1. Маски-шоу
Даже в детстве я не боялась тишины и темноты, никогда не представляла монстров под кроватью и спокойно читала Стивена Кинга на ночь. Так что меня не пугала сегодняшняя гроза и завывания ветра за окном на кухне. Не отвлекали молотящие в стекло капли дождя. Вокруг витали вкусные запахи запекающейся в духовке лазаньи и играла негромкая спокойная музыка, под которую я крутилась между плитой и холодильником. Наслаждаясь одиночеством, слегка пританцовывала в розовом фартуке с оборками – тот самый подарок от мамы, который сначала стыдно принимать, а потом не можешь расстаться. Хотя одиночество это довольно условное, о чём поспешил напомнить Пушок громким голодным мяуканьем и потёрся густой серой шерстью о мои ноги.
– Ты обжора, – вздохнув, я всё-таки положила ему в миску незапланированную порцию корма, но паршивец лишь презрительно чихнул, намекая, что не отказался бы от свежего соуса «болоньезе». – Станешь жирным и не сможешь закинуть свой зад даже на диван, – пришлось пригрозить ему, прежде чем вернуться к разделочной доске.
Я редко баловала себя кулинарными изысками: для себя одной стараться всегда лень. Свободная жизнь полностью меня устраивала. Родители жили на другом краю Ньютауна, не докучая нотациями и позволив обставить свой дом так, как хотелось. Любимые места – спальня с удобной широкой постелью и домашний кинотеатр в гостиной напротив утопленного в подушках диванчика – выдавали с головой, что отдыхать я предпочитала совсем не в ночных клубах. После трудовых будней в издательстве, принадлежащем папе, сил на что-то иное не оставалось: слишком дорого давалась репутация грамотного рецензента, которую постоянно нужно поддерживать. Я знала, что меня не любили за прямоту и принципиальность, но это привычно для пожизненной пай-девочки. Клеймо на лбу, которое давно не мешало. Мне нравилось, когда всё на своих местах, и когда можно предсказать каждый свой день с точностью до минут, как сегодня.
Где-то неподалёку раздался громкий стук, и я беспокойно дёрнулась. Потянулась к телефону на столе и выключила музыку, прислушалась. Но кроме шума дождя с улицы да урчания жующего корм Пушка больше ничего не нарушало привычной тишины. Пожав плечами – наверное, послышалось – я повернулась к раковине, чтобы вымыть посуду после готовки. Скоро испечётся лазанья, и можно будет снова включить любимый сериал, поужинав перед экраном. Вредная привычка – наверное, единственная, о которой предпочитала молчать. Ни к чему рушить идеальный образ идеальной жизни идеальной Софи.
Однако вскоре неприятная тень снова задышала в затылок, заставив выключить воду. Чувство, будто кто-то наблюдал за мной, интуитивное и странное. Я не спеша вытерла руки о фартук, и показалось, что где-то у входной двери впрямь послышались копошение и сдавленная ругань. Нахмурившись, потуже затянула хвостик на голове и смело вышла в гостиную.
– Эй, кто ту…
– Не дёргайся, сука! – резкий удар заглушил мой панический визг, застывший в горле. В глазах потемнело от боли, когда грубые лапы схватили за плечи и впечатали меня в стену, вышибая воздух внезапностью и страхом. – Заорёшь – сверну шею, усекла?! – прошипела большая чёрная тень передо мной, и я с трудом сфокусировала взгляд на её лице, закрытой маской с прорезями.
Грудь сдавило паникой, я отрывисто кивнула, пытаясь не заорать в голос. Сжала кулаки, ногтями врезаясь в кожу ладоней. Вдоль позвоночника пробежала ледяная волна, как только в полумраке гостиной удалось разглядеть ещё две фигуры в таких же чёрных куртках и шапках. Когда они пробрались, почему не заметила?!
От грабителя сильно пахло табаком и кислым пивом, вызывая тошнотный позыв, а его пальцы впивались в плечи так крепко, что отдавало тупой пульсацией в ключицы. Не выдержав давления, я тонко проскулила:
– Отпустите… прошу…
– Заткни рот! – рявкнул мужчина, и я зажмурилась, желая лишь сжаться в комок и исчезнуть. Кожу покалывало, а ноги предательски подкашивались. – Ещё хоть слово, и тебе конец, блондиночка!
В доказательство этих слов он щёлкнул перед моим носом блеснувшим перочинным ножом, от чего поток ужаса разбил дрожью каждую клетку. Жить хотелось очень сильно. Вспыхнувшая было дурная мысль попытаться дать ему коленом между ног и убежать на второй этаж испарилась бесследно. Шумно сглотнув, я окончательно слилась со стеной.
А тем временем один из незваных гостей метался по гостиной, сваливая в большой мешок всё, что попадалось под руку. Шкатулка с украшениями, портативная колонка. Вытряхнул из лежащей на кресле сумочки кошелёк и плеер. Идеально чистый паркет покрывался грязными отпечатками ботинок и каплями дождя, стекающими с поблёскивающих курток. Грабитель задел полку с сувенирами в шкафу, и любимые статуэтки посыпались с неё, разбиваясь вдребезги с оглушительным грохотом. От зрелища закрутило живот, я и всерьёз опасалась, что вывернуть может прямо на держащего меня ублюдка, но дёргаться откровенно глупо. Не очень-то безопасно трепыхаться в руках человека с ножом, а приёмами айкидо, увы, не владею.
– Да оставь ты эту дрянь, – раздался голос третьего мужчины, вышедшего откуда-то из тени. – Лучше сгоняй на второй этаж, там наверняка есть деньги или золотишко. Правда же, хозяйка? – он развернулся ко мне лицом. Из-под маски слышалась насмешка. И вдруг замер, смотря на меня в упор и вынудив самой с несмелым недоумением выглянуть из-за плеча его напарника.
Мягкий вкрадчивый баритон, чуть хриплый, прокуренный. Смутно, совсем слабо знакомый. Внимательные дымчато-серые глаза, светящиеся за маской вора. Этот взгляд, который когда-то ощущала на себе день ото дня, заставлявший оглядываться и прятать смущённую улыбку. Его трудно забыть. Осознание крепло ежесекундно, пока уверенность не победила страх, а опасность словно отступила на невесомые дюймы назад:
– Фостер? – мой робкий вопрос прозвучал на ультратонких нотах.
Он не шевелился долгую минуту, пока один вор продолжал держать меня, а второй убежал наверх, в спальню. Наконец, с тяжким вздохом он поднял руку и стянул с головы маску. Чёрные вихры, вырвавшиеся из плена, спутанными вьющимися прядями упали на лоб. Я тихо ахнула, тут же прикусив губу. Сомнений не осталось. Тот самый одноклассник с последней парты, ужасно нелюдимый, редко снимавший наушники. Всегда одни и те же рваные джинсы и майка, растянутая до неприличия. Всегда сурово нахмуренные густые брови. Всегда этот пронизывающий до костей взгляд затравленного щенка. Теперь он был несколько другим – голодного волка. Хищным.
– Отпусти её, Молчун, – тихо приказал он, и тут же исполненное повеление выдало, что главный среди бандитов именно Фостер.
– Ты её знаешь, что ли? И что будем делать? – заволновался его напарник.
– Иди наверх. Помоги найти бабло, – в интонации послышались твёрдые, властные нотки, и я никак не ожидала услышать подобное из уст парня, которого смутно, но знала в школе. Забитый и зашуганный, он скорее мог только молча, скрипя зубами, сносить издевательства и пинки от футболистов. Видимо, годы поменяли многое. Над бровью у него виднелся тонкий шрам, а потрескавшиеся губы были сурово поджаты. И только не вписывающиеся, ужасно милые родинки на скуле выдавали, что в нём осталось что-то от того скромного мальчика с задних парт.
Как только хватка Молчуна разжалась, я попыталась незаметно скользнуть на кухню за телефоном, осторожно пятясь к свету, но Фостер тут же стремительно рванул вперёд. Сильные руки обхватили плечи точно так же, как минуту назад держали другие. Я невольно всхлипнула от такого давления, и хватка вдруг стала чуть менее жёсткой. Словно он понимал, что причинял боль. Вновь поймав его взгляд, резко выдохнула: в глазах плескалось что-то неясное, тёмное. Близость жилистого тела на секунду почувствовалась особенно чётко. От него пахло дождём и ментолом. Защекотало рецепторы, захотелось чихнуть.
– Неудачная встреча выпускников, да? – сипло усмехнулся Фостер, чуть наклонившись: я оказалась ниже на целую голову. Один чёрт знает, что творилось в его мыслях, но от издёвки страх отступил, а ледяное оцепенение покинуло мышцы. Осмелев, я вздёрнула подбородок и зло прошипела, вылив на него яд презрения:
– Не думала, что ты пойдёшь по такой кривой дорожке, Джеймс.
– Не думал, что дом какой-то выскочки окажется твоим, – не остался он в долгу, и в дымчатой радужке мелькнуло чёрное пламя. Я нервно сглотнула. Похоже, зря пыталась быть смелой, находясь в таком беззащитном положении. Безопаснее всё же заткнуться.
К его ногам неожиданно подобрался Пушок, наконец-то соизволивший выйти и встретить гостей. Я остро пожалела, что завела не овчарку, а бесполезный кусок меха и наглости. Мимолётно понадеялась, что кот способен поцарапать и отвлечь ублюдка, однако вместо этого глупое животное приветливо потёрлось о его джинсы.
– Брысь! – без раздумий пнул он кота, с протяжным воплем отлетевшего к шкафу.
– Пушок! – в ужасе взвизгнула я от такого живодёрства, инстинктивно дёрнувшись было к коту, однако горячие ладони тут же впечатали обратно в стену:
– Стоять, Аттвуд! Мы с тобой не закончили!
Снова железные, приказные нотки, и я окончательно забыла, что надо дышать. Особенно когда от его пальцев даже через майку начал чётко ощущаться жар. В животе свернулся клубок страха, который почему-то медленно нагревался от такого тона. Во рту пересохло.
На лестнице послышались торопливые шаги, дополнившиеся голосом Молчуна:
– Есть. Не густо, но что нашли, то забрали, – от этих слов я в безмолвном бешенстве скрипнула челюстью. Похоже, не судьба наконец-то купить ту машину, на которую копила полгода. Надо было прятать сбережения не в постельном белье, а класть в банк. А ещё в спальне на туалетном столике лежали подаренные родителями на совершеннолетие серьги с сапфиром и кулон – мои маленькие талисманы, приносящие удачу. От мысли, что воры забрали это, я едва удержалась от порыва всё-таки двинуть Фостеру между ног.
– Отлично. Уходим, – кивнул тот, на что третий подельник удивлённо подал голос:
– А что с ней? Она же тебя узнала. Попрётся к копам.
– Не попрётся, – почему-то уверенно возразил он, и я криво усмехнулась в отрицании. О, ещё как пойду! Да что долго думать, вызову полицию сразу, как только вас, мразей, тут не будет.
Ой. Кажется, это обещание отразилось в моих глазах слишком рано.
– А может, поучим её манерам? – внезапное предложение Молчуна засквозило похотливым намёком, и я вновь похолодела от ужаса, бросая на его круглую рожу панический взгляд. – Девочка фигуристая. На троих хватит, – уверена, что под маской эта тварь облизнулась. Фу, ну и мерзость. Нет, нет, только не это…
– Ебанулся?! – оглушительно прогремел Фостер, и в воздухе зависла настоящая ярость, густая и пугающая до икоты. – Я тебе оторву яйца за такие дела, ясно?! Пошли отсюда, оба! Я догоню.
Их не пришлось просить снова. Две чёрные фигуры подхватили набитый моими вещами мешок и быстро ретировались, прикрыв за собой входную дверь. Едва они скрылись из виду, как Фостер снова развернулся ко мне. А потом потянулся к карману куртки и демонстративно, играючи щёлкнул потёртым перочинным ножом.
Я сдавленно пискнула от страха, почему-то снова уловив в его глазах волчий голод. Неужели он всё-таки реализует предложение напарника… Только уже в одиночку. Зубы предательски застучали, а ноги совсем ослабли, и только прижавшая к стене рука Фостера не дала съехать на пол.
– Слушай сюда, малышка Аттвуд. Ты никого не видела и не слышала. И даже заявлять об ограблении не станешь. Иначе я вернусь. И нас уже будет пятеро. Хочешь узнать, каково тебе будет тогда? – угроза в его стальном тоне настолько реальна, что её можно потрогать. Холодное лезвие на секунду прижалось к горлу тупой стороной, и я боялась даже моргнуть, когда со всхлипом выдавила:
– Не-не хочу.
– Умная девочка. Ты всегда была послушной, хорошей девочкой, – кривая полуулыбка, и нож, к счастью, оторвался от покрытой мурашками кожи.
Фостер смерил меня долгим, оценивающим взглядом, словно решая, достаточно ли я трясусь или нет. А потом медленно разжал хватку.
– Или я приду один, свяжу тебя и оттрахаю до смерти – будет ещё хуже.
На этой многообещающей фразе он отвернулся и стремительно покинул дом. Больше держаться на ногах я не могла ни секунды. По щекам покатились неконтролируемые слёзы, колени подогнулись. Я рухнула на пол, истоптанный грязными следами, как марионетка без ниточек. Дрожа от пережитого потрясения всем тщедушным телом и сжимая руки в кулаки до тех пор, пока ногти не проткнули кожу ладоней до крови.
Я точно не хотела звонить в полицию.
Шок оказался долгим, ровность дыхания всё не возвращалась. Только звякнувшая о готовности лазаньи духовка выдернула меня обратно в реальность, включая мутную голову. Пытаясь спастись от отголосков страха, я развела лихорадочную деятельность. Сначала метнулась к двери, закрывая её на все замки и цепочки и тихо недоумевая, как эти уроды сумели расковырять замочную скважину. Потом подбежала к недовольно шипящему коту, который вылизывался возле книжного шкафа.
– Пушок… бедный мой, – я осторожно взяла его дрожащими руками и положила себе на колени, бездумно шепча: – Всё хорошо, всё кончилось, тебя никто больше не обидит…
Кажется, уговаривала большей частью себя. Потому как кот выглядел вполне себе здорово, привычно подставляя голову под пальцы, чтобы ему почесали за ухом. Я торопливо прощупала его лапы и рёбра, едва различимые через густую шерсть, но переломов не обнаружила. Наверное, Фостер не стал пинать животное слишком сильно, просто отбросил его из-под ног.
С облегчением отпустив Пушка и почувствовав, что медленно прихожу в себя, я прекратила искусывать губы и решила оценить причинённый грабителями ущерб. Усыпанный осколками сувениров пол, ушедший ворам кошелёк с банковскими карточками и наличностью. Взяв в руки чудом оставшийся на кухне телефон, не без труда дозвонилась банк до нашего семейного менеджера и сделала запрос на блокировку карт, чтобы хотя бы эта часть денег не утекла в жадные лапы и не оставила меня без цента. Это заняло добрые полчаса, что, учитывая выходной день, уже было потрясающей оперативностью. В спальне подтвердились все опасения о сбережениях: бельё оказалось вывернуто из шкафа, а железная коробочка из-под печенья пуста. В шкатулке на туалетном столике не было ни одного украшения, включая любимый кулон и серьги. Дьявол. Ну, спасибо, что хоть не сняли с кронштейнов телевизор, и не добрались до сумки с ноутбуком в кабинете, забрав только компьютер.
Злость на ублюдков назревала стремительно, с каждой минутой, пока я маниакально собирала осколки. Наверное, если бы среди воров не было никого знакомого, меня бы не взбесило это так сильно. Да и полицию бы вызвала наверняка, не побоявшись угроз. Однако сейчас совсем не хотелось, чтобы Фостер исполнил обещание вернуться. А в том, что одноклассник, о котором уже лет семь не слышала и слова, отныне способен и не на такое, сомнений не возникло.
Не вовремя вспомнилось, как блестящая от дождя чёрная кожанка обтягивала его плечи. Ему шло больше, чем растянутый отцовский свитер, обычно висевший мешком на когда-то тощей фигуре. В сочетании с чуть вьющимися прядками волос и вовсе невероятно притягательное сочетание. И даже в полумраке было заметно, как сильно куртка потрёпана временем, как зашаркан воротник. На костяшках пальцев виднелись какие-то неровности и наросты, словно он не раз разбивал кулаки до мяса. Сукин сын.
А ещё я помнила, как его безжалостно дразнили «отбросом» в школе. Не так уж и много о нём знала. Лишь что он жил в Блэксайде, как пренебрежительно называли в городе полумёртвый район, полный наркоманов, бродяг и прочей грязи. Бывшее гетто, даже сохранившее название «чёрного» квартала. Мы никогда не общались тесно, никогда не дружили: вряд ли у девочки из хорошей семьи могло быть что-то общее с блэксайдовцем. Только эти взгляды с последней парты не раз поселяли мурашки вдоль позвоночника. А теперь он заявился в мой дом и грозил изнасиловать, если пойду в полицию…
Горло больно сжалось, сдерживая горячий тугой комок. Я вдруг посмотрела на всё с другой стороны: Фостер не дал напарникам причинить мне серьёзный вред, как вполне могло произойти с моей-то везучестью. Почему? В память об общих учителях и выпускном, на который не пришёл? Не вязалось это с образом безжалостного отморозка. Не сходилось. Настоящие подонки не пренебрегли бы шансом всю ночь развлекаться с молодой девушкой, если она, конечно, не родственница Годзиллы, а я совсем не считала себя дурнушкой.
Выходит, Джеймс Фостер не такая сволочь, какой хотел казаться в глазах других.
Успокоиться всё равно не удавалось, и я снова прокручивала в голове каждый кадр этого дешёвого маски-шоу. Чтобы не свихнуться, заняла руки тем, что старательно отдраила пол в гостиной от грязи, не жалея маникюра. Больше всего следов было у той самой стены, к которой меня прижимали грубые лапы Молчуна, всё-таки оставившие на плечах некрасивые синюшные пятна.
У самого плинтуса на тёмном паркете пальцы наткнулись на что-то металлическое. Я с интересом поднесла прямоугольный предмет к глазам, рассматривая находку. Похоже на зажигалку, только старинную. Казалось, что она серебряная, однако поверхность так сильно повреждена временем и так потемнела, что разобрать не получалось. На пробу щёлкнув механизмом, убедилась в предназначении штуковины – крохотный огонёк заплясал на кончике фитиля. Заворожил на долгий момент, и в пламени будто отражались голубым светом мои собственные удивлённые глаза. Моргнув, я тряхнула головой и убрала палец с кнопки. Перевернула зажигалку, приятно тяжёлую на ощупь. Точно старинная, потому как такие можно найти только в антикварном магазине. На дне значилась небольшая гравировка: «J.J.Foster».
Вспомнить полное имя его отца я и не надеялась, как бы сосредоточенно ни хмурила лоб. Всё-таки столько лет прошло со школы. Да и вряд ли на такой старой гравировке могло быть имя текущего владельца. Бросив пустые попытки воскресить в голове что-то кроме того, что в семье Фостер все мужчины носили имена только на букву «джей», я снова щёлкнула зажигалкой, с лёгкой ухмылкой смотря на огонь:
– Что ж, Джей-Джей Фостер… Не думай, что тебе сойдёт это с рук.
2. На дне
До этой чёртовой ночи я не считал себя плохим человеком. Нет, у меня не было иллюзий и оправданий своим делам, далёким от законности. В конце концов, это мой выбор. Но презрение в тех самых голубовато-серых глазах было сродни удару молотком по яйцам. Сколько лет я не виделся с Софи Аттвуд, образцовой отличницей из обеспеченной семьи? Не помнил. Годы вообще летят незаметно, когда ты не живёшь, а выживаешь. С самого рождения, каждый час.
Я вырос в Блэксайде, на окраине Ньютауна – по факту на обочине мира. Настоящий смысл этих слов поймёт только тот, кто испытал это на себе. Будучи слишком хилым и болезненным ребёнком для этого болота, я постоянно мучился приступами кашля, потому что спал в разваливающемся гнилом трейлере на продавленном диване, регулярно отмораживая задницу зимой. Всегда старался быть неприметным, чтобы не нарваться на чужие кулаки и ехидство. Матери не помнил: вроде бы, сбежала с каким-то мужиком, когда мне и трёх лет не исполнилось. А может, и просто отбросила коньки от очередной дозы. Отцу же было откровенно похер, жив я или нет. Предел забот – это раз в сезон притащить кем-то отданные вещи не по размеру, да накормить едой из бара, оставшейся с чужих тарелок. Приходилось карабкаться самому.
Вместе с такими же полуголодными пацанами, чьи отцы регулярно или пропадали, или сидели за решеткой, я брался за любую работу. Почистить снег с дорожки зимой, расклеить объявления, таскать ящики с бутылками или гулять с чужими собаками. Но везло на такое редко. Я до сих пор помню, как сорвался впервые: в школе на перемене стащил из рюкзака Китти Бросман шоколадку. Это было отчаяние, а ещё злость за очередные тумаки от отца и настолько голодный желудок, что болели кишки. Но батончик оказался чертовски вкусным. Настолько, что остановиться уже не вышло.
Мне помогала неприметность и тощее телосложение. Никто не обращал внимания на такую плесень, как отброс из Блэксайда, по тупой прихоти папаши устроенный вместо более привычной отстоям чёрной школы в полированный «Ньютаун Хай». И это оказалось очень даже на руку. Кругом обеспеченные одноклассники, не особо переживающие из-за пропажи пары долларов или пакета с сэндвичами. Я был предельно осторожен, всегда брал только самое необходимое, чтобы протянуть ещё день. И за всё своё обучение не попался ни разу.
Потом отца посадили за какой-то пьяный дебош. И ещё раз. Сейчас Джей-Джей старший отбывал уже то ли третий, то ли пятый срок – никто не считал. Стало ещё тяжелей: теперь надо было платить за трейлер, брать где-то одежду… А паренька, еле как закончившего школу и выглядящего бродягой, не стремились брать на постоянную работу. Я смог устроиться лишь на автомойку, где упорно поддерживал репутацию патологически честного человека. Платили там ровно столько, что едва хватало на еду. Но никто из тех, кто знал тихого парня днём, не был в курсе, что мне приходилось делать ночью. Сколотив крохотный отряд из старых друзей, живших абсолютно так же, я внезапно откопал в себе папашины лидерские задатки. Меня слушали и уважали за удачливость в делах и очень осторожный подход. А ещё за ловкость, ведь нет лучшего вора, чем тот, что может вытащить из чужого кармана бумажник, просто загипнотизировав жертву взглядом. Девчонки в автобусах велись на это со смешным постоянством.
Обычно все наши вылазки ограничивались тихим проникновением в чужие дома ночью, а ещё лучше – когда хозяев нет. Я научился пользовался отмычками и благодаря так и не раздавшейся худощавой фигуре залезал в любую щель и неосторожно распахнутое окно. Никогда не грабил тех, кто и без того не сводил концы с концами. Только жирные, лощёные коттеджи из новенького престижного района, среди блэксайдовцев уже прозванного местным «Эльдорадо». Оборзевшие от денег и вседоступности богатеи – вот идеальные жертвы. Я всей душой ненавидел такие дома. Пропахшие домашней едой, которую никогда не пробовал. Чистые и ухоженные дворики, не засыпанные слоем сигаретных окурков и покрытые ровными газонами. Эти комнатки с мягкими диванами и занавесками на окнах. Плоские экраны навороченной техники и домашние животные.
Вот уж точно не ожидал встретить в очередной такой вылизанной норе те самые, огромные глаза: цвет неба, которое готовится к грозе. В них шок, а затем отчётливое презрение, обличающее меня перед самим собой. Противно. Привычная осторожность полетела Сатане под хвост. А эта девчонка в глупейшем розовом фартуке всё также завязывает хвостик на блондинистой головке и морщит лисий тонкий нос.
Да, что там отрицать: я был влюблён в хренову Софи Аттвуд лет с семи. Когда впервые увидел эту улыбку и щёки с ямочками. Она всегда казалась чем-то абсолютно светлым и недосягаемым, фреска с ангелами на церковном витраже. Умная до невозможности, так открыто смеющаяся и сверкающая. Напоминающая ёлочные шарики, которые мне доводилось видеть только через витрины магазинов и в торговых центрах. Завораживала. И, наверное, была единственной из всего класса, у кого я никогда не крал ни цента из кошелька. Слишком чистая, идеальная. Я смотрел на свои вечно покрытые мозолями из-за тяжелой работы руки с периодически сбитыми в очередной драке костяшками, и дотронуться ими до такого ангела казалось богохульством. Как кинуть на воскресной службе комок грязи прямо в священника. А потому – только немые, осторожные взгляды с последней парты на первую. Просто не мог не. Долгими ночами представлять, что однажды золотая Софи увидит за растянутой майкой и чёрной чёлкой человека. На выпускной я так и не пришёл – не нашёл костюма. Или не выдержал бы смотреть, как она танцует с другим.
Что ж, спустя годы мечты подойти к ней ближе сбылись, и совсем, совсем не так, как я мог пожелать. Вместо огней школьного бала – разгромленный дом. Вместо пиджака – отцовская куртка. Вместо воздушного платья – фартук с оборками. Вместо танца – грубо прижал к стене, ловя в глазах слёзы боли, которую ни за что не хотел бы причинять. Но дрогнешь хоть раз, и уже не восстановишь репутацию среди парней. И только от окружающего запаха кружилась голова. Запах дома. Уюта. Тепла. Тонкая нотка приятно свежих, ненавязчивых духов. Аромат её кожи.
От предложения Молчуна зарябило в глазах, а во рту скапливался яд. Позволить причинить ей ещё больший вред?! Дать чужим лапам касаться той, которой даже себя считал недостойным коснуться?! Откровенный испуг в её взгляде туманил мозги хуже палёной травы. Она словно до сих пор девочка с первой парты, а я – тот же мелкий воришка, таскающий шоколадки из портфелей. Держал её за плечи, пытаясь только не дрогнуть, не показать шок. Вроде бы должен командовать ситуацией, но ясно ощущал, что Софи выше меня. Всё ещё недосягаемая. Всё ещё манящая. Даже не так: теперь дотронуться до этого света хотелось ещё больше, потому что она стала ещё привлекательней. Не угловатый подросток, а молодая, излучающая тепло и сексуальность женщина. Близко не стоявшая рядом с теми шлюхами, которые временами пошло извивались в моей постели: к таким порой страшно подойти от количества косметики и безотказности для всех, а иметь их лучше через пакет и в противогазе. Эта же… недоступная мечта. Я сам сделал её недоступной, когда заставил Молчуна и Брюса свалить.
Пытался запугать её ножом, но самому было смешно, потому что она верила, будто способен перерезать ей горло. Каким же дерьмом я себя ощущал в тот момент. И только брошенная напоследок фраза о том, что оттрахаю до смерти – единственная искренность. Мне, и правда, до жопы часто снилось в подростковом гормональном буме, как сияющая звёздочка Софи Аттвуд будет лежать на моей кровати голой. Для неё я бы даже попытался найти чистую простынь и включил бы хорошую музыку. Прядки её золотистых волос рассыпались бы по подушке, а эти полные губы шептали бы моё имя в момент оргазма.
Я не ушёл из этого чёртового дома, а постыдно сбежал, пока соблазн не стал слишком велик. Какое бы дерьмо ни происходило в моей жизни, но я не насильник и не убийца, чтобы принуждать её. Теперь мы уж точно вряд ли встретимся снова, об этом я позабочусь. Среди белого дня вновь смотреть в её лучащиеся лазурью глаза будет слишком паршиво.
Ночь всё не заканчивалась. Сейчас я сидел во главе стола в своём трейлере, рассматривая сваленную в кучу добычу. Такой ценой мне вообще всё это ни к чёрту не сдалось. Но лицо держать нужно. Так что я, как обычно, честно поделил всё на три части. Непроизвольно взяв себе плеер и золотые серьги с сапфиром в комплекте с кулоном. Знал, что не продам эти украшения. Оставлю себе. За каким-то хреном, хотя надо давно заплатить за стоянку трейлера и электричество, или придётся опять мыться ледяной водой и сидеть в темноте.
– Это всё? – недовольно протянул Молчун, подсчитав свою долю из денег и драгоценностей: – Не густо сегодня. Зря только полезли. Надо было всё-таки прихватить саму блондиночку…
– Закрой рот, – спокойно осадил я его, бросая на чернокожее лицо предупреждающий взгляд: – Тебе потрахать некого? Она не пойдёт к копам, зуб даю. А если бы развлеклись, то неизвестно, чем бы всё закончилось. Я пока садиться за решетку не очень хочу. Брюс, а ты?
– Не-а, – торопливо помотал тот лохматой рыжей головой и бережно замотал в тряпку процессор от украденного компьютера. – Да чё, Молчун, нормально же набрали! По десятке на рыло, да плюс барахло – жить можно. Ещё и на карточках может что-то быть.
– Она наверняка их уже заблокировала, – отмахнулся я, понимая, что Софи далеко не дура, а её семейка, владеющая крупным издательством, наверняка на хорошем счету в банке.
Если парни скрывали свои рожи до последнего, то я спалился по полной программе. Теперь одна надежда: её удалось достаточно напугать, чтобы она не пошла в полицию. Скулы свело от желания закурить, и я взял со стола пачку ментоловых сигарет. Мне было плевать, что трындели шёпотки о предпочтениях в выборе марки, считающейся «бабской». Дело в том, что только ментол помогал от приступов кашля, которые до сих пор иногда накатывали. И в Блэксайде лечиться предпочитали только так, лекарства тут попросту не водились.
Сунув сигарету в рот, я похлопал себя по карманам куртки, но в них оказалось пусто. Нахмурившись, проверил и джинсы, однако зажигалки не было. Чертыхнувшись, принял поднесённый огонёк из рук Молчуна, затягиваясь дымом. Вот и посеял скудное отцовское наследство, в списке которого значились ещё куртка, гнилой холодный трейлер и нож. Привычный дым окутал лёгкие, принося каплю никотинового облегчения пострадавшим нервам. Думать стало немного легче, как и продолжать рассуждать о делах.
– Кто у нас на очереди? – небрежно поинтересовался я у Молчуна, и тот с энтузиазмом начал отчитываться о последних днях разведки в «Эльдорадо»:
– Есть большой коттедж на той же Линкольн-драйв, семейная парочка укатила в отпуск. Ещё одинокая старуха на соседней улице, думаю, неплохо скопила под матрасом. Ну и, мой любимый вариант ты знаешь, – в тёмных карих глазах мелькнула озорная искра, и мне пришлось тут же пресекать очередную попытку своеволия.
– Мы не полезем в Чейзбрук. Сколько ещё раз я должен это повторить? Да, жирный куш, но нам не пройти мимо охраны. Это тебе не одинокая девчонка с крайней улочки. Это, мать их, семейка Торн, – я видел, как Молчун стискивал челюсти от раздражения, но предпочёл игнорировать эту злость. Главные богачи города нам не по зубам. Глубоко затянулся ментоловым дымом и продолжил: – Старуху не трогаем, лучше давай семейных. Есть деньги по островам мотаться, найдутся и для нас. И я больше не хочу таких проколов, как сегодня. Брюс, какого блядского хера в доме вообще кто-то был? Ты же сказал, её не видно и не слышно, свалила? – я окинул его укоризненным взглядом, и он тут же затарахтел оправдания:
– Да клянусь, Джей, я думал, её нет! За два дня выходных ни разу нос на улицу не высунула! Кто их разберет, этих богатеньких куколок…
– Ладно, проехали, – тяжёлый вздох, понимая, что и моя вина тут тоже есть. – Но чтобы таких промашек не было. Узнайте, как долго эта парочка будет в отпуске, и только потом идём в гости. Всё ясно? – я затушил сигарету в исполнявшей роль пепельницы чашке с утренним недопитым кофе.
Парни почти синхронно кивнули, распихивая украденное по карманам и мешкам. Молчун с сомнением пересчитал свою долю, на что я невольно хмыкнул. За годы подобных делишек мы провернули уже не меньше нескольких десятков, и до сих пор думать, что я способен кого-то обсчитать – смешно. Такая математика особой сложности не представляла. Особенно когда нужно оценить чужое добро. Поведение старого друга сегодня уже откровенно бесило. Обкурился что ли? С трудом дождавшись, пока они с Брюсом свалят из трейлера, и пообещав, что завтра все вместе завалимся в бар отметить удачную ночку, я с облегчением захлопнул за ними дверь. Наконец-то тишина.