Что молчите, насупились? Не согласны?
Ну, тогда слушайте. Для начала надо вам понять, кто же она такая, эта пани Ядвига.
– Болотница.
– Правильно, болотница. А что это за зверь такой – "болотница"? Вот, даже Кикиморы и те не знают. А болотница на самом деле – это огромная пиявка. Может и не самая обыкновенная, да всё равно пиявка. Как к кому присосётся, пока досуха не выпьет, не отвалится.
И никаким колдовством, никаким волшебством ту пиявку не одолеть.
– Совсем-совсем никаким?
– Или всё-таки есть средство?
– Средство, может и есть…
– Так что это за средство, пани Зося?
– Может, за ним далеко идти надо?..
– А если чуть не на край земли? – пани Зося посмотрела на них испытующе.
– Ну так дойдём и до края земли…
– Ничего, ноги у нас крепкие.
– Это хорошо, что крепкие. Только идти никуда вам не придётся. Рядышком то зелье, на самом виду. На виду, да не всякий додумается.
– Что же это такое?
– Соль.
– Заговорённая?
– Самая простая, что в суп кладут. Но всего лучше та, которую Матушка-Метелица сама в солонку насыпала.
Возьмёте горстку, да все углы в её доме круто посолите, чтобы никакой морок в дом не мог проникнуть.
А потом надо будет взять соли побольше да посыпать замкнутым кругом по самому краю поляны. Ну, и наконец, надо, улучив момент, сыпануть горсть соли на саму разлучницу.
– И что будет?
– Откуда мне знать? – Я пиявок никогда не солила.
Первое, что сделали Бася и Стася, вернувшись в терем к Матушке-Метелице, достали полотняный мешочек и потихоньку отыпали туда немного соли. Им показалось, что этого маловато, они отсыпали чуток побольше. И ещё чуток.
Утром Хозяйка решила кашу посолить, да соли в солонке оказалось на донышке.
– Эй, бедокурки, где соль? Вы её случайно не рассыпали? А то ведь и рассориться недолго.
– Не, не рассыпали. Сами не знаем, куда она девалась. Хотели горбушку погрызть, а соли и нет почти.
– Прямо загадка какая-то… Ладно, сходите-ка, девицы в погреб, наберите в солонку соли из бочонка.
А девецам того и надо – что им теперь щепотками отсыпать, когда из полного бочонка хоть горстьми греби, никто и не заметит.
И едва Метелица за порог, Бася со Стасей развязали мешочек и пошли посыпать солью все углы, а всего больше под порог сыпанули.
После этого стала Метелица меньше грустить. Даже улыбаться начала. Снова вспомнила про вышивку и уже не кидала её, не комкала, не пыталась порвать нитки, а сидела задумчивая над пяльцами и узор под её руками то сверкал ледяным серебром, то мягко светился пёстрым луговым разнотравьем. И всё чаще ложились новые стежки на шёлковое полотно.
– Матушка-Метелица, а Матушка-Метелица!
– Ну, что вам ещё?
– А можно, мы по лесу пройдёмся, погуляем?
– Да гуляйте на здоровье, только чтоб в дом до темноты явились!
Бросили девочки уголёк в снег, тот покружился, попрыгал вокруг них, словно вырвавшийся на волю щенок, а потом покатился вперёд, расстилая среди сугробов ровную дорожку, только путь он на этот раз торил не к знакомому болоту, а через тёмный ельник, через светлый березняк, через речушку всю льдом скованную, по мостику горбатому, прямо туда, где кончалась зима и началось лето.
– Ну, теперь бы только нам никто не встретился.
Но едва Бася собралась вынуть холщовый мешочек из-за пазухи, как навстречу показался Леший.
– День добрый, пан Леший!
Леший зыркнул на них недобрым глазом и было мимо прошёл, потом резко обернулся:
– Вот что я скажу вам, паненки, если ещё раз моя Ядвига пожалуется мне, что вы грубо с ней говорили, плохо вам придётся. А если ваша Хозяйка снова будет ей угрожать, я не то что Поляну, я лес от неё закрою. Так ей и передайте!
И пошёл, было, дальше, но вдруг не выдержал и с яростной насмешкой добавил:
– Слышал я, замуж пани Метелица собирается? Не за Водяного ли? Впрочем, совет им да любовь!
И теперь уже не оглядываясь, устремился по своим делам.
Изумлённые девочки стояли не зная, что на такие слова ответить.
– Бась, что это он?
– Шут его знает, только, честно, не пойму я, что Матушка-Метелица в нём нашла, о ком так убивается?
– Грубый, злой и глупый.
– Ну что, станем соль сыпать, или да ну его, пусть цацкается со своей Ядвигой?
– А вот всем им назло, давай всё солить, раз уж мы здесь!
– Ух, я посолю! Я всё посолю, куда только руки дотянутся, так он меня разозлил!
– Может, и его надо было солью посыпать?
– Пани Зося скажет, что надо, так и посыплем.
И они не поленились обойти всю поляну, заглянуть под каждый кустик, и всюду щедро сыпануть солью.
Когда шли обратно, им по дороге опять попался Леший.
– А, Бася и Стася, старые знакомые? Ну, как вам у нас здесь живётся? Никто не обижает?
Девочки удивлённо переглянулись.
– Хорошо живётся, и не обидел пока никто.
– Спасибо вам за тот пирог с черникой.
– Да на здоровье, племяшки!
– Домовому от нас привет передавайте.
– Что-то я ведь сказать вам хотел, да не вспомню никак. А жаль, что-то ведь важное было… И вообще, я словно шёл куда-то и забыл, куда шёл…
Вы ко мне в гости то хоть разок загляните, а то домой вернётесь, больше мы и не увидимся.
И тут откуда-то прозвучал сладенький голосок:
– Милый, коханый (любимый), где же ты, я жду!
Он скривился, словно что-то гадкое в рот попало.
– Радость моя, ну долго ты?
– Иду, сейчас иду!
И нехотя пошёл к дому.
– Бась, что это с ним?
– Не знаю, Стась, уж не наша ли соль сработала?
– Всё может статься.
– А он ничего, нормальный мужик.
– И глаза у него хорошие, добрые глаза.
– А всё-таки пошёл к этой.
–Значит, мало мы соли насыпали, надо снова её добывать.
– Надо будет, так и пуд наберём.
– Пуд мы не дотащим.
– Это мы то с тобой не дотащим? На горбушке допрём, а всё здесь по-своему повернём!
Дома Матушка-Метелица встретила их вопросом:
– Ну, как погуляли, кого повстречали.
– Пана Лешего повстречали.
– Ну и как он, пан Леший, весел да счастлив?
– Не похож он на счастливого и не больно весел
– Как-так? – У него там любовь великая, а он на счастливого не похож?
Ещё два дня промелькнуло, но ничего не менялось. На третий зазвонил колоколец на двери:
– Эй, Хозяйка, гостей принимаешь?
У порога стояли сёстры Кикиморы, а с ними пани Зося.
– Давненько вы ко мне не захаживали, а уж пани Зося и не упомнить, когда была здесь последний раз.
Ну, прошу за стол, гости дорогие! Постелю я ради такого случая новую скатерть – уж три года как вышила, а на стол стелить так и не довелось. – Матушка-Метелица махнула рукой и на стол легла скатёрка льняная – вся так и сияет голубым серебром, каждый стежок, словно льдинка морозная. Провела над скатертью ладонью – вспыхнула та летним жарким разнотравьем.
– Ишь, красота какая, на такую и закуски жалко выставлять.
– Для таких гостей ничего не жаль.
И словно сами собой на столе стали появляться пироги да колбасы, да караси жареные.
– Что ж, мы ведь тоже не с пустыми руками – и Кикиморы достали из воздуха бутылку пузатую зеленого лесного стекла (такое стекло варилось на маленьких, затерянных в лесу фабричках-гутах – стекольных заводиках). – А вы, ребятня, на нашу клюковку глаз не косите, рановато вам ещё, для вас мы морсику принесли – ох и кислятина! – И на столе появился голубой кувшин с крышечкой, а на крышечке лягушка глиняная, словно живая.
Посидели за столом часок, посидели другой, потолковали обо всём, песни попели, вроде и уходить пора.
Тут пани Зося и говорит:
– А теперь, Хозяюшка моя милая, скажу я, чего ради в гости к тебе пришла. Ты ведь ещё не забыла, что время здесь, в Нижнем мире по законам сказки течёт? А сказки, они разные бывают, бывают добрые, а бывают и не очень, и кончаются одни радостно, а другие… В общем, так выходит, что стоит сейчас наша сказочка на развилке – куда она дальше пойдёт, как сложится, никто не знает. И перед тобой, Матушка-Метелица, две дороги легли – одна из них трудная да каменистая, с неё всё время свернуть тянет, надежде наивной не поверив, обиде или отчаянию поддавшись…
– К чему это ты ведёшь, пани Зося? Что-то ты загадками говорить стала, трудно мне тебя понять.
– А ты не гадай, ты дальше слушай. – А другая дорога ровная да гладкая – руки опусти, да и бреди себе, словно неживая, вперёд не глядя и назад не оборачиваясь.
– Если вы о Лешем пришли говорить, то поздновато спохватились, не мои это теперь заботы!
– И не жаль его ничуть?
– Что его жалеть – сам выбирал.
– А если не сам?
– Даже и так. Говорили ему обо мне гадости, а он и поверил, не пришёл ко мне, не спросил, так ли всё это. Поверил самому гадкому, самому чёрному, словно и не знал меня все эти годы!
– Но…
– Погоди, не перебивай, ты своё сказала, теперь я своё скажу. Каждому слову, что меня пачкало, поверил. Слушал, да поддакивал.
А потом?! Весь лес знал, что со мною творилось, а он не знал? Как сила моя ушла? Как я по частицам, по крупинкам себя заново собирала? Пришёл он спросить, как ты, жива ли ещё? Даже если и не было никакой любви, померещилось мне, но ведь другом-то он себя называл? Друг оставляет в трудный час? В беде бросает?
– Но он…
– Что он?.. Ведь нечего тебе сказать! Нечего. Он все эти годы знать не хотел, по какому краю я ходила. Так что умру, а шага ему навстречу не ступлю!
– Так ведь и ты…
– Да я. Вспылила. Натворила, о чём пожалела потом, но ведь больно-то как было! Как больно!..
Ладно, незачем старое бередить – что было сделано, то было сделано, что было сказано, то было сказано, никому этого не изменить, разве что фея палочкой махнёт, так нет у нас в лесу феи.
– Может, мы, Кикиморы заместо феи сойдём?
– Ты пойми, не своей волей он сейчас живёт. Он сейчас как кукла на верёвочках – дёрнут за одну, он головой кивнёт, дёрнут за другую, он скажет такое, о чём и думать не думает.
– Или ты не знаешь, что творят с людьми болотницы? Досуха ведь выпьет.
– А мне что с того?
– А если бы он сам к тебе пришёл?
– И как он мне в глаза поглядит? Да и не придёт он. Он и забыл, что я не свете есть.
– А если не забыл?
– Так забудет. И я забуду.
– Не забудешь. Будешь всю жизнь тосковать, да лютовать, да вьюгой над землёй метаться.
– Ничего, справлюсь.
Я ведь, глупая, поначалу пыталась с ним объясниться, так он что удумал – он Поляну от меня закрыл – не пускает теперь меня Заветная Поляна!
– Ну а ты?
– А я? Я дороги туда замела, чтоб и следа его на тропинках не осталось!
– А если бы смогла туда пройти?
– Ну уж нет! – Мне в его тереме делать нечего – там его ненаглядная всё на свой лад обиходила, а я… Я разве что с поганой метлой появлюсь да разнесу это милое гнёздышко по брёвнышку!
– Видно, впустую мои слова, ты меня и слышать не хочешь, видно, обида громче меня говорит. А ведь ты любила его
– Да вся любовь ненавистью обернулась.
– Ну, это ещё жизнь покажет.
– Как же ты дальше? – не выдержав, вмешались Кикиморы.
– Как эти три года жила, так и дальше жить буду. И не надо меня жалеть.
– А мы не тебя жалеем, хоть и жалеем, конечно, – Кикиморы дружно хлюпнули носами. – И не его даже, хоть поглядеть на него – краше в гроб кладут. А жалеем мы Поляну Заветную. Высохнут на ней травы да цветы, опадёт шелухой трухлявой кора с деревьев, звери в норах зачахнут и птицы гнёзда вить перестанут…
– Ну а я чем помочь могу?
– Видимо, ничем. Ладно, засиделись мы что-то, пора и по домам.
А, уходя, шепнула пани Зося девочкам:
– А вы, красавицы, потихонечку дело своё делайте, только ей ничего не говорите.
– Похоже, Бась, что-то у нас не так пошло.
– Может, маловато соли насыпали?
– Давай ешё разок Поляну обойдём.
– Знаешь, а мне кажется, надо нам всё-таки попробовать с паном Лешим поговорить. Может, никто и не пытался ему ничего объяснить?
– Как же – не пытались! Кто только с ним не заговаривал – он и слушать никого не хочет!
– Всё равно, надо попробовать.
– А если он на нас разорётся?
– Ну так и разорётся, не рассыплемся.
– Хорошо бы привести его за руку к Матушке-Метелице да запереть обоих где-нибудь в чулане – пусть разбираются.
– Они доразбираются! Они так доразбираются, что от терема щепки на щепке не останется.
– Или она его под горячую руку по стенке как комара размажет.
– А размажет, так мы соскребём останочки, да в окошко выбросим – нечего нашу Хозяйку обижать!
И вот, отыскав мешочек побольше прежнего, заново запасясь солью, девицы отправились к Заветной Поляне. Солнышко морозное светило, снег глубокий на свету блестел так, что глазам больно, в ложбинках голубым да розовым отсвечивал, деревья по самые маковки в меха дороге обрядились, лёгким кружевом укрылись, уголёк в снегу дорожку прокладывал, иди себе тихонько, да красотой сказочной любуйся. Только Басе да Стасе было не до зимних красот – всю дорогу они головы ломали, что такого сказать пану Лешему, где нужные слова найти, чтобы мозги у него наконец на место стали! Думали они думали, думали-думали, да и не заметили, как чуть не к самому терему подошли.
Только разве это терем!? Эта жалкая развалюха – терем?! С тех пор, как девочки были здесь в последний раз, крыльцо обвалилось, солома на крыше прогнила до проплешин, кирпичи из трубы повыпадали. А вдоль той стены, где прежде мальвы цвели да душистый горошек вился, чернели сухие плети с пожухлыми листьями, и вся трава близ дорожки, что к дому вела, как от лютой засухи выгорела.
Встали Бася со Стасей, не поймут, а что дальше-то им делать? Стучать в двери?
– Ну уж нет, в гости сюда мне идти неохота. Да и вряд-ли Леший сейчас дома. Может, по лесу где бродит?
– Так и мы по лесу погуляем, соли поразбрасываем, а там как уж выйдет.
Только они так сказали, глядь, сам Леший им навстречу идёт
– Ну, Баська, давай, была-не была!
– Давай, Стаська!
– Пан Леший!
– Дяденька Леший!
– А, это вы опять? Что, никак дорога открыться не хочет?
– Похоже, и не откроется она так просто, похоже, держит нас в Нижнем мире дело важное, и пока мы с ним не разберёмся, придётся здесь погостить.
– Это что ж за дело такое?
– Трудное дело.
– Неприятное дело.
– С Вами, пан Леший поговорить.
– Только обещайте, что выслушаете нас.
Леший насупился, зыркнул исподлобья:
– Я ничего обещать не люблю, там посмотрим. Ну, начинайте.
– Начать, как опять в колодец нырнуть, только мы ведь нырнём.
– Пан Леший, как Вы могли, как у Вас совести хватило Матушку-Метелицу обидеть? Как могли злой клевете поверить? Как посмели лживые наветы слушать и не обрывать?
– Да кто вы такие, поучения мне читать? Ваше какое дело, малявки?!
– Одурили вас да глаза запорошили!..
– А Вы и противиться не стали, слабенькая да беззащитная, как её там, гадости про любимую в уши напевает, значит, так оно и есть. Ради кого вы любовь свою предали? Ради болотницы?
– Это кто меня в предатели записал? И кого вы болотницей величать вздумали? Да я вас сейчас!..
– Что, правда глаза колет?
– Предатель и есть, как только земля держит! А болотница – это ваша пани Ядвига!
– Да как вы смеете, глупые девчонки!
– Вы же не любите её, пан Леший!
– Какое ваше дело, кого я люблю, кого не люблю? Все вы тут взялись её обижать. Ну да я не позволю! А ну, вон отсюда, чтоб духу вашего больше рядом с моей Поляной не было!
– Пропадёт скоро ваша Поляна, высушит её болотница! И Вы сами пропадёте! Хоть на дом свой оглянитесь, во что он превратился!
– Всякие соплячки мне нотации будут читать!? Сказал, – марш отсюда! – Тут Леший вдруг замолчал, будто споткнулся, поглядел в растерянности на девочек. – А вы тут откуда? Отчего такие сердитые? – Он вроде хотел что-то ещё сказать, но в тот же миг за его спиной пани Ядвига как из-под земли выросла:
– Они уже и сюда добрались! А ты их слушаешь да прочь не гонишь? Это их Матушка-Метелица подучила! Ну ничего, раз ты меня защитить не можешь, я сама с ними справлюсь, я на них змей и лягушек напущу, а эту самозваную Хозяйку из лесу пинками выгоню!
– Вот тебе и застенчивая!
– Вот тебе и беззащитная!
– Стась, и мы всё это слушать будем?
– Ну уж нет, Бась, давай!
И они, зачерпнув побольше соли, швырнули её прямо в лицо болотнице. А вдогонку и ещё по щедрой горсти!
Как же пани Ядвига завизжала! Как заорала! Шляпка с вуалеткой от этого визга у неё с головы соскочила, слетел парик, обнажив голый череп. А дальше… дальше началось страшное: – следом за шляпкой и париком с головы, словно ветхая ткань, стала сползать кожа, и выскользнула из-под кожи, обвисшей лохмами, гигантская иссиня-чёрная, лоснящаяся от сытости пиявка. А Леший вдруг за сердце схватился да на снег осел.
Бася и Стася застыли от ужаса. А пиявка всё росла и росла, росла и росла, и она уже не визжала, а шипела что-то угрожающее и всей своей тушей тянулась к Лешему. И рот у неё вытягивался, словно присоска, вытягивался – вот-вот в лицо вопьётся.
Сёстры с перепугу тоже завизжали да и сыпанули куда попало остатки соли.
По чёрной шкуре словно огонь прошёл, из палёных дыр вонючая слизь потекла, и снег в том месте сразу почернел, растаял и растёкся чёрной лужей. Шкура болотницы вмиг осыпалась жирным пеплом и даже шляпка с юбкой расползлись гнилыми ошмётками.
– Что это было? – прошептал посиневшими губами Леший.
– Это была пани Ядвига, – в тон ему прошептали девочки.
– Кто такая пани Ядвига? Я что-то ничего вспомнить не могу, только вот здесь отчего-то словно ножом режет. – и он дотронулся до левой стороны груди. – И ноги что-то не держат. Ничего-ничего, вы не беспокойтеь, посижу чуток и сейчас встану.
– Что же мы наделали, Бась!? А вдруг он сейчас умрёт?
– Ничего страшного со мной не случилось, сейчас, сейчас я встану.
– Это она его высосала так. Мы с тобой ещё вовремя поспели.
– Салазки где бы взять, на салазках мы б его до дому как-нибудь дотащили.
– Может, ветви еловые обломать?
– Руками? У нас ни топора, ни ножа нет… Думай, Стаська, думай!
И тут словно вихрь откуда налетел. Над верхушками елей, над заснеженными берёзами прозвенели бубенцы, и возникла из тревожного звона, из ледяного вихря пара белоснежных коней в серебряной упряжи. Птицей вылетела из саней Матушка-Метелица, кинулась к Лешему, за руки взяла:
– Что же ты наделал, дурная голова!? Как же ты так?! Нет-нет, ты молчи, ты не говори ничего, потом всё скажешь. Ты только не умирай! Попробуй только у меня умереть! Ну-ка вставай, хватит валяться! Обопрись на меня и пойдём, одной мне до саней тебя не дотащить!
Бася, Стася, поглядите, он живой? Он дышит?
– Живой, ничего ему не сделается!
– Вон и порозовел даже!
Леший с трудом встал, пошатнулся и вновь упал на снег. Очнулся он уже в санях. Звенели бубенцы, белым шлейфом летели вслед полозьям ледяные вихри, верхушки заиндевелых елей мелькали внизу. Матушка-Метелица, которая, как он свято верил, и думать о нём забыла и знать его не хочет, держала его за руки и глядела на него странным тревожным взглядом. И под этим взглядом, от радости или от стыда, к лицу Лешего потихоньку стала приливать кровь, и под звон бубенцов ровнее забилось у него сердце, и от тепла родных рук острая игла нехотя, но необратимо таяла в груди.