Buch lesen: «В Одессу на майские. Некурортный роман»

Schriftart:

* * *

Оппозиционер

Познакомились они случайно. Она училась на первом курсе, а он – на втором, она была коренная питерская, а он – из Якутии, она получала специальность экономиста, он – инженера-механика. Дороги таких студентов редко пересекаются. И всё же они встретились. Она пришла на консультацию по математике, но в указанной в расписании аудитории сидели одни парни, столь редкие среди экономистов. Она, смутившись, захлопнула дверь, но та вдруг распахнулась, и из аудитории выглянул незнакомый молодой человек, который предложил:

– Девушка, ну что же вы? Заходите, не стесняйтесь, здесь все свои! Я, например, Пётр, и я хороший. Скажи, Пашка, – обратился за поддержкой к сидящему на первой парте парню.

Хороший парень был симпатичным и весёлым. В нынешний обособленный век такая вольность в общении её удивила, но понравилась. Когда после консультации она вышла из светлой аудитории в полутёмный коридор, ей навстречу кинулся тёмный силуэт:

– Жизнь или поцелуй! – зарычал он.

Конечно, это был он, Петя. Конечно, она перепугалась. И, безусловно, обрадовалась.

– Я специально тебя дожидаюсь, вдруг, думаю, младший товарищ чего-то не поймёт на консультации, и надо его взять на буксир. Как тебя зовут?

– Ира, – тихо ответила девушка.

– А, Ириска! – воскликнул Пётр.

– Почему Ириска?

– Потому, что такая же сладкая и няшная, как ириска, к тому же ещё и Ира! Так что отныне ты Ириска.

– А если мне не нравится такое имя?

– Нравится – не нравится, скоро привыкнешь. Тебя же так будет называть любимый человек!

– А с чего ты взял, что я буду тебя любить?

– По глазам вижу, что ты уже влюбилась в меня с первого взгляда, как и я в тебя, – уверенно ответил Петька, увлекая её вслед за собой под дождливое ноябрьское небо Питера.

– А я тебя тогда буду звать Пека, – вдруг сказала Ирина, решительно взяв парня под руку.

– Как-как? – удивился Петька и всем корпусом развернулся к Ирине.

– Пека. Так в Финляндии называют Петек. Я там в языковом лагере летом после девятого класса была.

– Пекой звали твоего финского дружка?

– Нет, так звали нашего учителя английского, немолодого финна с большой лысой головой, но он был таким милым и добрым, что и мне захотелось так назвать тебя.

– Ну, тогда лады, ты – Ириска, я – Пека, – быстро согласился Петька. – В этом даже что-то есть. Зови, разрешаю. – Тебе куда? На метро? Я тебя до него провожу, дальше не могу, мне на работу.

– А кем ты работаешь? – поинтересовалась Ира.

– О, я менчердайзер в супермаркете, то есть главный по раскладке товара на полках, – сказал парень и, проводив девушку до дверей метро и взяв её телефон, скрылся в сумерках осеннего Питера.

Он позвонил вечером и долго смешил её, на следующий день нашёл в универе и утащил на концерт группы «Суббота». В фойе киноконцертного зала «Октябрьский», где должен был состояться концерт, Пётр представил Иру своим друзьям-сокурсникам.

– Вот она, замечательная девочка Ириска, которая поразила недавно воображение нашего дружного мужского коллектива, но выбрала из нас самого достойного – Шкодина Петра Андреевича!

– Ну, это она погорячилась, – хмыкнул стоявший рядом с Петькой его приятель Пашка, – она ещё не знает, на что подписалась. Ей бы лучше на Терминаторе своё внимание сосредоточить, – кивнул он на невысокого, подтянутого паренька, стоявшего с ним рядом. – Строг, но справедлив, никаких глупостей.

– Я не Терминатор, я – Рома, – представился парень Ирине. – К сожалению, у меня девушка есть. Она сегодня на репетиции в балетной школе и прийти не смогла.

– Ну вот, когда всё открылось, что же ты молчал? – удивился Пашка и продолжил подбирать подходящую кандидатуру из своих друзей. – Матроса я не предлагаю, – кивнул он в сторону стоявшего поодаль статного парня с аккуратной стрижкой-канадкой на голове, занятого беседой с яркой девицей в свитере, усеянном блёстками, и в сиреневых легинсах, обтягивающих широкие бедра. – Матрос у нас тоже человек практически женатый.

– А почему Терминатор и Матрос? – улыбнулась Ира.

– Ты сама скоро поймёшь, если будешь с нами общаться, – ответил за друга Пётр. – У нашего Ромы стальной характер, одним словом – терминаторский, он утром зарядку делает, на все занятия ходит и не опаздывает, в проруби купается, шуток не любит. А Глеба зовут Матросом, потому что всегда в тельняшке, даже сегодня.

– Эй, ты чего там моё честное имя склоняешь? – повернулся к друзьям Глеб, демонстрируя ту самую тельняшку, выглядывающую из отворотов белой рубашки.

– Да вот, девушка интересуется, почему ты всегда в тельняшке ходишь? – засмеялся Петька.

– А что, ты ещё не успел ей растрепать, что я коммунист? Понимаете, на кожанку у меня денег пока не хватает, так что пока тельняшка, – как символ революции.

– Паша, а чего ты себя не предлагаешь моей девушке? – спросил Петька у Павла.

– Я вне игры, так как в любовь не верю. Увы, Ириша, из этого следует, что остаётся из нас только этот баламут – Петька, но ты должна знать, что он человек-сюрприз. Мой святой долг, как лучшего его соседа по парте, предупредить об этом.

– Ну вот, а я считал тебя настоящим другом, – прикинулся обиженным Петя, – а теперь вижу, что не друг ты мне. Прощаю, но только за то, что себя Ириске не предложил. Ириша, он у нас человек уникальный. Я его вначале Ломоносовым звал. Представляешь, он троечник из какой-то Тмутаракани, пришёл, как Ломоносов, в Питер пешком, стал тут отличником и бизнесменом. Даже тачку купил!

– Во-первых, не из Тмутаракани, а из Сараево, – достойно ответил Паша. – И не пешком, а на перекладных, а, во-вторых, учился я на тройки, но по ЕГЭ получил 250 баллов. И не бизнесмен я вовсе, а помогаю одному земляку на рынке. Меня содержать в Питере некому, у меня одна матушка, учительница младших классов.

– Из Сараево? – удивилась Ира. – Это же в Боснии, я там была на экскурсии, когда в прошлом году с родителями ездили отдыхать в Хорватию.

– Да нет, – смутился Павел, – Сараево – это наше село в Вологодской области. Чтобы к нам попасть из Питера, надо вначале почти сутки ехать поездом до Вологды, потом на электричке часа четыре до Кич-Городка, а потом ещё полчаса лететь на кукурузнике. Места, надо сказать, глухие, но село большое и школа нормальная.

На протяжении всего концерта компания друзей Петра зажигала по-полной: подпевали, прыгали, танцевали и дурачились. Даже строгий Терминатор изображал на своём лице отвязное настроение, даже степенный Глеб размахивал над головой снятым с плеч джемпером, даже не знающий слов Павел широко открывал рот и что-то мычал, подпевая. То, что творил Петька, передать было невозможно: он скакал, кричал и непрерывно тормошил подружку.

– Ну что, целоваться будем? – заглянул он ей в лицо, когда вышли после концерта на холодный Лиговский проспект и двинулись в сторону станции «Площадь Восстания».

– А что, надо? – улыбнулась Ира.

– Надо, Ириска, надо, – ответил Петька и припал к её губам своими, горячими и влажными.

Ира целовалась с парнем впервые, если не считать неумелых поцелуев с соседом по даче, пареньком, который был младше её на год. Тогда она вообще ничего не ощутила, только неудобство, от того, что к тебе прикасается совсем другой человек. Сейчас она буквально утонула в этом новом ощущении, стараясь продлить его как можно дольше. Они целовались всю дорогу до её дома, расположенного в одном из спальных районов города, целовались в подъезде, пока она не услыхала, что где-то наверху хлопнула дверь, и мамин перепуганный голос сказал, по всей видимости, отцу:

– Иди, ищи, уже первый час, а её нет!

Через неделю Пётр нашёл её в университете и как-то очень торжественно заявил:

– В воскресенье пойдём на Дворцовую, надо белоленточников поддержать. По всей стране митинги!

– Каких белоленточников? – удивилась Ириша. И она, и родители были людьми аполитичными, а подруги тем более.

– Ты не знаешь? Ну, темнота! Ладно, по дороге расскажу, идёшь или нет? – строго посмотрел он на неё, и Ира поняла, что он отказа не примет.

– Так, придётся проводить с тобой политзанятия, – обнял он девушку. – Я, например, с детства человек политизированный. Меня папа к этому приучил, постоянно дома политинформации устраивал. Правда, теперь наши взгляды разошлись, он красный и критикует власть слева, а я либерал и критикую власть справа. Папан, понятно, по Союзу скучает.

– А моя бабушка говорит, что в Союзе хорошо жили, все были одинаковые и никаких олигархов.

– В чём-то твоя бабушка и права. Олигархи в нашей стране – большая беда, а президенты им служат. Вот поэтому мы и идём с тобой на митинг. Ты голосовала на выборах в парламент?

– Нет, мне только через месяц восемнадцать будет, – засмущалась Ира.

– А понятно, ты ещё и малыш. Малыш-Ириска – здорово! А я в этом году уже голосовал. Представляешь, как клёво, когда тебе доверяют определить будущее страны? Я, например, за партию «Яблоко» свой голос отдал. Это самая путёвая партия у нас. Правда, я в их программе толком ничего не понял. Предлагают землю народу раздать по сорок соток, типа пусть строятся и экономику поднимают. Я, может быть, тоже бы взял сорок соток и построил нам с тобой дом, детишек бы завели, курочек, – болтал без умолку Петька, – но зачем эти сотки тем, у кого дача есть или квартира? Ты как считаешь, Ириска? Ах, да, ты у нас вне политики. Так вот, по моим сведениям, все в Питере голосовали за «Яблоко», а они в Думу не прошли.

Ире было стыдно, что она ничего не понимает, но она верила другу на слово и слушала его с удовольствием. До Невского проспекта добрались на метро, потом быстрым шагом дошли до Арки Главного штаба на Дворцовой площади и в нерешительности остановились. Вся Большая Морская вплоть до входа на Дворцовую была заставлена большими крытыми машинами.

– Пека, извини, а зачем тут эти машины? Они очень похожи на те, что нам на дачу продукты привозят, – спросила Ира у приятеля, – только нет надписи «Продукты».

– Это не хлебовозки, это автозаки. Я в прошлом году их уже видел, когда участвовал в «Марше Несогласных». Они служат для перевозки преступников и этих самых несогласных. Наловит полиция кучку – и в автозак.

– Зачем? – удивилась перепуганная девушка.

– Как зачем? Чтобы очистить улицы от либеральной слизи, как говорят единороссы в Думе. Я в этом транспорте побывал, – беспечно болтал Петька. – Ударили пару раз дубинкой по спине, взяли под руки и повели в автозак.

– И что?

– Да ничего, привезли в участок, рассказали, как надо любить Родину. Я задавал много вопросов, и меня, как политически грамотного, отпустили. Ещё и руку на прощание пожали. Приходите к нам ещё, говорят, товарищ Шкодин, больно вы понятливый. Может быть, и другим подадите положительный пример.

– Врёшь ты все, – взволнованно и неуверенно сказала Ира. – Сознайся, врёшь или нет?

– Конечно! Или нет, – ответил Петька, когда они уже поворачивали на Дворцовую. – Ты что, мне не веришь? – посмотрел он на неё большими круглыми глазами. – Или, может быть, трусишь?

– Нет, не трушу. Просто ты так говоришь, что не знаешь, верить тебе или нет. Как-то несерьёзно.

– А глаза какие в этот момент?

– Большие и глупые, – рассмеялась девушка и пошла в сторону стоявшей на площади толпы.

– А вот грубить старшим по званию нельзя! – догнал, обняв за плечи, привлёк к себе и, запрокинув её головку, поцеловал.

– Нашли, придурки, где целоваться! Другого места нет? – услыхали они голос, доносившийся из шеренги омоновцев, стоящих вдоль стен здания Генерального штаба. – Если на митинг, то проходите дальше, а лучше идите, целуйтесь вон, возле Петра, там все молодожёны целуются.

Строгий дядька в полном облачении омоновца, похожий на офицера, махнул резиновой дубинкой в сторону Исаакиевского собора.

– Тут одни педерасты собрались, нечего вам – малькам – возле них делать, – решил растолковать он свою рекомендацию.

– А можно, мы всё же посмотрим, что там такое? – невинным голосом произнёс Петька.

– Иди, если тебе жизнь не дорога, но девчонку оставь. Ребёнок она совсем, вон какие глазищи, чуть чего, и слезы польют.

– Ничего и не польют, – дёрнула плечом Ириша и потянула друга за собой, – мы пойдём, хорошо?

– Идите-идите, раз мозгов нет, но потом не обижайтесь! – буркнул вслед омоновец.

Митингующих у Александрийского столпа собралось довольно много. Люди стояли с просветлёнными лицами, сжимая в руках кто белые флаги, кто бечёвки с привязанными на них белыми шариками. Некоторые были с самодельными транспарантами, на которых корявыми буквами было выведено: «За честные выборы», «Долой ЕР!», «Чуров – обманщик», «Путина долой!» Почти у всех на груди были приколоты бантики из белых лент.

– Почему всё белое? – поинтересовалась Ирина.

– Это цвет чистоты. Намёк на то, чтобы выборы были честными. Понимаешь?

– Понимаю, только пошли отсюда побыстрее, – сказала девушка и потащила парня за рукав к выходу с площади.

– Пошли, конечно. Мне рядом с тобой даже митинг не интересен. Был с друзьями, внимал, а теперь только о тебе думаю.

– И что же ты думаешь?

– А то, что очень хочется целоваться.

Они целовались у памятника Петру, на ступенях Исаакиевского собора и в метро, и в подъезде Ирининого дома. Целовались до тех пор, пока за спиной не прозвучали грозные слова отца:

– Это ещё что такое, Ирина? Заходите лучше в дом.

С этого момента Петька все свободное время проводил у Иры дома. Родители вначале ворчали, а потом привыкли. Правда, мама сказала как-то:

– Ты уверена, что именно этот человек тебе нужен? Провинциал, ни кола, ни двора. Ты – красивая девочка, могла бы себе олигарха найти.

– Мать, что ты мелешь, какой олигарх? – заступился за дочку отец. – Петька ещё молодой, но глаз у него горит, я вижу. Он сам олигархом станет, дай только срок. Провинциалы, они шустрые, не то что наши питерские. Одним словом, мне Петруха нравится. Только смотрите, глупостей не наделайте, – погрозил он пальцем дочери.

До «глупостей» дело не доходило, как ни пытался Петька. Но чему быть, того не миновать.

– Ириска, есть отличная идея, – заявил как-то Петя. – В воскресенье мы с друзьями идём на митинг протеста против инаугурации президента. Многие наши собираются. Помитингуем, а потом поедем всей компанией кататься по Неве.

В воскресенье Петька заехал за нею домой.

– Поторапливайся, нас роскошная тачка ждёт!

Роскошной тачкой оказался приткнувшийся возле мусорных контейнеров видавший виды «жигулёнок», за рулём которого гордо восседал Пашка, а на заднем сиденье пристроился Матрос со своей подружкой, одетой по случаю праздника в яркую зелёную куртку.

– Вы едете на митинг? – удивилась Ира. – Это же белоленточный митинг, а коммунисты только красный цвет признают.

– Мы против олигархической власти, поэтому сейчас мы с вами! – с достоинством заявил Глеб.

– Ну, ты строг, – повернулся к нему Петька, – ты мне Ириску не пугай.

– Я не боюсь, – улыбнулась та, – а где же Рома-Терминатор?

– Он же нашего великого Владимира прочит на должность царя, зачем же он поедет на митинг? – рассмеялся Павел. – Он со своей Ольгой, наверное, сейчас гимн «Боже, царя храни» репетирует. Я у него на тумбочке текст видел. Мы с ним в одной комнате живём.

– Ну и как он? – поинтересовалась Ира. – Тебя за монархию агитирует?

– Пытался на первом курсе, но теперь отстал, видит, бесполезно, но своей офицерской дисциплиной просто забодал. Встаёт в шесть часов, в любой мороз открывает форточку и делает зарядку, потом идёт в душ, обливаться холодной водой, а потом долго отфыркивается, не давая спать.

– Я бы его урыл, – беззлобно сказал Петька.

– Мы с дружком как-то хотели сделать ему тёмную, но он, собака, хоть на вид и хилый, но оказал отчаянное сопротивление. Терминатор, одним словом. Плюнули, стараемся не замечать этого чокнутого, – сказал Пашка и, нажав на газ, стал проводить своего боевого коня по узким просветам между стоящими во дворе машинами.

– Ириска, ты не обращай внимания на важный вид Матроса, – опять влез с замечанием Петька, – знаешь, как он ржёт, когда его щекочешь, вся общага содрогается. А так ничего, тихий, по утрам зарядку не делает. Оно и понятно, коммунисты они все лентяи, чего он себя утомлять будет?

– Почему это лентяи? – не меняя важного тона, спросил Глеб.

– Это только от лени могла прийти в голову идея о коммунизме, – засмеялся Петька. – Коммунизм – это общество, где кто хочет, тот работает, а кому влом – нет. Я понимаю, как мог стать коммунистом Глеб. А вот как Терминатора занесло в монархисты, ума не приложу!

– Его один мужик, преподаватель философии, завлёк, – ответил ему Паша. – Они же у нас в универе все даже не из прошлой, а из позапрошлой эпохи. Песок сыпется, а дух горяч. Ромка-Терминатор – человек честный, патриотичный, вопросы ему задавал, потом согласился водный зачёт сдать, вот и стал монархистом.

– Как это, водный зачёт? – удивилась Ира.

– А этот гриб, не смотри, что древний, а морж. Он студентов в Крещение водит на Неву в прорубь окунаться. Кто окунулся, тому зачёт или даже экзамен по философии. А наш идейный Терминатор, даже получив законную пятёрку, попёрся окунаться. Ну, понятное дело, его этот морж сразу в ряды монархистов зачислил. Недавно поручил ему сделать доклад на тему: «Алкоголизм – грозное оружие против России». Терми сидит, пыхтит и описывает эту сугубо национальную проблему.

– Боже, как интересно у вас! – воскликнула Ира. – А у нас в девчачьих группах ничего такого нет.

Так с шутками и прибаутками они добрались до центра и, петляя по улицам старого города, стали приближаться к Пушкинской площади, где должен был начаться митинг «За честные выборы». Город в этот воскресный майский день практически вымер. Питерцы, измученные долгой зимой, уехали на дачи, просушить свои загородные дома, а заодно проветрить лёгкие чистым лесным воздухом, вытеснив оттуда накопленные за зиму выхлопные газы. Улицы были практически пустыми, и ехать по ним было приятно даже на нещадно чадящем «жигулёнке». Через пять минут Павел уже парковал свою машину на стоянке Витебского вокзала. К Пушкинской площади пришлось пробираться через шеренгу омоновцев.

– А митинг разрешён? – опасливо поинтересовалась Ира.

– Митинг разрешён, а вот шествие – нет, – ответил уверенно Петя, – в инете читал. А зачем нам шествовать? Постоим, покричим – и всё.

На площади уже собралось значительное количество митингующих. В основной массе это была питерская интеллигенция: утончённые питерские старушки и старички с бледными от старости лицами, хорошо одетые молодые люди со всеми признаками офисного благополучия, студенты всех мастей, среди которых выделялись хипстеры – так называли обеспеченную городскую молодёжь, исповедующую западную культуру и образ жизни.

– А, и детсад здесь, – усмехнулся Глеб, – как без него!

– Какой детсад? – свысока поинтересовалась его спутница Татьяна, покачиваясь на высоченных каблуках, верной примете провинциалки.

– А вот эти парни в детских одеждах и с подгузниками, – ответил с откровенным презрением Глеб.

Хипстеры, действительно, отличались от остальных парней и полудетской одеждой с обязательными вязаными шапочками с помпонами, огромными шарфами на шее, и школьными рюкзачками за спиной.

– Они что, реально с памперсами? – продолжала расспрашивать Татьяна.

– А с чем же ещё? Видишь, у них мотня висит сзади на джинсах. Это чтобы там подгузник умещался. У нас один такой чмошник есть. Только ленивый не прикалывается к нему с вопросом: «А ты подгузник давно менял, а то запах какой-то…»

– Да, есть у нас такой чувак, мы его Хипстрёнычем зовем, – поддакнул Пётр приятелю. – В принципе, он парень ничего, но какой-то заторможенный. На занятия ходит от случая к случаю, но каким-то образом умудряется сдавать экзамены. Зачем пошёл в машиностроители, не знает, техникой не интересуется и всем своим видом показывает, что в группе человек случайный. Говорит, что хотел стать музыкантом, но папаша, имеющий небольшой заводик, заставил его идти в технический универ, учиться на инженера, чтобы продолжить семейный бизнес. Вот этот страдалец и мучится. Как по мне, так он дурак, что может быть лучше профессии инженера-механика?

– Петька, уймись, дай послушать, что люди говорят, – одёрнул друга Павел.

– Да что там слушать, все твердят, что выборы президента прошли с большими нарушениями.

В речи, звучащие с трибуны, ребята особенно не вслушивались, а потому пропустили слова организаторов о том, что митинг закончился. Когда толпа зашевелилась и двинулась в сторону метро, увлекаемые потоком друзья присоединились к ней, чтобы выйти к автостоянке у вокзала, где был припаркован Пашин автомобиль. Пройти надо было всего метров сто по довольно широкой улице, но что-то вдруг застопорилось в этом движении, и к тому времени, когда компания практически поравнялась со входом в метро, навстречу им стали активно протискиваться молодые люди со словами:

– Валите, там ОМОН!

– Ну и что, мы же ничего не нарушили, – смело заявил Петька, продолжая двигаться вперёд, крепко держа за руку подружку. – Сейчас из толпы выйдем, а там уже и машина. Не бойся!

Людским потоком от них отнесло Глеба с Татьяной и Пашку, а потом какой-то непонятно откуда взявшейся турбулентностью прибило к железным щитам ОМОНа. Ира даже не успела перепугаться, как мимо неё пролетело что-то тёмное и обрушилось на плечо Петьки с криком:

– Сказано, шествия нельзя! Нарушение!

Петька, присев от боли, пытался объяснить, что они не шествуют, а идут к своей машине, за что опять получил по спине и в последний момент успел подставить руку под резиновую дубинку, которая вот-вот должна была обрушиться на спину его девушки.

– Ирина, беги, – последнее, что услыхала она перед тем, как голова Петра мелькнула уже за касками омоновцев, окруживших несколько парней и оттеснивших их к стоящим на улице автозакам.

Её, лишённую поддержки друга, закружило в толпе и втолкнуло в вестибюль метро, растрёпанную и помятую, с надорванным рукавом куртки. В любом другом случае она бы зарыдала, но сейчас слёз не было, а была какая-то странная собранность, давшая ей возможность протиснуться на эскалатор метро, а потом добраться до дома, скрывая от прохожих порванную одежду и насмерть перепуганные глаза. Только очутившись дома, в своей уютной комнатке, она зарыдала, смывая слезами пережитый стресс.

– Что с тобой? – влетела в комнату мама. – Петя обидел?

Однако дочка отчаянно покрутила головой, чтобы дать понять, что нет, не он.

– Что с тобой? – зашёл в комнату отец. – Что за слёзы? Этот паршивец обидел? Да я его…

– Нет, не он! Не трогайте меня, оставьте в покое, – сумела выдавить из себя Ирина и опять зашлась в рыданиях.

Под вечер, уже напившись валерьянки, она начала что-то соображать, и первая мысль, которая заставила её опять разрыдаться, была: «Петя в тюрьме!» Судорожно нащупав телефон, она набрала его номер и услыхала казённый голос: «Телефон находится вне зоны доступа. Позвоните позже или оставьте сообщение». Ира набрала номер Павла и услышала те же самые слова. Ответил ей только Глеб, номер телефона которого она когда-то записала под диктовку Петьки на случай, если его надо будет немедленно найти, а телефон будет или разряжен или не оплачен.

– Алло! – услыхала она густой баритон Глеба. – Я слушаю.

Ира была счастлива. Петька где-то рядом, может быть, вышел на кухню или принимает душ. Даже успела обидеться на невнимание друга, что тот не перезвонил ей сразу, как пришёл домой.

– Глеб, позови Петю, пожалуйста, – попросила она.

– А его нет!

– А где он? – спросила Ира и почувствовала, как холодок пробежал по всему телу.

– Его забрали и посадили в автозак. Ты что, не видела?

– Видела, – эхом отозвалась Ирина, – но я думала, что его уже отпустили.

– Если и отпустят, то не раньше, чем завтра утром, да и то, если повезёт.

– А ты дома? – зачем-то спросила девушка.

– Дома, в общаге, ужин готовлю. Пашка поехал к родне за город. А что?

– Я просто так спросила, – ответила Ира и поняла, что её что-то задело в ответе Глеба, то ли раздражённый тон, то ли тот факт, что они в общаге, а Петька где-то там, в холодной и страшной тюрьме.

Тюрьмы она боялась панически. Ужасы этого заведения постоянно демонстрировали в заполнивших телеэкраны детективных сериалах, где главный герой или героиня обязательно должны были пройти через жестокие испытания казематом.

– Как ты думаешь, где его искать? – спросила она, набравшись сил.

– Где-где, в полиции, куда повезли. Я не знаю, да и тебе не советую узнавать. Все равно не скажут, только проблем себе наживёшь. Отпустят, в прошлый раз же отпустили.

Этот совет только подхлестнул Ирину. Она засела за компьютер, нашла номера телефонов отделений полиции города и стала методично все обзванивать, задавая один и тот же вопрос: «Скажите, пожалуйста, нет ли среди задержанных Петра Андреевича Шкодина?» Какова же была её радость, когда в одном из отделений ей ответили, что есть. На вопрос, когда же его выпустят, она получила ответ, что после выяснения обстоятельств задержания. Быстро собравшись, Ира кинулась в это отделение полиции, но разговаривать с ней там не стали, только подтвердили факт задержания Пети.

– Что же ты, девушка, за своим женихом не смотришь? – нахально улыбаясь, спросил её дежурный полицейский. – Я бы сидел возле такой красавицы, как ты, а не по митингам бегал. Может быть, не даёшь, потому и ищет другие способы разрядиться?

От этих слов Ирину бросило в жар, и она, сдержавшись, чтобы не нагрубить полицейскому, уехала домой. Забылась сном только под утро. Из этой непрочной дремоты её вернул в реальность телефонный звонок.

– Это я, Пётр. Всё нормально. Как ты?

– Где ты?.. – закричала в трубку Ира, потом, стараясь сдержать слезы, подступившие к горлу, она замолчала.

– Не плачь, я в общаге.

Голос в трубке звучал глухо и невнятно. Это настораживало и не давало полностью ощутить радость от того, что он нашёлся.

– Пека, что с тобой? Я сейчас приеду.

– Не надо, не приезжай, потом встретимся, – ответил ей всё тот же глухой голос. – Я звоню потому, что Глеб сказал, что ты волновалась. До встречи.

Услыхав в трубке короткие гудки, Ира поняла: надо ехать, что-то не так. Она не помнила, как добралась до общежития, где жил Пётр, как прорывалась через стойку охраны, кричала, что надо спасать человека, как ворчала ей вслед вахтёрша:

– Все вы тут спасительницы, отбоя нет.

Ира была здесь однажды. Петя пригласил отметить Восьмое марта. Посидели славно, но когда Ира обнаружила, что комната вдруг опустела, и они остались с Петькой одни, она, усилием воли остановив непривычное кружение в голове от выпитого вина и сославшись на то, что надо на минутку выйти, выскользнула за дверь, прихватив вещи. На следующий день он даже не зашёл к ней на перемене, а позвонил только под вечер, спросив:

– Что, испугалась? А зря, я же не маньяк.

Сейчас она каким-то шестым чувством нашла его неприметную дверь на четвёртом этаже в длинном тусклом коридоре. Постучала и тут же вошла. Пётр лежал на кровати, вытянувшись во весь свой немалый рост. Глеб доедал яичницу, сидя за столом, заваленным грязной посудой, хлебом и книжками.

– Хорошо, что пришла. Петька в неадеквате. Лежит, молчит. Может быть, ты его разговоришь, а я пошёл на лекцию. Гришка – наш третий жилец, дома, в Череповце, – зачем-то добавил он, уже держась за ручку двери.

Ира подошла к кровати и первое, что увидела, устремлённый мимо неё в потолок странный взгляд друга. Особенно поразили его глаза, пустые и безучастные, один из которых, полуприкрытый веком, был заметно меньше другого, что, как успела заметить Ира, свидетельствовало о том, что друг в плохом настроении.

– Петя, что с тобой? Ты болен? – присела к нему на кровать Ира и положила свою ладонь на его руку. – Ты не выспался?

– Не надо меня расспрашивать, – ответил парень, высвобождаясь. – Не надо было приходить. Я не хочу, чтобы ты меня видела таким.

– Я хочу тебя видеть любым – больным и здоровым, грустным и весёлым, – понимаешь, любым! – заговорила Ира. Её слова лились легко и сами складывались во фразы. – Я чуть не умерла вчера, когда не могла найти тебя. Потом обзвонила все ментовки и нашла. Поехала туда, но меня к тебе не пустили и вынудили уйти.

– Спасибо тебе, конечно, но пойми, после того, что они сделали со мной, я не должен быть рядом с тобой. Я недостоин тебя, я не смогу тебя защитить, я просто ничтожество.

– Что они сделали? – упавшим голосом спросила Ира.

Перед глазами всплыли страшные картины, которыми развлекало телевидение, о зверствах уголовников над теми, кто первый раз попал в тюрьму. Это было страшно, гадко и совершенно невыносимо. В такие моменты она закрывала глаза, чтобы спрятаться, не видеть этих кадров, чтобы потом не мучиться отвратительными видениями. Неужели такое произошло с её другом?

– Нет, меня не насиловали, – успокоил её Пётр. – Понимаешь, меня унизили. Меня, которого никто и никогда не унижал, сейчас унизили. Если бы ты слышала, как со мной разговаривал следак! Создавалось впечатление, что перед ним сидит отмороженный гопник, которого поймали за злостное хулиганство. Он не называл меня ни по фамилии, ни по имени, а только всякими мерзкими словами: урод, пидор, гнида и прочее – вспоминать неохота. Это в фильмах они все такие правильные, а на деле просто фашисты. Где их только таких берут? Как рождается на свет такая категория людей, которым доставляет удовольствие унижать других? После этого допроса я понял, что я никто, просто жалкая тварь, которую можно ни за что ни про что посадить, обругать, растоптать, бросить в тюрьму. И никто, понимаешь, никто, за меня не заступится. Правильно мне отец говорил, что в наше время лучше не попадать в полицию ни в качестве свидетеля, ни, тем более, в качестве обвиняемого. Он считает, что в нашей стране нет правды, а есть только деньги. Если их нет, ты никто! Я слушал его и думал: «Ну вот, опять пошла ностальгия по Союзу». Однако ведь был в Союзе и ГУЛаг (я, представь себе, прочёл Солженицына, нам его задавали как внеклассное чтение), но я был уверен, что всё это было в том далёком сталинском прошлом, а теперь в нашей демократической стране такого не может быть по определению. Оказывается, всё есть, просто не в такой степени. По-прежнему любой человек, даже невиновный, может быть арестован, задержан, упрятан и по-прежнему там, за тюремными стенами он никто, просто жалкая дрожащая тварь!

– Я не поняла, за что тебя задержали, мы же ничего не сделали? – тихо спросила Ира. – Митинг же был разрешён.

– Митинг да, а вот шествие – нет. И доказать им, что мы просто в толпе людей пробирались к своей машине, было невозможно. Когда услышали про машину, вообще разорались, что они менты, верно служащие государству, машин не имеют, а какие-то поганые сопляки разъезжают на собственных автомобилях. Допытывались, кто ещё со мной был. Я не ответил – ударили пару раз по почкам, но потом, видимо, запал пропал. Было слишком много задержанных, и они, по всей вероятности, устали их допрашивать.