Совы во льдах: Как спасали самого большого филина в мире

6
Чепелев

Когда мы подъехали к Вознесеновке, я был потрясен увиденным. Ближняя постройка, по-видимому, была баней – русской сауной, – но мое внимание привлекло второе строение, стоявшее метрах в пятидесяти от берега. Дом, пока еще недостроенный, высился на два этажа, что крайне редко встретишь среди дикой природы. Плотно пригнанными бревенчатыми стенами с ровным торцом и двускатной крышей он скорее напоминал усадьбу, чем охотничью избушку. С северной и южной сторон к дому примыкали пристройки под зелеными односкатными крышами, которые отводили от стен снег и дождевую воду; с севера к дому лепился сарай, а с южной стороны расположилось крыльцо. Я уже привык к тому, что в России охотничий домик представляет собой нечто стихийное, одноэтажное и однокомнатное, сложенное из тех материалов, которые кое-как удалось наскрести. Но тут на строительство не пожалели ни сил, ни денег, ни времени.

Изба стояла на высоком, крутом берегу, который подмывала стремительно бегущая мимо река, поэтому на снегоходах на него было не въехать. Мы оставили наш караван на льду реки и вернулись за вещами уже после того, как поздоровались с Чепелевым, хозяином дома, с которым за несколько недель до этого Сергей и Шурик боролись на руках в лесной сторожке к северу от Агзу. Хотя у самого берега лед уже растаял и вода бежала свободно, на середине реки он лежал толстым слоем, так что стоянка не вызывала у нас опасений.

Мы поднялись на перешеек из утрамбованного снега, соединявший сушу и реку, словно мост над рвом с открытой водой Самарги. Судя по всему, этот ледяной мостик образовался после того, как Чепелев еще по первым снежным заносам проложил путь к реке, а потом пользовался им всю зиму. В результате образовалась плотная узкая тропка, теперь же с приближением весны рыхлый снег по краям подтаял и опал, а хлипкий ледяной пролет остался. Узкий мостик пугал своей крутизной, но после некоторых колебаний мы по очереди взобрались по нему. Вода под ледяной переправой была всего лишь по пояс, я легко мог разглядеть галечное дно, но она неслась мимо бурным потоком. Учитывая крутой берег с одной стороны и массивный ледяной гребень с другой, случись ледяному мостику обрушиться или одному из нас потерять равновесие, выбраться из реки было бы непросто.

Оказавшись на берегу, я прошел еще метров пятьдесят и поднялся на крыльцо, минуя аккуратные штабеля дров. Внутренняя отделка дома еще не завершилась. Я вошел в дом через сени и сразу увидел справа от меня туалетную комнату, еще без двери и с завернутым в защитную пленку унитазом. В этом месте меня ждало немало сюрпризов, но больше всего удивил этот самый унитаз. Даже жители Тернея, районного центра, не имели таких удобств в доме. Уборные у всех были во дворе. Возможно, этот унитаз был единственным в радиусе нескольких сотен километров, но, что самое неожиданное, обнаружился он в хижине отшельника на берегу реки Самарги. Дальше коридор вел на скромную кухню. Кастрюли, кружки и мясорубка висели на гвоздях, вбитых в оструганные бревенчатые стены, а у печи сушились во множестве носки и ботинки. Из огромного окна, занимавшего бóльшую часть восточной стены, виднелись река, снегоходы и горы на противоположном берегу. Широкая арка соединяла кухню с гостиной, вся обстановка которой состояла из нескольких православных икон, висевших в углу над камином – еще одной диковинкой там, где обычно источником тепла служит дровяная печь. Крутая лестница вела на второй этаж.

Виктор Чепелев сидел на кухне спиной ко мне: сгорбившись на низком табурете у печки, он чистил и нарезал картошку охотничьим ножом. Из одежды на нем были только кальсоны и тапки. Крепкий, но худощавый, с рельефом мышц под загрубевшей кожей и буйными волосами до плеч – трудно было сказать, сколько ему лет – наверное, ближе к шестидесяти. Когда он обернулся, я обратил внимание на его поразительное сходство с музыкантом Нилом Янгом.

– Так значит, ты американец, – сказал он, на секунду оторвав взгляд от горки картофеля, и я кивнул.

В его голосе слышалось сдержанное недовольство. Чепелев не доверял мне, и прошло немало времени, прежде чем я понял почему.

Мы принялись носить в дом скоропортящиеся продукты и личные вещи, оставив на месте то, что нам пока не требовалось: лыжи, бензопилу, ледобур и бензин. Чепелев закончил чистить картофель и бросил его в кастрюлю с кипящей водой. Затем он вышел на крыльцо в одних кальсонах и стал наблюдать за тем, как мы балансируем на ледяном перешейке, пошатываясь под тяжестью рюкзаков и сжимая картонные коробки, которые размякли во время путешествия и грозили вот-вот порваться.

Вернувшись в дом, мы вовсю занялись делами: распаковали еду и нашли свои вещи, которые сложили как попало, в спешке покидая Агзу. Я спросил у Чепелева, можно ли мне осмотреть второй этаж, и он кивком разрешил мне. К тому, что я увидел, я был совершенно не готов. Весь второй этаж занимала одна комната, обставленная так же скудно, как и помещение внизу, но в самом ее центре возвышалась объемная четырехгранная пирамида из фанеры. На одной из граней имелась дверь, и я подошел, чтобы заглянуть внутрь. Постель. Чепелев спал внутри пирамиды, установленной на втором этаже избы. Рядом с подушкой стояла металлическая кружка с какой-то жидкостью, и я осторожно поднес ее к носу и, понюхав, с облегчением обнаружил, что это вода. Я спустился обратно вниз.

Остальные тем временем собрались на кухне и уже заканчивали готовить ужин: Чепелев помешивал рагу из картофеля с мясом кабана и слушал Сергея, который рассказывал ему новости из Агзу и курил, сидя у печки. Толя рылся в принесенных нами коробках в поисках тарелок и ложек, а Шурик нарезал свежий хлеб, купленный в Агзу. Я спросил Чепелева, почему он спит в пирамиде.

– Так ведь энергия! – ответил он, пораженный моим вопросом, глядя на остальных так, будто я не в своем уме.

По всей видимости, популярный в европейской части России псевдонаучный миф о силе пирамид^{38}, благодаря которой улучшается все – от вкуса пищи до физического самочувствия, – добрался и до дальневосточных лесов.

Пока Чепелев раскладывал рагу по мискам, которые мы с нетерпением протягивали ему, Толя сходил в сени и принес две бутылки водки. Сергей сжал зубы, Шурик сглотнул. После ужина Сергей, Шурик и Чепелев пили водку и мерились силами в армрестлинге, пока мы с Толей раскладывали длинный ряд спальников на полу в гостиной.

Позавтракав пшенной кашей и выпив растворимого кофе, я сунул ноги в сапоги, нацепил шапку и в утренних сумерках поспешил во двор, туда, где у самой бани короткая тропинка сворачивала в сторону. Я увидел какое-то движение на холме через реку и, присмотревшись, различил на фоне снега темный силуэт дикого кабана, который бежал рысцой сквозь заросли деревьев. У диких кабанов массивное туловище и короткие ноги, поэтому они не могут шагать по снегу, как олени. Вот и на этот раз животное пробиралось сквозь сугробы, словно ледокол, прокладывающий путь по замерзшему океану.

На обратном пути я заметил за домом сарайчик и, вспомнив о том, что в Вознесеновке за дверью часто скрывается какая-нибудь неожиданная находка, решил заглянуть туда. И не зря. Внутри ровными рядами висело что-то непонятное. На коротких веревках аккуратно сушились несколько десятков длинных, сантиметров по двадцать, штуковин цвета дубленой кожи, неуловимо напоминающих высушенные пальцы. Я не представлял себе, что это такое и зачем их там столько.

Немного позже мы, как обычно, отправились обследовать территорию. Спустившись по ледяному мосту, мы отцепили сани и отправились в путь. Поскольку мы покинули Агзу несколько раньше запланированного, нам с Сергеем предстояло вернуться на север и осмотреть сеть проток примерно в пяти километрах от Вознесеновки, неподалеку от того места, где речка Заами сливается с Самаргой. Толя и Шурик остались неподалеку от базы. Пока мы шли по лесу, я спросил у Сергея, известно ли ему что-нибудь о прошлом Чепелева и о том, где он взял деньги на строительство своего дома. Его односложный ответ многое прояснил: «Ратимир».

Речь шла об одном из главных мясоперерабатывающих предприятий в Приморье. Сергей рассказал, что землю, на которой жил Чепелев, арендовал Александр Труш – колбасный магнат и один из основателей «Ратимира», а Чепелев присматривал за его охотничьими угодьями. Кроме того, у колбасного магната имелся вертолет^{39} – на нем через два года Труш погибнет, попав в авиакатастрофу, – что объясняло, как Чепелев сумел доставить в эти труднодоступные края такие предметы роскоши, как унитаз и газовая плита. К «Ратимиру» имели отношение и загадочные палочки, сушившиеся в сарае, на которые Сергей тоже обратил внимание.

– Пенисы оленей, – сказал он. – И это не считая самок… Страшно даже представить, сколько всего они перестреляли на самом деле.

– Но что он делает с ними?

– Я спросил его об этом, – ответил Сергей. – Готовит из них настойку, а потом пьет ее для поддержания мужской силы.

Мы вернулись в Вознесеновку ближе к вечеру, расстроенные. Мы так и не обнаружили ничего, связанного с рыбными филинами. Добуду ли я нужные сведения во время экспедиции? Или зря трачу выделенные мне по гранту деньги, пока коллеги травятся спиртом? Получится ли у меня найти рыбных филинов для исследования популяции? В процессе работы над диссертацией мне предстоял отлов нескольких рыбных филинов, но в тот момент это казалось чем-то неосуществимым, особенно если учесть, что за всю поездку мне не встретился ни один из них. А мое предложение разработать план по сохранению птицы выглядело весьма самонадеянным. Как бы то ни было, я немного приободрился, когда Толя и Шурик вернулись и сообщили, что нашли старые следы рыбного филина на берегу одного из притоков к северу от Вознесеновки. Я решил, что назавтра отправлюсь обследовать этот район вместе с Толей – так я получу более четкое представление о том, в каких местах предпочитают охотиться эти птицы.

Чепелев объявил, что баня растоплена. Воздержался от нее только Толик, остальные же в полной мере насладились возможностью попариться и помыться. У русских есть два надежных способа завоевать расположение в мужской компании: первый – выпить огромное количество водки и, как следует опьянев, поговорить по душам, а второй – попариться бок о бок в бане. К тому времени я уже давно оставил попытки угнаться за русскими по части выпивки, зато париться с ними мог на равных.

Мы разделись, нырнули в тесную парилку с низким потолком и кое-как уселись на полке. Единственным источником света были неровные всполохи огня в зазоре топочной дверцы, которые отражались в золотых коронках на зубах моих товарищей. Чепелев подождал, пока мы немного привыкнем, потом нагнулся, зачерпнул полный ковш воды, щедро настоянной на дубовых листьях, и выплеснул ее на каменку. Последовавшее за этим шипение предупреждало о надвигающейся на нас волне сильного жара: он растекся по парилке и накрыл нас тяжелым облаком пара, пропитанным землистым ароматом дуба. Шурик, которому даже первый залп оказался не по силам, бросил крепкое словцо и исчез, закрыв за собой дверь. Снова ковш воды, а потом еще и еще. Мы сидели в тишине – дышали, предвкушали, расслаблялись, терпели.

Чепелев то и дело окидывал меня внимательным взглядом: казалось, он ждет, что я не выдержу такого жара или совершу какую-нибудь оплошность в ритуале. Когда я вышел голым и распаренным на ледяное крыльцо бани, то почувствовал, что он все еще наблюдает за мной, вероятно удивляясь тому, что я справился и не капитулировал. Будь я тогда один, наверное, просто постоял бы, наслаждаясь ночной тишиной и временной невосприимчивостью к пронизывающему холоду, но вместо этого я зачерпывал пригоршни снега и энергично растирал ими лицо, шею и грудь. Когда я закончил, Чепелев одобрительно покивал мне.

– Какой-то ты странный американец, – сказал он. – Знаешь толк в русской бане.

Мы сделали еще несколько заходов, чередуя парилку с короткими перерывами, а через час с небольшим помылись и вернулись в дом, чтобы поужинать и лечь спать. Назавтра мне предстояло впервые увидеть следы рыбных филинов.

7
Под натиском воды

На следующий день рано утром я наблюдал, как по склонам Сихотэ-Алиня разливается золото восхода. Толя хотел поискать новые доказательства присутствия рыбных филинов, а мне не терпелось воочию увидеть их следы, я знал только то, что они похожи на букву К. На этот раз я поехал с Толей, а Сергей с Шуриком на черной «Ямахе» отправились на юг, в сторону заброшенного поселка Унты. За последний день ледяной мостик, похоже, утратил часть своего объема, но все еще выдерживал наш вес, пока мы спускались. До места было рукой подать: приток, к которому Толя вез меня, находился всего в полутора километрах вверх по течению. Мы оставили снегоход на льду основного русла и на лыжах пробирались по заснеженной кромке впадающего притока. Льда на его поверхности почти не было: неглубокий ручей с прозрачной водой журчал по ровному галечному дну, огибая встречавшиеся на ее пути крупные валуны. Как и на берегах, поверх камней лежали толстые шапки снега, из-за которых они казались крупнее, чем были на самом деле.

Вдруг Толя резко остановился. Мы прошли не больше 200 метров от места старта.

– Свежие следы! – выдохнул он, в восторге показывая лыжной палкой вверх по реке.

Следы были огромные – примерно с мою ладонь, – и это наводило на мысль о внушительных размерах птицы, которая их оставила. Отпечаток правой лапы напоминал букву К, а левый был ее зеркальным отражением. Такое строение лап встречается не только у рыбных филинов, но и у скоп^{40}. Считается, что это позволяет птицам крепче ухватить извивающуюся водоплавающую жертву. Наст, образовавшийся на сугробах из-за ночных заморозков, выдержал вес птицы и поддался ровно настолько, чтобы на его искристой поверхности остались четкие, хорошо заметные углубления. Филин шел, важно вышагивая, каждая подушечка на его пальчиках оставила отчетливый отпечаток, а два задних когтя процарапали снег, будто шпоры ковбоя в пыли родео. Солнце ярко поблескивало на этих отметинах – шрамах на бриллиантовом поле. Зрелище было великолепное, и я чувствовал себя невольным свидетелем чего-то тайного: филин прилетал сюда в темноте, под покровом ночи, но снег сохранил отпечатки его лап, чтобы я мог восхититься ими.

Толя был в восторге и с улыбкой на лице щелкал затвором фотоаппарата, стараясь успеть, прежде чем нетронутые доказательства нашей находки исчезнут. Он никогда еще не видел таких безупречных следов. Очень скоро, возможно уже через час, они обмякнут под действием солнца, и детали потускнеют.

Рыбные филины обычно охотятся в одиночку. Иногда пара может добывать пищу неподалеку друг от друга, но, как и людей, у каждого из них свои предпочтения. У одной птицы – свой любимый изгиб реки, у другой – своя излюбленная стремнина. Когда самка высиживает потомство или согревает маленьких птенцов в дупле, самец охотится за двоих и старается как можно чаще приносить подруге свежую рыбу и лягушек.

Мы пошли по следам и обнаружили место, где филин затаился над водой в ожидании рыбы, а потом увидели, где он спустился на мелководье. После этого его путь прерывался. Мы продолжили путь вверх по реке еще около километра, но больше следов не было, а потом вернулись уже по другому притоку обратно к Самарге, чуть выше того участка, где оставили снегоход.

Всего в нескольких метрах от притока мы заметили следы огромного зверя, который с непоколебимой уверенностью двигался к верховьям реки. Следы пересекали лыжню, затем поднимались на берег и прятались в лесу. Тигриная тропа.

– Я проезжал тут вчера вечером, – шепотом сказал Толя, давая понять, что это он прошел здесь на лыжах. – Следов тигра тогда еще не было.

Какой удивительный край, подумал я: люди, амурские тигры и дальневосточные рыбные филины ходят одними и теми же тропами с разницей в несколько часов. Тигры меня не пугали^{41}: я уже не первый год работал в их ареале и верил, что они безобидны, если относиться к ним с уважением. По крайней мере настолько, насколько может быть безобидным крупный хищник. На западе их ошибочно называют сибирскими тиграми, но в Сибири тигры не водятся. Поскольку эти животные обитают в бассейне реки Амур, то и называют их амурскими.

Когда днем мы вернулись в Вознесеновку, Чепелев колол дрова в своих бессменных кальсонах, сапогах и легкой шерстяной рубашке. Он прервал работу и спросил, как наши успехи. Толя стал с гордостью описывать ему следы рыбного филина, в подробностях рассказывал, как птица шла берегом реки, складывал пальцы рамкой, демонстрируя, как он кадрировал некоторые из снимков. Чепелев слушал учтиво, но без явного интереса. И тут Толя упомянул про тигриные следы.

– Тоже совсем свежие, – протянул Толя, – иначе бы я заметил их еще вчера.

Чепелев опустил топор на землю.

– Чертовы тигры, – проворчал он и пошел в дом, мгновенно забыв про дрова, Толю и рыбных филинов.

Через несколько минут он появился на крыльце все в тех же подштанниках и сапогах, но теперь уже надел теплую куртку, шапку-ушанку и прихватил с собой ружье. Он запрыгнул в свой трактор, старую проржавевшую махину, и запустил двигатель, с ненавистью вглядываясь в таежную чащу. На Дальнем Востоке некоторые считают тигров бродячими обжорами, которые систематически разоряют популяции оленей и кабанов из-за своего неуемного аппетита. Те охотники, что живут исключительно за счет леса, видят в тиграх угрозу и готовы стрелять по ним, не раздумывая. Последние научные данные^{42} показали, что амурский тигр обычно убивает всего одно животное в неделю, и поскольку они живут очень рассредоточенно (занимая обширные территории^{43} от 400 до 1400 квадратных километров), то, конечно, не наносят существенного урона популяциям оленей и кабанов. На самом деле истинные виновники падения численности копытных – люди, которые злоупотребляют охотой и разрушают естественную среду их обитания^{44}. Но из тигра получился хороший козел отпущения, и очень сложно изменить непоколебимое мнение этих людей с их непростой судьбой, независимо от того, насколько статистически обоснованны те или иные аргументы.

Чепелев вырулил на изрезанную колеями грунтовку, которая вела на север, к лесу; его сузившиеся глаза выглядывали из-под меховой шапки, сканируя горизонт. Он вел трактор, вцепившись одной рукой в дрожащий руль, а другой сжимая ружье. Ни дать ни взять – охота на тигра времен Индийской империи: королевская особа гордо разъезжает на спине слона в поисках ускользающего полосатого трофея. Только в нашем случае охотником был эксцентричный русский в исподнем, сидящий верхом на еле пыхтящем тракторе. Стальной же слон Чепелева^{45} едва ли был передвижной крепостью, как ему думалось: в одном из немногих зарегистрированных случаев нападения тигра на человека в России XX столетия животное без труда вытащило тракториста из кабины и прикончило его.

Спустя час или около того Чепелев вернулся в Вознесеновку, все еще взбудораженный. Он отыскал следы тигра и сделал вывод, что тот ушел на север ранним утром и теперь вне досягаемости для его трактора. Меня не особо беспокоило, что Чепелев найдет животное: местные тигры стараются избегать людей, и поймать их можно, только если застать врасплох. Услышав громыхание допотопного чепелевского трактора, зверь наверняка тут же скроется. Хищнику стоило бы держаться подальше от людей, но его манило обилие легкой добычи на реке, и, не в силах устоять перед искушением, он подходил все ближе и ближе к своим заклятым врагам из Агзу. Попадись ему на пути затаившийся охотник, встреча могла бы стать смертельной для животного. На Самарге тигры, как правило, жили недолго.

Смеркалось, а мы с Толей все еще пребывали под впечатлением от недавней удачи. Мы снова встали на лыжи и медленно заскользили вверх по реке в надежде услышать крики и определить по ним, кто живет на этом участке – пара или одиночная особь. Уже совсем стемнело, и мы находились всего в сотне-другой метров от притока, как вдруг с дерева сорвалось какое-то массивное существо. Даже в неверном свете его очертания четко вырисовывались на фоне застывшей поверхности реки у скал напротив устья притока. Мне уже доводилось видеть сов в сумерках, поэтому я не сомневался, что это одна из них – правда, на сей раз птица оказалась гораздо больше, чем в предыдущих случаях. Это был рыбный филин. При мысли об этом у меня перехватило дыхание. Птица не делала ни одного лишнего движения: она парила на расправленных крыльях, постепенно снижаясь над водой, а потом скрылась из виду в верховьях притока, где охотилась предыдущей ночью. Мы с Толей радостно переглянулись. Мы видели только силуэт, но даже это можно было считать победой. Судя по тому, откуда вспорхнула птица, она с самого начала наблюдала за нашим приближением. Стараясь не тревожить ее больше, мы остались на месте и подождали еще какое-то время, не закричит ли она, но так ничего и не услышали. Мы покатили обратно в Вознесеновку, где вскоре встретились с Сергеем и Шуриком, которые тоже привезли нам хорошие вести. Они слышали дуэт рыбных филинов рядом с Унтами. Между птицей, которую видели мы с Толей, и парой, которая токовала в районе Унт, было около четырех километров – не такое уж большое расстояние для совы, – но поскольку мы наблюдали за ними почти одновременно, то посчитали, что обнаруженные нами птицы обитают на соседних участках, граница между которыми проходит в районе Вознесеновки.

Чепелев все еще был не в духе и за ужином не скрывал раздражения. Вероятно, наше общество начинало утомлять его: три дня в компании четырех незнакомцев могут стать испытанием для того, кто привык к одиночеству. Когда допивали вторую бутылку водки, он завел разговор о «еврейско-гомосексуальном заговоре» в Москве против русских ценностей в пользу западных путем подспудных культурных и социальных диверсий. Я наконец-то понял причину его неприязни ко мне; его паранойя напомнила мне роман Энтони Бёрджесса «Заводной апельсин», описывающий постмодернистский Запад как коррумпированный, жестокий мир, находящийся под влиянием Советского Союза в плане идеологии и языка (изобретенный Бёрджессом язык^{46}, надсат, представляет собой английский c вкраплениями русских слов). Но все оказалось наоборот: советское влияние ослабло, английские слова прочно вошли в лексикон россиян, а западные идеалы проникли в русскую культуру. И некоторые, такие как Чепелев, были встревожены и озлоблены этим.

Шурик сменил тему, поинтересовавшись у Чепелева, не задумывался ли он о том, чтобы пригласить кого-нибудь пожить с ним в таком прекрасном месте. Какую-нибудь женщину, например.

– Так жила же тут у меня одна несколько месяцев, – Чепелев помотал головой, словно отгоняя воспоминание. – Выгнал я ее. Слишком уж много воды лила в бане понапрасну.

Мне стало интересно^{47}, отчего Чепелев, который использует оленьи пенисы для поддержания мужской силы, чурается женской компании, да и Сергей, как я заметил, бросил взгляд за окно, будто хотел прикинуть, сколько метров отделяет баню от Самарги, самой крупной водной артерии на севере Приморского края. Но ничего не сказал, а Чепелев продолжил:

– На что в бане столько воды тратить? Всего-то и есть три места, которые нужно время от времени мыть, – он изобразил, как бодро трет пах и подмышки. – Все остальное суета, только и всего. Отправил ее восвояси на проплывавшей мимо лодке.

После того как Чепелев посокрушался об упадке русского мужика и разоблачил женскую суетность, его раздражение перекинулось на нас. Он досадовал, что мы только теперь приехали на Самаргу исследовать исчезающие виды. Он знал, что мы разыскиваем рыбных филинов^{48}, чтобы защитить их от угроз, связанных с вырубкой леса, и рассказал, что встречал другие группы биологов, которые приезжали сюда с той же целью: одни считали лосося, другие искали тигра.

– Где вы были лет пять назад? – кипятился он, хлопая ладонью по столу с такой силой, что остатки водки поднимались по стенкам бутылки. – Где вы были в прошлом году, когда Самарга так нуждалась в вашей помощи? Вырубка идет полным ходом. Теперь уже слишком поздно.

Из соседней комнаты донеслось уханье рыбного филина. Толя подключил свою видеокамеру к телевизору и пересматривал старую съемку гнезда, сделанную им еще до того, как я присоединился к экспедиции в Агзу. Чепелев пошел к нему. Мы все последовали за ним и расселись на полу в одних кальсонах, всматриваясь в зернистые ухающие тени на маленьком экранчике. Это был один из наших последних вечеров на берегах Самарги.

На следующий день Сергей и Шурик собрались посмотреть на обнаруженные нами следы рыбного филина и поехали вверх по реке, а мы с Толей направились на юг, чтобы обследовать сеть проток в окрестностях поселка Унты, где накануне наши товарищи слышали перекличку пары. Наши поиски не увенчались успехом. Когда на обратном пути мы подъехали к Вознесеновке, то увидели рядом с санями черную «Ямаху». Толя заглушил мотор, мы спешились, но тут же встали как вкопанные, обнаружив пустоту на том месте, где еще пару часов назад был ледяной мост. С минуту я гадал, не рухнули ли Сергей с Шуриком вместе с ним в воду, но потом из дома вышел Шурик и стал показывать, чтобы мы шли по их следам в обход образовавшейся пропасти, туда, где можно подняться на берег. Мы взобрались на холм рядом с баней и пошли по тропинке к избе.

Придя в дом, я понял, что исчезновение моста взбудоражило Сергея и Шурика не меньше нашего. Шурик пытался отшучиваться, но на лице у него читалась тревога. Он рассказал, что в лесу им на глаза попалось множество парнокопытных и они даже попозировали с оленем и косулей – животные были настолько истощены, что не могли убежать от них по глубокому снегу. Когда они возвращались обратно в Вознесеновку, лед под снегоходом трещал, а иногда прямо у них за спиной образовывались провалы.

– Не понимаю, почему вы до сих пор не уехали, – вставил свое слово Чепелев, который сидел у печки, обхватив ладонями чашку теплого чая. – На вашем месте я бы сделал это еще пару дней назад. А теперь может оказаться, что путь отрезан.

Крушение ледяного моста напомнило нам, что мы злоупотребляем гостеприимством не только Чепелева, но и зимы. Сразу после этого мы начали собирать вещи и решили с рассветом мчать на всех парах к побережью, еще не зная, достаточно ли прочен лед в низовьях реки и выдержит ли он вес наших тяжелых снегоходов и саней. Мы спросили у Чепелева, какие припасы у него на исходе, и по возможности пополнили их собственными. После этого отнесли все, кроме спальных мешков и подстилок, к саням. Из-за того, что двигаться приходилось в обход провала, дорога занимала в четыре раза больше времени. В конце концов Толя с Шуриком остались у саней, а мы с Сергеем стали перекидывать им через пропасть тюки для погрузки. Нашей единственной задачей было добраться до поселка Самарга: нельзя было застрять на реке в межсезонье. Только достигнув безопасного побережья, мы могли возобновить поиски рыбных филинов.