Часть 10. Жертва
Раскаты грома этой ночью сломали нечто фундаментально важное. Даже в собственной голове Анни не могла сформулировать, что именно было так беспардонно нарушено. У неё в принципе не хватало сил на мысли. Была ванна, где торопливо смывали кровь, а в итоге снова слились в единое целое прямо на бортике, едва не разлив всю воду. Была кровать и какой-то мутный, обрывочный сон, не выпуская друг друга из рук. Чтобы проснуться среди ночи с горящей потребностью под рёбрами и не затихнуть, пока не истлела сожжённая простынь. Это точно не было чем-то нормальным, Анни видела в обсидиановых глазах Элая полный шок и неспособность усмирить толчки лавы по венам, которые теперь вибрацией чувствовала и сама. Ей казалось, что собственная кровь горела абсолютно так же. Особенно когда она тонко скулила от удовольствия, а каждый звук с жадностью съедали терпкие губы.
Что они натворили, когда не просто смешали кровь, а фактически ей обменялись? Превратили два целых в изуродованные половины, постоянно нуждающиеся во второй своей части. И если среди обрывков беспорядочных снов – то ли её собственных, то ли уже исключительно общих – Анни нашла какой-то смысл, то он был в единственном понимании. Снова цельным созданием можно быть лишь так, вжимая в себя свою половину до стона и жара горящей кожи. По отдельности полноценными быть больше не получится. Но к рассветным лучам, слабо попытавшимся пробиться сквозь тяжёлые бархатные портьеры спальни, это перестало пугать.
Анни лежала на животе поверх одеяла, положив руки под голову и тихо жмурясь от наслаждения, как приласканная кошка. Вишнёвый сладкий вкус играл во рту оттенками нежности, пряный мёд – желанием касаться снова и снова. Косы давно превратились в пушистое лавандовое покрывало, сдвинутое набок, чтобы открывать вид на спину. Пальцы Элая невесомо скользили по прожилкам крыльев на лопатках, очерчивали сиреневые контуры.
– А ведь они изменились, – прошептал вдруг Элай едва ли не первые за всю ночь связные слова. – Ещё на приёме они были просто рисунком, совсем бледные. А сейчас… будто слегка выпуклые, как венки. Ты не чувствуешь разницы?
Его сухие губы коснулись верхнего позвонка, откуда начиналась первая прожилка верхней пары крыльев, и Анни улыбнулась, не открывая глаз. Приятно. И щекотно, как тогда, на озере, когда она впервые ощутила новый трепет под кожей. Элай спускался долгими, смакующими поцелуями вдоль позвоночника, и тёплая волна мурашек следовала за его касаниями. Эта нежность крутилась в воздухе и давила на рёбра. Анни будто качало в его неприкрытом обожании, и сейчас она не стыдилась своей природы, как было обычно. Если для кого-то ты являешься личным маленьким кумиром, то уже не хочется приниженно опускать голову.
– Да, – выдохнула Анни, когда к губам Элая снова присоединились пальцы, поглаживая её крылья и целуя дюйм за дюймом на поблёскивающей спине, толчками пульса разнося по венам трепет. – Наверное, ты меня сильно перекормил своими эмоциями, потому что для эйфири довольно сложно вообще начать ощущать свои крылья. И я честно тебе признаюсь, что понятия не имею, когда, сколько и чего именно забирала у тебя этой ночью. После ритуала…
– Контроль потеряли мы оба, не ты одна, – успокоил Элай и подтянулся повыше, чтобы найти её расслабленно-сомлевший взгляд. – Тебе больше не нужно ничего мне объяснять. Я и так знаю. И чувствую тебя в себе.
Будто в доказательство этих слов он нежно дотронулся губами её плеча. И вроде после всех поцелуев этой ночи никакие жесты не должны были удивлять, но у Анни всё равно перехватило дыхание, а горло сжалось. Сейчас он целовал совсем не тело.
– Это же… ужасная ошибка. Только представь, что скажет господин Альбар, если узнает, – тихо попыталась она напомнить ему о реальности, где такая связь кощунственна и противоестественна. Она ждала вспышек в обсидиановой темноте глаз, которые, на удивление, оставались всё так же спокойны. Та чёрная бездна, что сжирала Элая изнутри изо дня в день, больше не пыталась его спалить.
– Я не могу назвать это ошибкой. Наконец-то я чувствую себя… в равновесии. Наверное, именно тебя мне не хватало так долго, – он криво усмехнулся и запустил руку в лавандовые прядки, пропуская их через пальцы и глубоко вдыхая цветочный запах: – К тому же, я очень надеюсь, что через пару лет эйфири сумеют поравняться по статусу с магами. И тогда даже отец не сможет ничего возразить на такую связь.
Анни перевернулась на спину и открыто ему улыбнулась: невозможно было не пропитаться этой уверенностью, которую источал Элай. Когда он говорил о будущем настолько убеждённо, её саму покидало естественное беспокойство за завтрашний день. Чувство защищённости, о которой и не мечтала. Принадлежности, которая не давила, а делала сильней. Если за это платят свободой, то к драконам такую одинокую свободу.
Она обхватила крепкие плечи Элая и подтянула его к себе, смело и без следа былой робости. Терпкий аромат еловой смолы и шафранового дыма щекотал нос. Анни хотела поцеловать нежно и благодарно, но снова получалось лишь поддаваться его жадному напору. Этот человек не привык к долгим раздумьям, он шёл напролом, сжигая преграды, и даже его губы горячие и требовательные. Твёрдый торс вжал Анни в постель, а вкусы смывало шоколадной сладкой терпкостью, которая ясно говорила, что утро пока что откладывалось. Она сомкнула бёдра на его пояснице, усиливая ставший до болезненного необходимым контакт кожа к коже. Новые крючки под пылающими от жара рёбрами требовали своего так же, как и пульсация внизу живота, за последние часы ставшая почти родной.
Треск. Совершенно очевидный треск пламени за спиной Элая заставил его моментально разорвать поцелуй и резким рывком выхватить нож из-под подушки. Анни с испуганным писком накинула на себя одеяло, прикрывая грудь, но неожиданный визитёр явно успел увидеть всё, что только можно было не пожелать показывать никому чужому.
Особенно кудрявой блондинке, прожигающей постель взбешённым взглядом ярко-голубых сапфировых глаз.
– Какого хрена, Алеста?! – вскинулся Элай, но нож отбрасывать не спешил, только сел и прикрыл наготу краем одеяла. – Ты совсем ебанулась, заявляться в чужие спальни теперь получается только внаглую?
Анни торопливо положила ладонь на его плечо, забирая лишнюю злость. Смуглая кожа казалась бы горячей, если бы его стихия всё ещё могла обжигать. Но гораздо больше волновала Алеста: по сравнению с блестящим видом на приёме, сейчас она выглядела максимально странно. В мужских кожаных брюках и белой блузе, с забранными наверх волосами и – вот уж точно дичь – маленьким арбалетом в руке, она невольно вызвала неуютные мурашки.
– Ублюдок! – прошипела она, направляя своё оружие на Элая, на что тот лишь закатил глаза. – Какая же ты жалкая мразь, Элай! Явился угрожать моей матери, унижать её на всю академию! Даже для тебя это абсолютно подлая низость! Если так хотелось выгнать меня из столицы, мог бы прийти ко мне лично, а не издеваться над немощной старушкой, да ещё и на потеху публике! – в звонком голосе послышались нотки истерики, и арбалетная стрела пролетела в паре дюймов от лица Элая, чтобы затем с треском вышибить щепки из изголовья кровати. Метко стрелять Алеста не умела точно. К счастью.
– Успокойся! – рявкнул Элай, потому что тонкие аристократичные пальцы уже начали перезаряжать арбалет. – Во-первых, убери свою игрушку, пока я не спалил твою обнаглевшую задницу. Сейчас же!
Алеста лишь фыркнула, но тут арбалет вспыхнул в её руках, подчиняясь быстрому щелчку пальцев Элая. На пол, прожигая дыры в ковре, закапал расплавленный металл.
– Ничтожный кусок драконьего…
– А во-вторых – заткнись и выслушай меня, – Элай прищурился, смерив взбешённую бывшую презрительным взглядом. – Ты мне лгала про академию. И наверняка знаешь, как там пытают эйфири, вырабатывая рефлексы послушания. Но больше этого не будет…
– Придурок, грёбаные драконы, какой же ты наивный идиот! – простонала Алеста. Кинув взгляд на Анни, она вдруг истерично хохотнула: – Ещё и лицемер. Академия – моя. У мамы давно нет сил заряжать амулеты, нет способностей удерживать дисциплину и находить клиентов. И ты точно не тот, у кого хватит мозгов уничтожить целую систему.
– Клиентов? Ты хотела сказать – покупателей фамильяров? – вопросительно вздёрнул брови Элай. Его явно обескуражило это слово куда больше, чем новости о настоящей хозяйке академии.
– Я сказала то, что хотела сказать, – хищно усмехнулась Алеста и кивнула на Анни: – Думаешь, ты первый, кто догадался трахать жопофеечку? Лицемерное дерьмо. А теперь запомни, ублюдок: больше ты на милю не подходишь к моей академии. Иначе я раструблю по всем газетам, как ты славно ебёшь своего единорога.
Она оценивающе посмотрела на одеяло и неуловимым щелчком пальцев отправила в него сноп искр. Моментально завоняло палёной тканью, и пока Элай с тихими сдавленными ругательствами стряхивал ладонью огонь, Алеста уже исчезла, оставив после себя стойкий чёрный дым. И дыру в ковре, заполненную лужей расплавленного металла.
– Чокнутая, – прошипел Элай, избавившись от последней искры. Его раздражение горчило во рту, и Анни попыталась успокоить его своим путём, на что он тут же вздохнул и повернул к ней голову: – Не надо. Не давись всяким дерьмом. Просто… Что за чушь несла эта бешеная сука? Как это – не первый? Какие нахрен клиенты?
Анни села, перестав придерживать одеяло на груди, и протянула руку, убирая с волос Элая несколько оставшихся там щепок. Она тоже поняла из слов Алесты не так много, как хотелось бы.
– Что тебя смутило в этом слове? Гости, покупатели, клиенты… Как только не называют у нас господ, которые приходят купить себе фамильяра, – на самом деле, её куда больше заинтересовало другое: – Если ты теперь пойдёшь к отцу с добытыми доказательствами, как планировал вчера, то она обнародует наши отношения. Вот, о чём следует переживать.
– Мне показалось, что она имела в виду что-то совсем иное. Но возможно, я просто слегка параноик, – он рассеянно мотнул головой и усмехнулся на источаемое Аннабель беспокойство: – Малышка, я же с самого начала говорил, что мне плевать, как отреагирует общество. И отцу тоже деваться некуда, я единственный наследник. Так что и он, и все его лизоблюды примут нас в любом случае…
Анни задумчиво свела брови. Отчего-то ей совсем не виделось такой же лёгкости в этом вопросе, как ему. И девиз «побесятся и успокоятся» тоже не казался удачным. И всё же, если спокоен Элай, то и ей тоже не стоило без причин сходить с ума. Зато вспомнилось нечто более важное:
– А ты не думаешь, что если Алеста начнёт мстить в ближайшие дни, то у тебя уже не получится пробраться в дом Торна под предлогом интереса к его дочери, как предложил Калеб? Ведь все поймут, что тебя вряд ли интересует сватовство.
– Вот тут не могу не согласиться, за мной должок. К Торну надо сходить сегодня же, а потом уже у меня будет долгий и обстоятельный разговор с отцом. Как бы для начала незаметно обыскать кабинет этого хлыща, пока я буду заговаривать ему зубы?
– Ты забываешь, что у тебя есть я, – хитро улыбнулась Анни и повела плечом: – А у меня есть прекрасная уменьшенная форма.
***
Манеры в высшем обществе всегда ценились не меньше денег и влияния. Так что если пожилого швейцара и удивил неожиданный визит Элая, то виду он не подал совершенно. И в добротный особняк практически в самом центре города его пропустили с вежливым кивком.
– Господин Торн пьёт чай в гостиной. Проводить вас?
– Будьте так любезны, – по-светски расшаркивался Элай, но тут хозяин вышел в холл сам. Осторожно выглянувшая из кармана пиджака Анни сразу узнала это лисье узкое лицо, белобрысые залысины и маленькие глаза хорька.
– Вот это гости! – слегка наигранно добродушно восхитился Хайден, приветственно раскинув руки и холодно улыбнувшись: – Чем обязан визиту, Элай? Не припомню, чтобы у нас с тобой были нерешённые дела.
– Добрый день, господин Торн. Уж простите мою беспардонность, я прогуливался неподалёку. И тут вспомнил, как на приёме услышал разговоры о вашей прекрасной дочери… Кажется, её обсуждали мальчишки господина Белла, и я просто не смог удержаться от желания познакомиться с такой интересной особой, – похоже, в меру льстивый тон и упоминание ближайшего друга, министра правопорядка, сделали волшебное дело: Хайден сменил недоверчивый прищур на откровенное радушие и с жаром пожал Элаю руку. Или просто надежда сбагрить дочь в такой роскошный брак здорово повлияла на его благосклонность.
– Как… как неожиданно и приятно, на самом деле! О, моя Изабель будет счастлива познакомиться, конечно. Правда, они с матушкой только что ушли на рынок, но я могу послать за ними слугу и поторопить с покупками.
– Не стоит утруждаться. Если будет удобно, и вас не затруднит составить мне компанию, я мог бы и подождать. Заодно расскажете об Изабель подробней, всё же одно дело – слухи и сплетни, и другое – рассказ отца. Знаете ли, после той скандальной помолвки с леди Вальтц я очень осторожен в выборе компании…
– Понимаю, понимаю, мой мальчик, – важно закивал Хайден, и его лицо приобрело страдельчески-отческое выражение, будто сейчас будет долгая лекция о смысле жизни для юного отрока. – Проходи, выпьем чаю. И впрямь, куда нам спешить?
Светская беседа потекла в нужном русле, и пока Торн разливался о своей дочурке и её несомненно чистой репутации, Анни выбралась из кармана Элая и спрыгнула на пол. Перекатившись, чтобы смягчить приземление, она оглянулась на удаляющиеся в сторону гостиной фигуры, но в уменьшенной форме её точно никто не мог заметить. И всё же во рту будто кислая лимонная долька. Элай волновался. Явно не за себя. Анни сглотнула эту кислоту, чтобы та не мешала ему поддерживать разговор и отвлекать Торна, а затем побежала по широкому светлому коридору.
Поначалу она боялась попасться слугам, но спустя пару минут вернулась в обычную форму: во-первых, так быстрей передвигаться, а во-вторых, кроме старого швейцара пока что никого в доме не мелькало. А тот занимался обслуживанием хозяина и его гостя. Порадовавшись, что сегодня сменила платья на удобные льняные брюки и блузку, Анни осторожно начала заглядывать в комнаты. Особняк Торна точно выглядел куда шикарней дома Элая. Вылизанный, с толстыми бордовыми коврами на полах и изящными статуэтками духов на каменных подставках, с золочёной лепниной по периметру потолка, но без множества стеклянных ламп. У Хайдена явно не было сил, чтобы освещать магией всё жильё каждый вечер. Зато у министра финансов были деньги на заказ собственного огромного портрета в полный рост, который обнаружился на стене спальни второго этажа. До кабинета Анни так и не дошла, а вот в выполненную в винных тонах комнату не смогла не заглянуть.
То ли интуиция, то ли действительно, ужаснул пошлый и вычурный портрет на фоне клубов дыма. В спальне стояла широкая постель под тяжёлым балдахином, а вот окно было плотно зашторено: единственная тёмная комната из всех. Шмыгнув к прикроватной тумбе, Анни вдруг ощутила чёткий запах хмеля и гари. Сначала было решила, что это чему-то тихо злился внизу Элай, однако запах стоял в собственных рецепторах. Набравшись смелости, она резко откинула с постели покрывало, и кожу закололо льдом ужаса.
Тёмное постельное бельё было обуглено до множества подпаленных дыр. И вроде нечего так удивляться – что ж, и спустя годы брака можно сохранять страсть в отношениях, но вспоминая расплывающийся внешний вид жены Торна… Вряд ли это она могла вызвать такое пламя у супруга. Неужели Рами, пропавшая сестра Калеба, стала любовницей господина? Вполне логичные домыслы. Логичная полупустая бутылка с настойкой огнецвета на тумбе. Ночь для кого-то была весёлой. Или кошмарной.
– Что же тут было? – пробормотала Анни себе под нос, потому что чёрные пятна на матрасе буквально кричали о чьей-то адской боли. Оглянувшись, она не увидела в спальне больше никакой мебели, только тумбу с единственным ящиком, который и рванула на себя в надежде на ответы.
Маленькая серебряная шкатулка с розовыми фианитами, будто подтверждение всем самым диким и страшным предположениям. Оледеневшие руки задрожали, когда Анни достала её и несмело приоткрыла, уже зная, что увидит внутри.
«Думаешь, ты первый, кто догадался трахать жопофеечку?» – стучал в висках издевательский тон Алесты, и когда под серебряную крышку упал слабый свет, Анни громко ахнула от ужаса.
На выстланном бархатом дне шкатулки лежала в позе эмбриона крохотная эйфири. Безо всякой одежды, без сознания, мелко вздрагивающая даже через коматозное забытьё. На обрезанных по плечи кудрявых розовых волосах виднелись капли засохшей крови, и знакомый по прошлой ночи запах сразу всколыхнул лёгкие своим сладковатым смрадом. Но хуже было не это, а то, что обычно бледная и сверкающая кожа художественно покрыта ожогами разной степени тяжести. На то и дело непроизвольно дёргающихся худых плечиках они проступали розовыми следами пальцев. На выпирающих рёбрах и тонюсенькой талии – алыми язвами, местами с крупными вздутыми волдырями. А на бёдрах и ягодицах это были сплошные содранные раны с подсохшей запёкшейся коркой.
– Духи стихий…
Не раздумывая, Анни поставила шкатулку на пол и быстро вернулась в уменьшенную форму, чтобы скользнуть к бессознательной жертве чьих-то больных желаний. Даже трогать изуродованную эйфири страшно и жутко, но оставлять её в таком виде точно нельзя. Сев перед ней на колени, Анни осторожно убрала спутанные розовые волосы с миниатюрного лица и тихо позвала:
– Эй? Ты меня слышишь? Милая, я не причиню тебе вреда, обещаю, – Анни изо всех сил пыталась своим голосом внушить незнакомке безопасность, и та слабо застонала, ещё крепче обняв себя худыми руками-палочками, просвечивающими почти до костей:
– Кто… ты?
– Друг. Я друг, – осторожно коснувшись наиболее живого участка плеча эйфири, Аннабель вздохнула и решилась на вопрос: – Как тебя зовут? Как ты здесь оказалась… в таком виде?
Возможно, спрашивать было несколько жестоко, всё же весь вид эйфири кричал о том, что ей нужна помощь лекаря. Но Анни прекрасно помнила, насколько ограничено её время на ревизию в стенах дома Хайдена, и действовать надо было максимально быстро. От волнения сохло горло, и проступила испарина на лбу.
– Пятая. Я – Пятая, – хрипло выдала эйфири и шумно закашлялась в сжатый кулак. На коже тут же показалась кровь.
Шок достиг новых вершин, и Анни торопливо выхватила взглядом её запястья. Чистые. Никаких шрамов, никаких оков. Или скорее – никакой ответственности за чужую жизнь? Непонимание и неверие всё же взяли верх над любой логикой и вырвались сдавленным шёпотом:
– Какого… где же клеймо… почему…
Пятая вдруг резко распахнула глаза, вскидывая до дрожи пустой взгляд светло-серых глаз. В нём отразилось столько боли, что Анни невольно устыдилась собственных вопросов и этой глупой растерянности. Она очень живо представила, что было бы, если бы Элай с самого начала не думал о ней, не сдерживал порывы, не проводил опасных для себя самого ритуалов и просто взял всё желаемое в тот же вечер после приёма у его отца. Ожог на бедре от одного поцелуя. Десятки – от жарких рук. И сотни язв на самых чувствительных местах… Пятая так плотно сжимала бёдра, что не оставалось никаких сомнений: если их разомкнуть, то кожа на внутренней поверхности будет просто сожжённым палёным мясом.
– Грёбаные драконы, как ты ещё дышишь? – всхлипнула Анни пониманием и вдруг ощутила, что с носа стекают постыдные слёзы слабости.
Потянувшись рукой к эйфири, она как можно нежней погладила её по волосам, не решаясь обнять, хотя очень хотелось. Тошнило неимоверно. За что, за что эта девочка так наказана?! Не просто изнасилована, а превращена в кусок зажаренной плоти.
– Я не знаю, – безумно улыбнулась Пятая и вдруг тоже шумно всхлипнула в ответ. Серые глаза заволокло туманом без сознания, и она зарыдала в голос, утыкаясь носом в алый бархат шкатулки: – Не знаю, не знаю, не знаю! Убей меня, пожалуйста, просто убей. Я не могу так больше…
– Это… это не впервые? – ахнула Анни, но больше внятных слов из истерики Пятой она не услышала. Та билась в каких-то непроизвольных конвульсиях, кусала свой кулак до тихого стона, в котором можно было разобрать только одну мольбу: «Убей меня».
Надо было торопиться. Надо было принимать хоть какое-то решение, потому что Элай в гостиной волновался всё отчётливей. Наверное, ощущал, что происходит нечто странное, или ощущал страх Анни, смешанный с отвращением и шоком. А она продолжала смотреть на кроваво-красное тельце, брошенное умирать после грубого использования. Ей не оставили ни то, что лекарств, даже стакана воды. Даже тряпки, чтобы прикрыться от холода. Это не фамильяр, а кусок мяса, живой товар, проданный лишь на убой, подобно кролику. Чтобы можно было в своё наслаждение содрать с него шкуру любому живодёру.
И вместо ужаса кровь Анни, так сильно потеплевшую после ритуала, заполнила злость. Чуждая ей эмоция, абсолютно не свойственная телу созданий света. Злость кипела в жилах, нагревала вены. Проступала ядом на языке, смывая вкусы эмоций даже отдалённо ощущаемых магов – дворецкого, Торна, самого Элая. Впервые в жизни Анни захотелось причинить кому-то боль, причём такую, чтобы было соразмерно. Например, сунуть в задницу долбанного садиста Хайдена раскалённую кочергу. Освежевать живём его тушу и бросить подыхать точно так же. Разорвать его горло собственными зубами и пить кровь.
– Всё будет хорошо, милая, – не остатках самообладания пообещала Анни глотающей судорожные рыдания эйфири.
Выпрыгнув из шкатулки, она приняла свою обычную форму. Когда это форма людей стала мысленно называться «обычной»? Уже не важно. Во рту лёд – Элаю попросту страшно за неё, за то, что с ней творилось, и как её очевидно потряхивало. И верно, она сама боялась того, что могла сейчас сделать. С рождения сопровождавшая её сила стала пониматься неожиданно чётко. Сделать из кого-нибудь бесчувственное бревно сейчас Аннабель точно могла без особого напряжения. Зато оно искрило в самом воздухе, когда её руки бережно подхватили с пола шкатулку. Замешкала она всего на секунду, чтобы оторвать от манжеты блузки кусок хлопковой ткани и прикрыть им дрожащую Пятую.
Не таясь и не пытаясь двигаться скрытно, Анни спокойно вернулась к лестнице, а затем спустилась к коридору. Её шаги наверняка слышали все обитатели дома, но было плевать. Она старалась только не сильно раскачивать шкатулку, чтобы не причинять больше боли эйфири. Кололо плечи, так сильно и чётко, что хотелось расчесать кожу лопаток ногтями. Пульсация внутри всё глубже и болезненней. По нервам и в разгорячённую до предела кровь.
Из гостиной до неё донёсся обрывок разговора и размеренный голос Хайдена:
– …Так вот, хотел бы заметить, что Изабель рисует совершенно дивные пейзажи, это и впрямь занятные вещи, – он оглянулся на двери, заслышав шаги, и спешно поставил на столик у камина фарфоровую чашку с чаем, растерянно глядя на внезапную вторую гостью: – Позвольте, милая леди, а вы… а что… кто?
– Простите, если не представил сразу, Хайден, – вскочил из кресла Элай, с тревогой посмотрев на бледное лицо Анни и раскрытую шкатулку в её руках. – Это Аннабель, мой фамильяр. Видимо, я забыл, что пришёл не один, но вы же знаете, эйфири мало кто берёт в расчёт…
– А придётся. Придётся взять в расчёт и объяснить, какого дракона это умирающее создание делало в вашей спальне, господин Торн, – железным тоном нажала Анни на обращение к министру, сдерживая порыв сейчас же схватить каминную кочергу. На его лисьем лице мелькнул страх, но тут же сменился шумным возмущением:
– Да как вы смеете… фамильяр! – брызжа слюной, фыркнул он презрительно, будто ругательство: – Шнырять по чужому дому! Приносить… это. Что бы оно ни было, я к этому не имею никакого отношения! – в последней фразе уже была очевидная попытка оправдаться, что равносильно признанию вины.
Не слушая этих визгов, Элай стремительно подошёл к Аннабель и хмуро взглянул внутрь шкатулки. В обсидиановых глазах вспыхнули знакомые искры, а когда он осторожно отодвинул пальцем край скрывающей тело Пятой ткани и оголил практически до кости обугленное бедро, искры превратились в пламя ярости. Но впервые эту копоть не хотелось у него забрать. Он должен ощутить то, что сейчас сжирало её саму.
– У меня для вас дерьмовые новости, господин Торн, – повернул к нему голову Элай, и тоном его можно было резать сталь. Подняв руку, он слабо повёл пальцами, между которыми взвилась огненная змейка: – Вы арестованы по шестьдесят девятой статье кодекса магических ассоциаций за жестокое обращение с фамильяром, – щелчок, и змейка стрелой рванула к запястьям Торна, окутывая их в подобие верёвки. Второй щелчок отправил на ноги Хайдена новую огненную верёвку, и тот рухнул на ковёр у собственного камина, бросая на Аннабель и Элая дикий затравленный взгляд хорька.
– Щенок… Глупый щенок. Она не мой фамильяр, ты не найдёшь у неё клейма. Не привяжешь ко мне. А твоя шестьдесят девятая – это смех, который мне не будет стоить и сотой доли моего состояния, – шипел он вполне логичные вещи, не делая попытки вырваться из пут и лишь сдавленно ухмыляясь своей безнаказанности: – Не показывай всем своего слабоумия, мальчик. Тебе ещё править целым домом.
Элай смотрел на него долгие несколько секунд. Соображал. Аннабель же хотелось лишь одного – плюнуть мрази в лицо за то, что он сотворил с живым созданием. И кажется, связь между ней и Элаем действительно стала чем-то абсолютно объединяющим их в один комок желаний. Два широких шага, и наследник присел перед Хайденом, ловя его взгляд. Только Анни чувствовала, как грелся от тяжёлого дыхания воздух, и как сильно вихрем жгла вены их обоюдная ярость.
– А плевать, – усмехнулся Элай краешком губ, и это напускное спокойствие способно было испугать куда больше, чем любая угроза. – Ты задержан, и ты мой до выяснения всех обстоятельств, в том числе о пропаже Рамины Делавер, вполне себе мага с правами человека, а не скота. Кстати, стоит сходить за её братом. Он наверняка очень хочет сунуть свою железную руку в твои кишки и проверить их содержимое, – неожиданный размах, и в челюсть Хайдена прилетел удар кулака, грубый и совершенно не магический. Зато заставивший тихо охнуть от боли, на что Элай удовлетворённо кивнул: – Ты мой, мразь. На все ближайшие часы. И тебе они покажутся пиздецки долгими, если ты не начнёшь говорить.