Buch lesen: «Зима в середине лета»

«Не самое лучшее место для смерти», подумал Алан. Он так часто шутил. Он вообще парень странный. Но не страннее других. По версии Алана не существует не странных. Его любимая фраза «Что рай для паука – то хаос для мухи».

Но сейчас не об этом. Так почему же в жизни Алана появилась эта шутка? Для этого придётся вернуться в его ещё не так далёкое детство. Хотя, когда ему исполнится шестьдесят, он будет повторять, что детство у него было только вчера. Алану было двенадцать, когда умер его дедушка. Самый близкий для него человек на свете. Отец пил и работал. Только потом Алан вспомнит как это было странно, ведь трезвым он отца не видел. Но тот работал, не пропуская ни дня. Да, вахтёром, но работал. И его не увольняли. Мама Алана тоже работала постоянно, поэтому дома были в основном дед Сергей и Алан. Дед всегда рассказывал Алану интересные истории. Одна из историй была о том как он на рыбалке видел огромное нечто, непонятно, то ли рыба, то ли гигантское плавучее брюхо его отца, то ли Лохнесское чудовище. «Хотя чудовищем его не назовёшь, так, сказки.» То ли действительно Несси, то ли всё-таки это был островок. «Деда, ты, наверное, заснул». Но дед был непреклонен.

Алану двенадцать. Родители на работе. За окном веет прекрасный бриз небольшого морского городка, пахнет цветущей сиренью и свежими простынями. Дед пришёл с перекура на лоджии и сел в кресло «сказочника», как его называл Алан. Естественно, потому что дед рассказывал реальные и невероятные истории именно в этом кресле. Сел в кресло и сказал:

«Сейчас тебе самую смешную историю моей жизни расскажу и покажу», схватился за сердце и обмяк. Алан долго ещё думал, что дед играет и долго смеялся. Казалось дед вот-вот поперхнётся, как обычно, и начнёт рассказывать, как дошло до этого момента, но дед оставался неподвижным. Алан перестал смеяться, хотя последние секунд двадцать он смеялся уже чисто по инерции. Позвал деда, тот не откликался. «Дед, я не понял». Потом вечером какие-то врачи, полиция, пьяный отец.

Сейчас Алан живёт в Москве, варит кофе для всех, кто заходит в кофейню и радуется жизни как может. Он эту историю вспомнил, пока взбивал пенку для капучино.

– Ваш кофе.

Алан посмотрел ещё раз на ту, что заказала кофе. Он до этого её уже видел. Она приходила три раза в день. Алан ещё всё думал, насколько же она красива, и как не бережёт себя. Три чашки кофе в день. Ещё у него была мысль, что кофе она берёт не себе, а начальству. Или парню, но последняя версию ему не подходила «по этическо-моральным», как он объяснял себе, принципам.

Сегодня она носит лаванду, но пьёт миндальное. Лавандовые духи. Вот, вроде не клише, но слышал этот запах Алан теперь довольно часто. И всё время вертел головой в поисках этой девушки с аккуратной, элегантной родинкой под левым глазом. Чуть левее середины глаза. Сегодня вечером будет чем заняться, подумал Алан. Он так думал каждый раз, когда её видел. Она ведь и не понимала, что для неё он готовил самый лучший кофе. Из-за неё он до сих пор не уволился из кофейни. Он уже закончил институт, но всё ещё продолжал работать в этой кофейне только чтобы смотреть на неё и улыбаться ей. Она тоже ему улыбалась, но Алан не решался спросить чего-то большего, кроме: «Как всегда, с воротничком?». И одевал чашку в «воротничок». Она мило кивала. Она была из учтивых. Тех, кто снимает наушники. Хоть и большую часть времени Алан стоял к ней спиной во время того как они виделись, он мог разглядеть её в отражении металла кофемашины. Ничего особого, но просто смотреть на неё было лучшим в его жизни на протяжении трёх лет. С тех пор как он сюда устроился. Но ему было отчего-то невмоготу познакомиться с ней. То ли от того, что сам он ни за что бы не купил кофе здесь из-за его цены, то ли из-за того, что так сильно боялся отказа, что если бы он произошёл, то он бы просто не знал, как жить дальше.

Итак, сегодня он уходит в отпуск. И он впервые сказал ей что-то помимо связанных с кофе дел.

– Я ухожу в отпуск сегодня.

Она подёрнула бровями вверх, и лицо её погрустнело.

– Мне будет вас не хватать.

Алан не придумал, что сказать на это. Он просто стоял и улыбался, как говорил его дед: «как болванчик». Она постояла немного, как обычно не пригубила кофе и вышла.

Несмотря на то, что для него теперь начались шесть часов любимой работы, Алан был мрачнее тучи. Ведь работу он любил в основном из-за неё. Не то, чтобы ему не нравилось варить кофе. Он видел в этом отчасти своё призвание. Он контролировал этот процесс практически на всех этапах, кроме обжарки, разве что. Он молол, он включал, он всё делал, и главное, он дарил любовь с этим кофе. Естественно всем. Потому что так научил его дедушка. Ты должен дарить любовь. Этим он и отличался от тех, кто избивал его в детстве. Этим он и отличается от тех, кто не уступает место в метро. Он ещё не очерствел. Алан был живой. На самом деле.

Куча неинтересных «одноразовых» и «типовых», как называл их Алан приходила «без» и уходила «с» кофе. Были «природные», так Алан называл тех, кто просил в свой термос-кружку налить кофе. «О чём не знает начальство, о том оно не беспокоится.», – пронеслось у Алана в голове. Странно, ведь так говорил Отец. Алан не мог поверить, что именно так в его голове прозвучала отцовская фраза. ЕГО голосом. Голосом Алана. Ну, может, это и не так страшно?

А вот и любимый «пиджак». Много тут пиджаков.

– Американо

– Чёрный (добавил Алан)

Он уважал его. Тот не был особо вежлив, но при этом всегда соблюдал такт, улыбался, и оставлял немного на чай. Даже когда был в шляпе, он снимал шляпу перед тем, как зайти в кофейню. Не то, что нынешнее поколение. Не все снимают шапку даже тогда, когда первая капля пота струится по их лбу. Они просто не знают зачем. Не то, чтобы такт сильно интересовал Алана, но вот некий флёр, который за этим стоял, Алана интересовал больше, чем что-либо.

Может быть, Алан был из тех людей, о которых вы думаете, что у них нет своей жизни. Они просто те люди, которых вы видите иногда в толпе прохожих, или просто пройдёте мимо и даже не посмотрите на него. Вы же часто смотрите не на людей, даже всматриваясь в их лица вы их не узнаете через неделю, максимум будет какое-то чувство де жа вю, но вы не вспомните даже где это было и почему. Может быть, у вас в голове всплывёт шутка про кота из матрицы, а может быть, вы просто отряхнётесь от какого-то непонятного ощущения и продолжите слушать новый трек в своих наушниках. А, может быть и аудиокнигу, а это мог бы быть Алан.

– Погода сегодня прекрасная. Какой приятный дождь, да?

– Вы абсолютно правы.

– Как кофе сегодня?

– Сегодня лучше, чем вчера.

– Спасибо, Алан

Алан отдал американо и погрузился вновь в свои раздумья. Да, он не типичный человек двадцать первого века. Вы не так часто увидите смартфон в его руке. В жизни он больше всего любил истории. Он любил придумывать незнакомым людям истории, любил читать их, смотреть. Рекламу любил он с детства. Особенно смешную или стильную. Даже выучился на маркетолога. Но реклама отчасти, да, пусть и не полностью, но испортилась, потеряла его любимый «флёр» из-за раскрытия тайн создания. Это не то же самое, что с картинами великих художников. Это не когда ты разглядываешь картину часами, потом читаешь о ней, потом случайно подслушиваешь экскурсию, потом идёшь на лекцию по этой картине. Нет. Это как будто тебе рассказали, как ты должен создать подобную картину. И не совсем эту, на по эффекту не слабее. Тут не то, чтобы интерес пропадает, такое не у всех бывает. Но если это была некая мечта, то она может потухнуть. Ведь, как считает Алан: «Мечта – это пламя. Вначале она разгорается, потом она начинает гореть всё ярче, от неё отлетают маленькие огоньки, она полыхает так, что Солнце рядом с ней меркнет, но вот наступает ночь и ты видишь, что на самом деле возле неё тепло и уютно, а потом наступает утро и смысл сидеть у огня вечно пропадает». Так он написал в своём «записнике». Так он называет смесь записной книжки и дневника.