Buch lesen: «Надлежащий подход»

Schriftart:

* * *

Глава 1

– Напомни, почему мне, взрослому, адекватному человеку, фармацевту с пятилетним стажем работы в престижной лаборатории, надо идти на вечеринку косплееров?

Спокойствие. Только спокойствие. Чем мне нравилась школа в России, так это уроками ОБЖ. Хорошие были уроки, жизненные. Наш учитель говорил: «При встрече с диким зверем стойте на месте, сохраняйте спокойствие и не делайте резких движений. Тогда он на вас не кинется». Регина же с кисточками в руках была гораздо страшнее дикого зверя. Сопротивление было чревато травмой глаза.

– Потому что наша Лу Тан заболела, а по размерам её костюм подходит только тебе, – терпеливо повторила она. – Плюс там в сценке нужно будет спеть, а у неё партия сложная, и запись в конкурсе не прокатит! Ты песню знаешь, поёшь круче…

– А без этой Лу Тан нельзя?

– Нет, Лу Тан обязана выйти на сцену сегодня и с блеском спеть! Мы хотим победить в конкурсе, и ты нам в этом поможешь. У тебя рост подходящий, опыт, и вообще со сценой была дружба.

Из моей груди вырвался тяжелый вздох. Вот и аукнулось мне айдоловское¹ прошлое. Честное слово, была бы Регина обычной подругой, а не двоюродной сестрой, так и разговора бы этого не было…

– Да, меня терзали подозрения, что помощи в постановке номера вам будет мало. Тебя не смущает, что мне тридцать лет? Как ты думаешь, какая реакция будет у подростков на такую Лу Тан?

– Тебя позавчера ДПС остановила со словами: «Куда родители смотрят?! Иди в школу!» Так что реакция будет нормальная. Сейчас нарядим, накрасим – и будешь настоящей китайской принцессой!

– Корейцы и китайцы отличаются друг от друга.

– Не придирайся к мелочам. Благодаря косметике из тебя вылезет не только китайская тетушка, но и русская бабушка.

Мне показалось, или в голосе Регины и правда прозвучала угроза?

– И расслабься, – добавила она, поймав мой опасливый взгляд на её чемодане. – Эти баночки – для остальных. Тебе же надо только в кимоно завернуться, подвести губы и глаза – и прям вылитая Лу Тан из дорамы. Даже красивее. Спасибо вам, тетя Шинхё, за ваш брак с дядей Витей! Такой прекрасный результат!

– Пожалуйста, дорогая! Вот, возьми лучше мою косметику, эта ужасна. И это не кимоно, это ханьфу.

Мама. Конечно же, без неё никуда. Будь её воля, вся моя жизнь была бы сценой.

– Спасибо за поддержку, мама.

– Что за кислый вид? – тут же отреагировала та. – Я столько сил потратила, чтобы развить твой чудный голос и актерский талант. Проталкивала в Корее, в России, а ты…

– Фармацевт-исследователь, а местами и фармаколог в престижной лаборатории, мама! Что тебя не устраивает? Ведь вместо того, чтобы употреблять сомнительные вещества, я теперь их изобретаю. И мне за это платят. На постоянной основе, независимо от контрактов и продюсеров. Что мне даст роль этой Лу Тан, кроме «спасибо» от вашей команды, Регина?

– Пять тысяч рублей.

Какие-то жалкие пять тысяч за унизительный вечер? Серьезно? Да я одной статьей о туберкулезе больше заработаю!

Видимо, что-то пробилось сквозь маску невозмутимости, потому что двоюродная сестрица шлепнула меня кисточкой по макушке.

– Не смотри так! За десять минут на сцене это офигенные деньги!

– Не хочешь пять тысяч – будешь помогать бесплатно, – добавила мама.

Из моей груди вновь вырвался тяжкий вздох. Помогать бесплатно мне ни капли не хотелось.

На новоиспеченную Лу Тан нахлобучили парик и поставили перед зеркалом. Как ни печально было признавать, девушка из меня вышла убедительная. Даже джинсы с футболкой не спасли ситуацию.

– Ах, какая красавица! – прослезилась мама. – Я знала, что дети от смешанных браков получаются красивыми, потому и вышла за Витю, но ты превзошел все ожидания!

Мама была в своем репертуаре. Регина сняла парик, чтобы поправить пару заколок. Волосы сразу растрепались и упали на лицо. Мама заботливо заправила пряди мне за уши и с умилением потрепала за щеки. Сестрица помогла завернуться в ханьфу, стянула мои волосы в куцый хвостик и вновь нахлобучила парик.

– Прелесть!

Я не разделял их превосходного настроения. Нет, ханьфу мне даже понравился. Отличная ткань, вышивка золотой нитью и бисером, мой любимый алый цвет. Плечи сели как надо, и широкий пояс застегнулся идеально. Было видно, что к созданию костюма подошли серьезно. Но при взгляде в зеркало в голову приходило только одно слово:

– Убожество.

Хлопнула входная дверь, и раздались знакомые тяжелые шаги отца. В груди птицей забилась надежда. И отец, мой любимый русский папа, меня не подвел. Едва он заглянул в комнату, как его глаза полезли на лоб. Мама и Регина замерли.

Воцарившаяся пауза была достойна лучших мировых сцен.

– Милая, я всё понимаю, – кашлянув, сказал отец. – И признаю, в худобе ребенка виноваты и мои гены. Но по-моему, это перебор. Привычка делать маникюр вас, конечно, сближает, но не до такой же степени! В остальном-то он нормальный мужик! Зачем ты его в бабу-то переодела?! И еще Регинку позвала, чтобы накрасить!

Легкая паника и стыд на личике мамы стали целебным бальзамом для раненого самолюбия. Спасибо, пап. Я знал, что ты сможешь сформулировать моё мнение вежливо и культурно.

Пока родитель разбирался, отчего его сынуля внезапно превратился в девушку, я снял парик и выпутался из халата. Нужно отдать должное китайцам: одежда для знати у них была не только красивой, но и довольно удобной. Мешали лишь длинные рукава. Я аккуратно положил ханьфу на кровать и тихонечко отступил к выходу.

Матушка и Регина так горячо втолковывали отцу причину маскарада, что забыли про меня. Оставалось только выскользнуть из квартиры, а там запрыгнуть в автомобиль и птицей рвануть куда-нибудь подальше, предварительно отключив телефон…

– Тихон! Стоять! Куда намылился? – спохватилась сестрица.

Мечта о спокойном вечере в гостинице рассыпалась прахом. Я на секунду замер у порога комнаты, прикрыл глаза, мысленно матеря и анимешников, и китайские дорамы, и тех корейцев, которые когда-то оказались в России и породили мою маму с её любовью к первой родине, а потом спокойно повернулся и ответил:

– В туалет. Пап, я тебе сегодня не нужен?

– Нет, не нужен! – бодро отозвался тот. – Помоги девчонкам. Регина, ты же снимешь его выступление, да? Я так давно не слышал, как он поет! Преподавательница говорила, что у него уникальный природный голос, конотенор…

Что? Ты должен был остановить зло, а не примкнуть к нему, отец!

– Контртенор, – поправила мама. – Он поет таким чистым женским сопрано, уникальный тембр!

Да, и этот уникальный тембр в сочетании с моей смазливой внешностью и худощавым телосложением в своё время породил кучу слухов и подозрений насчет моей ориентации. Высказывались даже сомнения в моей принадлежности к мужскому полу. Спасибо, что научной тусовке была безразлична моя внешность и личная жизнь – всех интересовала лишь последняя вакцина против туберкулеза.

– Да, кстати… – спохватилась Регина.

Её ручки нырнули в сумку, достали какую-то тряпку, развернули – и происходящее окончательно перестало казаться адекватным. Я честно постарался, чтобы лицо не потеряло хваленой азиатской невозмутимости, и даже преуспел, но вот за голосом не уследил:

– Это что?!

– Моё бра! – бодро ответила сестрица и двинулась ко мне.

Старый спортивный топик когда-то телесного цвета угрожающе колыхнулся, заставив попятиться.

– Я вижу, что это твоё старое белье, – очень-очень спокойно сказал я, помня, что на сумасшедших лучше не кричать. – Почему в его чашечках лежит… Что там лежит?

– Разрезанный мячик. И это – твоя грудь! – радостно возвестила Регина.

Я в панике посмотрел на родителей. Мама поощрительно улыбнулась. Отец весело заухмылялся. Мне показалось, или в их глазах действительно только что горели маниакальные, безумные огоньки? Показалось же! Наверное…

– Одевайся! – велел отец. – Ты обязан выручить девочек! Ты – мужчина!

Оскорбленный, чопорный тон получился сам собой.

– Отец, ты понимаешь, что в данной ситуации воззвание к мужественности несколько неуместно?

– Хватит кочевряжиться. Молча оделся, вышел, спел и пришел назад!

Я брезгливо взял бра двумя пальцами. Тряпка не вдохновляла: белье растянулось, посерело, а наполнение чашечек было неаккуратно обшито эластичной тканью. Более отвратительного реквизита я в жизни не видел. Мне жаль было свою новенькую фирменную майку, на которую пришлось надеть это. Нижние одежды костюма прикрыли непотребство, но ощущение гадливости не прошло. Флюиды чужой ношеной вещи, казалось, просочились даже сквозь выбеленную в специальных порошках, прополосканную в ароматных кондиционерах и наглаженную майку. У меня моментально зачесалось всё тело, а в желудке сделалось дурно. Я не страдал нервными расстройствами, нет. Это умирало в корчах врожденное чувство прекрасного, любовно выпестованное годами жизни законченного эстета и сибарита.

– Я похож на трансвестита, – мрачно подытожил я. – Видишь, мама, какую жалкую участь ты мне уготовила?

– Успокойся. Войди в образ! – ободряюще хлопнул отец по плечу. – Вон, тот же Стоянов сыграл триста женских ролей! А он ни разу не трансвестит, он юморист!

– Кто? – удивилась Регина.

– Ну, помнишь «Вампиров средней полосы»?..

– Спасибо, родители, – мое ворчание проигнорировали.

Сбежать не удалось. Поняв, что семья встала на сторону сестрицы, я окончательно сдался. Будь проклято корейское уважение к старшим! Будь проклят этот конкурс косплея! Будь проклята… Нет, родителей проклинать нельзя. Родителей я всё-таки любил, несмотря на разногласия. Но и просто пойти покорной овцой туда, куда ведут, не позволила гордость.

– Тогда десять тысяч.

– Что? – возмутилась Регина. – Десять тысяч за три минуты на сцене? А ты не обнаглел?

– Тебя двоюродная сестра просит, вообще-то, – напомнил папа.

– Стыдно с семьи деньги брать! – добавила мама.

Я не дрогнул. Регина была далеко не бедным человеком, а мне требовалась компенсация за испоганенный вечер.

Сестрица же посмотрела на меня так, словно впервые увидела:

– Ты жуткий эгоист, Тихон!

– Да-да, я ужасный человек и очень люблю себя, – безразлично отозвался я и скрестил руки на груди. – Но я тебе нужен, поэтому деньги вперед.

– Сын! – хором воскликнули родители. – Так же нельзя!

– Еще как льзя. У меня вредная работа. Я устал. А Регина тут со своими глупостями лезет.

– Это у тебя-то вредная работа?! – возопила сестрица. – Да твоя лаборатория чище, чем слеза ребенка!

– Десять тысяч, – повторил я. – И гримируй тут. Не хочу светить собой настоящим.

– А то, что ты в таком виде проедешь через весь Новосибирск, тебя не смущает? – саркастично спросила мама.

Я скривился и соврал:

– Не смущает. Новосибирск и не такое видел. Это будет Лу Тан, а не Тихон Викторович. Ну, так что? Десять тысяч, Регина, и я тебе не только спою, но и станцую, и даже спасу кого-нибудь.

Глаза ее сверкнули нехорошим огнем.

– Даже так? Ну, братец, тогда ты отработаешь каждую копейку.

– Да-да, конечно.

После того, как бумажки перекочевали из кошелька сестрицы в мои руки, я дал завернуть себя в остальные женские тряпки, накрасить губы и, подхватив чемодан с остальными ханьфу, покорно отправился за другими участниками этого… косплея.

Разноцветная толпа психоделического вида немного примирила меня с амплуа Лу Тан. Роль в комической сценке была небольшой, буквально на четыре строчки, даже песня заняла больше времени. Я включил все свои актерские способности, и, кажется, даже жюри не заподозрило, что очаровательная азиатка – это тридцатилетний мужик. А потом Регина схватила меня под локоток и повела наружу, к лавочкам, навстречу раскрашенным подросткам. Сначала я подумал, что она решила прогуляться, но сестрица уверенно потащила меня к фотозоне, где уже фотографировался другой персонаж, принимая позы разной степени героичности. Сообразив, что этот персонаж – главная любовь Лу Тан, я затормозил.

– Ты с ума сошла? Не буду я фотографироваться!

– Ты обещал отработать каждую копейку, – напомнила Регина. – Спеть, станцевать и даже спасти человечество.

– Но не фоткаться! – взревел я. – Не буду! И не уговаривай! А вдруг кто-нибудь меня узнает?

– Ну, братец, тогда ты у меня спасешь… человечество, – прошипела сестрица, но настаивать не стала. Видимо, поняла, что перегнула палку, и отступила.

Лу Тан заняла первое место.

Когда всё это безобразие закончилось, я с удовольствием стащил парик, вручил награду сияющей Регине и с вежливой улыбкой погнал команду к автомобилю. Подростки поныли, побурчали, но послушано переоделись, затолкали свои костюмы в чемодан и побрели следом за мной.

– Лу Тан, а ты почему не переоделась? – спросила Регина.

Я растянул накрашенные губы еще шире и звонким голосом произнес:

– Я не собираюсь раскрывать своё инкогнито, ты забыла?

Сестра закатила глаза.

Тойота мигнула фарами, и команда юркнула в её просторные недра. Мы с Региной подошли к багажнику, чтобы запихнуть туда чемоданы.

– Песня получилась классно, – переговаривались подростки в машине. – Лу Тан вообще смотрелась лучше всех. Прямо как белый лебедь в стае диких уток…

Еще бы Лу Тан не смотрелась! Восемь лет актерской и певческой карьеры так просто не изжить. Я хмыкнул, наклонился за чемоданом и схватился за его ручку. Боковое зрение выхватило странное голубое свечение позади. Оно ярко вспыхнуло и начало стремительно приближаться. Я удивился, почему машина едет, а звука не слышно, как вдруг Регина закричала:

– В сторону!

Я на чистом инстинкте, не выпуская ручку чемодана, дернулся в сторону стены, но свет фар лишь стал ближе, ударил в глаза, вышибая слезы…

И вместо ночных огней городской парковки вокруг раскинулся восхитительный морской галечный пляж с разбитым кораблем на рифах.

Свечение исчезло.

Я обозрел пейзаж, вдохнул свежий бриз, стер с лица холодные капли и пнул на пробу ближайший крупный камень. Камень отлетел. Я потыкал чемоданом в гальку, послушал шуршание и вновь поднял голову.

Так.

Море. Песок. Ветер. День. Хмурое серое небо над головой. Обломки огромного корабля, словно из восемнадцатого века. Куча выкинутых волнами вещей на берегу. Море посреди парковки? Бред. Головой я не ударялся, сознания не терял, да и напитки у косплееров были нормальные. Вывод? Я попал…

Куда? В прошлое? Но… Куда именно?!

Я с тяжелым вздохом опустился на чемодан. Уставший за день мозг думать категорически отказывался. В голове воцарилась пустота. Накатил ступор. Наверное, следовало биться в истерике и метаться в поисках выхода, но силы иссякли. Я мог только сидеть и созерцать волны в надежде, что загадочный свет вернется и отправит меня домой.

Время шло.

Ничего не происходило.

Через полчаса забуксовавшая голова все-таки поняла, что ждать у моря спасения бесполезно. Память вытолкнула наружу очередной совет из ОБЖ. Учитель – вот все его уроки запомнил, а имя забыл! – важно поднял дешевую ручку и произнес: «Оказался на незнакомом острове – не паникуй, обустрой лагерь и разведи костер. Но сначала хорошенько подумай, а надо ли привлекать внимание аборигенов дымом? В Африке и вообще в теплых тропиках до сих пор распространен каннибализм!» И я включился в реальность.

На тропики чахлый лесок неподалеку походил мало. Да и до корабля с вещами мне было не добраться – слишком далеко. Вот почему я не схватился за машину? У меня там и аптечка была, и топор, и спальник, и много-много всего полезного и нужного попаданцу в любом мире. Но нет. Вместо полезной Тойоты мне достался полный чемодан псевдокитайских женских шмоток.

Быть может, всё-таки стоило поискать выживших и понять, куда именно меня занесло? Если по торчащим обломкам еще можно было приблизительно определить время, то вот место – нет. Такие корабли в своё время по всем океанам плавали. С равным успехом это могла быть и Северная Америка, и Европа, и Англия, и Япония… Я присмотрелся. Среди обломков корабля движения не было, лодок на пляже тоже не наблюдалось. Если и были выжившие, то высадились они не здесь.

Я снова тяжело вздохнул и в задумчивости подпер подбородок рукой. Наверное, другой человек прошелся бы вдоль пляжа и поискал трупы, чтобы обшарить карманы и узнать что-нибудь полезное, но это было негигиенично. Мало ли чем болели на корабле. Вдруг чем-то заразным? Да и прикасаться к мертвым телам… От одной мысли на меня накатила тошнота. Я и на учебе-то обязательные экскурсии в морг с трудом пережил из-за боязни крови. Конечно, притерпелся со временем, но одно дело – готовый анатомический образец, и совсем другое – утопленники.

За скалами раздалась неразборчивая речь, и я вскочил. Куда бежать? Что делать? Выйти навстречу аборигенам? Ведь в любом случае придется с ними пообщаться… А кто я? Предположим, что пассажиру удалось пересидеть самую жуть на корабле, а потом он с помощью плавучего чемодана добрался до берега. Слабо, но другой убедительной легенды под рукой не было.

Я прыгнул в море вперед разума и упал на мелководье. Ледяная вода обожгла тело, чемодан закачался на волнах, подол ханьфу намок, и до меня дошло, что это была не самая здравая идея. Во-первых, сюда могла идти команда корабля, и тогда у людей возникнет миллион вопросов, во-вторых, море показалось просто адски холодным!

Но композиция «выживший после кораблекрушения» уже красиво раскинулась на гальке, а когда я дёрнулся, чтобы всё-таки спрятаться, люди вышли из-за скал. Я поспешно уткнулся в чемодан. Когда они меня заметили, разговор стих. Раздался шорох камней. Кто-то подошел ко мне и встал. Я напрягся и поднял голову.

В глаза бросился сухой черно-желтый подол со строгими геометрическими узорами, напоминающими русскую народную вышивку. Из-под подола виднелись сапоги. Добротные, сделанные из черной кожи, на деревянной подошве. Я поднял голову выше… еще выше… рассмотрел на могучей груди большущий золотой стилизованный рисунок весов. И только потом увидел изумленное европейское лицо с аккуратной курчавой светло-русой бородой и усами. В мужчине было больше двух метров!

– Опа! Девка! – растерянно сказал он и на чистом русском языке заорал куда-то себе за спину: – Здесь девочка выжила!

Так. Я где-то в России примерно восемнадцатого – начала девятнадцатого века. Это объясняет, почему море такое холодное. Это не Черное море. Балтийское? Я около Петербурга? Впрочем, это детали. Главное, хорошо, что это Россия – мультикультурная страна. Аборигены будут воспринимать меня более-менее адекватно.

Но! Меня приняли за женщину. Досадно… Впрочем, я бы тоже принял себя за девушку, ведь на мне по-прежнему красовалось полное облачение Лу Тан – только парика не хватало. Но мои родные волосы были достаточно длинными, чтобы сойти за модную женскую стрижку. Наверное, к лучшему. При непонимающих иностранках, да и вообще при женщинах люди, как правило, становятся очень разговорчивыми. Так что я решил пока помолчать и понаблюдать. А пол… Заблуждение насчет этого всегда можно исправить.

К богатырю тем временем подбежали не менее высокие мужчины в таких же длиннополых черно-желтых одеждах с весами во всю грудь. Меня вытащили из воды, подали одеяло и попытались схватить за плечи, чтобы помочь подняться, однако я вывернулся. Пусть по сравнению с аборигенами я и казался лилипутом, плечи были хоть и узкими, но твердыми. Если бы меня пощупали хорошенько, то моментально бы поняли, что девица перед ними какая-то совсем не мягкая.

Мужик, от которого я шарахнулся, даже обиделся.

– Чего это она?

– Не прикасайся, – посоветовал ему первый. – Чужеземка же, явно из знати. Посмотри, какое у неё лицо нежное и руки ухоженные.

Конечно, лицо нежное. Борода у азиатов выражена не так ярко, как у европейцев, а у меня она вообще росла пучками. Вот я её лазерной эпиляцией и извел. Потребовалось несколько лет, но зато вечное раздражение от бритья перестало беспокоить.

– …Мало ли какие у них обычаи, – продолжал богатырь. – Совсем хаоситы распоясались – девиц таскать начали! – и он бросил гневный взгляд на обломки корабля.

Вот и первая ценная информация. Корабль принадлежал каким-то разбойникам. Можно смело делать вид, что я был в плену. Я кое-как поднялся на ноги, покрепче закутался в одеяло и поморщился. Одежда намокла, противно прилипла к телу и тянула вниз. Невыносимо захотелось стащить с себя все эти многослойные тряпки да упасть в горячую ванну с бокальчиком хорошего вина. Но нужно было входить в роль знатной госпожи.

Я кротко улыбнулся мужчинам, склонился в традиционном поклоне и, старательно опустив взгляд, сказал по-корейски:

– Благодарю вас, господа. Говорите ли вы по-корейски? – мало ли, вдруг нашелся бы знаток?

Те даже не заподозрили, что к ним обращается мужчина, и ответили мне русскими поклонами, махнув рукой от сердца.

– Мы не понимаем, госпожа! Говорите ли вы по-росски? – слаженно произнесли оба.

По-росски? Я ослышался?

Из-за скал показались еще богатыри в черно-желтом, среди которых оказалось и две женщины. Впереди себя они толкали пару насквозь промокших мужчин в одних штанах. Те спотыкались, цедили сквозь зубы что-то явно нелестное и сверлили мужиков в форме ненавидящими взглядами. На их телах красовались синие татуировки: у одного – птица, у другого – змея. Я, как и полагалось знатной даме, метнул на них один взгляд и безразлично уставился на море, лихорадочно обдумывая всё, что успел увидеть.

Все, даже «хаоситы», были огромными и плечистыми, каждый – не ниже двух метров. Даже женщины уступали габаритами ненамного и радовали глаз пышными формами. Я на их фоне со своим ростом сто семьдесят восемь и впрямь смотрелся молоденькой девушкой, которая уже вытянулась, но не обросла мясом.

А богатыри и богатырши тем временем построили пленников у скалы, сняли с плеч огромные старинные ружья и встали напротив.

– За принадлежность к богомерзким хаоситам вы приговариваетесь к расстрелу! – объявил темноволосый мужчина. В отличие от прочих, его лицо украшала не лопатообразная борода, а аккуратная эспаньолка.

– Мы не еретики! – взвизгнул разбойник.

– Не лги мне! – грозно громыхнул носитель эспаньолки. – Ваши тела расписаны, вы – хулители Равновесия!

– Нет!

Главный махнул рукой, и его подчиненные вскинули ружья. Я отвернулся. Звук выстрелов ударил под дых, полоснул по венам вспышкой острого страха и осел в животе ледяным комком. Пленников просто приговорили, без суда и следствия, даже не выслушали. Расстреляли за то, что у них были татуировки.

Я покрепче закутался в одеяло и возблагодарил небо и Регину за многослойные одежды. Женская роль разом показалась не такой уж и плохой.

Хаоситы, Равновесие, женщины, которые участвовали в расстреле наравне с мужчинами… Это явно была какая-то не такая Россия. И этим людям нельзя было видеть меня голым. Ни в коем случае.