Лилиана и дракон, или Счастье своими руками

Глава 1

Каждому мужчине, пребывающему в здравом уме и доброй памяти, очень хорошо известно о том, что лучше не трогать женщину, которая зацепилась языком за точно такой же болтливый язык, принадлежащий подруге, с которой эта женщина давно не виделась.

Вот и глубокоуважаемый горшечник, добрый мастер Миери, оставив свою дородную супругу на улице, степенно поклонившись собрату по несчастью, а именно, сапожнику Гримзону, прошел вслед за ним в гостеприимно распахнутые двери таверны с красноречивым названием: «Приют странника».

Правду сказать, странниками почтенных мастеров считать было неправильно, ибо ни Миери, ни, тем более, Гримзон, никогда не покидали пределов благословенной столицы Алиегории, города Мариды. Да и зачем им куда-то ехать, рисковать здоровьем и товаром, если в родном городе дела почтенных мастеров шли неплохо.

Присев на гладкие, деревянные лавки и положив локти на чисто выскобленную столешницу – они ж не какие-то там напыщенные аристократы, а приличные мастеровые люди, которым нет никакого дело до великосветских ужимок и приседаний, Миери и Гримзон, воспользовавшись удобным отсутствием своих вторых половинок, заказали по большому жбану пенного темного и отхлебывая по глоточку, принялись самозабвенно чесать языками, совершенно позабыв о том, что еще пару-тройку мгновений тому назад, беззлобно ворчали на своих жен, осуждая последних за неуемную страсть к пустопорожней болтовне.

На самом деле, мужчины, еще те любители сплетен, только они, вряд ли в том признаются, даже самим себе. Чесать языком, по их мнению – это забава для глупых баб, которые не способны заниматься серьезными делами больше половины свечи зараз. Женский удел – стирка, готовка, воспитание детей и, конечно же, ублажение супруга в постели. Последнее, пожалуй, самое важное из того что должна уметь делать достойная матрона, мать и жена.

А, досужая болтовня.. Что до нее? Пущай покалякают, пока сильно занятые мужчины погружены в беседу о судьбах государства и последних ценах на товары первой необходимости.

– Ой, скажешь тоже, Мотря! – дебелая жена горшечника Миери, стряхивая с губ шелуху от семечек, вяло отмахивалась от слов своей давней приятельницы, супруги сапожника Гримзона. – Меньше прислушивалась бы ты к этому старому дуралею, зеленщику с улицы Марионеток. В его голове разума осталось ровно столько же, сколько волос на макушке, а всем и каждому в Мариде известно о том, что голова зеленщика Птина, такая же голая и гладкая, как яйцо птицы Руй.

Жена горшечника, этим погожим днем сопровождающая мужа в походе по лавкам, по случаю дня рождения старшей дочери, вырядилась, как для посещения храма – в свое лучшее платье доброго сукна, беличий тулупчик, да пестрый платок, вязаный из крашеной шерсти. Зима, чай стоит холодная, дело уж к Новогодию движется и не след почтенной матери семейства шастать по стылым улицам в новомодных уборах – куцых, похожих на усеченный конус, украшенный для нарядности белой вуалью.

Добрая женщина по имени Лаисса терпеть не могла жадного торговца зеленью и овощами, всегда норовившего задрать цены повыше. Ну кто, в здравом уме, станет покупать пучок вялой петрушки за три соната, когда цена этому самому пучку, сонат, да и то, потому что, Лаиссе лень тащиться на другой конец улицы.

– Ничего ты не понимаешь, Лаисса, отмахнулась от слов товарки круглолицая Мотря, имевшая на голове тот самый новомодный конус, напяленный больше для форсу и для солидности. В этом самом уборе, шарообразная и толстощекая Мотря походила на раздобревшую репу, на которую кто-то, шутки ради, нахлобучил жестяное ведро странной формы. – Дело говорит Птина, хоть и права ты в том, что зеленщик, тот еще выжига, готовый удавиться за гнутый сонат. Но не врет он, нет, не в этот раз. Вернулся, как есть, вернулся знаменитый Гном из подворотни и, как и прежде, принялся обчищать дома уважаемых граждан Мариды.

– Да пойми ж ты, голова- два уха, – вспылила уважаемая Лаисса, продолжая перемалывать подсолнечные семечки крупными зубами и сплевывать шелуху под ноги собеседнице. – не мог он вернуться, твой знаменитый Гном из подворотни, потому как, никаких гномом в природе не существует. Сказки это все, выдумки беззубых старух и слепых сказителей. Оборотни живут в Верляндии, драконы – в Драккарии, люди – в Алиегории и Навартоне, в степях промышляют хищные кизляки, а за морем – страна горбатых уйтунов. Злокозненные фейри могут жить где угодно, лишь бы имелось болото и холмы, необходимые для их гнусных обрядов. Про гномов же, о которых ты мне битую свечу толкуешь, никто и никогда слыхом не слыхивал, не то, чтобы встречать.

– Да какое мне дело до горбатых уйтунов! – Мотря, на всякий случай сплюнула через левое плечо, помянув про себя Богов-Покровителей – не приведи святые праведники, подобная пакость к ночи привидится, сон, как ветром сдует. – Гном орудует в городе, кто ж еще? Сказывал мне о том Артип, тот, что косоротой Софке деверем доводится, а ему, допрежь, Кундрюк, не тот, что у храма на паперти побирается, хромоногий, да не чесанный, аки пес бродячий, а рыжий Кундрюк, из городской стражи. Говаривал, что больно ловок тот ворюга, росточка невеликого, худоват, да ногами скуден. Потому и след от ступней его крохотный, будто детский.

– Так, может то, байстрюк какой орудует, да, что плохо лежит, подчищает, а ты заладила – гном, гном, да еще из подворотни.

– Ха, скажешь то ж, байстрюк! – несогласная Мотря затрясла головой. – Мальцы-огольцы, бают, сами по улицам шныряют, пронюхивают, кто это на их угодьях пакостничать затеялся. Небось, Митрюхи местные, всех своих подручных на уши поставили, залетного гостя выискивая. Гном это, как есть, гном. Верно тебе говорю.

– Так, откель он взялся, гном тот? Сам по себе народился? – победно ухмыльнулась Лаисса, которая, ну, хоть убей ее, в мифических гномов поверить не желала. – Никогда не было никакого гнома, а тут, раз – и появился.

– Таки был же гном, о чем тебе толкую, неумная. – Мотря начала кипятиться. – Моя мать еще помнит, как стража городская, лет сорок назад за недомерком по улицам гонялась. Рекомый гном, из подворотни, в год тот, ухитрился казну магистрата обчистить. Все до последнего гнутого соната выгреб и был таков. Вот и не слыхать про него было сколько лет – сидел небось тихо, денежки проедал, а как казна дно показала, так он вновь на промысел выскочил.

И, победным взглядом подругу окинула – мол, вон я, как ловко, все по полочкам разложила.

Лаисса фыркнула.

– Да мамаша твоя и сорок лет назад, небось не в себе пребывала, а уж про нынешние времена и говорить нечего. Мало ли, какая глупь в голове её старческой зародилось? Там не только гномы поселиться могут, а и кукушка с целым выводком кукушачьим.

– Тьфу на тебя! – взвилась Мотря, обидевшись за родительницу. – Тьфу три раза на тебя, зараза!

– Сама ты, тьфу, пакость глазливая! – взвилась Лаисса, на которую попал меткий плевок дородной тетки. – Ах ты, наседка толстожопая, да чтобы тебя перевернуло и подбросило на ровном месте, вместе с мамашей твой пустоголовой. Гнома ей подавай! Из подворотни! Вот я пойду, да твоему мужику и расскажу, какие ты слухи по городу распускаешь. Он, ужо, болтливый язык твой укоротит!

– Да иди, иди, жаба пучеглазая! – встопорщилась Мотря, воинственно выпятив вперед, немалого объема, пузо и наступая этим пузом на супротивницу. – А я, тогды, твоему Горшку поведаю, как ты, давеча, с зеленщиком сюсюкалась, да петрушку его, вялую, пальцами своими пухлыми щупала. Всю, как есть, перещупала, да помяла. Может ты и хрен евойный в руках покатать успела? То-то же он по улице шел и лыбился, как не в себе. Вот и посмотрим, как ента новость твоему Миере понравится. Да он все горшки свои кособокие об твою голову неразумную побьет!

– Это, с какого-такого перепуга, наши горшки кособокими стали вдруг? – завелась Лаисса, сжимая кулаки и, в свою очередь, наступая на Мотрю. – Наши горшки, не иным чета, лучшие в городе! Это башмаки ваши худые, да рваные, потому никто в вашу лавку не идет.

– Да, ты, сосна сухостойная ..– ярилась Мотря.

– Нет, ты, квашня кислая..

– Ах, ты, язва языкатая!

К тому времени, когда основательные мужчины, допив пиво и обсудив важные, жизненные вопросы, вышли из таверны, по улице только пух и перья летели от разгоряченных спором баб, а городская стража, то и дело, поминая всуе Богов-Покровителей, опасливо растаскивала орущих теток в разные стороны, не тем словом поминая горшки, башмаки и наглых гномов, выскакивавших из подворотни.

Невысокая, худощавая девушка, поправив уродливый саржевый чепец, подхватив тяжелую корзину с прикупленной на рынке снедью, медленно побрела по улице вниз, направляясь к господским особнякам, тянувшимся к границе Белого города.

Скандал, состряпанный досужими кумушками на ровном месте, изрядно позабавил девицу, бойко стукавшую деревянными башмаками по булыжной мостовой.

– Гном из подворотни. – хихикала девушка, поворачивая за угол и оставляя за спиной шумную свару. – Придумают же такое!

*

– Лилья! – низкий, совсем не женственный голос мачехи, грянув точно гром с ясного неба, заставил вспорхнуть к этому самому небу, стайку мелких птах, энергично склевывавших хлебные крошки, рассыпанные по мерзлой земле каким-то сердобольным человеком. – Где носит эту безголовую девчонку в то время, когда мне требуются её услуги? Лилья, поди немедленно в мою комнату!

Лилиана де Бри, вполне себе приятная девица, светлоглазая блондинка с очень грустным выражением лица, на вид, лет шестнадцати-семнадцати, обряженная в скромное платье служанки из богатого дома, невольно поморщилась, услышав неприятный голос ненавистной мачехи. Но, всё же, девушке было куда легче воспринимать вопли рассерженной женщины, чем пронзительный визг двух её родных дочерей.

Лилиана де Бри глубоко вздохнула и устроилась поудобнее, подтянув ноги и опершись спиной о печную трубу.

Да-да – благородная представительница славного рода де Бри, виконтесса и дочь графа, приятно проводила время, скрываясь от грядущих неприятностей на крыше родного дома, забившись в заросли густого ползучего можжевельника и любуясь с высоты остроконечной крыши на переполох, поднятый, взбешенной её отсутствием, мачехой.

Да-да, мачехой, ставшей полноправной владелицей и дома, и всего остального имущества рода де Бри, после того, как отец Лилианы, граф Арисен де Бри, пропал на королевской охоте.

Не иначе, как злой рок протянул свои костлявые руки, ввергнув и Лилиану, и её отца в пучину бед.

Ещё несколько лет назад Лилиане и в голову не могло прийти, что она, вполне приличная и воспитанная девушка, закончившая полное обучение в пансионе некой мадам Клюссо, станет прятаться за печной трубой, словно какой-то чумазый трубочист.

Но, вот пришлось и все потому, что отец Лилианы, господин Арисен де Бри, решил жениться и привел в свой дом новую жену по имени Жанетта и двух её дочерей, Марисабель и Алисану.

Честное слово, Лилиана, как послушная и любящая дочь, выбор отца приняла, хотя и не воспылала симпатией ни к самой Жанетте, ни к её крошкам, которые оказались старше самой Лилианы на пару лет.

Впрочем, сводные сестры и сами не стремились к тому, чтобы заключить новоприобретенную родственницу в жаркие объятия. Ни черноглазая хохотушка Алисана, ни пухлощекая блондинка Марисабель не проявили к Лилиане ни должного уважения, ни, хотя бы, приветливости. Сестры-погодки восприняли девушку, как досадное приложение к её отцу – главе королевского охотничьего дома, а самого Арисена де Бри, как неприятное дополнение к богатому особняку, вкусной еде и прекрасным нарядам.

Жили девушки каждая в своей комнате и у каждой из девиц де Бри была своя собственная служанка. Лилиана редко встречалась со своими новыми сестрами, разве что за обедом или во время торжественных семейных мероприятий. Жанетта со своими дочерями вечно где-то отсутствовала – то совершала визиты, вознаграждая себя за долговременное прозябание в вынужденной бедности, то выезжала на прогулку в городской парк, то посещала выставки и салоны или же, лавки на торговой площади, обновляя свой, и без того роскошный, гардероб.

И Алисана, и Марисабель любили наряды. Они могли менять платья по три раза на день, равно, как и украшения, и прочие, прилагающие к ним, аксессуары.

Лилиане представлялось преступным тратить драгоценное время на подобные глупости – в пансионе мадам Клиссо девушкам не позволялось предаваться праздности и бездельничать. Лилиана отлично вышивала, умела петь и танцевать, а, так же, рисовать акварелью и маслом. Кроме этого, воспитанницам прививали любовь к чистоте и физическим упражнениям, укрепляющим тело. Преподавались там и иные предметы, составляющие тайну заведения и о них, благородная Лилиана де Бри, предпочитала помалкивать, ибо не принято было в патриархальной Алиегории обучать скромных девиц чему-либо, окромя наук, пригодных для ведения хозяйства. Это в богопротивной Верляндии, проклятых землях оборотней, девицы могли свободно шастать, где им заблагорассудится и заниматься любым делом, пусть даже и наёмничать, но никак не в Алиегории, славящейся своими добродетельными и целомудренными девами.

Впрочем, все лишние, с точки зрения мачехи, занятия оказались для девушки под запретом. Теперь она могла петь лишь во время работы в саду, а рисовать куском угля на беленной стене забора. И то, украдкой.

Отцу Лилианы досталась завидная должность королевского егермейстера и он зачастую отсутствовал дома, в виду постоянной занятости на королевской службе. Король Алиегории, Франциск Первый, как и все представители алиегорийского королевского дома, был страстным охотником и посвящал своему хобби все свободное время, носясь по лесам и полям королевского домена в поисках, достойной сюзерена, добычи.

Естественно, главный егерь королевства всегда и всюду следовал за своим господином, поэтому, дома бывал нечасто, оставив и свое хозяйство, и свою единственную дочь на попечении новоиспеченной госпожи де Бри.

Пока господин Арисен был жив и здоров, Жанетта не доставляла особого беспокойства своей падчерице – ну, крутится девчонка под ногами, чем-то там занимается, чего-то там делает и пусть. Главное, что не лезет в дела самой Жанетты и не досаждает её драгоценным дочуркам, Алисане и Марисабель. К тому же, большую часть года девушка проводила в пансионе мадам Клюссо, радуя домочадцев своим присутствием исключительно на каникулах. Впрочем, на каникулах Лилиана предпочитала проводить время вне стен особняка, выезжая с отцом в лес и замечательно чувствуя себя среди команды егерей, подчинявшихся господину де Бри.

Всё изменилось в тот, роковой день большой охоты.

Господин Арисен де Бри погиб, спасая своего сюзерена от лап дикого зверя.

Королевская охота на оленя слегка затянулась и, увлеченный погоней за мощным и хитрым самцом, Франциск Первый, отбившись от своей свиты, неожиданно оказался на крутом, обрывистом берегу реки, где на короля накинулся, разъяренный шумом, совершенно обезумевший, медведь.

Яркое одеяние венценосного охотника – алый с золотым шитьем, камзол и такие же яркие штаны, шум, производимый загонщиками и прочими егерями, распугавший лесную живность, вывел из себя могучего хозяина леса.

И не оказалось рядом с королем никого, кроме мастера охоты, который отважно бросившись с рогатиной на хищника, спас Франциска Первого от гибели.

Пока сюзерен пытался усмирить своего, впавшего в панику коня, отважный егермейстер, который никак не мог допустить гибели своего господина, вступил в кровавую схватку с грозным зверем.

К сожалению, сам Арисен не уцелел – впавший в буйство огромный медведь, легко сломавший рогатину, вцепился в свою жертву когтями и клыками и вместе с ней свалился с обрыва прямо в мутные воды глубокой и своенравной реки.

Как известно, Бурлящая не зря считалась коварной и непредсказуемой – Франциск Первый приказал, во чтобы то ни стало отыскать тело своего спасителя и убить мерзкого зверя, покусившегося на коронованную особу, но старания придворных, да и обычных охотников, не увенчались успехом. Тело господина де Бри, не взирая на потуги королевского чародея, найдено не было, а мстительные егеря несчастных медведей перебили в таком количестве, что очень скоро охоту на них пришлось запретить, ибо зверь этот, могучий и хитрый, стал очень редок и почти перестал встречаться в королевских лесах.

Долгое время Лилиана надеялась на то, что отец, вопреки уверениям мачехи, выжил и скоро вернется домой. Но, ожидания не оправдались, а мачеха постепенно начала устанавливать в особняке свои порядки и правила, совершенно не считаясь при этом с мнением падчерицы.

Спустя полгода, господина де Бри объявили погибшим, и Жанетта стала полновластной хозяйкой всего имущества погибшего супруга.

И, первое, что она сделала – вышвырнула падчерицу из её уютной комнатки, превратив благородную девушку в бесправную служанку в своем собственном доме.

– Но это моя комната. – растерянно произнесла Лилиана, обнаружив, что слуги, пряча глаза от молодой хозяйки, поспешно очищают помещение от её личных вещей.

Мадам Жанетта, наблюдающая за этим отвратительным действом, обратила холодный взгляд на падчерицу.

– В этом доме больше нет ничего твоего, Лилья. – усмехнулась мачеха, поигрывая дорогим веером. – Забудь о том, что было раньше. Твой отец умер и теперь я полновластная хозяйка всего имущества и доходов графства.

– А, как же я? – девушка была так сильно удивлена, что у неё не нашлось других слов для протеста.

– Ты? – мачеха снова усмехнулась. – А, ты, Лилья, теперь никто. Обычная служанка. Тебе придется выполнять работу для того, чтобы оправдать свое содержание. И, учти, я не потерплю в доме лентяйку и неряху. Дармоеды мне не нужны.

– Меня зовут Лилиана. – девушка гордо подняла голову и бесстрашно взглянула на мадам Жанетту.

– Нет. – продолжала ухмыляться новоиспеченная хозяйка дома. – Лилиана – это имя для благородной девушки. Ты же, отныне, служанка и зовут тебя – Лилья. Я так решила, а это значит, что так оно и будет. С сегодняшнего дня, мое слово, закон в этом доме. Запомни это, раз и навсегда.

Шелковые платья сменил наряд простолюдинки, золотистые волосы, вызывающие столь ярое раздражение госпожи Жанетты, Лилиане пришлось спрятать под уродливый саржевый чепец, а атласные туфельки поменять на тяжелые деревянные башмаки.

Несчастная девушка лишилась разом и отца, и привычного образа жизни. Были позабыты прежние увлечение – пение, рисование и вышивание. Как полагала госпожа Жанетта служанка должна выполнять различные работы по дому, зарабатывая свой кусок хлеба тяжелым трудом, а занятия благородных, больше подходят ее родным дочерям, Алисане и Марисабель.

Впрочем, ни Алисана, ни Марисабель не умели ни рисовать, ни петь. Они даже не пытались занять себя каким-либо делом, проводя дни в праздности и поедании всяких вкусностей, особенно налегая на сладости, от чего лица девушек зачастую покрывались некрасивыми прыщами.

Дочери Жанетты отчаянно завидовали ненавистной Лилиане – несмотря на то, что девушка была вынуждена заниматься стиркой, уборкой и прочими хозяйственными хлопотами, лицо Лилианы оставалось свежим и румяным, зубы – белыми, а локоны – золотистыми и ухоженными.

Особенно раздражалась Марисабель.

– Почему я, красивая и богатая, ношу на голове какую-то паклю, – верещала Марисабель, рассматривая собственное отражение в огромном зеркале, установленном в её собственной спальне. – а неряха Лилиана щеголяет своими золотыми волосами и доводит меня до слез?

Мадам Жанетта успокаивала дочь, как могла, но масла в огонь подливала Алисана, которая терпеть не могла свою сводную сестру.

– Маменька, – Алисана поправила тяжелые серьги в своих маленьких ушках и требовательно взглянула на госпожу де Бри. – Марисабель права – Лилиана ведет себя неподобающим образом. Она осмеливается выглядеть лучше, чем мы! Она, всего лишь служанка, жалкая приживалка и не имеет никаких прав. Ты должна приказать ей остричь волосы. Пусть цирюльник обрежет Лилиане косы и из них изготовит роскошный парик для Марисабель.

Сама Алисана уродилась жгучей брюнеткой и с волосами у неё был полный порядок – густые и роскошные, они падали на спину черным водопадом. Ей не было дела до пышных локонов Лилианы, но, почему бы не устроить гадость ненавистной сводной сестре?

– Нет, девочки мои, я не стану этого делать. – вздохнула госпожа Жанетта, прижимая к груди головки своих дочерей. – Даже не упрашивайте, не получится.

– Но, почему? – голубые глаза Марисабель наполнились слезами – она уже представляла, как замечательно будет выглядеть в парике из золотых волос. Все подружки удавятся от зависти, а кавалеры – упадут к её ногам.

Девушка зло прищурилась – ну, уж нет! Маменька может говорить, что угодно, но она, Марисабель, все равно добьется желаемого.

– Даже не вздумай меня ослушаться! – госпожа Жанетта раздраженно оттолкнула от себя старшую дочь. – По-вашему все равно не будет. Лилиана нужна мне, здоровая и со всеми своими волосами.

– Но, зачем? – удивилась Алисана. – Отошлите её в деревню, маменька – пусть наша сестричка пасет гусей и окучивает грядки. Самое дело, для воспитанницы пансиона мадам Клюссо.

И сестрички мерзко захихикали – сами то они ни в каком пансионе не обучались, да и читали с трудом. Все, что их интересовало, это кавалеры, балы и роскошные наряды. Что до прочего – то благородным девицам нечего забивать свои прелестные головки различной чепухой. Для этого существуют специально обученные слуги. Долг каждой благородной девушки – удачно выйти замуж и, перестав трепать нервы отцу, осчастливить своим кротким нравом мужа.

Мадам Жанетта вздохнула еще раз – падчерица раздражала мачеху до зубовного скрежета, но дела семейства де Бри шли не очень хорошо.

Раньше, до гибели господина Арисена, всеми счетами ведала Лилиана, и старый дворецкий по имени Грюмо, помнивший еще дедушку Лилианы, но, вскоре после гибели своего господина, дворецкий удалился на покой, а молодая виконтесса была лишена доступа к счетам семьи.

После гибели господина де Бри в доме появились чужие люди – родной брат мадам Жанетты, господин Бернс и поверенный, господин Пенье.

Именно они стали заниматься делами семьи и именно Пенье объявил мадам Жанетте о том, что её супруг оставил после себя многочисленные долги, тяжким грузом повисшие на семейном бюджете. Ушлый поверенный, господин Пенье, занимался всеми делами семейства и делал это не особо успешно. Вскоре вдовствующая Жанетта, с ужасом обнаружила, что расходы значительно превосходят доходы и, что, если срочно не раздобыть денег, то роскошной жизни наступит конец.

И тут очень пригодилась Лилиана – король помнил о том, что Арисен де Бри пожертвовал своей жизнью, спасая своего сюзерена и назначил дочери своего вассала щедрый пансион.

Раз в месяц, в особняк де Бри приходил человек от короля и вручал девушке мешочек с монетами, который, после того, как за слугой закрывались двери, у неё отбирала жадная госпожа Жанетта.

Деньги, по уверению мачехи и поверенного Пенье, целиком и полностью уходили на погашение долгов её отца, мота и транжиры, который оставил несчастную вдову и её дочерей, почти без гроша в кармане.

Лилиана безропотно отдавала королевский пансион в загребущие руки мачехи, не желая, чтобы имя отца фигурировало в судебных разбирательствах. Девушке оставляли какие-то жалкие гроши, и она еще должна была благодарить госпожу Жанетту за эту милость.

Господин Пенье предъявил Лилиане документы, свидетельствующие об огромных долгах бывшего королевского егермейстера и его несчастной дочери, оставалось лишь благодарить Франциска Первого за то, что он, не позабыв сироту, поддерживает девушку деньгами, иначе, гнить Лилиане в долговой яме, в наказание за расточительство собственного родителя.

Ко всем бедам прибавилась еще одна – Лилиана уродилась очень красивой девушкой. К несчастью, нежность и миловидное личико виконтессы, привлекли пристальное внимание господина Бернса, безземельного аристократа, занимающегося какими-то мутными делишками и ведущего беззаботный образ жизни.

Рослый, лысеющий господин, мускулистый, словно каменотес и ушлый, словно досужий торговец, вознамерившийся сбыть некачественный товар, то и дело попадался на пути Лилианы, не стесняясь делал, приглянувшейся ему, девушке недвусмысленные комплименты и даже пытался распускать руки. Однажды, Лилиана не выдержала и огрела наглеца подносом, разбив при этом чашки из драгоценного фарфора и облив горячим чаем бесстыжего приставалу.

Господин Бернс, оскорбленный поведением наглой девчонки, нажаловался сестре, и мачеха посадила Лилиану под замок, оставив без пищи на целых два дня и, если бы не пронырливый Лаки, сидеть бы Лилиане голодной. Но преданный зверек ухитрялся тайком пробираться на кухню и таскать для узницы пирожки.

Впрочем, повариха Мартина просто могла делать вид, что не замечает питомца Лилианы. Повариха очень любила девушку и терпеть не могла новую хозяйку дома.

Несмотря на то, что Лилиану наказали, поползновения господина Бернса не остались без внимания. Госпожа де Бри очень боялась скандала и опасалась того, что однажды Лилиана взбунтуется и отправиться с жалобой к королю. Как-никак, никто, кроме Франциска Первого, не мог лишить виконтессу звания аристократки. Поэтому, господину Бернсу было запрещено приближаться к Лилиане, но это не значило, что мерзкий сластолюбец, живущий на неизвестно какие средства, перестал пожирать девушку жадным взглядом своих похотливых глаз.

*

Лилиана рискнула и высунула голову из зеленой гущи разросшегося можжевельника – госпожа Жанетта уже перестала голосить, словно умалишенная, слуги – метаться, а собаки лаять.

Еще некоторое время можно было позволить себе отдохнуть, а потом, всё равно придется вернуться в дом и предстать перед крикливой мачехой и вредными сёстрами.

Лилиана усмехнулась – у неё имелось отличное оправдание собственному отсутствию – целая корзина чистого, только что выстиранного, белья. До реки было не так-то близко, а сорочки из белоснежного полотна доверяли стирать только Лилиане.

Белье девушка выстирала уже давно – жадная мачеха ничего не знала о том, что в самом дальнем и глухом уголке поместья из земли бьет родник, который, утекая за ограду, превращается в небольшой ручеек. Лилиана устроила при помощи камней, веток деревьев и комьев глины небольшую запруду и теперь могла не тратить время на походы к реке, а стирать в этом самом ручье и какое-то время посвящать своим собственным делам, не отвлекаясь на чужие.

Внезапно, что-то или кто-то зашуршал в густых ветвях можжевельника. Девушка, ничуть не испугавшись, протянула вперед руку и обрадованно воскликнула:

– Лаки, ты вернулся? Так скоро?

Лаки, небольшая, рыжеватая ласка, быстрая и юркая, высунул из листвы хитрую мордочку и уставился на хозяйку глазами-пуговичками. Зверек был очень смышленым и полностью подчинялся девушке.

Да-да, это правда – Лилиана умела разговаривать и повелевать животными. Такой вот у неё открылся волшебный дар. Разумеется, случилось это уже после того, как виконтесса узнала о смерти своего отца. До той минуты она была обычной девушкой, лишенной даже самых малых крох магии и, вот тебе – неожиданная радость.

Говорят, что магия проявляет себя в моменты сильного душевного волнения. Узнав о том, что её отца, Королевский суд признал окончательно мертвым, девушка упала замертво и очнувшись, обнаружила себя не в своих собственных покоях, а в жалкой каморке, расположенной под самой крышей.

С тех пор, Лилиане пришлось жить там.

Лаки сам пришел к девушке однажды вечером и попытался стащить со стола еду. Лилиана заметила юркого воришку и крикнула ему: «Стой!»

К огромному удивлению молоденькой девушки, зверек, словно бы прилип лапками к столу. На лице ласки отчетливо читалось удивление и даже, испуг.

Так девушка обнаружила, что обладает необычными способностями. Животные слушались молодую магичку беспрекословно, исполняя любые её повеления.

С того самого дня, как её, в собственном доме, перестали считать за благородную госпожу, переведя в разряд бесправных слуг, у Лилианы началась совершенно иная жизнь, жизнь, полная тайн и не совсем безобидных приключений.

Ясноглазая блондинка ласково погладила зверька по бархатистой головке. Лаки блаженно прищурился и что-то пропищал, а его хозяйка нахмурилась.

– Они опять перерыли все вещи в моей каморке. – вздохнула девушка, прикусив нижнюю губу своими белыми зубками. В отличие от сводных сестер, Лилиана не очень любила сладости, поэтому кожа лица у нее была свежая, а зубы – ровными и белыми. – Всё ищут и ищут, интересно, что? Что можно отыскать в каморке служанки – золото и бриллианты?

Лилиана вздохнула еще раз. Нет, у нее осталась одна-единственная вещь от прошлой, счастливой и благополучной жизни – золотое кольцо матери. Свою маму девушка совсем не помнила – она умерла родами, оставив господина Арисена вдовцом с младенцем на руках. Лилиану вырастила старая кормилица, а, как только виконтессе исполнилось девять лет, отец отправил её в пансион мадам Клиссо. Но кольцо матери Лилиана сумела спрятать и сохранить, прочие драгоценности у падчерицы отобрала мадам Жанетта, якобы, в уплату долгов расточительного господина де Бри.

Лаки снова что-то пропищал и Лилиана нехотя поднялась. Ей не хотелось покидать свое тайное убежище, но всю жизнь на крыше не просидишь. К тому же, у неё еще очень много дел и о некоторых из них, госпоже Жанетте и её дочерям знать совсем необязательно.

*

– Где ты шлялась, мерзавка? – мачеха раздраженно щелкнула веером и уставилась на падчерицу гневным взглядом. – Тебя не могли отыскать. Ты, что, решила сбежать? Разве ты забыла о том, что твой отец задолжал кучу денег разным влиятельным особам? Хочешь, чтобы тебя поймали и посадили в долговую яму?

В удобном кресле, расположившись вольготно, словно хозяин, сидел поверенный семьи, господин Пенье. Лицо поверенного было сердитым, а взгляд, направленный на Лилиану, неприветливым.

– Я ходила на реку. – пожала плечами девушка. – Ваши дочери приказали перестирать все белое белье, вот мне и пришлось задержаться.

Мадам Жанетта недовольно скривилась – кажется, мерзавка не врет. До реки путь неблизкий, так что, задержка вполне оправдана.

– Пойди, займись делом. – недовольно буркнула госпожа Жанетта. – В розарии полно работы. Мне кажется, что мои льдистые розы выглядят поникшими, а я отдала за рассаду кучу денег. Возможно, они нуждаются в большем количестве снега. Разберись в чем дело и заставь розы цвести.