Зильбер. Третий дневник сновидений

Глава вторая

Генри нашёл слова первый:

– Опять этот Артур со своей извращённой душой.

– Дерьмо! – сказал Грейсон и закрыл руками лицо.

Школьная столовая гудела, как пчелиный рой.

– Как он это сделал? – спросила я. Нотки ужаса в моём голосе усиливали чувство страха, который я и так испытывала. – Как он мог так манипулировать сном миссис Лоуренс – заставить её среди дня взобраться на стол и попросту погубить свою жизнь?

Я продолжала смотреть на хаос вокруг учительского стола.

Генри пожал плечами:

– Думаю, это какой-то особо коварный вид гипноза. Достаточно выбрать объект и проникнуть в него.

– Ну да, звучит суперпросто! – насмешливо сказал Грейсон.

– Но почему бедная миссис Лоуренс? Что… – Я ненадолго замолкла, потому что мимо нашего стола к выходу как раз направлялся Сэм, брат Эмили.

После истории с Господином Исполином он имел обыкновение, проходя мимо меня, тихо говорить: «Стыдись». С некоторых пор он говорил это и Грейсону, однако сегодня и он казался слишком шокированным, чтобы думать об этом. Я дождалась, когда он достаточно удалится, потом спросила опять:

– Почему миссис Лоуренс? Что она сделала Артуру?

– Ничего, насколько я знаю. – Грейсон выглядел таким же беспомощным, как и я. – Артур и французским языком перестал заниматься два года назад.

– Думаю, тут нет ничего личного, – сказал Генри.

В отличие от Грейсона, он не казался подавленным, был даже как-то необычно оживлён.

– Миссис Лоуренс он выбрал скорей просто случайно, чтобы продемонстрировать нам свои возможности. – Генри вглянул на часы. – Всё, Грейсон, нам пора обсуждать с миссис Забрински проблемы кубофутуризма и русского авангарда.

Грейсон с глубоким вздохом взял свою куртку:

– Чёрт побери, а ведь у меня до сих пор по всему телу мурашки. Никогда не думал, что буду так бояться Артура. Но зато теперь у меня такое чувство, что в сравнении с ним все злодеи мира – не больше чем детские страшилки.

– Находи во всём что-нибудь позитивное, – сказал Генри и ободряюще похлопал Грейсона по плечу. – По крайней мере мы знаем, почему он все последние недели держался так тихо. Он придумывал способ достичь мирового господства.

Хотя последние слова должны были звучать как шутка, ни у Грейсона, ни у меня они не вызвали желания посмеяться.

– Если Артур может так манипулировать снами людей, заставлять их наяву делать, что он пожелает, отсюда не так уж далеко до мирового господства, – пробормотала я. – И если мы захотим предупредить об этом людей, мы окажемся в психушке раньше, чем произнесём: Дверь сна.

– Ну да! – ухмыльнулся Генри. – Скверно, что мы единственные могли бы его остановить.

– Только не знаем, как это сделать, – добавила я тихо.

– И всё же мы… мы должны что-то сделать. – Грейсон был полон решимости. – Давайте сегодня вечером после тренировки встретимся дома. Нужно разработать план.

Казалось, пока он надевал куртку, ему на ум что-то пришло. Выражение решимости на его лице опять сменилось растерянностью.

– Вот ведь урод! Он действительно отыскал худшее время. Как нам спасать мир и одновременно готовиться к выпускным экзаменам?

Генри коротко хохотнул:

– А ведь у него та же проблема! Сомневаюсь, что он ради мирового господства пожертвует своим выпускным экзаменом.

Хорошо, если в этом он был прав. Хотя для мирового господства необязательно получить диплом с отличием.

На двух следующих уроках после обеда единственной темой оставалась миссис Лоуренс, её нервный срыв и чуть ли не стриптиз. Директриса Кук вполне могла отвезти её прямиком в клинику, так что мы увидим миссис Лоуренс уже не скоро. Урок мистера Ванхагена также был отменён. Возможно, и у него случилось нервное расстройство, как предполагала моя подружка Персефона. Или он поехал домой к жене и собирается искать новую работу. Трудно сказать, кто больше нуждался в сочувствии.

Когда я после уроков шла домой со своей младшей сестрой Мией, оказалось, что эту историю уже давно обсуждали ученики младших классов.

Мия, конечно, хотела узнать подробности.

– Это правда, что она ступила в гороховый суп и разнесла мокрый след по всей школе? – спросила она, едва мы покинули школьный двор.

Я уже собиралась ответить, когда кто-то сзади обнял меня. Я автоматически вскинула кулаки.

– Пожалуйста, без кунг-фу^[3], это всего лишь я!

Генри убрал руку. Он всё ещё пребывал в весьма приподнятом настроении. Или просто мне так казалось.

– Привет, Мия! Славная у тебя причёска.

– Лотти называет её «Гнездо Сисси». – Мия потрогала плетёную корону на голове. – А Лив и я называем это «Навозной кучей Сисси».

– Очень практично, – сказал Генри и взял меня за руку. – Что если я немного пройдусь с вами? А почему, кстати, вы не пользуетесь автобусом?

– Потому что на солнце так хорошо. – Мия покрепче взяла меня под руку и нахмурилась.

Прежде чем она успела открыть рот и задать какой-нибудь неприятный вопрос («Вы что, опять сошлись или как? Если нет, почему вы так держитесь за руки?»), я сама поспешила добавить:

– Потому что в автобус с нами всегда садится одноклассник Мии, который называет её Серебряный волос, Гил Уолкер. Да ещё пишет ей любовные стихи.

– Ужасно, конечно! – засмеялся Генри.

Ох уж эти ямочки на его щеках! Они сразу навеяли мысли о поцелуях.

– Не говори. – Мия, к счастью, решила отвлечься. – Наконец-то нашёлся человек, который от этого не в восторге. А то мама и Лив хотели меня убедить, что мне надо поискать деликатные слова, лишь бы не обидеть мальчика.

– И со всей деликатностью сказать ему, что лучше бы он поискал другую принцессу, – пояснила я.

– А ещё добавить, что иначе я пошлю его вместе со стихами куда-нибудь подальше! – Мия, фыркнув, пнула камешек, оказавшийся у неё под ногами. – Да ведь это его ничуть не смутит, только вдохновит на новый стишок.

В самом деле. Даже я бы могла добавить, что от поездки на автобусе невелика радость, если у тебя за спиной кто-то громко ищет рифмы к синим, как небо, глазам и блеску зубов.

– Мы с Мией уже подумывали, не сочинить ли нам в ответ стихи под заглавием «Бедняга-бродяга», – сказала я.

Ямочки в уголках рта Генри никуда не девались.

– Любовь, что тут скажешь! – улыбнулся он и театрально вздохнул. – Влюблённые делают самые странные вещи. Кстати, Мия, ты не встречала в Южной Африке некоего Расмуса?

Сразу стало не до шуток.

– Расмуса? – переспросила Мия.

О господи! Не надо, пожалуйста! Я от страха остановилась как вкопанная. Так всегда оборачивается ложь: рано или поздно она выплывает наружу. Ещё чуть-чуть и Генри убедиться, что своего бывшего дружка я просто выдумала: Расмус была кличка собаки. Вот уж когда можно было ждать от него сочувствия.

– Расмуса? Ты имеешь в виду Расмуса из Вэйкфилда? – спросила Мия.

Я всё ещё не могла сдвинуться с места и пыталась телепатически внушить ей, чтобы она заткнулась. Увы, не подействовало.

Мия и Генри ничуть не были смущены.

– М-м… ну да, Расмус из Вэйкфилда. Расмус из Вэйкфилда, – сказала я и нервно показала на палисадник. – Посмотрите, какие чудные нарциссы!

Жалкая попытка перевести разговор полностью провалилась. Мия и Генри пошли вперёд, не дожидаясь меня. Я беспомощно смотрела им в спины.

– Так как же насчёт Расмуса? – услышала я, как спросил Генри.

– Что ты хочешь знать? – не поняла Мия.

– Да так просто. Он тебе нравился?

Я наконец смогла двинуться дальше.

– Расмус? Ну конечно же! Он был такой милый. Может, немного назойливый. Держался по-хозяйски. Так его в Вэйкфилде воспитали.

О нет! Пожалуйста, не надо! Сейчас она скажет о синем языке^[4].

– Назойливый и по-хозяйски держался? – Генри коротко взглянул на меня, вскинув бровь.

– Да подождите вы! – Я втиснулась между ними.

– Лив называла его Маленький головастик. Правда, Ливви? У-уй!..

Мой толчок локтем опоздал на секунду. Деланый смех был попыткой вмешаться в их разговор.

– Было не так. У вас, случайно, нет жвачки?

Бесполезно. Мия увлеклась воспоминаниями, а Генри… Да, выражение его лица опять невозможно понять.

– Да было ведь, Ливви. Ты придумывала для него всегда забавные прозвища. Неужели забыла? Кнопка всегда ужасно ревновала, она покусывала ему лапы, когда ты чесала ему живот…

Вот, всё-таки добралась!

– Вы не могли бы о чём-нибудь другом поговорить? – крикнула я, может быть, слишком резко. И добавила чуть мягче: – Тебе больше не интересно, что было с миссис Лоуренс дальше? Мы с Генри там присутствовали.

На этот раз подействовало. Мия переключилась на меня, и тема бывшего дружка, то есть по-настоящему бывшей собаки, стала не такой важной. Хотя можно было опасаться, что Генри при первой же возможности постарается к ней вернуться.

Мия увлечённо слушала, как миссис Лоуренс взобралась на стол и держала оттуда речь, а я на себе показывала, как мистер Ванхаген собирался вырвать у неё сердце. Говорили то я, то Генри, а Мия вздыхала сочувственно.

– Ужасно, когда от любви сходят с ума, – сказала она, выслушав, как директриса Кук вывела совершенно потерянную миссис Лоуренс из зала. – Нервный срыв перед множеством людей – от такого до конца не оправишься.

– Это не был нервный срыв, – сказал Генри. – И она не сошла с ума от любви, и наркотиков не употребляла. Она была в таком же состоянии, как и ты, когда во время приступа лунатизма готова была выпрыгнуть из окна.

Я взглянула на него испуганно. Не собирается же он посреди дороги рассказывать ей про Артура и сновидения?

– Не пора ли тебе тут свернуть? – сказала я чуть резко.

В одном нам уже давно не удавалось сойтись во мнениях: Генри считал, что мы должны посвятить Мию в тайну ради её собственной безопасности, а мы с Грейсоном были против. Ей уже исполнилось тринадцать, и дело было прошлое. Её подсознание могло само позаботиться о безопасности. (Дверь её снов охранялась, как Форт Нокс^[5], да и Артура интересовали уже другие объекты. Знать, что он проник в её сон и воспользуется её лунатизмом с угрозой для жизни – не стоило Мию зря этим пугать и смущать).

– Что ты имеешь в виду? – уставилась она на Генри.

Тот опять посмотрел на меня и вздохнул, увидев каменное выражение на моём лице.

– Об этом спроси свою сестру. А мне здесь надо действительно сворачивать. Приятно было поболтать с вами. – Он чмокнул меня в щёку. – Увидимся вечером.

– Он и вправду считает, что у миссис Лоуренс был лунатизм? – спросила Мия, пока я провожала взглядом Генри.

Его волосы торчали, как всегда, во все стороны. Раньше я считала, что он по утрам специально растрёпывает их пятернями, но смогла убедиться, что на его шевелюре всегда четырнадцать завитков, не требующих специального ухода. Каждый из этих завитков я знала наизусть, трогала их, поглаживала, и…

– И правда ужасно, что делает с людьми любовь, – сказала Мия.

– Да. Бедная миссис Лоуренс… – поспешила поддакнуть я.

– Я имею в виду не миссис Лоуренс. – Мия вскочила на бордюр и пошла по нему, балансируя. – А что у тебя с Генри? Вы опять сошлись или нет?

– В общем, да, – пробормотала я, радуясь, что мы сменили тему. – Хотя мы прямо об этом не говорили. Кое-что надо ещё прояснить. И потом я так глупо э-э…

Мия вздохнула и спрыгнула с бордюра на тротуар.

– Что ты так глупо?

– Придумала бывшего приятеля. С которым я… спала.

Мия взглянула на меня озадаченно:

– Почему?

– Чтобы Генри не думал, что он первый.

Такая откровенность звучала ещё ужасней, чем я думала.

– Почему? – повторила Мия.

– Потому что… потому что… – Я застонала. – Сама точно не знаю. Просто так получилось. Словно говорила не я сама, а кукла чревовещателя, которая в меня пробралась. И теперь Генри думает, что у меня в Южной Африке был дружок. И был секс с ним.

– В самом деле, не хотелось бы опять спрашивать почему, но иначе не получается.

– Он… он всегда так сочувствовал… и потом был этот… Ах, тебе не понять.

– Почему не понять? Боже, пожалуйста, позволь мне никогда не влюбляться и не делать глупости, не понимая, почему я их делаю. – Мия крепко взяла меня под руку. – Что ж, по крайней мере, с тобой и Генрихом не соскучишься. Буду с нетерпением ждать, как ты выпутаешься из этой истории.

Я и сама жду.

– И ещё одна просьба: если Генри опять спросит о Расмусе, не говори, что он так смешно чесался или что-то в этом роде…

Мия остановилась и широко заулыбалась:

– О! Наконец до меня дошло, почему Генри так хочется знать про этого толстого пёсика. – Она захихикала: – Ты дала имя Расмус своему бывшему дружку!

– Это было первое имя, которое пришло мне на ум. – Мне тоже эта история начинала казаться забавной.

– Надо же, Ливви, как ты это умеешь! – ахнула Мия. – Расмус Вэйкфилд. Хорошо, что я не сказала, как он мочился у каждого фонаря.

– Или что от него после дождя ужасно воняло.

– Или как он подвывал, когда ты играла на гитаре.

– И как он заснул на кошачьей подстилке.

Мы уже приближались к дому, но всё ещё не могли справиться со смехом и почти столкнулись с небритым молодым типом, который, балансируя, переносил через тротуар две картонные коробки, настольную лампу и саксофон.

– Вам сюда? – спросила Мия, показывая на соседний дом.

Парень кивнул, что далось ему не так просто, потому что подбородком ему надо было придерживать на верхней коробке две книги.

– Ничего. – Мия ободряюще улыбнулась ему. – Прежние жильцы здесь были ужасно скучными. Хозяйка подметала каждый день дорожку и ругалась с дроздами.

– Моя мама их боялась… – вздохнул парень, и книги выскользнули из-под его подбородка.

– Упс!.. – сконфузилась Мия.

Я успела подхватить книги на лету. Это были тяжеленный том под названием «Процессуальное право» и зачитанный «Отель “Нью-Хэмпшир”» Джона Ирвинга в карманном издании. Парень был, очевидно, студентом-юристом с неплохим литературным вкусом.

– Вы наблюдаете возвращение блудного сына домой.

Возле нас на велосипеде затормозила Флоранс. Выглядела она, как всегда, ошеломляюще, ничуть не потрёпанная после целого дня в школе. Её каштановые волосы были собраны в конский хвост, одна блестящая прядь выбилась, что очень ей шло. Видя её чарующую улыбку, сияющие глаза и эти милые ямочки на щеках, нельзя было поверить, что она может сказать или сделать что-то неприятное. Но впечатление было обманчивым. Последнее время она была особенно раздражённой.

– Я слышала, твоя подружка выгнала тебя из своего дома, – сказала она небритому. – Твоя мама говорила, что в мире ещё не было такой стервы. Ты с ней согласен?

– Есть и похуже, например Пойсон Иви. – Парень усмехнулся, показав при этом прекрасные зубы. Он даже не заметил, что я подхватила его книги. – Привет, Фло! Ты так выросла!

Флоранс убрала за ухо локон.

– А как же, время идёт. Имей в виду, я ещё не сдавала, как ты, юриспруденцию. А ты, я слышала, не ко всем экзаменам подготовился. Твоя мама считает, всё из-за влюбленности в эту стерву.

– Бывшую стерву…

Другого такие слова наверняка бы смутили, но парень выглядел невозмутимым, хотя переселялся к своей маме и в подмышку ему упёрлась настольная лампа.

– Радуйся, что отделался от неё. – Флоранс с показным сочувствием похлопала его по руке, настольная лампа при этом покачнулась. – Она вообще про вас много врала. Будто вы разошлись потому, что ты завёл роман с её лучшей подружкой. Да ещё с сестрой этой лучшей подружки. И что ты больше ходишь по разным клубам, чем занимаешься учёбой. И что последние четыре месяца ты не вносил свою долю квартплаты, задолжав за своё бессмысленно дорогое старьё с капотом в четыре раза длинней чемодана. Не примерно, а именно в четыре.

Она показала на красный автомобиль, стоявший у тротуара, – капот у него был действительно великоват.

– Вот ведь бессовестная лгунья! Это не старьё, это «Morgan Plus-8», выпуск 2012 года, – весело объяснил парень. – Отец одного приятеля продавал его за смехотворно низкую цену, только идиот за него бы не ухватился. Чтобы расплатиться, придётся мне месяц-другой пожить у родителей и каждый день самому себе готовить. Но это я переживу. С такими приятными соседями… – Он подмигнул Флоранс. – Мама, наверно, прятала от меня твои любовные письма. Мы их ещё почитаем с ней вместе.

Теперь Флоранс не без труда удалось изобразить на лице улыбку.

– Мне было тогда двенадцать, – пожала она плечами и покатила велосипед дальше.

Конский хвост на затылке бурно качался.

– А мне помнится, как вчера! – ухмыльнулся сосед, когда Флоранс с велосипедом скрылась во дворе. Потом повернулся к нам с Мией (мы слушали их разговор разинув рот): – А вы кто?

– Будущие сводные сёстры Флоранс, – охотно представилась Мия. – Я Мия, а это Лив.

– Рад с вами познакомиться, Мия и Лив. А я Матт. Тот, кто в ближайшем месяце будет здесь чистить дорожки и воевать с дроздами.

– Приятно знать.

Я положила «Процессуальное право» на верхнюю коробку. Матт снова прижал её подбородком и продолжил свой путь к дому.

– Спасибо, – сказал он, полуобернувшись. – Мы, конечно, скоро увидимся.

Можно было только удивляться, как он всё ещё удерживал коробки вместе с настольной лампой, не говоря о саксофоне, который уже угрожающе накренился.

Мии что-то пришло на ум.

– Твоя мама действительно прятала любовные письма Флоранс? – крикнула она ему вслед. – Может, тогда ты их мне продашь?

Матт засмеялся:

– Почему бы нет? Мне каждый пенни дорог.

– Не смотри с таким упрёком, – заявила Мия, когда мы наконец свернули во двор к Спенсерам. – Мне это только на крайний случай.

– Собираешься стать вымогательницей?

– Лучше вымогательницей, чем воровкой. Я ведь видела, как ты стащила одну его книгу. Зачем?

– Упс!.. – Я вытащила из кармана блейзера книжку Матта, изобразив изумление. – В самом деле. «Отель “Нью-Хэмпшир”». Захотелось просто ещё раз её почитать.

На самом деле я врала: у нас дома был собственный экземпляр, даже с подписью и посвящением маме. Спонтанная мысль, что это может понадобиться, – взять себе какую-нибудь личную вещь Матта. Сама даже не знала, на что её можно употребить. И какая вещь может быть более личной, чем любимая, много раз перечитанная книга?

БАЛАБО-БАЛАБА

БЛОГ

3 марта

J’ai tremblé

tu as tremblé

il/elle a tremblé

nous avons tremblé

vous avez tremblé

ils/elles ont tremblé^[6].

О да, мы все дрожали на уроках миссис Лоуренс, когда она велела нам спрягать глаголы. И беда тому, кто не успевал. В первый год я думала, что её строгое «L’exactitude est la politesse des rois»^[7] значит «Точно – то есть вежливо» и относилось как к опозданиям, так и к школьной форме. (На самом деле это означает: только те, кто выбрали испанский язык, могут пожаловаться, что «Точность – вежливость королей» слишком усложняет мой блог). И хватит об этом. Может, никто больше не будет потеть на уроках французского у миссис Лоуренс. Последний урок, который она преподала нам, означал: «Не связывайтесь с женатым мужчиной». Очень полезно. Может, даже полезней, чем спряжение неправильных глаголов. Хотя, конечно, никто из нас и представить не мог романа с мужчиной вроде мистера Ванхагена. Даже если бы он не был женат. Правда?

Так или нет – то, что произошло сегодня в столовой, было ужасно, настолько ужасно, что даже будь у меня фото, я бы его не воспроизвела. Пусть миссис Лоуренс называет меня как хочет, я должна бы теперь ей сказать: вы слишком хороши для мистера Ванхагена, миссис Лоуренс. И вы показали: психотропные средства могут творить чудеса. И кто знает, может, вы когда-нибудь ещё вернётесь в нашу школу. Или встретите в клинике любовь своей жизни и будете счастливы как-нибудь по-другому. Я думаю, вы это заслужили. Chaque chose en son temps^[8]. (Вставьте, где нужно, ваши французские банальности, я вам не переводчица, а просто анонимная бездельница).

Кстати, ещё новость от этой бездельницы. После сегодняшней драмы в школьной столовой все другие новости, конечно, поблёкли. Поэтому вот только самое интересное: в тот же самый момент Джаспер Грант находился в пути между Кале и Дувром. Хотя ещё до конца триместра он должен был оставаться на своей французской свалке, сегодня отец вынужден его оттуда забрать. Вообще, из-за вопиющего нарушения правил он исключён из школы. Можно только гадать, что такого ужасного он натворил. Но что хорошо: завтра мы сами сможем его спросить.

Я же очень этому рада – Джаспера мне не хватает.

Увидимся!

Ваша Леди Тайна

Глава третья

– Июнь? Уже в этом году?

Миссис Спенсер-старшая, то есть бабушка Грейсона и Флоранс (её также называют Рысей, женщина, которая своим «бентли» занимает на парковке сразу два места), озадаченно смотрела на маму.

– Но к этому сроку нельзя успеть.

– До свадьбы ещё три с половиной месяца.

Мама сидела за кухонным столом перед горой экзаменационных работ, которые надо было проверить. До прихода Рыси она, приподняв ноги, подставляла лицо послеполуденному солнцу.

– Будем относиться к этому спокойно.

– Кто как. – Флоранс принюхалась. – Только не я.

Считая участие Лотти в общем хозяйстве излишним, она иногда заглядывала на кухню и смотрела, что та готовит. Сегодня это были крохотные яблочные кексы с корицей, вид у них был такой же аппетитный, как и запах. Флоранс попробовала, отщипнув кусочек, – на лице её против желания выразился восторг. Но, заметив, что мы с Лотти наблюдаем за ней, сказала быстро и как нельзя равнодушней:

– Мы с Грейсоном в подготовке не участвуем. Нам хватает занятий в школе. В июне будет ещё выпускной бал. Может, действительно стоит сдвинуть срок. На осень или на следующую весну.

– Да, или на 2045 год, как раз к их восьмидесятилетию. – Мия взяла три кекса и некоторое время смотрела в задумчивости, не съесть ли их, что наконец и сделала.

– Не волнуйтесь, ничего не надо планировать. – Мама одарила нас невозмутимой улыбкой. – Будет как будет – всё-таки нет лучшего праздника.

– Но… – Рысе словно стало не хватать воздуха. – Но это же свадьба, а не детский день рождения! Тут не обойтись несколькими воздушными шариками. Один список гостей… У нормальных людей уже есть свои планы на лето.

– Да уж, у тёти Гертруды наверняка, – пробормотала Мия.

– Не имеет значения. У кого есть время, тот придёт, а другие не придут, – сказала мама. – Ничего особенно грандиозного, небольшой, без претензий, праздник…

– У Лотти будет повод надеть свою широкую юбку в сборку.

– А я, по крайней мере, испеку торт. – Лотти сияла. – Трёхслойный.

– Это будет супер, – поддержала мама.

Рыся застонала.

– О помещении в июне можно, конечно, не заботиться. Праздновать будем в саду. – Она коротко засмеялась, чтобы подчеркнуть ироничность своих слов, но мама этого не ощутила.

– Хорошая идея, – кивнула она.

– Но это же катастрофа! – возразила Рыся.

– Нет, если мы не допустим, чтобы распоряжались тётя Гертруда и бабушка Вирджиния, – заметила я.

Рыся побледнела. Мысль, что у нас появится ещё одна семья, до сих пор как будто не приходила ей в голову.

– О, я буду только рада ближе познакомиться с вами. – Флоранс закатила глаза.

Они с Грейсоном были близнецами, но Флоранс любезностью напоминала бабушку, у которой стали набухать жилы на лбу.

– Небольшой пикник в саду! Это можно было бы устроить, если бы речь шла не о свадьбе. Если бы не было ни семьи, ни обязательств. – Она возбуждённо стала ходить по кухне взад-вперёд. – Но мой сын, в отличие от тебя, помнит о принципах и традициях, которые обеспечили ему положение в обществе. Ты о них представления не имеешь.

– У тебя прямо дым из ушей, – весело сказала мама.

– Глупости, – ответила Рыся.

Но мама была права: из ушей Рыси явно поднимались маленькие белые облачка, да ещё слышался шум двигателя. Тут только я поняла, что всё это мне снится. Хотя разговор на кухне действительно происходил сегодня после полудня. А что уши Рыси не дымились и рядом с холодильником не было зелёной двери, это я теперь заметила.

Рыся из сна проследила за моим взглядом.

– Вычурное рукоделие – это для меня слишком. Дверная ручка в виде ящерицы – по-моему, верх безвкусицы… Ах, что это?

Дверная ручка шевельнулась. Мелкие чёрные и красные чешуйки замерцали, в то время как ящерица вытянулась в длину, хвост опустился, а глаза раскрылись.

– Ты – вовсе не безвкусица, – улыбнулась я, как всегда восхищённая её красотой.

Когда я впервые увидела дверь моего сна, ящерица была ещё из латуни и гораздо меньше, чем сейчас. Она весело подмигивала, но не шевелилась. Сейчас же ящерица ползала вверх-вниз по двери и пыталась изобразить удобную дверную ручку, как мне хотелось. Её глаза светились бирюзой и смотрели дружелюбно – в отличие от глаз её сестры на другой стороне двери. Я всё пыталась найти для неё подходящее слово, мистическое, звучное и при этом доверительное. В конце концов, она была создана моим подсознанием, значит, была частью меня самой. Как и её острозубый двойник с другой стороны двери.

– Слишком пестро, – возразила Рыся. – И совсем не реалистично. Пропорции передней и задней части не совпадают.

Я погрозила из своего сна Рысе. Было не очень приятно, что она так часто появляется у нас в настоящем доме, причём явно предпочитает дни, когда Эрнест находится в деловой поездке, а мама свободна от уроков. Нам с Мией это казалось издёвкой, но мама и Лотти с их твёрдой уверенностью, что человек от природы добр, считали, что бедная старушка просто хочет участвовать в жизни семьи и быть полезной.

Ну да. А Земля была диском.

Я осторожно потрогала кончиком пальца чешуйки ящерицы. К моей радости, она замурлыкала, как наш кот Спот. Фантастически, но по-своему восхитительно.

– Назови её Лиз, – предложила Мия.

Она, Лотти и мама стояли рядом со мной, любуясь ящерицей. Флоранс с Рысей просто исчезли.

– По-моему, Лиззи звучит неплохо.

– Нет, это слишком… прозаично, – сказала Лотти. – Может, Саламандрия. Или Никс, как богиня ночи.

– Больше бы подошло Барселона.

Мама увидела наши неуверенные взгляды и добавила:

– Знаете, в честь знаменитой ящерицы Гауди^[9], который… Ах, забудьте ваши культурные банальности.

Как часто бывало во сне, я вздрагивала, когда подсознание выискивало в глубине моего мозга информацию, о какой я и не подозревала. Прямо завтра утром я введу слова «Гауди» и «Барселона» в свою поисковую программу. И надеюсь не найду там ящерицу.

Кто-то постучался в дверь с той стороны.

Ящерица ловко скаталась в дверную ручку, в то время как её двойник с другой стороны сунул голову в прорезь для писем и прошипел:

– Это Генри.

– Что-то новенькое для дверного шпионажа, – сказала мама.

– Считай, это Мата Хари^[10], – сострила Лотти.

Я наклонилась и спросила в прорезь для писем:

– А чем сегодня пахло в комнате Грейсона?

– Бутылкой «Ветивера^[11]», которую Грейсон уронил. Его ковёр теперь вечно будет этим запахом напоминать о его дедушке, – отвечал Генри с другой стороны. – Готов спорить, этой ночью ему дедушка снился.

Я открыла дверь. Генри ухмылялся, держась рукой за притолоку.

– Привет, сырная девочка! Могу я войти?

– Не знаю. Среди ночи… – Я изображала шутливость. – Моя мама не разрешила бы.

– Вздор! – сказала мама за моей спиной.

Генри просунул голову в кухню.

– Ах, уютный семейный сон! И как аппетитно пахнет… Свежей выпечкой… корицей… Твои сны последнее время невероятно ароматны.

Ещё невероятней, что он может ощущать запахи, которые мне снятся. Всё было так необычно, что не стоило долго в этом разбираться. Каждый раз, когда я так делала, меня охватывал страх – страх перед тем, что в конечном счёте для этих снов не существовало научного объяснения. Что, с другой стороны, должно было означать…

– А это что такое? – прервал Генри мои размышления.

Под кухонным столом вдруг появился довольно упитанный чау-чау и оглядывался на нас. Самый настоящий Расмус.

– Он всегда так смотрит, когда хочет угощения, – сказала Мия со злорадным смешком. – Это же маленький Ра…

– У-уй… – Генри потёр руки.

Я вытолкала его в коридор, выскользнула вслед за ним и закрыла за нами дверь – Мия не успела и слова проговорить. Во сне я умела двигаться быстрей супермена, если такое можно представить.

– Маленький разбойник! Давай сделаем контрольный круг. – Я повисла на Генри. – Мы могли бы, например, посмотреть, прав ли Грейсон и действительно ли к нему никто не может прорваться.

– Но там внутри было так уютно. – Генри с сожалением посмотрел на мою дверь. – А тут снаружи, наверно, безобразничают всякие шпионы и психопаты.

Ну да, или ещё демоны. Уверенности ни в чём быть не могло. Коридор с дверями разного цвета и мягким освещением мог казаться приятным и мирным, но это было не так. В тишине что-то таилось, и нельзя было понять, откуда идёт свет, – не было ни окон, ни ламп, да и самого потолка, с которого могли бы свисать лампы, не было. В нескольких метрах над стенами начиналась рассеянная пустота, больше всего напоминавшая светло-серое небо, которое иногда нависает над Лондоном. Множество разветвлённых проходов казались бесконечными и терялись где-то в тени. Но я всё равно любила это место, мне нравилось представлять, что за каждой дверью кто-то видит свои сны, что все люди в мире связаны этим лабиринтом. Это было магическое место, опасное и таинственное, – сочетание, против которого невозможно было устоять.

Я прижалась тесней к Генри и глубоко вдохнула:

– Приятных снов нам хватит до конца жизни, сколько нам захочется. Если мы спасём мир от Артура.

Генри немного отстранился, чтобы можно было меня обнять.

– Вот за что я тебя люблю, Лив Зильбер, – шепнул он мне в ухо. – За то, что ты всегда хочешь приключений.

Я его любила за это же. Не тратя пустых слов, мы превратились в ягуаров и помчались рядом. В другом облике я чувствовала бы себя не так уверенно, но, став ягуаром, я так хорошо владела собой, что не надо было приспосабливаться. Не то что в таких трудных формах, как летающие насекомые, неподвижные предметы или совсем уж особенные, вроде ветра. Ягуаром я могла оставаться часами. Бывало, проснувшись после такого интенсивного сна в облике ягуара, я продолжала оставаться в этой роли настолько, что приходилось подавлять в себе желание облизывать лапы. Однажды я даже зарычала на Флоранс, когда она не давала мне в кухне пройти к кофеварке.

Что касается Флоранс… Элегантная, цвета зелёного тростника дверь, которая сегодня располагалась рядом с дверью Грейсона, была, конечно, её дверью. Блестящие серебряные буквы ФЦЭС на ней могли означать только: Флоранс Цецилия Элизабет Спенсер. Ничего другого.

По какому принципу располагались двери и почему они время от времени менялись местами, этого мы разгадать не могли. Во всяком случае, двери людей, в чём-то близких друг другу, в положительном или отрицательном смысле, никогда не располагались слишком далеко одна от другой. Принадлежность многих дверей можно было определить по внешнему виду. Например, дверь Грейсона была точной копией двери в нашем доме. Или дверь мамы, на которой даже была табличка: «Мэтью. Антиквариат лунного света. Открыто с полуночи до рассвета». Другие можно было определить не так однозначно, но я была уверена, что скромная серая дверь рядом с маминым «Антиквариатом лунного света» принадлежит Эрнесту. Даже если мамина дверь меняла расположение, эта серая дверь оказывалась на той же стороне. И покрытая красным блестящим лаком дверь с роскошным золотым молотком, совершенно соответствовшая характеру Персефоны, становилась всё ближе к моей, когда мы целые дни проводили вместе.