Buch lesen: "Хорал", Seite 3

– Никогда не курите, мальчики, – проговорила она.

Ее голос превратился в хриплый шепот.

– Но вы же курите, – возразил Бобби.

– Что?

– Вы курите.

– А почему, по-твоему, я это говорю? Хотите закончить, как я? Старухой, предоставленной самой себе, в квартире, которая ей даже не принадлежит? Жить на верхнем этаже над грязным переулком?

– Нет.

– Тогда не курите, – повторила она.

Мальчики посмотрели на нее, потом окинули взглядом комнату.

– Но разве у вас нет родственников, миссис Стирнз? – спросил Айк. – Кого-то, с кем можно было бы жить?

– Нет, – ответила она. – Уже нет.

– Что с ними случилось?

– Говори громче. Я тебя не слышу.

– Что случилось с вашей семьей? – спросил Айк.

– Они все разъехались, – сказала она. – Или умерли.

Они уставились на нее, ожидая, что еще она скажет. Они не могли придумать, что ей следует делать, как ей исправить свою жизнь. Но она больше не говорила об этом. Вместо этого она, похоже, смотрела мимо них в сторону зашторенного окна, выходившего на переулок. За стеклами очков ее глаза были бледно-голубыми, как тончайшая бумага, и белки тоже казались голубоватыми, с тонкими красными прожилками. В комнате стало очень тихо. Яркая помада размазалась по ее подбородку, когда она прикрывала рот, пытаясь сдержать кашель. Они смотрели на нее и ждали. Но она не говорила.

Наконец Бобби сказал:

– Наша мама ушла из дома.

Взгляд старухи постепенно вернулся к ним.

– Что ты сказал?

– Она съехала несколько недель назад, – сказал Бобби. Он говорил мягко. – Она с нами больше не живет.

– Правда?

– Правда.

– Где же она живет?

– Заткнись, Бобби, – сказал Айк. – Это никого не касается.

– Ничего, – откликнулась миссис Стирнз. – Я никому не скажу. Кому мне вообще говорить?

Она долго изучала Бобби, затем его брата. Они сидели на диване и ждали, когда она снова заговорит.

– Мне очень жаль, – наконец произнесла она. – Мне очень жаль слышать такое о вашей маме. А я тут о себе разглагольствую. Вам, должно быть, одиноко.

Они не знали, что сказать на это.

– Что ж, – довершила она. – Приходите навестить меня, если захотите. Придете?

Они посмотрели на нее с сомнением, все еще сидя на диване, в комнате было тихо и воздух пах пылью и сигаретным дымом.

– Придете? – повторила она.

Наконец они кивнули.

– Очень хорошо, – сказала она. – Передайте мне сумочку, чтобы я могла вам заплатить. Она в другой комнате на столе. Или лучше достаньте из нее деньги и принесите мне. Принесете, ладно? Не буду вас больше мучить. Потом можете идти, если хотите.

Виктория Рубидо

Она была уверена в этом. В глубине души.

Но Мэгги Джонс сказала:

– Так бывает. По разным причинам, которые невозможно предсказать, или ожидать, или узнать о них. Это может быть что-то еще. Ты не всегда знаешь, что происходит. Нужно удостовериться.

Но все же она была уверена, ведь раньше пропусков не было. До последних месяцев она была предсказуема как часы и в последнее время чувствовала себя иначе, не только из-за утренней тошноты, когда она жила дома и ощущала, еще до конца не проснувшись, как та поднимается в ней, или когда мать входила и делала только хуже, закуривая, стоя над ней в ванной, наблюдая, – но и в другие моменты, когда у нее возникало какое-то сокровенное чувство, о котором она не знала, как рассказать или как объяснить его. И было еще такое, что она ощущала усталость и готова была вот-вот расплакаться, разрыдаться безо всякой причины. Ее грудь стала слишком чувствительной, девушка замечала порой, когда ложилась спать и смотрела на соски, что те распухли и потемнели.

Но Мэгги Джонс сказала:

– Все равно нужно удостовериться.

Так что она, Мэгги Джонс, как-то вечером купила в магазине домашний тест. Они сидели на кухне. Мэгги Джонс сказала:

– Хотя бы попробуй. Будем знать наверняка.

– Думаете, стоит?

– Да, думаю, стоит.

– Как это сделать? – спросила она.

– Тут говорится, нужно держать впитывающий край под струей мочи. Держи его, пока писаешь. Затем подожди пять минут, и если обе линии в окошке покраснеют, ты беременна. Бери.

– Как, сейчас? – спросила девушка.

– Почему нет?

– Но, миссис Джонс, я не знаю. Это кажется странным. Решать все так, окончательно, когда вы рядом и знаете, что я делаю.

– Милая, – проговорила Мэгги Джонс. – Ты должна очнуться. Тебе пора очнуться.

И девушка взяла плоскую коробочку с тестом и картинкой на упаковке, на которой была изображена молодая золотоволосая женщина с выражением религиозного экстаза на лице на фоне залитого солнцем сада, кажется, с цветущими розами, хотя толком и не разглядишь; она взяла коробочку в ванную, закрыла дверь, распаковала тест и сделала, как было сказано: держала его под собой, раздвинув колени, немного мочи попало на пальцы, но сейчас это ее не заботило, а после она положила тестер на стол и ждала, размышляя: «А что, если я и впрямь беременна? Но, может, и нет: что я почувствую после всех этих недель, когда я считала себя беременной, это ведь может быть даже хуже – потерять то, на что я уже начала надеяться и слегка планировать, думать наперед? Но вдруг да?» Потом она поняла, что пора, прошло больше пяти минут, и она заглянула в окошко, и обе линии были розовыми, так что да. Она встала, взглянула на себя в зеркало. «Я же знала, что так и есть, – сказала она себе, – я это чувствовала, так почему что-то должно измениться, это уже видно по моему лицу, хотя нет, не видно, даже по глазам не скажешь».

Она открыла дверь и принесла тест на кухню, показала его Мэгги Джонс, которая тоже заглянула в окошко.

– Ну, милая, да, – сказала она. – Теперь мы знаем. Все хорошо?

– Думаю, да, – ответила девушка.

– Хорошо. Я запишу тебя к врачу.

– Неужели уже нужно?

– Лучше сделать это сразу. Нельзя быть беспечной. Тебе стоило уже сходить к нему. Ты наблюдаешься у кого-то?

– Нет.

– Когда ты в последний раз ходила к врачу? По любой причине.

– Не знаю, – сказала девушка. – Шесть или семь лет назад. Я тогда болела.

– Кто это был?

– Пожилой врач. Не помню его имя.

– Наверное, доктор Мартин.

– Но, миссис Джонс, – сказала девушка. – Разве нет женщины-врача, к которой я могла бы сходить?

– Не здесь. Не в Холте.

– Может, мне стоит поехать в другой город?

– Милая, – сказала Мэгги Джонс. – Виктория. Послушай меня. Ты сейчас здесь. Здесь и нигде больше.

Айк и Бобби

Полночь. Он вернулся из ванной на мансарду, где его брат мирно посапывал в односпальной кровати у северной стены. Несмотря на окна в трех стенах, в комнате было темно. Луна не светила. Он посмотрел на запад и замер, вглядываясь. В пустом полуразвалившемся доме на западе от них мелькал свет. Он мерцал из-за стены соседнего дома, в котором жил старик. Свет расплывался, будто горел в дымке или в тумане, но он точно был. Ровный, слабый, колеблющийся. И Айк видел, что в комнате того дома кто-то есть.

Он толкнул Бобби.

– Что? – Бобби перевернулся. – Прекрати.

– Посмотри.

– Перестань пихаться.

– В старом доме, – сказал Айк.

– Что там?

Бобби в пижаме уселся в кровати на коленки и выглянул в окно. В тупике Рейлроуд-стрит в маленьком квадрате окна старого дома мерцал и танцевал свет.

– Что там?

– Там кто-то есть.

Потом кто-то, кем бы он ни был, снова прошел мимо окна, его тень мелькнула в тусклом свете.

Айк отвернулся и принялся натягивать на себя одежду.

– Что ты делаешь?

– Пойду туда.

Он надел штаны поверх пижамных и нагнулся, чтобы натянуть носки.

– Подождешь? – спросил Бобби.

Он вылез из постели и тоже быстро одевался.

Они пронесли ботинки по коридору, остановились на верхней площадке, с которой была видна отцовская комната, темневшая в передней части дома, сквозь открытую дверь слышали его – рокот, потом свист и паузу, и снова рокот. Они спустились вниз один за другим, тихо вышли на крыльцо и уселись на ступеньках, чтобы обуться. Снаружи было свежо, почти холодно. Ясное ночное небо полнилось звездами, они светили ярко и чисто. Последние листья на верхушках тополей трепетали на мягком ветру.

Мальчики двинулись от дома по подъездной дорожке на Рейлроуд-стрит, под лиловый уличный фонарь, который тихо поскрипывал на столбе, и, держась обочины грунтовой дороги, вынырнули из пятна света и углубились в темноту. Соседний дом, в котором жил старик, был тихим и блеклым, как серые дома из снов. Они шли по обочине. А потом увидели ее. Припаркованная у дороги в сотнях футов от них, в зарослях амброзии темнела машина.

Они тут же остановились. Айк жестом приказал пригнуться, и они нырнули в канаву у железной дороги, тихо шли в сухих сорняках. Оказавшись возле машины, снова остановились. Они изучали ее – слабый отсвет звезд на округлом капоте и багажнике, на серебристых колпаках на колесах. Ни звука, даже ветер стих. Вышли из канавы к машине, понимая, что теперь они на виду на открытом пространстве дороги, но когда выпрямились в полный рост и заглянули в окна машины, то обнаружили, что в ней никого нет – только пустые банки из-под пива на полу да пиджак на заднем сиденье. Они двинулись дальше. Миновали акации в переднем дворе и остановились, затем подкрались поближе к густым зарослям костреца и сухих подсолнухов, обошли их и подобрались к стене дома. Шли вдоль холодных досок, пока не достигли окна, где огонек освещал боковой двор, мерцал все слабее, световым эхом отражаясь от земли и сухих трав.

Они услышали, как внутри кто-то разговаривает. В окне не было стекла – его разбили много лет назад, когда кидали в него камни. Но проем все еще закрывала старая пожелтевшая занавеска, кружевная, вязанная крючком, и, подняв головы, сквозь это кружево мальчики увидели блондинку, лежавшую на полу на старом матрасе. Две свечи были воткнуты в горлышки бутылок, и в мерцающем свете мальчики разглядели, что блондинка была одной из старшеклассниц, которых они часто видели на Мэйн-стрит, и она была совершенно голой. Армейское одеяло было расстелено на матрасе, и девушка лежала на одеяле, задрав колени, так что мальчики видели влажные волосы, блестевшие у нее между ног, нежные распластанные груди, бедра и тонкие руки, ее кожа была кремово-розоватой, и дети глядели на нее в изумлении, почти в религиозном трепете. Рядом с ней лежал крупный мускулистый рыжий парень, голый, как и она, только на нем была серая футболка с отрезанными рукавами. Он тоже был из старшей школы. Его они тоже раньше видели. И теперь он говорил:

– Это не так. Это только один раз.

– Но с чего вдруг?

– Я же сказал тебе. С того, что он приехал сегодня с нами. С того, что я обещал ему, что можно.

– Но я не хочу.

– Так сделай это для меня.

– Ты меня не любишь, – проговорила девушка.

– Сказал же, люблю.

– Как же. Если б любил, не заставлял бы меня это делать.

– Я тебя не заставляю, – возразил он. – Я прошу об одолжении.

– Но я не хочу.

– Ладно, Шарлин. К черту. Ты не обязана.

Старшеклассник встал с матраса. Мальчики следили за ним снаружи. Он встал при свете свечи в футболке без рукавов, без штанов, мускулистый, высокий. Его член был большим. И волосы вокруг тоже были рыжими, но светлее, оранжевого оттенка; головка была лиловой. Он нагнулся, взял свои джинсы, влез в них, натянул и застегнул пояс.

– Расс, – позвала девушка.

Она смотрела на него с матраса, изучая его лицо.

– Чё?

– Ты злишься?

– Я уже обещал ему, – ответил он. – Теперь не знаю, чё ему сказать.

– Ладно, – сдалась она. – Я сделаю это ради тебя. Но я его не хочу.

Он посмотрел на нее.

– Я знаю, – сказал он. – Я его позову.

– Но тебе стоит ценить это, черт возьми.

– Я ценю.

– Я имею в виду, ценить это и после, – добавила девушка.

Он вышел в открытую дверь, и из темноты двора мальчики наблюдали теперь за ней одной. Она повернулась набок в их сторону, вытряхнула сигареты из красной пачки, зажгла одну, наклонившись к пламени свечи, и в этом неверном свете они видели, как ее груди свисали свободно, конусами, как приподнялись ее худые бедра и девичий зад, а потом она снова легла и закурила, и выпускала дым прямо над собой, а пепел смахивала на пол. Она подняла свободную руку и принялась рассматривать тыльную сторону своей ладони, провела рукой по волосам, откинула их с лица. Затем появился другой парень, он стоял в дверях, глядя на нее. Вошел в комнату. Он тоже был здоровяк из старших классов.

Девушка даже не взглянула на него.

– Это не ради тебя, – предупредила она. – Так что не воображай себе.

– Я знаю, – ответил он.

– Как же.

– Ты позволишь мне сесть?

– Я не собираюсь делать это стоя, – сказала она.

Он присел на армейское одеяло и взглянул на нее. Вскоре он потянулся к ней и коснулся пальцами ее темного соска.

– Ты что делаешь? – возмутилась девушка.

– Он сказал, ты согласна.

– Ни хрена я не согласна. Но я ему обещала. Так что поторапливайся.

– Я сейчас, – сказал парень.

– Снимай одежду, – приказала она. – Бога ради.

Он сбросил ботинки, расстегнул пояс и снял штаны и трусы, и мальчики наблюдали за ним со двора и видели теперь, что у него тоже внизу волосы. Его член был даже больше и весь набухший, торчал вверх, и, не говоря ей ни слова, здоровяк лег на девушку между ее ног, а она задрала колени, снова расставила ноги, прилаживаясь к его весу. Он сразу начал двигаться на ней. Они видели его бледную задницу, как та поднималась и опускалась. Затем движения стали быстрее, резче, и очень скоро он прокричал что-то дикое и непонятное, будто ему больно, выкрикнул какие-то слова ей в шею, дернулся и затрясся, а после остановился, и все это время она лежала тихо, не произнеся ни слова, глядя в потолок, держа руки по бокам, будто находилась в каком-то другом месте и это вовсе была не ее жизнь.

– Слезай, – сказала она.

Мальчик запрокинул голову, заглянул в ее лицо, перекатился с нее на одеяло. Помолчав, сказал:

– Эй.

Она взяла сигарету с крышки, которую положила туда, когда он пришел, попыталась затянуться, но та уже погасла. Наклонилась к свече и снова зажгла окурок.

– Эй, – повторил он. – Шарлин?

– Что?

– Ты классная.

– Что ж, а ты нет.

Он оперся о локоть, лежа на матрасе, чтобы взглянуть на нее.

– Почему это?

Она не смотрела на него. Она снова откинулась на матрас, курила, глядя вверх, в точку, где пламя свечи дрожало на грязном потолке.

– Почему бы тебе не убраться отсюда?

– Что плохого я сделал? – спросил он.

– Просто убирайся отсюда к чертям собачьим! – она уже почти кричала.

Он встал и оделся, не переставая смотреть на нее. Затем вышел из комнаты.

Вошел первый мальчик, полностью одетый. На нем теперь был школьный пиджак.

Девушка взглянула на него с матраса.

– Ну и как это было? – спросил он.

– Это не смешно. Можешь хотя бы подойти и поцеловать меня.

Он присел и поцеловал ее в рот, погладил ее грудь и скользнул рукой к волосам между ног.

– Прекрати, – сказала она. – Не надо. Давай уедем отсюда. Мне здесь уже жутко становится.

Из окна мальчики видели, что старшеклассник вышел из комнаты. Затем они смотрели, как девушка надела трусики, потом белый лифчик, ее локти торчали в разные стороны, а руки искали сзади застежку, затем она встряхнула лифчик, надела джинсы, натянула через голову рубашку и наконец нагнулась и задула обе свечи. Тут же комната погрузилась в темноту, и они слышали только ее шаги по голым сосновым доскам. Снаружи они проскользнули к передней двери и спрятались в тени, прижавшись к холодной деревянной стене, смотрели молча, как девушка и два здоровяка вышли в заросший двор, прошли под деревьями, сели в машину и укатили в ночь по Рейлроуд-стрит, и только красные габаритные огни растворялись в пыли над дорогой, пока машина спешила к Мэйн-стрит и центру города.

– Вот сукин сын, – сказал Айк.

– И второй тоже, – сказал Бобби. – Да что с ним?

Они вышли из зарослей амброзии и сухих подсолнухов и направились домой.

Макфероны

Ясным холодным днем поздней осенью скот уже ждал в загоне – взрослые коровы и двухлетние телки. Коровы ревели и мычали, и над загоном и расколами в морозный воздух вздымалась пыль, бурые облачка висели над мерзлой землей, как тучи гнуса. Братья Макфероны стояли в дальнем конце загона и разглядывали скот. Одеты они были в джинсы и ботинки, холщовые рабочие куртки и шапки с фланелевыми наушниками. На кончике носа у Гарольда дрожала прозрачная капля, потом упала, а у Рэймонда глаза покраснели и слезились от холода и пыли, поднятой коровами. Братья были уже почти готовы. Ждали только Тома Гатри, он собирался приехать и помочь с завершением осенних работ. Братья стояли в загоне, глядели мимо скота в небо и рассуждали.

– Видимо, погода передумала, – заметил Рэймонд. – Не похоже, что будет снег.

– Слишком холодно для снега, – подхватил Гарольд. – И слишком сухо.

– Может, и пойдет ночью, – продолжил Рэймонд. – Я видел, так бывало.

– Снега не будет, – возразил Гарольд. – Взгляни на небо в той стороне.

– Туда-то я и смотрю, – подтвердил Рэймонд.

Они снова принялись разглядывать скот. Затем, больше не говоря ни слова, вышли из загона и поехали к конюшне, подогнали пикап к широким раздвижным дверям и загрузили в багажник шприцы для вакцинации, «Ивермек», ампулы с лекарствами и электрошокеры. Кроме того, взяли дымовую печь, прикрепили к ней проводами почерневший от сажи дымоход, вернулись к расколу и разложили инструменты с лекарствами снаружи на поставленную на попа деревянную телефонную катушку, которую использовали как стол. Дымовую печь они установили прямо на земле, рядом с расколом, и Гарольд неуклюже наклонился и поднес к ней спичку. Когда печь разгорелась, он подладил дымоход так, чтобы от нее шло тепло, и дым поднимался черными клубами и пах керосином в зимнем воздухе, смешиваясь с навозной пылью.

Братья оглянулись на звук приближавшейся за домом машины – пикап Гатри сворачивал с проселочной дороги. Он обогнул дом и несколько построек, проехал мимо низкорослых деревьев и припарковался там, где Макфероны стояли в ожидании. Гатри с мальчиками выбрались из машины, все в зимних пальто и шапках.

– А это еще что за работники? – спросил Гарольд.

Он оглядел Айка и Бобби, стоявших возле отца.

– Прихватил с собой, – ответил Гатри. – Сказали, что тоже хотят поехать.

– Надеюсь, они не слишком дорого берут, – объявил Гарольд. – Мы не можем себе позволить платить по городской таксе. Том, ты же знаешь!

Он говорил степенно, притворно сварливым голосом. Мальчики вылупились на него.

– Не знаю, сколько они берут, – сказал Гатри. – Сами их спросите.

Рэймонд вышел вперед:

– Что скажете, мальчики? Сколько нам это будет сегодня стоить?

Они повернулись ко второму старику, тому, что был чуть помоложе, с лицом усталым и серым от мороза, в грязной шапке, надвинутой на слезившиеся от пыли глаза.

– Сколько вы возьмете за участие в нашем предприятии? – спросил он.

Они не знали, что сказать. Пожали плечами и оглянулись на отца.

– Что ж, – заключил Рэймонд. – Видимо, придется обсудить это позже. Посмотрим, как вы справитесь.

Он подмигнул и отвернулся, и они поняли, что все в порядке. Мальчики подошли к расколу, встали возле импровизированного стола и принялись разглядывать шприцы для вакцинации и упаковки с ампулами. Они исследовали все это, осторожно потрогали пилу для удаления рогов, ее острые, покрытые запекшейся кровью края, затем подошли к дымовой печи, вытянули руки в перчатках навстречу керосиновому теплу. Тут в глубине загона заревела корова, и мальчики пригнулись, чтобы выглянуть между досками забора и найти ее, пока стадо толпилось у раскола, ожидая, что будет дальше.

Мужчины принялись за работу. Гатри перелез в загон, и коровы тут же заметили его и попятились к дальнему краю. Он уверенно направился к ним. Коровы собрались в стадо и двинулись вдоль дальней изгороди, но он быстро подбежал, отрезал от стада двух животных, черную телку и старую корову с крапчатой мордой, и погнал их обратно по утоптанной земле. Они пытались повернуть назад, но он размахивал руками и кричал на них, и наконец они недоверчиво потрусили в узкий коридор, который вел в раскол. Снаружи, у начала коридора, Рэймонд просунул в забор шест, чтобы вошедшие животные не смогли выбраться, а затем ткнул телку электрошокером, и тот зашипел на ее заду – телка фыркнула и прыгнула в раскол. Он поймал ее голову в фиксатор, и она брыкалась и пиналась, пока он не зажал ее ребра боковыми стенками станка. Она подняла голову в черном резиновом наморднике и заревела в ужасе.

В это время Гарольд снял холщовую куртку, натянул на себя старый оранжевый свитер с отрезанным рукавом, смазал голую руку лубрикантом. Затем зашел в раскол, завел хвост телки за спину. Засунул ей в зад руку, вынул рыхлый, зеленый, еще теплый навоз и залез глубже, нащупывая теленка. Лицом он обратился к небу, затылком – к корове, глаза сощурены в сосредоточенности. Он чувствовал круглый плотный узел шейки матки, а за ним – вздутый мешок. Обогнул матку рукой. Кости уже начали формироваться.

– Да. Эта стельная! – крикнул он Рэймонду.

Он вынул руку. Она была розовой и скользкой, в пятнышках слизи и кусочках навоза, в красных кровяных нитях. Гарольд вытянул руку, стараясь не прижимать ее к телу, от нее шел пар в холодном воздухе, и, ожидая следующую корову, чтобы не замерзнуть, он встал возле дымовой печи, рядом с мальчиками. Они завороженно оглядели его руку, потом посмотрели на его старое раскрасневшееся лицо, и он кивнул им, а они отвернулись, чтобы понаблюдать за телкой в станке дальше.

Пока брат щупал ее, чтобы понять, есть ли у нее теленок, Рэймонд проверил ей глаза и пасть, а после вколол в плечо две вакцины: «Ивермек» от вшей и глистов и вторую от лептоспироза и выкидыша. Сделав это, он открыл станок, и телка выпрыгнула из раскола, словно ворона, вздымая копытами землю и комья навоза, остановилась посреди загона, качая головой, жалостно мыча в стылое небо, и по ее плечу потянулась длинная серебристая полоска слюны.

Рэймонд загнал следующую корову – старую, с крапчатой мордой – в раскол, поймал ее голову в намордник и зажал в станке, а Гарольд подошел сзади, задрал ей хвост, расчистил зеленую пробку и залез вглубь по плечо, ощупывая. Но щупать было нечего – она была пуста. Он пошевелил пальцами, пытаясь найти то, что искал, но увы.

– Эта яловая! – прокричал он. – Должно быть, не покрылась. Что хочешь с ней делать?

– У нее всегда были хорошие телята, – отозвался Рэймонд.

– Да, но она стареет. Взгляни на нее. Смотри, какой худой у нее зад.

– Может, в другой раз покроется.

– Не хочу ее больше кормить и ждать, что с ней дальше будет, – возразил Гарольд. – Платить за это всю зиму. А ты?

– Ну, пусть тогда идет, – ответил Рэймонд. – Она была хорошей коровой, это стоит признать.

Он распахнул перед ней ворота и открыл станок, и старая корова просеменила в пустой загон, из которого ее увезут, подняла крапчатую морду, понюхала воздух, повернулась вокруг себя и замерла. Она выглядела испуганной, отвергнутой, на грани паники. Черная телка в загоне с другой стороны помычала ей, и старая корова потрусила к забору, где они встали, разделенные перегородкой, дыша друг на друга.

Мальчики возле дымовой печи наблюдали за всем этим. Они перетаптывались с ноги на ногу и хлопали руками по зимним пальто, грелись, следили за отцом и старыми братьями Макферонами. Небо над ними было голубым, как чисто вымытая посуда в кафе, солнце светило ярко. Но холодало все сильнее. На западе что-то назревало. Вдали над горами собирались тучи. Мальчики жались поближе к дымовой печи, пытаясь согреться.

Позже, когда оставалось проверить лишь несколько коров и телок, отец подошел к забору возле печи. Он тщательно высморкался в голубой носовой платок, сложил его и засунул в карман.

– Мальчики, не хотите мне тут помочь? – спросил он.

– Хотим!

– Вы бы мне пригодились.

Они вскарабкались на забор и спрыгнули в загон. Оставшиеся животные отступили, следя за ними, испуганные и дрожащие, головы задраны в тревоге, как у антилоп или оленей. Воздух в загоне был тяжелый, мальчикам захотелось прикрыть носы и рты.

– Итак. Следите за мной, – сказал отец. – Они уже взволнованы. Так что не делайте ничего зазря.

Мальчики оглядывали скот.

– Равняйтесь на меня. Чуть разойдитесь. Но смотрите, чтобы они вас не лягнули. Это больно. Особенно следите за той высокой рыжей коровой.

– За которой? – спросил Айк.

– За старой высокой, – ответил Гатри. – Без белых пятен на передних ногах. Видите ее? С изжеванным хвостом.

– А что с ней не так?

– Она дерганая. Нужно просто остерегаться ее, и все.

Мальчики повторяли за отцом. Они двигались веером по загону. Скот начал перемещаться и сбиваться в кучу, наваливаясь друг на друга, коровы подпрыгивали, сгрудившись у задней ограды. Позади них треснула доска. Затем животные принялись растягиваться вдоль забора вереницей, и в последний момент отец рванул вперед, крича на коров, взмахнул тонким плетеным кнутом и ударил старую корову с заиндевевшими ушами по носу – та притормозила, фыркнула, развернулась. Позади нее стояла беломордая телка, которая развернулась вместе с ней.

Гатри с мальчиками направили их по расколу. Мальчики шли рядом с отцом, а животные семенили впереди, вздымая фонтаны грязи и пыли с утоптанной земли, но у входа в раскол телка испугалась и повернула назад.

– Направьте ее! – прокричал Гатри. – Не дайте ей уйти! Разверните ее!

Бобби замахал руками и закричал:

– Эй! Эй!

Телка сверкнула на него затянутыми белой пеленой глазами, затем развернулась, задрала хвост, взбрыкнула, лягнулась и бросилась вперед по расколу, протиснувшись мимо старой коровы, которая уже шла по узкому коридору. Рэймонд закрыл за ними проход шестом.

– Ладно, – сказал отец. – Как думаете, справитесь?

– В смысле?

– Делайте как сейчас. Приводите двоих за раз. Но будьте осторожны.

– А ты где будешь?

– Мне нужно помочь впереди, – сказал Гатри. – Рэймонд уже устал. Слишком много работы для одного. И у второй коровы есть рог, который нужно срезать.

Он взглянул на мальчиков.

– Вот, возьмите.

Он передал Айку тонкий пастуший кнут, тот взял его, примерился и плавно ударил им через плечо. Щелкнул по комку навоза. Комок подпрыгнул.

– А у меня что будет? – спросил Бобби. – Мне тоже что-то нужно.

Отец оглянулся.

– Ладно, – сказал он. Подозвал Рэймонда: – Дай-ка мне один из шокеров.

Старик принес электрошокер и передал через забор. Гатри взял его и показал мальчикам, как вращать ручку и нажимать кнопку, чтобы давать разряд.

– Видите, как надо? – спросил он.

Он ткнул шокером свой ботинок и выбил искру. Передал шокер Бобби, тот рассмотрел его, прижал к своему ботинку. Он зашипел, и Бобби отдернул ногу и вскинул голову, удивленно глядя на отца и брата.

– Я тоже хочу такой, – сказал Айк.

– Обменяйтесь, – предложил Гатри. – Можешь поменяться с ним на кнут. Но не слишком-то увлекайтесь. Пользуйтесь только когда требуется. И в любом случае нужно быть совсем близко, чтобы воспользоваться шокером.

– А им больно? – спросил Бобби.

– Им это не нравится, – ответил Гатри. – И точно привлекает их внимание.

Он положил руки им на плечи.

– Так. Готовы?

– Наверно.

– Я буду совсем близко.

Он выбрался из загона и присоединился к Макферонам в расколе. Они подогнали телку, и Гарольд проверил ее. Она была с теленком, и Рэймонд вколол ей две вакцины в плечо и отпустил к остальным. Затем подвели корову, и, когда ее проверили и вакцинировали, Гатри обнял ее обеими руками за голову и резко потянул вбок, так, что ее шея напряглась, а глаза стали дикими и неистовыми, и Рэймонд обхватил пилой ее деформированный рог. Он был твердым и уродливым, рос из того места, с которого уже был прежде неудачно спилен. Рэймонд надавил на рычаг пилы, повернул ее, посильнее сдавил рукоятки и наконец срезал отросток. Рог упал, как спиленный сук, и оставил на голове коровы белый, нежный на вид участок. Тут же кровь брызнула тонкой струйкой, собираясь в лужицу на земле. Гатри продолжал держать корову за голову, животное мычало, в панике закатывая глаза, сопротивлялось ему, пока Рэймонд сыпал на порез кровоостанавливающий порошок, кровь впитала лекарство и продолжила стекать по коровьей морде. Он вытряхнул еще порошка, утрамбовал его пальцем на порезе, и они выпустили корову в загон, и та пошла, тряся головой, и ручеек крови все еще тек у нее возле глаза.

В загоне мальчики изо всех сил старались управлять остатком стада во вздымавшейся пыли: им удалось загнать еще двух коров в раскол, и взрослые принялись работать с ними. Но одна оказалась яловой. Ее отпустили в отдельный загон, к корове с крапчатой мордой, и теперь они обнюхивали друг дружку, стоя головами в том направлении, откуда пришли.

– Эта ни разу не покрылась, – сказал Гарольд.

– Может, вам стоит попросить старого доктора Уайкоффа осеменять их, – предположил Гатри. – Искусственно.

– Конечно. Можно было бы попробовать, – откликнулся Рэймонд. – Только он больно дорог.

– Я как раз вспомнил, – сказал Гарольд. – Мы не рассказывали тебе, как мы с Рэймондом его застукали?

– Если и рассказывали, – ответил Гатри, – я не припомню.

– Что ж, да, – начал Гарольд. – Как-то мы с Рэймондом заглянули к нему зачем-то. Корова заболела или вроде того. В его клинику. Когда мы вошли внутрь через парадную дверь, то услышали какую-то возню и толчки, которые раздавались из-за стойки регистратуры. Мы не поняли, что это. Так что заглянули через стойку и увидели там на полу старину дока, лежащего на девчонке, а та обвила его руками и ногами, будто он пятидесятидолларовая купюра. Она взглянула вверх и увидела, что мы пялимся на них. Не испугалась и даже будто не удивилась. Просто перестала вертеться и ослабила объятия. Потом она постучала ему по голове, все еще глядя на нас из-за его плеча, прекратила возню, и очень скоро док тоже угомонился. «В чем дело?» – спросил он. «У нас посетители», – ответила она. «Правда?» – сказал док. «Вообще-то да», – подтвердила она. И он повернул голову, чтобы взглянуть на нас. «Мальчики, – проговорил он. – Это срочно?» «Может подождать», – ответили мы. «Ну тогда ладно, – сказал он. – Я к вам скоро выйду».

Гатри рассмеялся.

– Похоже на него, – сказал он.

– Правда? – спросил Гарольд.

– Мы недолго его ждали, – заметил Рэймонд. – Видимо, он уже все равно заканчивал.

– И она тоже, наверно, – добавил Гарольд.

– Что она делала, – спросил Гатри, – оплачивала счет?

– Нет, – сказал Гарольд. – Не думаю. Больше было похоже, что они внезапно загорелись одной идеей и не смогли сдержаться.

– Бывает, – согласился Гатри.

– Да, – отозвался Гарольд. – Наверное.

– Наверно, бывает, – признал Рэймонд.

Он посмотрел на плоскую, без единого деревца, землю, простиравшуюся до самого края горизонта, где вдалеке голубели гряды дюн.

* * *

Наконец осталось проверить только рыженогую корову, ту, насчет которой их предупреждал отец. Она стала еще злее. Пристально смотрела на мальчиков, словно дикий зверь, никогда прежде не видевший человека. В загоне мальчики держались от нее подальше. Они боялись ее и не хотели, чтобы она их лягнула. Но теперь они направились к ней, и она внимательно следила за ними, переминаясь у забора. Они ее подрезали. Она была высокая, с рыжими ногами, глаза с белой пеленой. Она опустила голову и закружилась, задрала хвост и помчалась на другую сторону загона. Они снова подошли к ней сзади, загнали ее в угол. Она повернулась к ним, глядя зло, вздымая бока, и Айк подобрался поближе, ударил кнутом и щелкнул ее по морде. Это ее удивило. Она скакнула в сторону, затем рванула вперед. Побежала на Бобби, сбила его с ног прежде, чем он успел отпрыгнуть. Он упал на спину и отскочил от земли, словно полено. Она лягнула его и, отбрыкиваясь, поскакала к дальней стороне загона. Бобби распластался в пыли. Вязаная шапочка упала к его ногам, электрошокер валялся рядом. Он лежал на утоптанной земле, глядя в пустое небо, пытаясь дышать. Но вдох не приходил, и он принялся месить ногами пыль, пока Айк в панике склонился над ним и говорил что-то. Глаза Бобби были большими и испуганными. Внезапно дыхание вернулось к нему, он поперхнулся и пронзительно всхлипнул.