Buch lesen: «Мифы 21 века»

Бег Бог

− Скоро праздник города! Послезавтра! Наконец-то! Хотя казалось, всего ничего был праздник единства ветвей власти и праздник единства предложений!

− Так они и были недавно. Один неделю назад, другой на позапрошлой. Благодать!

− Да уж, весь город гулял! Столько еды! Правда, маловато котлет было на дне ветвей. Три котлеты на человека! Где это видано!? − бунтовал один из друзей. – Всегда было по пять.

− Да праздник то неважный. Вот день города будет бомба! Кто что оденет? Клетка или полоска?

Вова безучастно выслушивал все это, доедая завтрак. Постный и пресный, как и скудные помыслы его друзей. А ведь дома мама опять приготовила гору котлет. Заставит же все съесть… а это еще до обеда не дошло. Чтобы хоть как-то сбежать от всего этого парада уныния он взглянул в окно.

Не помогло. Те же серые и унылые пейзажи. Халтурно реставрированное здание, пошлая реклама и одинокий интеллигент, ожидающий свой автобус под билбордом с рекламой дешевых внешне и по чеку проституток. Стало еще паршивее. А впереди еще целый день в унике…

Тут к одинокому интеллигенту подошли четверо в серых куртках и чертами вырождения на лице. Из-за стекла Вова ничего не мог разобрать из того, что они говорят. Летели слюни. Подобно беркутам над ягненком, четыре гоблина окружили несчастного трясущегося студента. Юноша впился хиленькими ручонками в набитый портфель, будто в нем заключалось все его достоинство. Отвратная картина. Причем уродлив был и студентишка в своей слабости и мягкотелости, и эти обезображенные алкоголем во время беременности дуболомы.

Самый уродливый из них, с приторно сладким лицом вечного пупса, дал агнцу хлесткую пощечину, двое других вырвали сердечный портфель, из которого посыпались тетрадки, учебники и контейнер с мамиными котлетами. Уже через мгновение они поставили «ботана» на колени и принялись поочередно щедро раздавать ему пощечины, ржа и хрюкая. Щеки его набухли, стали ярко красными, глаза наполнились горькими слезами. Но он терпел. Плакал, поедал сопли, но терпел. Вова встал с места, и только тогда компания друзей обратила на потасовку внимание.

К этому моменту они достали свои телефоны и принялись снимать, как он просит прощение за то, что ни с кем не поделился мамиными котлетами. Другой местный тролль, жирный и женоподобный, взял жертву за интеллигентскую челку и стал стремительно подносить его лицо к своим паленым кроссовкам.

Вова был уже на половине пути к выходу из забегаловки. Он должен остановить это. Этих животных, эту мразь, эту падаль! Даже если он не сможет всех избить, то хотя бы сделает все, что в его силах! Но тут внезапно за его одежду хватаются сразу несколько пар рук. Это были его друзья.

− Что вы делаете? Вы видели, что там происходит?! Пошли все вместе отпиздим это сучье племя!

− Вова, одумайся!

− Вова, ты чего? Сдурел? Это их разборки.

− Вова, остынь, да он пропустит через себя это и дальше жить будет. А тебя-то поколотят!

− Вова, знаешь, как долго синяки проходят!

Тут удерживать разгоряченного Вову принялись и посетители, схватив его руки, ноги и держа за куртку, рубашку, ремень и штаны.

− Пустите, пособники! – рычал Вова с львиной яростью. Наконец-то он смог сорвать с себя десятки рук, благо все они были слабыми.

Но к тому моменту злодеи покинули место истязания, а интеллигентский сын подбирал с земли котлеты, что выпали из контейнера, и сплевывал с языка подошвенную грязь. Когда он завершил сбор ингредиентов, приехал автобус. Студент поправил прическу и зашел во внутрь. Вова глядел вслед стремительно удаляющемуся автобусу.

− И чего ты добиться то хотел? – c издевкой вопрошал один из друзей. – Балда ты, Вова.

− А−А−А−А−А! – заорал во всю глотку Вова и побежал куда глаза глядят. Бежал, кричал, задыхался, все смотрели на него как на идиота, но он не мог больше оставаться с тем чудовищным нечто, что он называл «друзьями».

Наконец-то остановился, перевел дыхание. «Ему не помочь. Мир несправедлив. Мама всегда говорила! Спокойно. Подумаешь после университета, что делать»

Университет чем-то сильно напоминал здание какой-то больницы, хосписа и торгового центра. У входа курили первокурсники, еще бодрые, еще с мечтами. Рядом с ними стояли чуть более счастливые школьники, что пришли в университет на экскурсию.

Тем временем единственный громкоговоритель в городе задребезжал: «Университетские занятия начинаются, просьба всех учащихся не опаздывать!» Единственный громкоговоритель был сделан с целью сокращения налогов граждан на оповестительные системы. Благо звука хватало, громкоговоритель охватывал весь город, сразу объявлял и другие важные объявления. Люди давно смирились с тем, что громкоговоритель проникает во все квартиры, и от него нельзя было скрыться. Они потерпели, расслабились и стали получать удовольствие от того, что буквально слышат, как жизнь в городе идет, а дети учатся.

Лекционный зал был полон. Амфитеатр из парт, за которыми когда-то сидели выдающиеся ученые, поэты и художники. Теперь здесь сидят его друзья, и Вова намеренно отсел от них. Доцент Всеклюев важно поправлял очочки, смотрел одновременно в Канзас и Арзамас и улыбался как полный придурок, как пьяная мультяшка. Преподает здесь по связи с ректором, который не выгнал его даже после того, как его обвинили в удерживании у себя дома студентки со связыванием веревкой и пытками утюгом. Дело было замято. Также не раз обсуждалось, что преподаватель носит женское платье и любит общаться с детьми на детской площадке, однако совет университета настаивал, что личная жизнь преподавателей их не волнует.

− Всем встать! – скомандовал Всеклюев, продолжая смотреть в разные стороны, как варенный рак, и все также тупо улыбаться, точно он был огромным обосравшимся слабоумным ребенком.

− Садитесь!

Студенты с серыми заспанными лицами сели. На их лицах отображалось все уныние какого-то радикально пуританского народа.

− Так, кто даст правильное решение задачи? – Всеклюев говорил всегда с ярко извращенческой интонацией. Доцент обвел каждого в аудитории взглядом и выбрал мишень.

В это время Вова для себя решил пропустить всю эту пургу. Дисциплина сама по себе была ненужная, а слушать этого рвотного педераста ему не хотелось вдвойне. Его озаряла мысль о безыдейном поколении, что сидели с ним в одной аудитории. «Раньше студенты устраивали бучи, когда их принижали в правах, продвигали самые безумные проекты, во главе угла были поэты, ученые и лидеры, они творили и показывали свою волю. Они не терпели, а боролись за свое счастье! Настоящие бойцы звонкой молодой крови. А что сейчас? Почему передо мной эти ходячие унылости? Где страсть? Где злоба? Где энергия?»

− Глупейшее решение задачи, Сидоров. Иди сюда, полудурок.

Сидоров виновато склонил голову, подошел к учительскому столу, лег верхней частью на живот, согнув руки свои.

− Итак, класс. Наблюдем за малолетним дебилом.

Всеклюев снял с Сидорова штаны, расстегнул пояс брюк и достал сморщенный член. Учитель аппетитно облизнулся, направил агрегат на боевой лад поступательными движениями и погрузил его внутрь ученика. Публика молчала, точно так и было надо. Тем временем Всеклюев довольно кряхтел и все активнее двигал сморщенными бедрами, в то время как Сидоров недовольно мычал от боли, по ногам его стекали ручьи крови. Но он терпел, ибо не хотел ни в коем случае испортить дальнейшие отношения с лектором. Впереди экзамен.

− О-о-о! Да! Посмотрите, как он туп! – приговаривал Всеклюев. Во рту его пузырились слюни. Тут рука его отвесила мощный подзатылок ученику. – Балда!

Тем временем Вова испытал тяжелейший ужас, сковавший все его движения. Он точно стал героем донасьеновского кошмара. Бедра с хлопком ударялись о бедра, Всеклюев вот−вот кончит. Студенты же покорно смотрели за этим, как смотрели бы на объяснение очередной глупой задачи. Кто-то издевательски хихикал. Но все сидели обездвиженные. Единственным источником движения в здании был насильственный половой акт.

− Правильно, смейтесь над ним! – одобрил смешки Всеклюев и ускорился. Сидоров же изнемогал от боли, мычание переросло в тихий крик.

− Что вы все молчите! – подобно воплощению совести, Вова вскочил со своего места. Всеклюев остановился, оставив свой фаллос внутри подопечного. – Твари! Остановите его!

− Как вы смеете, молодой человек, вмешиваться в устройство учебного процесса! – отсталое лицо Всеклюева приобрело воинственные очертания (но все еще до дури карикатурные). Профессуре лучше знать, что и как надо преподавать. Вы всего лишь студент.

− Гниды! – выкрикнув, Вова швырнул свой тяжелый портфель в сторону преподавателя и выбежал из аудитории.

Охваченный паникой, бежал он, как загоняемый зверь. «Да что это творится вообще!» Вот он оказался на улице и ринулся за правосудием. Университетский дворник, видя непокорного студента, харкнул на землю и проговорил: «Дон Кихот хуев».

Вова пущенной стрелой устремился в Управдом, что находился на перекрестье двух главных проспектов. Это был единственный высокий дом, унылая конструкция из стекла и бетона. Для удобства жизнедеятельности народонаселения было решено объединить единственный торговый центр, администрацию «уполномоченного ради общего дела» и полицейский участок. Всё также для комфортности народонаселения на местах было решено объединить судебную и исполнительную власть в лице бывшего губернатора, нынешнего уполномоченного ради общего дела господина Добча. Пулей взметнулся он на нужный этаж, пробегая мимо мириад офисных клерков, трудящихся ради общего дела. Вова сделал заключение, что больше половины работников имитировали работу. Неутешительный вывод был сделан по количеству разлагаемых в тот момент на столах косынок, пасьянсов и аккаунтов социальный сетей, где уныние и безрисковость были возведены в абсолют. Унылые лица офисников ничем не отличались от тех, что только что лицезрели систему обучения доцента Всеклюева. Наконец-то он добрался до дверей городской администрации, что также выступала в качестве полиции и прокуратуры, как было сказано ранее.

− Мне нужно, чтобы вы срочно возвели уголовное дело на доцента Всеклюева. Он только что изнасиловал студента на глазах у всей аудитории.

Секретарша смотрела на юношу с изумлением. Она осмотрела его с ног до головы, стараясь отыскать явные признаки безумия.

− Мы оформим заявку…

− Сейчас же мне нужен урод Добч.

− Он отсутствует на месте. Мы не можем оформить дело.

Владимир вскипел.

− Да у меня там целый зал свидетелей! Всеклюев – опасный преступник!

− Тот факт, что вы не хотите учиться, еще не говорит о том, что учителя безумны.

Переполнявший все возможные пределы гнев стал подступать к горлу, душить и побуждать блевануть.

− Молодой человек, вы в порядке? – поправила очки секретарша.

− Вы не в порядке! Он маньяк! Сейчас же звоните уроду Добчу!

Секретарша убедилась, что юноша безумен, а поэтому надо последовать его дурной воле, чтобы он успокоился. Безумцы опасны! Она быстро взяла телефон и набрала номер.

− Алло. Это государственный университет? Можно доцента Всеклюева к телефону. Да. На вас поступила жалоба от одного из студентов. Говорят, вы изнасиловали студента на лекции? А, это новая методика образования. Студент перегнул? Не так все понял? Ага. Поняла. Я тоже так думала. Значит, не было изнасилования? Все, спасибо, я так и думала. Всего доброго, − секретарша положила трубку. – У нас нет достаточных оснований, чтобы завести дело.

Вова с демонической истерикой выбежал из Управдома.

На улице был митинг внесистемной оппозиции, больше походящий на вышедший прогулку дурдом. Какие-то странные товарищи, точно накачанные препаратами, делают какие-то непонятные телодвижения, машут транспарантами: «Урода Добча в отставку. Этому городу нужен новый урод. Голосуй за Бобча!» Процессией руководил какой-то смрадного вида дед в засаленной куртке и интеллигентного вида юноша в очках и затертом свитере.

− Что вы предлагаете? – в голосе Вовы звучало буйство, страдание и мольба о помощи.

− Как что? А вы не видите беспредела, молодой человек? – буркнул дед, от которого действительно воняло нестиранными штанами и потом.

− Добч это просто беда для нашего города! – провозгласил юноша-оппозиционер. − Вы только посмотрите на ужасный цвет Управдома! Нам необходимо срочно перекрасить его в зеленый цвет!

Все надежды Вовы пали стали прахом, как облитый бензином и подожженный карточный домик.

− Как же вы не понимаете, что проблема не в цвете стен! ВЫ ПРОСТО МЕНЯЕТЕ ЕБАНОГО ДОБЧА НА УБЛЮДСКОГО БОБЧА!

На него посмотрели, как на последнего идиота.

− Молодой человек, Бобч и Добч это совершенно два разных полушария! – наставнически проговорил дед.

− Да как же вы не понимаете! – не остывал Вова. – Нужно менять здесь все, ломать, дробить, строить заново! Лица людей менять, мысли, позы их смиренные, дух!

Оппозиционеры только усмехнулись.

− Вам не хватает познаний в экономике, политике, социологии, истории. Выучитесь и приходите уже к нам. А пока – не засоряйте эфир!

− А-А-А-А-А! Суки! – и вновь бежал Вова от парализующего ужаса современного мира.

Измученный, весь кипящий, выжатый и голодный до справедливости, он поднялся в квартиру. В доме на всю квартиру пахло котлетами. Он сел на свое место за столом с вытаращенными из орбит глазами. В глубинах их сияла пылающая черная дыра. Мать в изношенных тапочках молча разогрела ему горку котлет. Вова увидел перед собой тарелку и его чуть не вывернуло. Дело было вовсе не во вкусе. Мать умела превосходно готовить котлеты, лучше всех в городе (как и для каждого его мать готовит лучше всех). Но он просто не мог это есть при том, что чувствовал острый приступ голода. Но голод этот имел совершенно нефизическую природу. Рядом молча сидел отец, подобно театральной декорации камня, единственным движением его было подношение вилки с мясом ко рту, а из звуков периодически доносилось лишь хлюпанье компотом.

− Что случилось, сынок? – вопросила его мать, видя ошарашенный вид сына. – Бухнул что ли?

− Мать, и ты не понимаешь! – в уголках глаз Вовочки появились слезы. − Эти подонки, эта сволочь. Они все полны дерьма! Сегодня на моих глазах студента изнасиловал преподаватель! А все точно в кому падали! Суки похуистические! Всех бы перестрелять! Никому нет дела до этого!

− Не неси чепуху. Ешь, пока горячие.

Удар ножом в сердце. Последний оплот понимания был разрушен.

− Сына, ты учись лучше. Не надо только бунтовать. А то еще из универа попрут. Тогда вообще невмоготу станется, − издал звук отец, не смотря в сторону сына.

Как ошпаренный Вова вылетел из-за стола, перевернув тарелку с котлетами. Он кинулся в свою комнату, взял боевой нож своего прадеда-военного и выбежал на улицу, хлопнув дверью.

Была уже темная ночь, но он бежал прочь из города. Через несколько часов у него стали отказывать ноги, холодный воздух обжигал легкие, в боку кололо, но он достиг необходимого места. Квакание лягушек в лесном пруду, шелест листвы от ветра и всплески от рыбы. Он сел на мокрую траву, охладился. И в этой атмосфере к нему в голову пришла ярка идея, как можно все изменить. Точно свыше до него донесся четкий план.

За день до дня города урод Добч отправлялся на свою дачу в пригород, как он делал каждый год, чтобы узнать о нуждах селян. Поедание каравая, выслушивание прошения и страстные обещания все изменить к следующему году. Максимум через один.

В этот раз он ехал со своим сыном, дабы показать плебсу будущего урода. Как никак он уже взрослый, требуется вводить наследника в курс дела. Их охранял картеж из нескольких машин с мегалками. В середине пути по лесной дороге раздался взрыв. Потом еще один и еще. Бомбы была кинуты с отработанной четкостью так, чтобы повредить центральную машину урода и уничтожить сопровождение. Весь лес озарился ярким разноцветным фейерверком, точно во взрывчатку была заложена какая-то хаотическая творческая преображающая сила.

Вовочка подбежал к останкам машины урода. Рядом с Добчем корчился его сын, пламя сожгло его дорогие одеяния. Это оказался один из напавших на интеллигента гоблинов. Несколькими мощными ударами ноги в затылок у наследника образовалась дыра в голове. Мозг был невероятно мал и скуп, как у какой-то ручной обезьянки.

Добч стал кряхтеть и кашлять. Кабаноподобное существо с короткими ручками не было способно даже перевернуться на живот. Вовочка вонзил дедовский нож в плечо уроду и потащил тушу в ближайшую канаву. Оказавшись лицом к лицу в укромном месте врагов, он вонзил ему нож меж ребер. К удивлению Вовы, полилась не кровь, а какая-то странная черная субстанция, похожая на подкрашенное алым моторное масло. Боец жизненного фронта стал резать ножом куски плоти. Вместо сердца и других важных жизненных органов у Добча был мотор. А сам урод все это время был (или в какой-то момент стал) самым настоящим биороботом. Что-то это объяснило, а что-то добавило вопросов. Но этом борьба только началась

Прошли сутки кропотливой работы.

До начала празднования дня города оставался час. Люди готовились выйти на улицу, влиться в текучую массу горожан и торжественно пройти в дружной процессии до столов с фуршетом. И никакая смерть никакого урода Добча не могла остановить таинство праздника. Свежее солнце озарило несчастный город, предвещая свыше счастливые события.

Из сердца прожжённого урода Добча получился корявенький, но исправный автомат Калашникова. Проверенный веком металла и крови, гениальный инструмент борьбы, не устаревший со временем в виду своего удобства, доступности и просты управления. Данное гениальное произведение оружейного искусства уже не раз устанавливало справедливость и несправедливость по всему земному шару. Прадедушкин нож послужил в качестве штыка. Раздобыть же патроны в мирное время почти никогда не было проблемой.

Русский хунвейбин Владимир спокойно шел по пустым улицам с автоматом наперевес. Ибо знал, что толпа не выйдет из своих домов без своевременного сигнала из университетского громкоговорителя.

Культурную революцию попытался остановить старый дворник с бодуна, но был отправлен к праотцам одной штыковой атакой. Так он спокойно прошел несколько этажей без сопротивления. Уборщицы и лекторы сдавались без боя. У дверей в студию с громкоговорителем о чем-то беседовал ректор университета и доцент Всеклюев. Надушенные, при параде две ошибки человечества. Ректор получил пулю в лоб сразу за пособничество. Всеклюев повернулся и получил штык в пах. Его тупое лицо почти не изменилось, только брови сложились в китайский иероглиф дома. Оставив падаль умирать, Владимир двинулся вперед.

Считанные минуты до начала городского праздника. За пультом сидел какой-то очередной клерк. Его Володя пожалел и просто вырубил прикладом, расшибив лоб. Одним нажатием на кнопку включения громкоговорителя хунвейбин запустил неостановимый процесс, сродни духовной водородной бомбе.

− Жители некогда славного города! – обратился он к толпе.

Народ потянулся на улицу, заполоняя весь город.

− Я объявляю мой манифест:

«Жизнь – есть непрекращающееся движение

Борьбы, стремления и действия.

А потому −

Бог наш − Бег.

Мы молодые душой и телом,

Вдыхаем в этот мир жизнь своей энергией

Порывом к силе и свободе!

А потому, во имя вечного цветения нашего мира,

Я объявляю власть молодых,

Диктат самой жизни,

Власть почитателей движения!

Сильных и смелых духом!

Мы воины вечной весны и красного цвета

Страсти, крови и огня!

Я объявляю войну всепожирающему мороку наших дней!

Коммуне не быть покоренной!

Братья и сестры,

Огонь по штабам!

Беспощадная борьба с ржавыми оковами

Вашей неизмеримой мощи!

Дорогу молодым!»

Манифест возымел нужный эффект. Голодные до жизни студенты и школьники ринулись бороться из толпы. Точно озаренные каким-то огненным ореолом, они стали выделяться из серой массы. Новоиспеченные бойцы брали все сподручные предметы, среди которых оказались мётла, строительные лопаты, грабли и самые обычные палки. Разбрасывая всех на своем пути, ринулись они, эти бестии Бег Бога к управдому. Часть кинулась нещадно переворачивать столы с водкой и котлетами. Другие стали бить стекла главного здания, вышвыривать администрацию из окон (для этого даже есть умное слово «дефенестрация»). Одна из волн бросилась будить университет. Особенно настырные рабы системы, в числе которых были и местные оппозиционеры, были без всяких разговор избиты и искулачены. Из окон шёл листопад из всякого рода макулатуры.

− Ай! Оставьте меня! – нового «управляющего ради общего дела» Бобча пинками выволокли за серый галстук и бросили в лужу под радостный смех и разбойничий свист.

Город пылал в радостном буйстве! Он перерождался в нечто живое, бодрое и прекрасное. Весело они насмехались над недовольным воем стариков в прокисших штанах и плачем матерей-наседок. Молодые громили котлетные столовые заодно с некоторыми идейными поварами, нещадно срывали и жгли пошлую рекламу, били со всех сторон по всей безвкусице и тут же провозглашали новую эпоху.

Высвободившееся в горячих сердцах творчество не заставило долго ждать: один из молодых подпольных поэтов в тот же день основал «Союз Диагонали». Под топот и стук оружия, на фоне огромного костра из горящих учебников и прокламаций прошлого был прочитан одним из вождей ещё один манифест новой эпохи: «Мы провозглашаем славу Великой Революционной Диагонали! Бросаем вызов горизонтальному унылому спокойствию и вертикальной давящей иерархии. Даём бой тухнущей стабильности и власти недостойных, что препятствуют развитию че-ло-ве-ка! Горизонталь и вертикаль это крест на надгробии Движения. Даёшь разнообразие подходов! Диагональ это творчество! Стремление развиваться! Диагональ это авангард! Диагональ это революция!»

Так от нового заряда пошла новая волна бунта. Революция молодых неостановимо развивалась, на всём скаку мчала вперёд.

Всюду играли песни, читались стихи, горели обжигающие умы дискуссии и обсуждались безумные проекты. Город, точно многократно расстрелянный из маузера, был покрыт в разных местах огромными кострами, за каждым из которых провозглашались новые содружества, союзы и объединения.

Так свершилась новая великая революция! Революция Свободы, Движения и Духа. Триумф во имя света, во имя красоты.