8. Когти
Никогда на моей памяти парадный зал не выглядел настолько роскошно. Розоватые мраморные полы сияют до зеркальности, отражая огни хрустальных люстр и расставленные по периметру золочёные витые канделябры. Повсюду расписные фарфоровые вазы с пышными букетами голубых роз, и неслышно снуют между множественными круглыми столами слуги в одинаковых синих передниках. Кружевные скатерти вышиты серебром, и в переплетении узоров можно увидеть гибких снежных барсов с раскрытыми пастями, таких же, как на гербе за моей спиной.
Я думала, что предстоит новая пытка, но пир будто продуман до мелочей – тех самых, что важны именно мне, пусть я не давала никаких распоряжений. Наш с Анваром стол отдельно, во главе зала вместо тронного постамента, лицом к гостям. Два широких полотна развешаны позади: барс и сокол с перьями-ножами, как олицетворение соединяющихся родов. Но самое прекрасное в том, что до меня практически не добираются запахи разномастных угощений – запечённых диких уток и пирожных с горами крема, копчёной свинины и паштетов, трюфелей и фаршированных форелей – иначе сказать, запахи отравы. Передо мной настолько исключительно дозволенные угощения, что когда вижу это и осознаю, от благодарности и нежности настроение взлетает почти до отметки «счастлива».
Впервые кто-то впрямь позаботился о моём комфорте.
Этажерки с фруктами, до которых очень далеко нашему северному сезону. Да что там, и в восточной Антилии вряд ли могут собрать в первый же месяц лета лопающиеся гранаты, ароматные жёлтые груши и сочные апельсины, как ненужные мелочи рассыпанные ягоды – чернику, белые гроздья редкой альденики, крупную красную сладуницу. Наверченные в изящных формах зверей фруктовые желе и потрясающее, лёгкое и шипучее медовое вино, приносящее только теплоту в груди. На мои вопросительно поднятые брови Анвар шёпотом объясняет, что всё это везла с собой в качестве подарков делегация из Манчтурии, где лето практически не кончается. Но как можно было всю долгую дорогу и дни напролёт сохранять даже у ягод первозданный вид, будто только что сорваны с куста и всё ещё покрыты росой… Однако выпытывать детали возможности не остаётся: слишком шумно, и слишком много поздравительных речей нужно выслушать, так что и мимоходом насладиться угощением приходится успевать между дел. И украдкой улыбаться тому, как терпеливо мой муж ест то же, что и я, не омрачив тошнотворными запахами наш стол. За стойкость ему точно можно выписать королевский орден.
– Наш мудрый король уже сказал лучшие слова, и я полностью с ними согласен, – поднявшись с бокалом в руке, неловко сочиняет на ходу поздравление ленегат Нэтлиан, то и дело приглаживая длинные седые усы и сверкая эполетами на крутых плечах. – Это действительно тот союз, который сохранит жизни вверенных мне бойцов. За признанием всех рас Афлена равными друг другу стоит будущее, и это будущее сейчас перед нами. Благослови Сантарра кронпринцессу и её супруга!
Как положено претору, он ограничивается наклоном головы, прежде чем пригубить вино, и я принимаю речь кивком и улыбкой, от которой уже немеют скулы.
– Полный поклон, между прочим, – еле слышно долетает до меня женский смешок от дальнего стола, который вряд ли разобрал давно не ворочающий языком отец, но точно улавливает сам Нэтлиан, цветом лица сравнявшись со своим оливковым кителем. За наглым замечанием следуют неприятные шепотки фрейлин.
Это грубо и отвратительно, но есть тут и грязная правда: Нэтлиан не должен был говорить напрямую с наследницей династии, не поклонившись в пояс, потому как до сих пор не носит никакого титула. Он дослужился до звания ленегата и командующего армией, будучи простолюдином – сыном то ли кровельщика, то ли плотника. Отвага, острый ум и верность короне помогли ему получить кольцо претора, земли и солидное состояние, но ничто из этого не может оказать влияния при дворе, если даже понятия «род» у Нэтлиана нет. Страшно представить, каково в подобном положении приходилось маме.
– Спасибо за воодушевляющие слова, милорд, – вдруг отчётливо перебивает смешки в зале Анвар, салютуя зеленеющему старику бокалом, как бы говоря, что ошибки не было. И в этом я с ним полностью согласна: если кто и заслужил своё место и право, так это бывалый войн, а не тот же нагло развалившийся в кресле Данг, бросающий на всех вокруг оценивающие змеиные взгляды.
На стол сбоку от меня ложится приглашающе раскрытая ладонь. На миг она сжимается, нарочно выдавливая кровь из недавней раны. Что это приглашение, понимаю почти сразу, и повторяю движение Анвара, тревожа царапину, а затем без сомнений переплетаю с ним пальцы.
«Это будет действовать всегда?», – спрашиваю у него, как только чувствую, что в своей голове уже не одна, а по венам растекается искрящее сахарное тепло, так похожее на шипучее медовое вино. Словно в пышном зале вокруг нас возникает отдельная комнатка, где можно говорить без свидетелей. Невидимый купол безопасности, где никто не подслушает и где невероятно уютно. Растопленный камин посреди поля, поливаемого дождём.
«Только кровь к крови, на свежую рану. Завтра такого не будет. Я приятно удивлён, что вообще установилась связь – до меня доходили только сплетни, маги выживают не настолько часто, чтобы создавать союзы. А ты вовсе не маг», – не повернув головы и всё так же учтиво улыбаясь гостям, отвечает Анвар. Для окружающих мы просто взявшаяся за руки милая пара, уже выслушивающая следующую невероятно нудную речь, от посла из Тиберии. Удобно отрешиться от скуки, однако ладонь болезненно пощипывает.
«Оказывается, свадьба – не так уж плохо, как я думала», – странная мысль не адресована ему, просто рождается сама. Если и в зале, где смотрят лишь на нас, можно умудриться сбежать – пир и впрямь удаётся на славу. В голосе Анвара слышны привычные колко-довольные нотки:
«Мы ещё не добрались до самой интересной части. Но я хотел спросить, обратила ли ты внимание на слабость Нэтлиана», – его слова заставляют меня вновь посмотреть на стол преторов и увидеть, как ленегат раздражённо вливает в себя вино, заметно помрачнев. Кажется, у него настроение испорчено точно, что немудрено.
«Это несправедливо, что за все свои заслуги он так и не может получить уважение при дворе. Наверняка его дети вовсе останутся брошены не у дел: без титула им придётся подниматься с самых низов, как отцу, и никакие деньги этого не изменят», – печально вздыхаю я, понимая, что всех сплетников не заткнуть. Тёплая рука Анвара уверенно сжимает мою, и я чувствую пальцами бугристую кожу.
«Это изменишь ты. Один указ, одна подпись, которая ничего не стоит короне, но так много будет значить для него. С Дангом вопрос решён, Мэнис тоже оказалась не без греха за стенами дома. Но прежде чем обещать Нэтлиану титул, я обязан спросить тебя».
«Но титулы не создаются из воздуха, одна бумага с подписью…», – робкая попытка возразить, потому что подобное абсолютно исключено. Как можно просто взять и назвать человека бароном? Пусть даже у него давно есть подконтрольные земли вблизи столицы.
«К концу следующей седьмицы ты станешь королевой, полноправной владелицей всего этого притона лизоблюдов. Твой указ, каждое твоё слово будет равно закону. Топнешь ножкой – и титул станет возможно заслужить. Хлопнешь в ладоши – неугодных начнут выкидывать из окна», – озвученные абсолютно уверенно, предельно конкретные сроки задерживают следующий вдох. Холодок дрожащей каплей скользит между лопаток. Так скоро? Кажется, мой новоиспечённый супруг не привык долго стелить дорожки…
На миг отвлекаюсь, кивая закончившему поздравительную речь послу из Тиберии, пока Анвар благодарит его вслух. Но тема беседы много интереснее пира.
«Это ребяческий подход, и ты сам это понимаешь. Долго ли продержится на троне безумная королева-самодур, не считающаяся ни с кем?», – знаю, что моё волнение он всё равно уже чувствует, но всё же пытаюсь не терять нить разговора за стуком в висках.
«Любое самодурство можно просто грамотно обосновать. Титул Нэтлиана же настолько напрашивается сам, что я поражён, как король не обратил на это внимание».
«Да ему плевать», – хмыкаю я, коротко взглянув на отца, который едва не валится вбок через подлокотник кресла и совершенно беспардонно задрёмывает пьяным забытьем у всех на виду. – «Ладно, если это необходимо, я не против. А можно я тоже кое-что спрошу?».
Но формировать вопрос в голове и не приходится, он настолько зреет с самой церемонии на площади, что Анвар улавливает его при одном воспоминании об обряде и усмехается. Свободной рукой достаёт с края стола блюдо с ягодами альденики и ставит ближе ко мне.
«Попробуй. Эти растут только в самой Сахетии, их собирал Волтар. Дарят крепость телу, не дают устать слишком рано. И да, заменить лепешку было сущим пустяком».
«Но их готовят жрецы в храме, а тебе туда не пробраться», – я неуверенно беру пару белоснежных ягод и кладу в рот. Вкус потрясающий, мякоть тает на языке нежным освежающим соком, напоминающим мелиссу, а приятный запах напоминает о чистоте гор или первом снеге. И едва проглатываю, как пульсирующая лёгкая боль в ладони успокаивает волны, медленно затихая внутри.
«Мне – нет, а вот Миджаю – да, он не маг. И хоть выглядит как гора мышц, ловкости ему не занимать».
Анвар смотрит на стол неподалёку, занятый делегацией из Манчтурии, и я обращаю внимание на того самого громилу, которого заметила ещё у конюшен и который, по словам Эдселя, и кормил лошадей. Даже сидя названный Миджаем мужчина возвышается над остальными и довольно добродушно смеётся вместе с другими четырьмя тёмнокожими слугами Анвара. Почему-то создаётся ощущение, что за этим столом собрались не просто сослуживцы, а друзья, похлопывающие друг друга по плечам и так по-настоящему весело что-то обсуждающие в узком кругу.
«Жаль, что у нас не было времени и возможности дождаться прибытия на свадьбу твоих родных. Оставлять сейчас Манчтурию без герцога Иглейского было бы неразумно», – хотелось бы видеть перед собой больше столь же искренних лиц, а не напомаженных чужаков.
«Мои братья быстро бы показали вашим чопорным аристократам, как надо отмечать такие события. Правда, я не ручаюсь за количество бастардов, которые бы после этого остались в столице. Так что считай, нам повезло», – оцениваю его желание отшутиться и давлю смешок, а Анвар вдруг поднимает наши переплетённые руки и коротко касается губами моих пальцев.
И, наверное, мне не надо так сильно смущаться проявлениям нежности со стороны собственного супруга, но всё равно замираю и не дышу.
***
Хрустит под подошвами сахар. Им, будто блестящей пылью или осколками разбитых витражей усыпан весь путь в северную башню, вся каменная лестница и коридор, тускло подсвеченный канделябрами. Никаких стражей. Этой ночью сюда не положено заходить никому постороннему. Вот только посторонней чувствую себя я сама, когда прохожу через дубовые двери и с грустью смотрю на свою клетку.
Это моя спальня – и уже совершенно чужая. Знаю, что Маиса старалась изо всех сил, создавая подобие уюта: разведён огонь в камине, расставлены на столе вазы с фруктами и кувшины с вином и водой. Но от царящего здесь навязчивого аромата роз не спастись, и я без раздумий иду к балкону, чтобы проветрить от духоты. Распахиваю его срывающимися холодными руками. Изо всех сил не смотрю на постель и на приглашающе открытую дверь в помывочную, откуда клубится лёгкий пар горячей ванны. Ну, уж нет. Я не обязана. И совершенно точно не буду сейчас покорно раздеваться, ложится на эти алые простыни поверх пошло раскиданных розовых лепестков и ждать. Затем, в общем-то, невесту и отпускают с пира чуть раньше – подготовиться. Вся моя подготовка заканчивается тем, что я сдёргиваю вместе с пучками волос тяжёлые заколки, распуская пряди, скидываю в дальний угол туфли с уставших ног и встаю у камина, зябко обнимая себя за плечи и смотря на огонь. Воздушная тафта платья грозит загореться от такой близости к пламени, и какая-то часть меня на это надеется – моментально избавлюсь ото всех сомнений. Стану спичкой. Исчезну.
Царапины на ладонях не положено заматывать, но к ночи они подсыхают корочкой и совершенно не беспокоят. Беспокоит иное: получится ли у меня отстоять свои границы? Да, после этого бесконечного дня чувствую, что и впрямь могу исполнить свою клятву – принять Анвара, доверять ему. Но я не обещала любить и тем более делить с ним ложе прямо сейчас, практически ничего о нём не зная. Может быть, когда-нибудь я буду готова. А пока ничего не мешает спать в разных комнатах и нанять немых стражников, чтобы не ползли никакие слухи. Именно так и надлежит поступить.
Дверь в спальню не закрыта – какой в этом смысл, если в башню никто не зайдёт, кроме колдуна, которого не остановят стены? И всё равно вздрагиваю, едва с лестницы доносятся тихие, скользящие шаги. Будто ползёт к забитому в норке мышонку змея, раскрывшая хищную пасть. Ассоциация столь ярко встаёт перед глазами, что почти вижу эти силуэты в играющем пламени.
– Твоя фрейлина очень милая. Так постаралась для хозяйки, – негромко раздаётся за спиной, и будничный тон Анвара слегка ослабляет давление самих стен, пресс обстоятельств. – Всегда был уверен: если хочешь узнать, каков человек, спроси у тех, кто от него зависит или подчиняется. Маиса всей душой хотела, чтобы тебе понравилось. Значит, ты к ней добра.
– А ты дружен с Миджаем, – почти позволив себе улыбнуться, отзываюсь я, не повернув головы. Но чувствую кожей тяжёлый взгляд на открытых плечах и моментально покрываюсь мурашками. – Мы с тобой очень неправильные аристократы. Ломаем устои, плюём на традиции, подменяем свадебные лепёшки и готовимся сместить с трона короля. Надеюсь, ты не против нарушить ещё одну… часть устаревших канонов?
Замираю в ожидании реакции, от напряжения сводя вместе лопатки. Внутри всё трясётся, как яблочное желе с праздничного стола. Ужас в том, что с той самой ночи в комнате Анвара я словно распилена ржавой ножовкой на две половины, одна из которых кричит разумные аргументы и боится каждого неумолимого шага, который уже слышен позади. А другая трепещет в ожидании касаний, приносящих такое нужное, упоительное тепло, несравнимое с тем, что исходит от камина.
– Виола, я поклялся тебя защищать, – вдруг предельно серьёзно говорит Анвар, и его ладони покровительственно ложатся на мои плечи. Я выдыхаю, прикрыв веки от удовольствия, покалыванием обжёгшего кожу. – Если ты всерьёз думаешь, что я сделаю тебе больно, что ради желания консумировать брак сейчас возьму и сломаю всё, что между нами может когда-нибудь быть хорошего… То лучше мне и впрямь уйти, чтобы защитить тебя от этих страхов. Но если ты мне веришь хотя бы немного, если позволишь себе признать, что отзываешься на меня не только из-за магии, то я останусь.
Его пальцы осторожно проскальзывают под цепочку ожерелья, едва слышным щелчком расправляются с застёжкой. Тяжёлый рубин наконец-то перестаёт давить на грудь и отбрасывается Анваром на каминную полку, как обишковая побрякушка. Резкий стук хорошо трезвит. Я медленно осознаю сказанное и даже не сразу понимаю, что мне дают выбор – тот самый, с которым успешно распрощалась, когда согласилась на брак. Как же сильно благодарна за него сейчас: что мне не нужно ничего доказывать, ведь мои границы остались при мне, и я могу ими воспользоваться.
Но хочу ли?
– Уйти или остаться? – шёпот в сгиб шеи, так близко, что дыхание перехватывает запах еловой смолы: пряный, терпкий мужской аромат. Теряюсь в рваных мыслях, чувствах, в себе самой и в порхающих касаниях к плечам, невесомых поглаживаниях. Ладони, которые теперь я буду узнавать не глядя – с поперечными царапинами, нашими общими шрамами. И их уже не снять, как заколку с волос. Узы Сантарры невидимы, но нерушимы. Так какой смысл им сопротивляться и отрицать.
Я медленно разворачиваюсь и впервые сама тянусь дрожащей рукой к лицу Анвара. Дотрагиваюсь до подбородка подушечками пальцев, знакомясь с мягкостью аккуратной тёмной щетины. Он терпеливо ждёт, но прозрачные глаза не отрываются от моих, светятся с чёрно-золотыми искрами надежды и жажды. Нет, сейчас я чувствую себя совсем не мышью перед змеёй – а графином колодезной воды перед путником, который несколько месяцев шёл через пустыню.
– Останься, – испуганным шёпотом, не веря, что впрямь выбрала падение в пропасть.
В потрясении от себя смущённо прикрываю веки, и тут бархатное, пьянящее тепло опаляет губы. Анвар едва их касается, попутно ведя ладони вверх, вдоль шеи. Поглаживает большими пальцами скулы. От предвкушения кружится голова, будто залпом выпила бокал сливового вина. Боюсь дышать и шевелиться, словно одно неверное движение раздавит крылья той бабочки, что переносит его послания. А момент тянется липкой смолой, пока я сама непроизвольно не облизываюсь, едва заметно.
Анвар тут же приникает ближе, будто только этого и ждал: неосторожного жеста, ошибки своей добычи. Проталкивается языком в мой рот, медленно изучая обратную сторону губ. Вкус переспелой ежевики сладкими искрами разливается от каждого касания, становясь трепещущим ощущением под рёбрами. Ослабевшие колени подкашиваются, и я цепляюсь за крепкие плечи, чтобы не упасть. И прежде, чем меня оглушает сбивчивый сердечный ритм, понимаю, что тоже целую его – самозабвенно и любопытно, сталкиваясь языками и жадно впитывая жар. Растворяюсь в нём, в неспешном темпе, с которым он вбирает мои губы, то чуть ослабляя, то усиливая нажим. Играя и невидимой нитью контролируя ускоряющийся ток моей мёртвой крови.
Путник, шедший несколько месяцев через пустыню, совсем не он – а я сама…
Хочу больше, теснее, теплее. Как кусочек льда, брошенный на печь, плавлюсь под губами Анвара, выцеловывающими мою шею. Он впивается с ощутимо растущим голодом, и рывки его дыхания окатывают огнём кожу. Его руки требовательно сжимают талию, и даже через плотную броню корсета передаётся давление. Мои пальцы безнаказанно подцепляют ворот сюртука, стремясь к первой пуговице, и разделавшись с ней, обнажают ярёмную впадину. Ложатся поверх и ловят быструю пульсацию, так приятно отдающую в моё собственное тело: впервые за двадцать лет жизни чувствую себя желанной. Живой. И когда новый поцелуй приоткрытого рта приносит вместе с влажным жаром вкус сочной клубники, такой отчётливый – пытаюсь вырвать каждую его крупицу, чуть было не простонав от наслаждения. А Анвар всё равно умудряется вести за собой, с нежностью зарываясь в растрёпанные волосы пальцами, пропуская между ними пряди. Лёгкая тревога непонимания всё же заставляет оторваться и найти его глаза:
– Что это…
– Краска для губ. Слушайся меня почаще, и приятного будет ещё больше, – столь довольного тона, по тембру сравнимого с урчанием приласканного зверя, я ещё от него не слышала. Он скользит вдоль моей скулы кончиком носа, странным щекочущим жестом, разносящим колкость под кожу, и, закончив путь у самого уха, шёпотом добавляет: – И альденику ты тоже ела не зря. Моей невинной принцессе не нужна боль, – напоследок звонко прикусив мочку вместе с застёжкой серьги, Анвар выбивает из меня потрясённый и, несомненно, облегчённый выдох:
– У тебя каждый ход продуман наперёд?
– Привыкай. И к тому, что я терпеть не могу лишние тряпки.
Не успеваю среагировать хоть как-нибудь, лишь нервно дёргаюсь от резкого треска ткани и замечаю голубой всполох в прозрачной радужке. Серебряные когти подцепляют завязки корсета и разрезают их вместе с самим шелком, варварски разодрав оковы одежды. Протестующий сдавленный писк Анвар затыкает, вновь захватив власть над моими губами. Новый вкус: лёгкая раззадоривающая кислинка и сладость граната, как освежающий глоток. И первый порыв придержать соскальзывающее платье летит ко всем болотным тварям. С шорохом падает вокруг ног алый сноп тафты и парчи. Не вижу этого – слишком увлечена, следуя за языком, вовлекающим в азартную борьбу. Мелкая дрожь пробегает по позвонкам вслед за оглаживающей спину шершавой рукой.
Нет, я не сдамся так просто и не откажу себе в желании касаться кого-либо без преград, зная, что могу сделать приятно, а не напугать холодностью. Тактильный голод становится выше всего: титулов и ситуации, наших неясных мне самой отношений и долга. Вновь подбираюсь к пуговицам и расстёгиваю одну за другой – так нетерпеливо, что одну всё же отрываю, со стуком отбрасывая в сторону. Ладони Анвара оглаживают бёдра, сминая атласное бельё, и я всеми силами пытаюсь не стонать, не захлёбываться ощущениями, молоточками бьющими потребностью в низ живота. Касаться хочется больше всего остального, и как только удаётся развести в стороны сюртук и рубаху, приникаю к твёрдой груди ладонями, согреваясь об быстро стучащее сердце.
– Виола, – шепчет у самого уха растягивающий звук «о» низкий голос, то ли просяще, то ли вопросительно. Раскалённые, быстрые поцелуи ключиц, неспособные оторвать меня от удовольствия ощущать под пальцами бархатистую кожу. Прочувствовать каждую сжатую мышцу, их плавный рельеф и сквозящую силу.
– Мне нравится, как ты произносишь моё имя, – отзываюсь я чуть слышно, а затем нахожу губами сгиб его шеи: для этого приходится встать на носочки, окончательно вытряхиваясь из платья.
– А мне – когда ты стонешь. Духи песков, от твоего стона у меня… впрочем, такое приличным девушкам не говорят.
– Сегодня я не приличная девушка.
В подтверждение сама вжимаюсь оголённой грудью в его торс, замирая с прикрытыми глазами и дрожа как лист на ветру. Потрясающе. Томящее чувство сосредотачивается внутри, и от жара горло давит стыдное скуление. Нет, никакой пощады просить не стану: скорее сама пройдусь губами вдоль жилистого плеча, пробуя тёмную кожу. Солоновато-терпкая, но такая… настоящая. Умилительно покрывающаяся мурашками, когда спускаюсь чуть ниже и целую кончик соколиного пера, попутно выводя ногтями узоры на мужском прессе. Чуть царапнув вдоль линии ремня брюк, и в ответ мне звучит сиплый выдох:
– Да. Ты точно далека от приличий!
Вскрикиваю в протесте, потому как гуляющие по моим ягодицам ладони вдруг сжимают хватку, и Анвар закидывает меня себе на пояс, вынуждая обхватить его бёдрами: так естественно, будто тела подстраиваются друг под друга сами.
– Эй! Поставь! – слишком неуверенно для настоящих возражений, но я получаю отличный повод попробовать кое-что ещё: осторожно прикусить дёргающуюся вену на его шее, так искушающе мелькнувшую перед носом. И обвести след кончиком языка, сравнивая вкус. Горьковатость. Еловая смола. Кажется, у меня кружится голова…
– Ты хотела сказать – положи, правда же? – дразняще тянет Анвар, укладывая меня на кровать.
Разметавшиеся покрывалом волосы не мешают ахнуть от бархатного контраста, когда десятки рассыпанных по простыне лепестков холодят разгорячённую спину. Задыхаюсь в этом сочетании, поймав себя на глупой мысли, что если ты горишь, то холод может быть приятен. А омут прозрачных глаз – забирающим сознание, зачаровывающим и возбуждённым.
Мне больше ничего не хочется говорить, лишь дождаться, пока Анвар скинет сапоги, и притянуть его к себе за плечи, поймать губы, теперь дарящие вкус сладко-освежающей альденики. Неспешно ласкать языком в ответ, пока умелая рука мягко сжимает полушарие груди, играет с отвердевшим соском, чуть сдавливая его между пальцами. Колкое удовольствие рождает язычки пламени и проступает влагой на белье. Не остаюсь в долгу, легонько прикусывая нижнюю губу Анвара, и вновь ловлю искрящий обсидианом взгляд:
– Ты меня провоцируешь? Разве первый раз не нужно нежнее?
– Не со мной. Я хочу… всё и сразу. Тебя целиком.
Сама в онемении от своей смелости, но сейчас, когда он смотрит на меня будто на лик ожившей Сантарры, мне не страшно. Поддавшись зову темнеющей радужки, дотрагиваюсь до его лица, обводя невесомым жестом линию скул, усталых впадин под глазами. Он неожиданно ловит мой дрожащий мизинец зубами, всего на миг, но дыхание всё равно перехватывает.
– Напросилась. – Кривая улыбка чудится торжествующей. А я вижу только ямочки на его щеках, которые она приносит с собой.
Он приподнимается, почти встав на колени, моё бедро остаётся зажатым между его ног. Понятия не имею, почему нет желания стыдливо прикрыться, а совсем наоборот: игриво сверкая глазами, покрываюсь мелкими мурашками от скользнувшего по телу собственнического взгляда. И его путь повторяют жадные руки, безо всякого масла приносящие блаженное тепло и крутящееся возбуждение. Взвешивают отяжелевшие полушария в ладонях, требовательно сминают, и я закусываю губу, сдерживая стон. Анвар наклоняется, припадает ртом к ложбинке груди, медленно добираясь до ареолы. С нажимом обводит её языком, и я тянусь к нему навстречу, боясь открыть глаза. Просто продолжай. Это так хорошо, что других мыслей нет. Плавиться с шипением ледяной крови… зачарованной магом крови, которая кипит от его ласк.
Он всё ниже, влажно втягивает в себя тонкую кожу у самой ямки пупка, и я всё-таки скулю, от нетерпения ёрзая по кровати. Тут же подув на след, Анвар усиливает дрожь в моём звенящем теле, и я дёргаюсь, внезапно вжавшись бедром в его пах. Ой. Кажется, это было зря. Хрипло прошипев, он покрывает мой живот распаляющими поцелуями и подвигается ещё ниже, сильнее сдавливая ягодицы. Задерживается на них, подцепляя бельё, и дразняще медленно стягивает его, не отрывая от меня пылкого взгляда снизу вверх. За рваным стуком в висках не слышу, как сама тихо зову его пересохшими губами:
– Анвар…
– Ты так напряжена. Расслабься, Виола. Закрой глаза и чувствуй, – подчиняющие нотки в его тоне сводят с ума. Бархатистый лепесток розы касается уязвимой кожи задней части колена и щекочущим движением берёт направление вверх по внутренней стороне бедра. – Откройся для меня. Тебе понравится.
Обезоружено всхлипываю, вцепляясь ногтями в простынь, но за нежностью лепестка в его пальцах так хочется следовать. Заливаясь жаром смущения, чуть раздвигаю ноги, и губы Анвара заменяют его игрушку, требовательно выцеловывая кожу на сокровенных участках. Уже так близко к пульсирующему комку напряжения. Я почти понимаю, что будет дальше, почти готова, но – к этому нельзя быть готовой. И когда горячий язык прикасается к самой молящей о касаниях точке, с протяжным стоном выгибаюсь в спине, дугой приподнимаясь над постелью.
– Да! – слишком восхитительно жарко, чтобы сдержаться. Ещё, пожалуйста, ещё…
Кажется, это я тоже выстанываю вслух, потому что движения языка всё более настойчивые, надавливающие, неумолимые. Если бы не удерживающие мои бёдра руки, я бы не вытерпела сладкой пытки, отодвинулась – но из этой хватки не сбежать. Каждый новый импульс бьёт наотмашь, забирая у меня способность дышать. Оглушает. Голова бессознательно мотается по подушке из стороны в сторону, ртом ловлю ускользающий воздух, пропитанный ароматом роз, смолы и обоюдного желания.
Анвар не останавливается, напротив, ускоряет темп. Его язык внезапно проскальзывает внутрь моего трясущегося тела, и я всхлипываю, сжимая кулаки вместе с горсткой лепестков. Больше не пытаюсь отстраниться, а скорее прильнуть ближе, и в этот момент как никогда остро сознаю, что мне мало. Что стягивающая в животе раскалённая проволока никуда не исчезнет, если ноющая пустота не заполнится как можно скорее. Шумно втянув в себя воздух, чуть подвигаюсь и сажусь на кровати, встречаясь с Анваром губами. Стон рот в рот от дурманящего смешения: вкус меня самой и колдовская добавка терпко-сладкой малины. И можно только гадать, какая ягода будет следующей.
Мои руки намертво притягиваются к твёрдому торсу, не в силах оторваться. Срываю всё ещё болтающуюся одежду с его плеч, и он сам помогает избавиться от лишнего: сюртук, рубаха, глухо из-за давящей подушки в ушах брякнувшая пряжка ремня. В обоюдном нетерпении всё кучей летит на пол вместе с брюками. Нервно сглатываю – как бы ни тянуло внутри, как бы ни вдохновляли его слова про безболезненность, по позвонкам всё равно леденящей лапой таёжного хищника пробегает страх. Я слышала… слышала, что первый раз будет больно, и не уверена, что магия поможет и тут.
– Я с тобой, моя принцесса. И буду тебя держать, всегда, – успокаивающий шёпот в шею, чтобы следом опалить её губами и пряным дыханием.
Отчаянно вжимаюсь в крепкое тело, такое жаркое, такое нужное. Обнимаю его ногами и позволяю вновь уложить меня на прохладные лепестки. Долгий, глубокий сливовый поцелуй расслабляет и пьянит, тянет момент. И поймав невесомый миг между двумя ударами скачущего пульса, между вдохами и импульсами дрожи, между жизнью и безвременьем, Анвар продвигается вперёд первым мягким толчком в ждущую его влажную пустоту.
Застываю в немом вскрике, шокированная новыми ощущениями. Он не спешит, позволяя привыкнуть к этому растяжению, научиться принимать его, осознать раскалённую твёрдость в себе. И всё равно кажется слишком много, до краёв, предельного натяжения незримых внутренних струн. Цепляюсь ногтями за его плечи, уничтоженная этим жаром, и только когда удаётся хотя бы моргнуть в упрямом согласии продолжить, Анвар неспешно набирает темп. Его губы так близко от моего раскрытого рта, почти потираясь о мои. Иногда предвкушение даёт столько азарта, сколько не получить от самого процесса. Но точно не в отношении слияния в единое целое, когда от каждого следующего толчка вырывается глухой стон. Каждое движение – всё глубже, хотя глубже невозможно. Достаёт давящего предела и останавливается, на что я протестующе царапаю его спину:
– Ещё! – почти хнычу, прежде чем впиться в его шею, остро прикусить кожу. Тянет, тянет так сильно, что промедление убивает. Если бы мертвеца можно было убить, я бы умерла сейчас.
– Ты невозможна, – с глухим отчаянием шипит Анвар, и больше не пытается меня щадить.
Его рывки с силой вдавливают меня в постель, и я скрещиваю ноги на его пояснице, чтобы не смел отдаляться на непозволительное расстояние. Держусь за него и падаю одновременно. Это восхитительнее любых магических грёз, ярче снов и мечтаний – чистое удовольствие, туман перед глазами. Твёрдая плоть, скользящая всё резче, и я непроизвольно подаюсь бёдрами навстречу. Запах его кожи перекрывает остальное: втягиваю его, как пары дурмана.
– Ещё, – выпаливаю я просто назло, потому что хочу узнать границу возможностей. Лучше быть не может, или для колдуна предела нет? Дальше – только безвременье…
Нет, дальше – голубой всполох в прозрачной радужке, сдавленный хрип. Я будто сорвала замок с какой-то важной двери. Яростный толчок вышибает воздух, вынуждает с криком выгнуть спину. В подушку по сторонам от моей головы с треском врезаются серебряные когти, и я не дышу, спеша найти губы Анвара. Отвлечь, унять проснувшегося зверя, потерявшего контроль. Снова нежная клубника, просто пытаясь втянуть в себя больше. Рывок, вокруг снегом рассыпается пух, и по бёдрам проходит судорога, волной к подгибающимся пальцам ног.