же сама так легка, словно крылья выросли,

Словно бы ты их расправила просто, в один момент,

И позабыла, что сказки (по правде) – вымысел,

Что Дед Мороза (по правде) на свете нет.

Всё замело, и почти уже пахнет праздником:

Рыжее солнце разделишь на дольки и…

Взрослым проснёшься и горько поймёшь,

в чём разница:

Кофе без блинчиков, вместо снежков —

стихи.

«Ты где-то там, в безумии дня…»

Ты где-то там, в безумии дня,

Я где-то здесь, в безумии ночи,

И горький этот дым без огня

Меня своим безвременьем точит.

Ты знаешь, он ведь шлёт мне не сны,

Он посылает мне обрывки видений

О том, что горю не дожить до весны —

Ему вообще остались только мгновенья.

И я считаю их одно за другим,

Едва дышу, боясь, что это последним,

Последним станет, и тогда вместе с ним

Я стану кем-то, кто зовётся «наследник».

Я потеряю вместе с горем весь мир,

Огромным мир, что называется детством…

И лишь о страхе мы с тоской говорим

В ночной тиши, когда мне нечем согреться.

Я сирота почти… Ты знаешь, болит,

Болит и горечью въедается в душу

Сам факт того, что не сбежать от обид

И не вернуть уже того, кто так нужен.

Конечно, после мир не станет пустым —

Мне каждый день дарует множество смыслов,

Но по ночам мы с тишиной говорим,

О том, что почва поменяется в жизни.

О том, что стихнет навсегда этот дом,

О том, что домом он мне быть перестанет,

И только эхо будет жечься огнём,

Глухое эхо очень нужного «Мама»…

Ты где-то там, в своем безумии дня,

Я где-то здесь, в своем безумии ночи,

Я сирота почти, и дым без огня

Завьюжит пеплом и беду напророчит…

«Белый снег пеленой, как рай …»

Белый снег пеленой, как рай —

Утешенье больной души…

Станет чуждым родимый край

И родною чужая ширь.

И останутся мне роднёй

Дом чужой и сгоревший кров,

Буду долго искать покой,

Чтобы сбросить вериги снов.

И тогда белый снег, как жизнь,

Запорошит мои следы,

Белым саваном скроет мысль,

Чтоб не выдумала беды.

И навеки исчезнет всё,

Только снег белой мглой вокруг.

Только я прокричу: «Ещё!»,

Вырываясь из чьих-то рук.

И отступит пред снегом ночь,

Ну а с нею моя тоска…

Я гоню злые мысли прочь,

Силы есть – снег идёт пока.

«В уверенности чётких движений…»

В уверенности чётких движений,

В бездействии немеющих рук —

Я всюду, всюду вижу лишь тени

И замкнутый, нервущийся круг.

Я знаю, что закончилось лето,

Я знаю, что приходит зима.

Я знаю, но не знаю об этом,

Как будто я – не я же сама.

Себя не узнаю́ в зазеркалье,

Как будто я лишь жалкий эскиз,

Набросанный по чьей-то печали

На серый от безвременья лист.

А время – ржавой бритвой по нервам,

По венам опустившихся рук…

Я всюду, всюду вижу лишь тени

И замкнутый, нервущийся круг…

«Каждым вздохом тот день запомнится…»

Каждым вздохом тот день запомнится,

Без тебя, без меня, без времени…

И в незапертой тёмной комнате

Не слова – отголоски имени.

И в предательском сером сумраке

Не узнать силуэта черного,

Словно света пугаясь лунного,

Мир укрылся крылами ворона.

И дыханьем зимы испуганный,

Он замёрз и застыл, как вкопанный…

А луна для него как пугало,

Что ведёт стаю туч растрёпанных.

И в холодном немом безвременье

Этот день вдруг исчезнет, кончится,

Не останется больше времени

Нам исполнить всё то, что хочется.

Каждым вздохом тот день запомнится,

Всё без слов, без тебя, без времени…

И в незапертой тёмной комнате

Стены, крытые белым инеем.

«Слова покидают мой дом…»

Слова покидают мой дом…

Уходят и «мама», и «детство»,

Уходит родное «вдвоём»…

Я кутаюсь в плед, чтобы согреться.

Я жду, когда ЭТО пройдёт.

Не то, чтобы мне очень больно,

Но горечь, как колотый лёд,

А сны – мои личные войны.

Мне нет тишины в пустоте,

Как нет и покоя в надежде.

Я – узница сумрачных стен,

Но тесно мне в мире безбрежном.

В нём тесно дышать без любви,

Когда лишь пред небом в ответе,

А тихое «просто живи» —

Лишь шёпот, похожий на ветер.

И он не сорвёт якоря,

Распятые сумраком мысли —

Мой личный болезненный яд,

Который на вкус словно числа.

Те числа, каким нет числа.

Те самые, ставшие веком.

Те самые, между «была»

И «стала другим человеком».

Слова покидают мой дом…

Наверное, это нормально,

Вот только мне холодно в нём…

И пусто… И как-то… нейтрально.

«Зову я твоим именем боль…»

Зову я твоим именем боль

Затем лишь, чтобы немного унять,

Закрыть глаза – и каплями соль,

Пусть сердцем только – всё же обнять.

Зову тебя в ночной тишине,

Когда душа не может уснуть,

И кажется, что боли на дне

Укрылась всей судьбы моей суть.

Зову тебя, когда нет огня,

Когда душе безмерно темно,

И кажется, ты слышишь меня,

И кажется, ты сердцем со мной.

Зову тебя, когда в тишине,

Захлебываясь, сердце молчит,

И кажется, что прошлого нет,

Но мне не убежать от обид.

Зову тебя, когда никого,

Когда душа на свете одна

Стоит на перекрестке дорог,

И ей не светит даже луна.

Зову тебя, как солнечный свет,

И боль зову в твою только честь,

Ведь прошлого почти уже нет,

А ты, надеюсь, всё-таки есть.

«Кофеин, шоколад и остатки истерики…»

Кофеин, шоколад и остатки истерики…

Я не плакала так уже тысячу лет,

Словно я утонула далеко так от берега,

Что и тело мое отыскать веры нет.

Словно я умерла, а душа разрывается:

«Мне так много и многим хотелось сказать!

Подожди… Это что? Это дно приближает�